Ни одного человека я так не любил и не уважал, как отца, хотя отношения у нас складывались не просто. Слишком часто я пытался настоять на своем и порой попросту не слышал доводов рассудка. Теперь стыдно. Лучше бы чаще разговаривал с отцом по душам. Может, не саднило бы сейчас на душе, что так мало знаю о его жизни. Возможно, мои литературные потуги – попытка хоть как-то загладить вину. Пусть останется детям хоть такая память обо мне. Может быть, в свое время это избавит их от угрызений совести. Каждый человек, уходя, что-то уносит с собой. Неуслышанное, непонятое, неоцененное. Наверное, каждый человек в глубине души мечтает, чтобы его помнили. А чтобы помнить - надо знать, чувствовать, сопереживать….
По мере взросления я все чаще пытался показать характер, что приводило
к спорам и конфликтам. Но отец был умен, и после размолвок у меня не оставалось злости и осадка на душе. Сейчас понимаю, что часто ввязывался в споры не для выяснения истины, а для самоутверждения. Замечаю, что этим частенько страдают
и внуки. По сути, спор-это взгляд на предмет спора с разных сторон. В таком случае мы приближаемся к истине, более гармонично и полно понимаем процесс или явление. Но когда спор ведется только для доказательства своей «крутизны», исключительности-дискуссия неконструктивна. Она разъединяет людей
и препятствует процессу познания истины.
Семья отца перед войной переехала в Крым (под Феодосию) из Вологодской области. Моя бабушка прожила в Крыму полвека, но до конца жизни сохранила
в речи вологодское оканье. Местность, где они жили, была степная, питьевой воды не было, ее привозили издалека и делили ведрами по дворам. Жили трудно, пацаном отец менял выращенные арбузы и помидоры на рыбу у местных рыбаков. Его отец (мой дед) иногда охотился на камбалу, бродя с вилами по песчаному мелководью,
и один раз попалась такая чушка, что сломала черенок и ушла с вилами. Несколько дней спустя сосед её все-таки добыл, и вернул вилы деду.
Отец пережил оккупацию. Вспоминал, что жилось очень тяжело, впроголодь. В основной своей массе немцы были не вредные, и даже подкармливали
его консервами и хлебом. Впрочем, несмотря на все передряги оккупации, отец вырос крепким парнем, и после освобождения Крыма его направили служить
на флот. Он попал в школу водолазов, тогда она располагалась в Балаклаве. Тогда это была ЭПРОН.На флот, тем более в водолазы, тогда не брали, кого попало.
Не могу без слез смотреть на нынешних убогих матросиков. Мельчает народ. Да они и шагу не смогли бы сделать в трехболтовке! Общий вес снаряжения, 5 пудов-не шутка!
Сохранилось несколько старых фотографий того времени – ох, и бравым морячком был отец! Чего стоят одни клеши - да стиляги 60-годов позеленели
бы от зависти. Не удивительно, что мать, приехавшая в Балаклаву из Курска после окончания библиотечного техникума, не устояла перед ним.
Позже школу водолазов перевели в Севастополь, рядом с Херсонесом. К тому времени я повзрослел и очень полюбил ездить к отцу на службу. Мне нравился строгий распорядок службы, я буквально балдел от запахов водолазного снаряжения. Настоящими праздниками были для меня учебные спуски. На полигоне я помогал матросам натягивать снаряжения, путался под ногами, везде совал свой нос. Но на меня никто не сердился, матросы относились ко мне как к младшему брату. Они доставали из глубины крупные мидии, я ловил ”на палец” жирных бычков, потом мы с отцом подкармливали ими обитавших в воинской части котов. Один раз отец разрешил мне поплавать с аквалангом. Это было прекрасно! Правда, я не парил, словно рыба, в водной толще – отец предусмотрительно не дал надеть водолазный пояс с грузами, поэтому плавучесть была положительная, и мне приходилось изо всех сил молотить ластами, чтобы погрузиться. К тому же он контролировал меня с помощью линя, привязанного к поясу.
На проходной Школы водолазов(в/ч 56030) меня обычно не задерживали, так как дежурившие офицеры прекрасно знали отца. Да и большинство матросов знали меня в лицо и растолковывали молодым: « Да это же сын Николая Александровича!”. Вне строя к нему обычно так и обращались, несмотря на звание. Матросы любили и уважали его. Отслужив, очень тепло с ним прощались. Впрочем, он прививал им такую любовь к морю и флоту, что некоторые из них, по его примеру, оставались
на сверхсрочную службу. Этим ребятам, оторванным службой от семьи, он был
как отец, требовательный и справедливый.
Я очень любил обедать с матросами за длинным общим столом, хотя
в офицерской столовой было круче – сидели за отдельными столиками, обслуживали официантки, да и меню было изысканнее. Но мне больше нравилось сидеть за одним столом с матросами, весёлыми и дружными бугаями. Бачковой мне наваливал от души, кормили просто, но очень сытно и вкусно. До сих пор с тоской вспоминаю незабываемый вкус борща, макарон по-флотски и компота. Супруга - прекрасная хозяйка, но такой вкуснятины у неё не получается. А может быть, в детстве воспринималась всё иначе?
