29-10-2019 в интернете появился видеоролик «Последние дни гнева» А. Девятова.
Андрей Петрович Девятов (настоящее имя — Пётр Адольфович Гваськов; род. 1952) — советский деятель спецслужб, российский писатель, публицист, военный китаевед и политолог. Заместитель директора Института российско-китайского стратегического взаимодействия. Секретарь Союза военных китаеведов России. Член Союза писателей России. Полковник в отставке.
А. Девятов заявил следующее.
«Дух капитализма в своё время был описан как то, что находится в протестантской этике. Протестантская этика это то, что должны были делать и богатые и бедные. А они должны были много, честно и умело работать.
После того, как либерализм, эгоизм, гедонизм всякими спекуляциями всякую этику попрал, дух капитализма вышел вон. После этого и происходит крах. Ушёл дух капитализма.
Поэтому для того, чтобы с достоинством выйти из мирового кризиса, нужно поймать, стяжать дух созидания, и это начинать надо с этики. Надо ловить дух. И он в этике».
Короче, в ХХI веке пропал Дух капитализма, и начались экономические потрясения во всём мире. Надо думать, пока его мы не найдём, потрясения не прекратятся.
Как известно, в своё время Дух капитализма искал немецкий социолог Макс Вебер (1864 – 1920). Наряду с Эмилем Дюркгеймом и Карлом Марксом Вебер считается одним из основоположников социологии. «В учении Вебера идеальный тип капитализма есть торжество рационализма в хозяйственной жизни, причём появление не может быть объяснено исключительно экономическими причинами».
В своей книге «Протестанская этика и дух капитализма» Вебер выступил как апологет западного буржуазного капитализма и идеолог либерализма. В «Предварительных замечаниях» книги Вебер воспел рационализм Западной Европы.
Он писал: «Современный человек, дитя европейской культуры. Только на Западе существует наука на той стадии развития, «значимость» которой мы признаем в настоящее время».
«Всевозможные высшие учебные заведения, в том числе и такие, которые формально напоминают наши университеты и академии, существовали у разных народов (Китай, страны ислама). Но лишь Западу известна рациональная и систематическая, то есть профессиональная, научная деятельность, специалисты-ученые в том специфическом современном смысле, который предполагает их господствующее в данной культуре положение, прежде всего в качестве специалистов-чиновников — опоры современного западного государства и сов¬ременной западной экономики. В других культурах обнаруживаются лишь начатки этого явления, но нигде не обрело оно столь конститутивного для социального устройства значения, как на Западе».
«Вообще «государство» как политический институт с рационально разработанной «конституцией», рационально разработанным правом и ориентированным на рационально сформулированные правила, на «законы», управлением чиновников-специалистов в данной существенной комбинации решающих признаков известны только Западу, хотя начатки всего этого были и в других культурах».
«Так же обстоит дело с самым могучим фактором на-шей современной жизни — с капитализмом».
«Совершенно очевидно, что специфический современный капитализм в значительной степени связан с развитием техники и созданными ею новыми возможностями. В настоящее время его рациональность в большой мере обусловлена исчисляемостью решающих технических факторов, которые образуют основу точной калькуляции, а это, в сущности, означает, что такая рациональность зиждется на своеобразии западной науки».
«Стремление к предпринимательству», «стремление к наживе», к денежной выгоде, к наибольшей денежной вы-годе само по себе ничего общего не имеет с капитализмом».
Далее Вебер написал: «При ознакомлении с профессиональной статистикой любой страны со смешанным вероисповедным составом населения неизменно обращает на себя внимание одно явление, неоднократно обсуждавшееся в католической печати и литературе и на католических съездах Германии. Мы имеем в виду несомненное преобладание протестантов среди владельцев капитала и предпринимателей».
«Скорее можно считать установленным, что протестанты проявляли специфическую склонность к экономическому рационализму, которую католики не обнаруживали и не обнаруживают».
«Уже испанцам было известно, что «ересь» (то есть нидерландский кальвинизм) способствует «развитию торгового духа», и это вполне соответствует точке зрения сэра У. Петти, изложенной в его исследовании причин расцвета капитализма в Нидерландах.
Готхайн с полным основанием называет кальвинистскую диаспору «рассадником капиталистического хозяйства».
Австрия, не говоря уже о других странах, подчас прямо импортировала протестантских фабрикантов.
