Натужно воя моторами, торпедоносец продирался сквозь густую клочковатую пелену над Баренцевым морем. Снежные заряды зло и беспощадно молотили в хрупкий корпус. Снег, бесконечный снег, в снегах земля и небо в снегу. Редкие разрывы в облаках позволяли хоть как-то сориентироваться, давая мизерный шанс на обнаружение немецкого конвоя. Где-то здесь, в этом квадрате истребители засекли его. Небольшой, всего из двух транспортов и двух кораблей сопровождения. Командир уже собирался возвращаться, понимая безнадёжность поиска в таких условиях, но, наконец, внизу на мгновение промелькнули корабли, снова скрывшись за облачностью. Серые туши на чёрном было рассмотреть нелегко, и лишь густой белесый дым из труб выдавал корабли из далека. Самолёт пошёл на разворот, выходя на боевой курс и одновременно снижаясь.
Стрелок Никита лёг на живот и пытался рассмотреть хоть что-нибудь внизу сквозь небольшое окошко в брюхе самолёта. Торпедоносец вынырнул из пелены облаков, и свинцовое беспокойное море вдруг стало падать на самолёт с огромной скоростью. Никита вздрогнул, по телу прокатилась морозная волна, это был его первый боевой вылет в морской авиации, и всё то, что окружало его сейчас, пугало и завораживало одновременно.
ДБ-3 летел со скорость триста километров в час, едва не касаясь волн. Торпедоносец давно заметили, и корабли охранения встречали его шквальным огнём из всего, что только могло стрелять. Небо вокруг самолёта вспухало чёрными астрами от разрывов шрапнели, вода внизу вскипала от снарядов. Сквозь ад торпедоносец неумолимо и фатально, не имея права хотя бы попытаться вильнуть, уклониться, приближался к своей цели. Никита периодически вскакивал, поднимался на своё место стрелка под стеклянным колпаком, осматривался, и снова припадал к окошку в брюхе самолёта. Наконец, за пол километра до транспорта, торпедоносец вздрогнул, освободившись от груза. Тысячекилограммовая шестиметровая туша торпеды упала в воду, подняв фонтан брызг, словно от ещё одного взрыва, выпрыгнула, пролетев по инерции несколько метров и снова нырнула, исчезнув из виду. Но, тут же заработал её двигатель, и пенный след устремился в сторону транспорта.
- Торпеда пошла! – Закричал Никита в микрофон.
- Есть! – Ответил командир, - уходим.
Двигатели взвыли с удвоенной силой, торпедоносец стремительно набирал высоту, одновременно уходя в разворот. Никита вдруг увидел, как буквально в сантиметрах от него, лежащего на полу, в днище самолёта образовалась дорожка из нескольких рваных дырок. Очередь из крупнокалиберного пулемёта прошила самолёт наискосок почти от носа до хвоста. Никита замер на мгновение, но не услышал никаких изменений в гуле двигателей, а самолёт всё так же набирал высоту, оставляя ад позади. Парень облегчённо вздохнул, растёр лицо ладонями и сел в кресло стрелка, осматривая небо, которое снова стремительно скрывалось в густой пелене облаков.
- Командир, командир! Иван! – слышался в шлемофоне взволнованный голос штурмана. Командир наконец ответил хрипло, сдавлено:
- Да, Коль.
- Всё нормально? – срашивал штурман.
- Да, почти… Горим потихоньку.
И только теперь Никита уловил запах дыма. Штурман выругался.
- Дотянем? - Спрашивал он.
- Вряд ли, - отвечал командир, так же сдавлено.
- Ваня, ты цел? – Забеспокоился штурман.
- Ранен, – через паузу последовал ответ.
- Ваня, не молчи! Что там, куда ранило?
- Ноги…
- Держись, держись, Иван!
Со стороны кабины разгоралось, едкий дым выедал глаза, не давал дышать.
- Штурман. Стрелок. Слушай команду! – голос командира хрипел, но был твёрд, - Под нами внизу сейчас должна быть гряда, острова там. Высота маловата, но делать нечего. Прыгаем!
- Ваня ты сможешь прыгнуть? – спрашивал штурман.
