Истерзанное пытками тело слушалось плохо, и, приковав его к позорной телеге с виселицей за руки и ноги, кузнецы ещё и на голову накинули петлю из тонкой железной цепи и привязали конец цепи к верхней перекладине.
- А и вволю покуражились каты государевы, - подумал Степан, глядя, как к той же телеге приковывают скованного по рукам и ногам брата его Фрола.
*****
Попервах, вытянув тело его в струну, кнутом били, и кожа лопалась как от порезов ножом.
Степан молчал.
Потом секли Фрола, но тот сомлел скоро, а Степана положили на уголья да спрашивали всё: «Где золото зарыл? С кем списывался? Где письма? Откуда писали?..»
Он молчал.
Стали его раскалённым прутом бить по рукам и ногам. Он молчал, и дивились каты на такое упорство, но как припалили спину Фролу, а тот застонал, заплакал, то крикнул Степан брату:
– Экая ты баба, Фрол. Вспомни, как жили мы с тобой. А теперь надо и несчастья перенесть. Что, разве больно?
А как обрили Степану макушку и начали лить на оголённое место воду капля за каплей, сказал ещё брату:
– Слыхал я, что в попы учёных людей ставят, а мы, брат, с тобой простаки, а и нас постригли...
- Да только не вышло ничего у дозначтиков царских, - злобно ухмыльнулся Степан, - ни злата, ни бумаг не сыскать им! Фролка вот только слабоват, а были бы они с Иваном, братом старшим вместе. Эх, Иван, Иван...
Повозка тронулась и поехала к Лобному месту. На улицы высыпал московский люд - вся Москва уже знала, что ныне будет казнён Стенька Разин.
Он не смотрел по сторонам, вспоминал...
*****
Семнадцать годков тому минуло, как Иван Разин на Дон приехал казаков звать воевать поляка: мол, указал царь Алексей Михайлович быть казакам в походе – конно, людно и оружно. Пошли полком под началом Ивана и вместе с царскими войсками бились плечом к плечу до самой осени. А воевода царский, князь Долгоруков, жалованье, обещанное царём, выдавать не спешил, притеснял казаков всячески, ещё и посмеивался: «Пусть привыкают донцы к государевой службе – меньше дурить да бунтовать будут». А как велел на зиму стать казакам под Киевом, то просил Иван воеводу отпустить казаков до весны по домам. Говорил Долгорукову, что непривычны казаки воевать осенним и зимним временем. Сидят в эти дни казаки в тепле по своим куреням и дворам, а как реки вскроются, так они, казаки, снова готовы идти на службу, всячески норовить и правдой служить великому государю.
– Будете служить, когда вам скажут, - отвечал Долгоруков. А узнав, что ушли казаки на Дон, то велел погоню снарядить да похватать всех, как будут расходиться по своим станицам да куреням.
Схватили Ивана и Степана Разиных да других ослушников, и повелел воевода повесить Ивана на глазах у Стеньки, чтобы и младшему бунтовать было неповадно, остальных же бить кнутом на правеже.
Сквозь слёзы Степан смотрел, как брата казнят, и на всю жизнь запомнил последние слова его: «Не плачь, брат! Донскому войску поклонись, скажи – поминал, мол, Иван товарищей перед смертью! Вольность свою казацкую берегите!»
И хотелось крикнуть Степану:
– Казаки! В холопов нас превращают!
Но смолчал тогда, ибо сила была не на его стороне, а только смотрел на тело брата, уже неживое, и думал...
Думал о том, что царские бояре, называя себя холопами государевыми, - мол, нету в том урону чести боярской, в вотчинах своих, а и не только в них - в городах, сёлах в войске себя государями мнят, а всех остальных холопами своими! В городах воеводствуя, взятки вымогают, мздоимствуют, пьянствуют и кроме царских налогов свои выдумывают.
«С Дону выдачи нет!» – таков закон давний казацкий, а только и ходу на Дон не стало. И казаки домовитые, за вольности свои держась, тихой сапою в государевых псов превращаются, отлавливая беглых крестьян и хозяевам возвращая.
И ещё запрещает царь казакам «за зипунами» ходить, дабы ссор с соседями не было, а всё более к службе государевой примучивает.
И ясно тогда Степану стало, что сила нужна ему, такая сила, с которой войско царское, да и сам царь, считаться будут.
*****
Повозка подъехала к Лобному месту. В три ряда окружили его стрельцы да рейтары и к помосту пропускали лишь иноземцев да самых больших людей.
Собрав все силы, Степан сам поднялся на помост и стал, выпрямившись. А дьяк на краю помоста, подняв к глазам свиток, начал медленно читать приговор.
Степан не прислушивался особо - всё про свои дела он знал и так, но порою голос дьяка пробивался сквозь думы и возвращал атамана к тем славным дням:
«Ты ж, вор, и в шахове области многое воровство учинил. А на море шаховых торговых людей побивал и животы грабил, и городы шаховы поимал и разорил, и тем у великого государя с шаховым величеством ссору учинил многую...»
*****
Мало не две тысячи охочих казаков повёл за собою Степан Тимофеевич в персидские земли. Вначале погулял на Волге-матушке, в Чёрном Яре учинил расправу над стрелецким войсками, а затем отпустил всех ссыльных, на Яике слободу взял на саблю, а потом уже и на Каспий пошёл. Два года без малого поход длился.