О подобном же влиянии реформатской веры, обращаясь к Шотландии, говорил Бокль, а из английских поэтов — Китс.
Еще более поразительна связь между религиозной регламентацией жизни и интенсивным развитием деловых способностей у целого ряда сект, чье «неприятие мира» в такой же степени вошло в поговорку, как и богатство; это прежде всего относится к квакерам и меннонитам».
«Если вообще пытаться обнаружить какое-либо внутреннее родство между определенными проявлениями старопротестантского духа и современной капиталистической культуры (духа капитализма), то искать его следует в чисто религиозных чертах».
Ну и теперь, в свою очередь, нам можно сказать, что если такой поиск возможен, то капитализм это вера, духовное явление, как, впрочем, и марксов коммунизм по словам известного русского философа Н.Бердяева.
Далее Вебер пишет: «Дух капитализма. Что следует под этим понимать»?
«Для этой цели мы воспользуемся документом упомянутого «духа», документом, в котором с почти классической ясностью отражено то, что нас прежде всего интересует; вместе с тем данный документ обладает тем преимуществом, что он полностью свободен от какой бы то ни было прямой связи с религиозными представлениями, следовательно, не со¬держит никаких благоприятных для нашей темы пред¬посылок».
«Этот документ гласит: «Помни, что время — деньги; тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов и тем не менее полдня гуляет или лентяйничает дома, должен — если он расходует на себя всего только шесть пенсов — учесть не только этот расход, но считать, что он истратил или, вернее, выбросил сверх того еще пять шиллингов».
Здесь речь, надо думать, идёт об упущенной выгоде, о том, что нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя упускать свою частную выгоду. Это сверхценная идея, мысль. Она приняла паранойяльный характер из-за того, что коммерческая выгода, прибыль рассчитывается при помощи кривой логики, паранойи.
Далее следует: «Помни, что кредит — деньги. Тот, кто оставляет у меня еще на некоторое время свои деньги, после того как я должен был вернуть их ему, дарит мне проценты или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. А это может составить значительную сумму, если у человека хороший и обширный кредит и если он умело пользуется им».
«Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Деньги могут родить деньги, их отпрыски могут породить еще больше и так далее. Чем больше у тебя денег, тем больше по¬рождают они в обороте, так что прибыль растет все быстрее и быстрее. Тот, кто изводит одну монету в пять шиллингов, убивает (!) все. что она могла бы произвести: целые колонны фунтов».
«Тот, кто бесплодно растрачивает время стоимостью в 5 шиллингов, теряет 5 шиллингов и мог бы с тем же успехом бросить их в море. Тот, кто потерял 5 шиллингов, утратил не только эту сумму, но и всю прибыль, которая могла быть получена, если вложить эти деньги в дело,— что к тому времени, когда молодой человек состарится, могло бы обратиться в значительную сумму».
«Так проповедует Бенджамин Франклин, и его проповедь очень близка «образу американской культуры».
Вряд ли кто-либо усомнится в том, что эти строки пропитаны именно «духом капитализма», его характерными чертами, однако это отнюдь не означает, что в них содержится все то, из чего складывается этот «дух».
«Если мы вдумаемся в смысл вышеприведенных строк, мы обнаружим свое¬образный идеал этой «философии скупости». Идеал ее — кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель».
«Суть дела заключается в том, что здесь проповедуются не просто правила житейского поведения, а излагается своеобразная «этика», отступление от которой рассматривается не только как глупость, но и как своего рода нарушение долга. Речь идет не только о «практической мудрости» (это было бы не ново), но о выражении некоего этоса, а именно в таком аспекте данная философия нас и интересует».
Как известно, этика – раздел философии, наряду с онтологией и эпистемологией. Зачем же она понадобилась Максу Веберу, может, для обоснования задним числом формационного проекта под названием западный (буржуазный) капитализм? А может для выведения идеального типа капитализма, чтобы составить представление о том, насколько исказили его иррациональные моменты в поведении людей, если которые отбросить, можно обнаружить идеальный тип капиталиста, можно сказать, рациональный тип капиталиста, конечно же Западной Европы.
И вот нам открывается, что капиталистическая этика как нравоучение - нравственное, этическое учение типа заповедей Христа - обрисовывает не идеальный тип христианина, не идею христианина, а идеальный тип, идею капиталиста, который существует в духе, а не реально.