- Да. Не мешкайте. Вперёд! – отвечал командир тихо и отрывисто.
Внутри почти ничего небыло видно из-за дыма. Лишь откинув колпак и высунувшись наружу, Никита увидел, что кабина самолёта полыхает уже вовсю. Он судорожно пытался отдышаться, но ледяной ветер тут же впился в лицо тысячами иголок, забивая дыхание. Никита вывалился из самолёта, почти сразу рванул кольцо и раскрывшийся парашют дёрнул его вверх. Совсем скоро он вынырнул из облачности и увидел далеко столб чёрного дыма - горел транспорт. А в противоположной стороне, горящими обломками опускался в море их самолёт. Ещё он увидел рядом купол парашюта, только один. Кто был под куполом, разглядеть Никита не смог, но он видел, что одежда на человеке горит. Внизу действительно простиралась гряда из каменистых отмелей и крохотных островков. Никита упал в воду, было мелко, едва ли по пояс, но всё же вода смягчила удар. Отцепив парашют и переведя дух, Никита побрёл к островку. Во время спуска его крутило и он потерял из виду второго парашютиста, но, по идее, он должен быть где-то там, в той стороне. До суши было метров двести, но идти было очень трудно, парень постоянно оскальзывался на камнях, падал. Штаны быстро напитывались водой, и идти становилось ещё труднее.
Наконец, добрался до островка, хотелось упасть и не вставать. Пока ещё разгорячённое тело не чувствовало холода, но он понимал, что это ненадолго, и останавливаться сейчас нельзя. Отдышавшись, побрёл в глубь островка, нужно найти второго парашютиста. Остров оказался размером метров в триста сплошного камня. А за ним, на такой же каменистой отмели, белел парашют. Штурман был без сознания, изо рта стекала струйка крови. Одежда на его спине обгорела, оставалась лишь одна уцелевшая стропа. Вероятно, из-за перегоревших и оборвавшихся строп, парашют схлопнулся. Пока Никита тащил его к суше, тот пришёл в себя, застонал.
- Сейчас, сейчас, потерпите, - приговаривал Никита, укладывая штурмана на камень, - сейчас костёр разведём.
Он кинулся искать дрова. Обежав островок, насобирал кучку какого-то мусора, щепок, нашлось несколько палок. Спешил, подумал, что пока хватит. Долго пытался всё это разжечь, наконец, задымило, заплясали робкие язычки пламени. Устроились они у скального выступа в самом центре островка, который защищал от ветра, и потому здесь было относительно комфортно.
- Вы как, Николай Егорыч, - спрашивал Никита штурмана.
- Плохо, не чувствую ничего, - отвечал тот.
Никита набрал пригоршню снега, поднёс к губам штурмана, растопить снег было не в чем.
После очередного то ли беспамятства, то ли короткого сна, штурман открыл глаза, попытался приподняться, но со стоном упал.
- Помоги, - обратился к Никите.
Тот подтащил штурмана к каменной стенке, помогая устроиться полусидя. Штурман осмотрелся. Предугадав его интерес, Никита ответил:
- Голо здесь, даже чаек нет. Дров немного можно насобирать, море выносит мусор всякий.
- Ясно, - прошептал штурман в ответ. – А Ваня то не выпрыгнул, - продолжил после паузы, - сгорел Ваня.
- Да, - ответил Никита.
Через время штурман снова заговорил:
- Ничего, стрелок, не боись, тут наши плавают, наши летают, найдут.
- Найдут, Николай Егорыч, - подтвердил Никита, убеждая себя, и пытаясь не разочаровать раненого товарища.
- Ты, вот что, прекрати выкать мне. Тебе сколько?
- Двадцать два, - ответил Никита.
- Ну вот, а мне двадцать шесть, так что, какой я тебе «Егорыч».
- Принято, - грустно улыбнулся Никита.
Николай закрыл глаза, и, в этот раз, видно было, что не отключился, а просто уснул.