Эх, чего таиться - была дума попервах земли вольные там поискать, да может и стать под руку шаха персидского. Только дума думою и осталась, а казацкое желание шаху послужить хитростью военной обернулось. И громил Разин кавказские и персидские берега, а на море разбил наголову флот Менеды-хана, пленил его сына и с несметными богатствами пришёл в Астрахань.
И воевода Прозоровский да князь Львов приняли его в Астрахани ласково, хвалили за подвиги и победы над басурманами и выдали ему милостивую царскую грамоту, в которой прощались казакам все их вины и разрешалось возвратиться на Дон.
Вот когда царские воеводы силу его почуяли!
Слава о делах его опередила войско казацкое, разнеслась по всему Дону и Волге и до Днепра достигла. Не хотелось Прозоровскому да Львову войну затевать с казаками, а ещё на добычу его знатную глаз положили.
Что ж, поделился, да и пошёл себе по Волге вверх, а на Кагальницком острове заложил себе главный стан, обнёс земляным валом и пушки поставил. И не было на Дону в тот момент более славного атамана!
Притихла казацкая старшина, Москва же подсылов слать начала, обещая дать казакам за их службу обычные запасы, а попутно выведывая всё о войске разинском.
И понял Степан Тимофеевич, что настал час пресечь разгул да беззаконие боярские, и весь круг казацкий поддержал его!
*****
И когда набралось десять тысяч войска, двинулся Разин вверх по Дону к Царицыну. Но не было боя - отворили жители ворота и встретили его c почётом во главе с своим духовенством. Потом были Камышин, Астрахань, Саратов, Самара - и везде, везде встречали его без боя...
Приходили в его войско казаки запорожские, царские стрельцы, беглые крестьяне, а ещё черемисы, чуваши, мордва и казанские татары, и все называли батюшкой, Степаном Тимофеевичем, избавителем от злых лиходеев.
Он топил воевод, казнил приказных людей, а народу говорил: «Я не хочу быть царём, а хочу жить с вами как брат».
Да, была у него дума установить по всей Руси казацкое устройство.
А только вскружили голову его атаманам да есаулам лёгкие победы, и когда под Симбирском ранили Степана саблей в голову да пулей в ногу, проиграли битву. Ещё можно было всё поправить, но лежал он в беспамятстве, а казаки, услышав, что в тылу их появился новый отряд царских солдат, тайно бросили поле битвы и сражавшихся крестьян, сели на струги и пустились вниз по Волге, увозя с собою раненого атамана. А попавших в плен под Симбирском царские власти пытали, затем вешали, сажали на кол, на которых люди мучились и часто были живы по три дня.
Поправившись, он вновь пытался собрать войско, но казаки колебались, а тем временем святители изрекли на Разина проклятие и отлучение от церкви. Прокляли Степана на Руси, и стали слушать люди речи царских приспешников про нового вора и изменника донского казака Стеньку Разина, зло мышленника, врага и крестопреступника, а ещё разбойника, душегубца, человекоубивца, кровопивца…
И крёстный отец его Корнила Яковлев, устрашившись царской немилости, заманил Степана да Фрола к себе и схватил...
*****
Наконец, были сказаны последние слова приговора: «И за такие ваши злые и мерзкие пред господом богом дела и к великому государю-царю, и великому князю Алексею Михайловичу, за измену и ко всему Московскому государству, за разоренье по указу великого государя бояре приговорили казнить злою смертью – четвертовать».
Молча Степан повернулся к храму Василия Блаженного, перекрестился.
Потом по русскому обычаю поклонился народу на все четыре стороны, сказал громко:
– Прости!
Лёг на доски и, сцепив зубы, приготовился...
Свистнул топор и впился в колоду, отрубив правую руку. Степан покосился как-то удивлённо, а тем временем кат отсёк ему левую ногу ниже колена. Сквозь подступающую невыносимую боль он вдруг услышал тонкий голос Фрола:
– Государево слово и дело!
– Молчи, собака! - наливаясь яростью взревел Степан, а в следующее мгновение голова его покатилась. Устрашившийся кат торопливо отрубал руку и ногу уже у мёртвого тела...
*****
Отрубленные части тела Разина были нанизаны на заранее приготовленные колья и долго простояли на Москве.
Его брат Фрол своим выкриком отсрочил казнь на целых пять лет, пообещав указать место, где Степан закопал клад. Клад этот стрельцы искали долго, а когда поняли, что Фрол водит их за нос, казнили его на том же месте, где и брата, 26 мая 1676 года.
За поимку братьев Разиных домовитые казаки Дона получили особое «государево жалованье»: 3000 серебряных рублей денег, 4000 четвертей хлеба, 200 вёдер вина, 150 пудов пороха и свинца.
Крестьянские волнения после смерти атамана постепенно сошли на нет, но невзирая на все усилия царских властей Степан Разин остался в памяти народа народным мстителем, героем-освободителем, защитником бедных и угнетённых.
Он не был государственным человеком, и его идея казацкого государства наивна и нелепа, но безусловно был харизматичным лидером, которого идеализировали в песнях и легендах.
Удивительно, но первый российский художественный кинофильм «Понизовая вольница», снятый в 1908 году, был создан по мотивам стихотворения Д. М. Садовникова «Из-за острова на стрежень». Само же стихотворение, созданное на сюжет одной из легенд о Разине, стало популярной народной песней.