Зачем это нужно? Для воспитания, создания – социального производства общественного класса под названием буржуазная элита.
Сам Вебер пишет: «Капитализм, достигший господства в современной хозяйственной жизни, воспитывает и создает необходимых ему хозяйственных субъектов — предпринимателей и рабочих — посредством экономического отбора».
Думается, правильнее говорить: создаёт и отбирает. Ведь одно дело отбор, другое дело - производство социального существа посредством воспитания, образования, обучения - социализации. Воспитание идёт при помощи нравоучения, усвоение текста которого есть декодирование донора и кодирование реципиента. В конце экзамен под названием конкурентный отбор.
Далее в книге Вебера следует. «Для того чтобы мог произойти соответствующий специфике капитализма «отбор» в сфере жизненного уклада и отношения к профессии, то есть для того чтобы определенный вид поведения и представлений одержал победу над другими, он должен был сначала возникнуть не у отдельных, изолированных друг от друга личностей, а как некое мироощущение, носителями которого являлись группы людей».
Здесь, в данном абзаце Вебера, раскрывается то, что тип нравоучения вызывает соответствующий ему тип или точнее стереотип поведения. В данном случае это стереотип «хозяйственных субъектов — предпринимателей и рабочих». Хозяйственных субъектов с этими стереотипами и отбирает капитализм.
У К.Маркса и представителей классической политэкономии рабочий есть рабочая сила (материальная производительная сила), а не хозяйственный субъект. При этом одно дело хозяйственный, принадлежащий хозяйству предмет и орудие труда, другое дело хозяйствующий субъект, то есть хозяин, собственник хозяйственных объектов, относимых к производительным силам, создающим продукт.
С материалистической точки зрения наёмного работника относить к субъектам нельзя, это наёмная сила. С идеалистической точки зрения также наёмный работник не может называться субъектом, поскольку он не наделён хозяйствующей волей, духом хозяина. Работник просто живая, животная сила – мыслящее животное. Он обезличен, деперсонализирован путём вынужденной продажи своей профессионально облагороженной животной силы и вынужденного отчуждения своей воли.
Нужда, условия существования, в которые поместил работника капитализм, создав эти условия, - причина найма работника, превращения его из субъекта в объект управления. Хозяйствующий субъект – работодатель лишил субъекта рабочей силы средств производства и тем самым вынудил производить средства существования и богатство для хозяйствующего субъекта, который своей волей определяет ту часть продукта труда работника в денежной его форме, которой готов поделиться.
Далее Вебер пишет: «Капиталистический дух» в том смысле, как мы его определили в ходе нашего изложения, утвердился лишь путем тяжелой борьбы против целого сонма враждебных ему сил».
«Тот образ мыслей, который нашел свое выражение в цитированных выше строках Бенджамина Франклина в древности и в средние века был бы заклеймен как недостойное проявление грязной скаредности».
«Данное обстоятельство объясняется отнюдь не тем, что «стремление к наживе» было не¬ведомо докапиталистической эпохе или не было тогда достаточно развито, как часто утверждают, и не тем, что алчность была вне буржуазного капитализма меньшей».
То есть Вебер пытается сказать, что погоня за выгодой существовала и во время рабства и во время феодализма.
«Не в этом,- пишет Вебер,- заключается различие между капиталистическим и докапиталистическим «духом».
То есть капиталистический и докапиталистический дух это тот же дух наживы, стяжания, но имеющий отличия.
«Различие, о котором идет речь,-продолжает Вебер,- заключается не в степени интенсивности какой-либо «склонности» к наживе. Безудержное, свободное от каких бы то ни было норм, приобретательство существовало на протяжении всего исторического развития; оно возникало повсюду, где для него складывались благоприятные условия.
Не те люди, которые наподобие некоего голландского капитана, «готового ради прибыли заглянуть и в ад, не они были представителями того образа мыслей, из которого возник специфически современный «дух» капитализма как массовое явление».
Заметим, здесь Вебер не отрицает того, что такие же (алчные) люди есть и в капитализме.
«Мы говорим о «докапиталистической» эпохе потому, что хозяйственная деятельность не была еще ориентирована в первую очередь ни на рациональное использование капитала посредством внедрения его в производство, ни на рациональную капиталистическую организацию труда».
