Пенсионер Петрович, старик восьмидесяти лет, одинокий и никчемный, проснулся от того, что болело всё тело. В комнате было темно, хоть он и оставил, ложась спать, свет включенным. Видимо, перегорела лампочка. Отодвинул занавеску и посмотрел в окно. Облака, застилавшие небо, слегка светлели, прохладный воздух звенел тишиной. Машинально бросил взгляд на стену, где когда-то висели часы, вспомнил, что продал оставшийся от отца, старинный настенный хронометр. Около пяти, подумал Петрович.
Закряхтел, пожимаясь от холода. Батареи ещё не включили. Закашлялся и встал с постели. Подергал руками, попробовал поднять ногу да и бросил затею- вбитую с молодости привычку делать зарядку. Подмёл комнату, вытер пыль, почистил такие же старые, как и он сам, ботинки. Поставил чайник на газовую плиту. Однообразные каждодневные движения, наполнявшие его старость.
Ржавый, в местах отколотой эмали, чайник засвистел, временами хрипя и кашляя, словно подражая хозяину. Забулькал из носика кипятком, заливая огонь конфорки.
- Не свисти, денег не будет, проворчал Петрович, заглянул в жестяную банку, где иногда бывал чай.
- Не сегодня.- Продолжил он свой монолог, глядя на блестящее дно жестянки, пустой, уже больше недели. Наполнил крутым кипятком стакан, в старинном подстаканнике, бросил кусочек рафинада, помешивая ложкой, засмотрелся в окно.
Нехотя, словно делая одолжение всему свету, со своей тряпки в углу кухни, поднялась собака. Такая же старая, как хозяин, только по своему, по собачьи. Подслеповатая, со сбившейся шерстью и впалыми боками. Подошла, споткнувшись о старый, потрескавшийся и задранный на склейках линолеум. Ткнулась мордой в ногу. Он машинально потрепал собаку за ухо. Вздохнул. Потянулся рукой к горбушке батона, поколебавшись мгновение, бросил собаке. Она понюхала и пошатываясь вернулась на место, попыталась улечься, но вышло, что просто упала. Сунула морду под батарею и закрыла глаза.
- Ох ты же и сука, пробормотал старик, кряхтя нагнулся, поднял скрюченными пальцами горбушку, дунул на неё с одной стороны, затем с другой, откусил кусок и принялся перетирать старыми сношенными мостами, запивая сладким кипятком.
Закончив, вернулся к окну комнаты, сел поближе и стал смотреть на двор.
Вот вышла дворничиха Нюрка, с метлой и огромным совком. Бросила совок под берёзой, взялась подметать опавшие листья, методично шаркая и поднимая облака пыли. Вышла старуха Наталья Сергеевна, из соседнего парадного, таща на поводке упирающегося щенка таксы. Внуки подарили.
- Ишь, на молодых потянуло, развеселился собственной шутке Петрович.
- Я вот, тебя на молодуху не поменяю, бросил в сторону кухни.
- Пойдём и мы погуляем. Слышь? Вставай, гулять! Доплёлся до кухни, держась за стены, наклонился над собакой.
- Ну, ты что, вставай, пойдем гулять! Гулять! Почти прокричал он. Но собака его уже не слышала.
- Подохла, сучка. Ну, это мне на зло, бормотал старик.
Слеза пробежала вдоль борозды лица, сквозь заросли не бритой седой щетины. Размазал сердито, махнул в сердцах рукой и вернулся к окну. Уставился на ползущие облака, разом потеряв интерес ко всему на свете. Вздохнул тяжко в последний раз, да так, с открытыми глазами и сполз со стула, стукнувшись о пол головой. Только боли уже не было. Не было больше ничего для одинокого и никчемного старика Петровича.
- Шшша, шшша, шшша, успокаивала мир за окном метла дворничихи, и лаял на Наталью Сергеевну щенок во дворе. И плыли дальше облака.
Словно ничего и не случилось.