Уже без спешки, Никита обследовал весь островок. дров оказалось не так уж и много, но, если экономно, то на несколько дней хватит. Нашёл даже несколько досок, выкинутых на берег. Когда вернулся к костру, штурман всё так же спал. Не проснулся он и тогда, когда Никита с громким треском ломал найденные им палки. Нужно было высушиться, отогреться, и потому, сейчас было не до экономии. Костёр разгорелся, Никита скинул бушлат, развесив его палках.
- Николай Егорыч… Николай, ты как? Посушиться нужно, - попытался он разбудить товарища.
Штурман был мёртв.
Никита упал на колени, застонал, зарычал, из глаз хлынули слёзы. Только сейчас, когда остался один среди свинцовых волн, стало страшно. Только сейчас весь ужас и безысходность ситуации ясно предстали перед ним.
Почти весь следующий день Никита потратил на захоронение штурмана. Оттащил его в найденную выемку и до вечера носил камни, сооружая надгробие. Работал не спеша и с перерывами. Очень хотелось есть, очень хотелось пить. Парадокс - вокруг вода и снег, а пить нечего. Ел снег, отчего сводило зубы и разболелось горло, но жажду не утолил.
Несколько следующих дней бродил по отмелям в надежде увидеть хоть что-то живое, высматривал чаек, но всё было мертво;. Силы покидали, покидала и воля, уже ничего не хотелось. Иногда до островка докатывались гулкие раскаты взрывов, иногда была слыша канонада, и в такие моменты Никита оживал, подхватывался, вертел головой представляя, как вот, сейчас из облаков вынырнет самолёт, или вон там, за той грядой, вдруг покажется серый силуэт корабля. Но небыло самолёта, небыло корабля, а война звучала где-то неимоверно далеко. На этом же про;клятом, затерянном в безвременьи, клочке суши, царили лишь тишина и вечный покой.
В какой-то из дней вдруг услышал посторонний звук, подхватился, осматриваясь, но ничего не увидел. Прислушался – мерный повторяющийся стук. Превозмогая слабость, встал, пошёл на звук. У берега плавили обломки досок и пара брёвен, которые и стучали друг о друга. Никита ожил, он уже несколько дней был без костра, перетащил дерево к своему «лагерю». С помощью ножа и камня расщепил несколько дощатых обломков, настрогал щепок на распал, но мокрое гореть не хотело. Тогда он отрезал небольшой кусок от своего бушлата, зубами вскрыл несколько патронов от бесполезного пистолета, высыпал порох, сверху положил стружку. Пламя наконец разгорелось. Вместе с пламенем затлела робко и воля в душе Никиты. Снова захотелось жить, и ещё больше – есть, ведь голод напоминал о себе жгучей болью в животе. И в этот момент, вдруг, перед глазами возник штурман, даже не он сам, а его захороненное тело. Никиту передёрнуло от такой дикости.
Прошло ещё несколько дней, Никита почти всё время лежал у костра, который поддерживал на самом минимуме, экономя дрова. Но, вот та страшная мысль уже не покидала его, возвращаясь, поначалу, осторожно, едва показываясь, а со временем, осмелев и обнаглев. Она нашёптывала ему, что всё не так страшно, это всего лишь мясо, которое неплохо сохранилось при минус пяти градусах. Она шептала ему, что он ещё так молод, и что он должен выжить, выжить любой ценой. И с каждым приступом режущей боли, мысль эта становилась всё менее отвратительной.
Голод! Голод пожирал всё: остатки разума, воспоминания о доме и матери, о затерявшейся где-то на другом конце света, любимой девушке, освобождая место для инстинктов, для звериного и бессознательного.
Дни проходили в бреду, сменяя друг друга незаметно. Никита пришёл в себя и с ужасом обнаружил, что разбирает могилу штурмана. Он закричал, обхватив голову руками.
- Нет! Нет, нельзя так! – кричал он, стоя на коленях у полуразобранной могилы и раскачиваясь из стороны в сторону.
- Выжить любой ценой? – Шептал он себе, - Но, кто выживет? Это буду уже не я! Нет… Нет… НЕТ!
Никита достал пистолет и с усилием взвёл курок. Одинокий выстрел нарушил вечный покой затерянного в безвременьи про;клятого островка.
____________
b.rec 2019 г.