«Первым противником, с которым пришлось столкнуться «духу» капитализма и который являл собой опре-деленный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в «этическом» обличье, был тип восприятия и поведения, который может быть назван традиционализмом».
«Мы попытаемся пояснить нашу мысль (конечно, также лишь предварительно) несколькими примерами, начиная при этом снизу, с рабочих».
«Одним из технических приемов,-говорит Вебер,- при помощи которых современный предприниматель стремится повысить интенсивность труда «своих» рабочих и получить максимум производительности, является сдельная оплата труда. Однако тут возникают неожиданные затруднения. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки».
«Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем «традиционализмом»: человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколь¬ко необходимо для такой жизни. Расчет на «жажду наживы» не оправдался и повышение расценок не дало ожидаемых результатов».
Здесь, как можно видеть, строй мышления, «рационализм» работодателя не совпал со строем мышления, «иррационализмом» наёмного работника. Иррациональное мышление работника раскрыло отсутствие «жажды наживы», а его иррациональное поведение выразилось в отсутствии погони за тем, что для работника нельзя назвать прибылью, так как предназначенные для него деньги в данном случае не делали денег, не было самовозрастания стоимости, не было места капиталу. В данном случае работник не жаждал для себя прибавочного труда, создающего хозяину прибавочный продукт труда, прибавочную стоимость – прибыль в марксистском понимании, по трудовой теории стоимости. Вот это явление, отсутствие «жажды наживы» у наёмного работника и отнёс Вебер к «отсталому традиционализму», хотя здесь вполне мог иметь место инстинкт самосохранения.
«Черты отсталого традиционализма,-пишет Вебер,- проявляются в наши дни особенно часто в деятельности работниц, прежде всего незамужних. Почти повсеместно предприниматели, нанимающие работниц, в частности работниц-немок, жалуются на полное отсутствие у них способности и желания приспособиться к новым формам организации труда».
«Совсем иначе обстоит дело там, где работницы получили специфически религиозное воспитание. Приверженность идее «долга по отношению к труду» чаще всего сочетаются у них со строгой хозяйственностью. Здесь мы находим наиболее благоприятную почву для того отношения к труду как к самоцели, как к «призванию», которое необходимо капитализму».
Здесь Вебер определяет труд как самоцель, как труд, существующий сам по себе, для себя, а не для того, чтобы, допустим, овеществилось время, и появилась вещь, обладающая потребительной стоимостью.
«Вернемся, однако, к современности и попытаемся уяснить значение «традиционализма», на этот раз на примере предпринимателей»,- пишет Вебер.
«В своем исследовании проблемы генезиса капитализма Зомбарт указывает на два «лейтмотива» экономической истории — «удовлетворение потребностей» и «прибыль», — которые характеризуют тип хозяйственной системы. То, что Зомбарт определяет как «систему потребительского хозяйства», на первый взгляд совпадает с тем, что мы называем экономическим традиционализмом. Они выпадают из круга «приобретательских» хозяйств».
«Капиталистическая форма хозяйства и «дух», в котором оно ведется, находятся в отношении «адекватности».
Здесь понятие «дух (современного) капитализма» для определения того строя мышления, для которого характерно систематическое и рациональное стремление к за¬конной прибыли».
«Подобный строй мышления нашёл в капиталистическом предприятии свою наиболее адекватную форму, а капиталистическое предприятие в свою очередь нашло в нём наиболее адекватную духовную движущую силу».
Заметим, наконец-то мы добрались до того, что у Вебера «дух» это мышление, определённый строй мышления. Значит, капиталистический дух это капиталистический строй мышления.
«Однако,-пишет Вебер,- эта форма и этот дух могут существовать раздельно. Бенджамин Франклин был преисполнен «капиталистического духа» в то время, когда его типография по своему типу ничем не отличалась от любого ремесленного предприятия».
То есть, надо думать, одно дело смена мануфактруры промышленностью, другое дело организация дела, производства - менеджмент, одним из основателей которого был Ф. Тейлор.
«До середины прошлого века,-продолжает Вебер,- жизнь скупщика изделий домашней промышленности (во всяком случае, в некоторых отраслях текстильной промышленности континентальной Европы) протекала, по нашим понятиям, до¬вольно спокойно. Ее можно представить себе следующим образом: крестьяне приезжали в город, где жил скупщик, со своими изделиями. Клиентами скупщика для сбыта товара на дальнее расстояние были посредники, также приезжие, которые обычно приобретали изделия не по образцам, а руководствовались знанием привычных сор¬тов; они брали товар либо со склада, либо же заблаговременно заказывали его; в этом случае скупщик в свою очередь заказывал требуемое у крестьян. Поездки с целью посещения клиентов либо вообще не предпринимались, либо предпринимались редко».