Отцу, как водолазу – взрывнику, пришлось много помотаться
по крымскому побережью, ведь после войны в море осталось много всякой взрывоопасной дряни. Но он не только взрывал, но и строил. Так, он принимал участие в строительстве бассейнов для дельфинов в Артеке. Жизнь столкнула
его с дельфинами ещё раз, в конце службы, когда он руководил водолазным обеспечением засекреченного военного дельфинария в б.Казачьей. Запомнилось мне это потому, что он часто приносил домой рыбу (дельфинов обеспечивали с лихвой). Это была не перемороженная океанская, а своя, свежевыловленная черноморская рыба – ставрида и скумбрия. Отец соорудил в огороде коптилку и сутками колдовал над ней. Сколько буду жить, не забуду изумительный вкус той рыбы! Нынешние магазинные копчености не выдерживают с ней никакого сравнения, это просто суррогат, маргарин против сливочного масла.
У отца был перерыв на службе, когда после рождения второго сына он ушёл на гражданку. Работал на бетонном заводе, работа была тяжёлая и мало оплачиваемая. Он всегда работал очень добросовестно, плотно – если можно так выразиться, и не сачковал, не прятался за чужие спины. Надеюсь, не отстаю от него хоть в этом.
В отличие от других родителей, отец предпочитал не отвечать на вопросы,
а сам задавал их мне, и часто весьма каверзные. Этим он заставлял меня мыслить. Стыдно признаться, но я до сих пор не могу сообразить как ж/д вагоны проходят поворот. Ведь внешнее и внутреннее колеса проходят разный путь.Пробуксовка?
В те времена прокормить семью на 120 рублей было трудно, поэтому он снова вернулся на флот. Мне пришлось поработать на этом заводе пару месяцев
на каникулах после окончания 9 класса (хотел помочь семье). Старые рабочие помнили отца и очень тепло о нём отзывались.
Жаль, что отец мало рассказывал о своей службе. Уверен, “приключений”
в его водолазной биографии хватало. К своему стыду, даже не знаю, как он заработал кессонную болезнь, последствия которой так мучили его в последние годы жизни. Как умудрился лишиться нескольких пальцев на ноге, отморозив при спуске. Жалею, что общался с ним так мало. Сначала был мал, потом меня бросала жизнь-институт, Казахстан… Может быть, по этой причине – не полностью реализованного отцовства (мой брат постепенно спивался), отец так любил внука, моего сына.
Из его воспоминаний запомнилось, как он чуть не ”погорел” в Черноморском. Как-то он был там в командировке, и к водолазам за помощью обратились местные власти. Среди бухты в годы войны затонула баржа, сильно мешающая судоходству. Её нужно было взорвать и по частям тракторами вытащить на берег. Но за годы, прошедшие с войны, баржу засосало в ил, и обследовать её, как положено, не было возможности. Поэтому отец с напарником, таким же молодым и бесшабашным, заложили взрывчатку и произвели взрыв, толком не обследовав баржу. Она оказалась груженной боеприпасами, которые, естественно, сдетонировали. В общем, остатки баржи взрывом разметало по дну бухты, их потом собирали в течение года.
А поднявшийся при взрыве столб воды и ила обрушился на прибрежные здания. Больше всего досталось райкому партии – его залепило грязью до самой крыши. Времена были строгие, делу могли придать политическую окраску - и отец с напарником несколько дней жили в ожидании, что их возьмут под белые ручки суровые дяди из КГБ. Слава Богу, обошлось.
В конце 60-годов отцу, чтобы получить мичманские погоны, пришлось учиться в вечерней школе (из-за войны не смог получить среднее образование). Учился прилежно, окончил школу на одни пятёрки, и я страшно завидовал ему - как он легко запоминал правила и стихи! А для меня это всегда было мучением. Думаю, с его умом, ответственностью, работоспособностью он мог добиться в жизни многого – жаль, не хватало образования.
Отец был обычным русским мужиком, работящим и ухватистым. Ответственно относился к любому делу, за которое брался. Хоть за починку моей обуви, домашним хлопотам, работе на огороде...Помню, как уже на закате жизни он пилил дрова( у нас был титан). У него сильно сдало зрение, плохо работала рука-но он спешил заготовить дрова впрок, словно предчувствуя смерть. Пилил двуручной пилой ( за отсутствием напарника прикрепил к другой ручке резину). Я тогда жил уже отдельно и, приезжая, по молодости думал, что таким образом он убивает время. Сейчас, повзрослев, понимаю-он чувствовал ответственность за семью и спешил обеспечить ее дровами. Гложет стыд за то, что редко помогал ему, взявшись за другую ручку.
Я всегда буду помнить отца. И хочу, чтобы эту память сохранили мои дети, и дети моих детей. Я чувствую, что не всегда был ему хорошим сыном, и написал этот очерк, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед ним. Надо чтить своих предков. И я надеюсь, память о моём отце сохранится в сердцах его потомков!
Январь 2006 г.