«В какой-то момент, однако, эта безмятежность внезапно нарушалась, причем часто это, отнюдь, не сопровождалось принципиальным изменением формы организации — переходом к замкнутому производству или к введению механических станков и т. д.».
«Происходило обычно скорее следующее: какой-нибудь молодой человек из среды скупщиков переселялся из города в деревню, где он тщательно подбирал ткачей, значительно усиливал степень их зависимости и контроль над их деятельностью и тем самым превращал их из крестьян в рабочих: одно¬временно он старался сосредоточить в своих руках весь сбыт посредством установления тесной связи с низовыми контрагентами, то есть с магазинами розничной торговли, сам вербовал покупателей, ежегодно регулярно посещал их и направлял свои усилия на то, чтобы качество продукции отвечало их потребностям и желаниям, «было бы им по вкусу»; одновременно он проводил в жизнь принцип «низкие цены, высокий оборот».
«Затем происходило то, что всегда и повсеместно следует за подобным процессом «рационализации»: кто не поднимался, тот опускался».
Здесь побочным продуктом рассуждения Вебера выступает процесс превращения крестьян в рабочих» - история наёмного труда и нового, рабочего класса, который вместе с другим новым классом, буржуазией относится к одному из главных признаков капитализма. Новый класс – это новый образ жизни, это новый образ мышления. Превращались же в рабочие не просто крестьяне, а крестьяне, занимающиеся свободное время ремеслом - наполовину мелкая сельская буржуазия, производившая товар на продажу, а не для личного потребления. И вот Вебером показано, как нарождалась и разорялась мелкая сельская буржуазия.
К слову будет сказано. В 16 веке в Англии в ходу было выражение «овцы съели людей», взятое из произведения «Утопия» Томаса Мора. Смысл состоял в том, что во время промышленной революции в Англии возрос спрос на шерсть овец, поэтому феодалы согнали крестьян с земель, которые те арендовали у них, для пастбищ овец. Это послужило причиной массовой пролетаризации крепостных крестьян.
Кто о чём, а вшивый о бане. Поэтому Вебер гнёт своё. Он пишет: «Те, кто подчинялся законам времени и преуспевал, хотели не потреблять, а приобретать; другие стремились сохранить прежний строй жизни, но вынуждены были ограничить свои потребности. При этом — что самое главное — не приток новых денег совершал, как правило, этот переворот, но вторжение нового духа, а именно «духа современного капитализма».
«Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма не сводится к вопросу об источнике используемых капиталистом денежных ресурсов. Это в первую очередь вопрос о развитии капиталистического духа. Там, где он возникает и оказывает свое воздействие, он добывает необходимые ему денежные ресурсы, но не наоборот».
«Столь же несомненно и то, что этот внешне почти неприметный, но по существу решающий для проникновения нового духа в экономическую жизнь сдвиг совершался, как правило, не отважными и беспринципными спекулянтами или авантюристами, которых мы встречаем на протяжении всей экономической истории, не обладателями «больших денег», а людьми, прошедшими суровую жизненную школу, осмотрительными и решительными одновременно, людьми сдержанными, умеренными и упорными по своей природе, полностью преданными своему делу, со строго буржуазными воззрениями и «принципами».
«На первый взгляд можно предположить, что эти личные моральные качества не имеют ничего общего с какими-либо этическими максимами и тем более с религиозными воззрениями, что адекватной подобному деловому образу жизни должна быть скорее некая негативная направленность, способность освободиться от власти традиций, то есть нечто близкое либерально-«просветительским» устремлениям. И это в целом верно для нашего времени».
Вот так постепенно, шаг за шагом привёл нас Вебер к либерализму. Открылось, что дух капитализма это дух либерализма – новое мышление.
«Если спросить людей о «смысле» их безудержной погони за наживой,-продолжает Вебер,- плодами которой они никогда не пользуются и которая именно при посюсторонней жизненной ориентации должна казаться совершенно бессмысленной, они в некоторых случаях, вероятно, ответили бы, что само дело с его неустанными требованиями стало для них «необходимым условием существования».
«Идеальный тип» капиталистического предпринимателя, к которому приближаются и отдельные выдающиеся предприниматели Германии, не имеет ничего общего с такого рода чванством ни в его более грубом, ни в его более тонком выражении. Ему чужды показная роскошь и расточительство, а так¬же упоение властью и внешнее выражение того почета, которым он пользуется в обществе.
Самому предпринимателю такого типа богатство «ничего не дает», разве что иррациональное ощущение хорошо «исполненного долга в рамках своего призвания».
И вот тут, поскольку речь зашла о долге, надо сказать, что это не денежный, не материальный долг. Это как бы духовный долг. Здесь капиталист – духовный должник. Дух призвал предпринимателя исполнять долг, а не выплачивать его с процентами. Он призвал его, а не наказал, как некогда Адама, сказав: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».
«Каким же образом эта деятельность, которую в лучшем случае признавали этически допустимой, могла превратиться в «призвание»?- спрашивает себя Вебер.
«Какой же круг идей способствовал тому, что деятельность, направленная внешне только на получение прибыли, стала подводиться под категорию «призвания»?
И сам себе отвечает: «В ряде случаев указывалось на то, что основным принципом современного хозяйства следует считать «экономический рационализм». Это, несомненно, справедливо». «Развитие «капиталистического духа» может быть легче всего понято в рамках общего развития рационализма и должно быть выведено из его принципиального подхода к последним вопросам бытия».
Ну, и поскольку Вебер коснулся философской категории «бытие», это значит надо иметь в виду, что рационализм - философское течение. Однако Вебер начинает темнить.
«Рационализм,-пишет он,- это историческое понятие, заключающее в себе целый мир противоположностей».
Вебер уводит рационализм в диалектику. Зачем?
«Нам надлежит,- говорит он,- здесь выяснить, какой дух породил ту конкретную форму «рационального» мышления и «рациональной» жизни, из которой выросли идея «призвания» и та — столь иррациональная с точки зрения чисто эвдемонистических интересов отдельной личности — способность полностью отдаваться деятельности в рамках своей профессии, которая всегда была одной из характернейших черт нашей капиталистической культуры и является таковой и поныне».
Вебер задаётся вопросом, который открывает нам, что из порождённого Духом рационального мышления вырастает иррациональная эвдемоническая (духовная) способность полностью отдаваться деятельности в рамках профессии делать деньги – то есть элементы знаково-символической реальности, способные обмениваться на вещи объективной реальности: превращаться в вещи для удовлетворения гедонических интересов человека.
Все эти, в конечном итоге, как бы бредни написаны, отнюдь, не больным человеком, а основоположником социологии. Думая, что он не софист, не стремится ввести читателя в заблуждение, можно попытаться разгадать, что вело его по творческой жизни, наука, или философия, так как они не есть нечто одно, их методологии имеют отличия.
И вот, думается, правильным будет, если великого социолога Вебера сравнить с не менее великим социологом Марксом. При этом если Маркса относить к приверженцам материалистической социологии, то Вебера стоит отнести к приверженцам идеалистической социологии. За «идеальным типом» Вебера скрывается «идея», но это не образец, что в философии Платона и не абсолютная идея, что в философии Гегеля.
Однако поскольку у Вебера «дух породил конкретную форму «рационального» мышления, то человек не является генератором мыслей, идей. Идеи не субъективны, а объективны. То есть, мы здесь имеем дело с завуалированным объективным идеализмом.
Завершает признание Вебера набор слов.
«Наше исследование могло бы послужить скромным вкладом для пояснения того, в какой форме «идеи» вообще оказывают воздействие на ход исторического развития».
Оказывающие воздействие на ход исторического развитии «идеи вообще», что это, если не дань гегельянству?
И вот теперь мы видим, как эпоха, в которой «варился» Макс Вебер не выпускала его из своих объятий. Он не был вполне свободен в изложении своих мыслей. Признанные авторитеты прошлого давили на него. И если бы он не стал ориентироваться на них для мимесиса, его бы не признали традиционные, консервативные круги высшего общества. Его не ввели бы в круг основоположников социологии.
В общем, получилось, что социология Вебера это наукообразный идеализм также как социология Маркса это наукообразный материализм. Они творили социологию на стыке эпох и на разломе времени.