Глава 8 Клевета друзей
Лучший друг
Слушаю отвратительную характеристику Солженицына, данную Кириллом Симоняном, и вспоминаю пословицу: скажи мне кто твой друг... А еще фото, где Кирилл с Саней - рядышком сидят, улыбаются. Где же правда?
Сведений о Симоняне в интернете очень мало: кандидат биологических наук, доктор медицинских наук, профессор. Дан перечень научных работ, хорошие отзывы учеников. И еще интересные фото в статье неизвестного автора "Судьба солженицынской пятерки". Автор симпатизирует Симоняну и надеется получить документальные подтверждения предательства Солженицына. Рассказывают о нем Н. М. Амосов в своей книге "ГОЛОСА ВРЕМЕНИ" и журналист Виктор Тополянский в статье "Дело Юдина" в Журнале "Индекс/Досье на цензуру"
Сначала смотрю, что пишет о Симоняне Солженицын.
Прочитав присланную ему книжку Ржезача "Спираль измены", Солженицын с горечью обратился к Симоняну, уже умершему: "Кирилл!.. Кирочка!.. Что ты наделал?! Как ты оказался с ними? Чем понуждаемый — ты всё это диктовал и диктовал подхватчивому чекисту?" "Ведь мы с тобой были — какими друзьями, Кирочка! В то враждебное время я жил в Ростове–на–Дону как на чужбине. И как же дорого было найти мягкую, нежную, отзывчивую твою душу. И моя мама так любила тебя, а твоя — любила меня, насколько я понимал. На моей памяти она всегда лежала в постели, в ужасных отёках. Вы жили со страшной тайной: твой отец, богатый купец, спасаясь от ГПУ, вынужден был бросить вас, пешком перейти персидскую границу... ...стиснув зубы, ты это скрывал 40 лет. (И когда на Лубянке меня о тебе допрашивали — то уж эту твою тайну я спрятал глубже всего.)"
Он вспоминает, как читали они друг другу свои романы и стихи в чудесном городском саду, но чаще — в благоустроенной квартире Лидочки Ежерец. "Именно с ней все трое мы горели одною литературой, ничем другим, а твоя мечта о писательстве была и жарче нашей и уверенней". Он рассказывал Александру свои жуткие сны, систематически повторяющиеся, где "некто странный и властный" посвящал Кирилла в поэзию, он говорил ему о его блистательном поэтическом будущем и иногда даже читал строчки из его будущих произведений.
К юности у каждого из них было уже много написано. Кирилл завлек Саню в литературный кружок, вместе они играли в школьных пьесах, записывались в дальние драмкружки. Кирилл играл на рояле. Он ввел Александра в мир музыки, объяснил и приучил его слушать симфонические концерты, которые бесплатно давали летними вечерами в городском саду. "...так и вижу тебя с трубкою нот у музыкальной библиотеки на Николаевском (у тебя были отчасти девичьи ужимки, постоянный носовой платок в одной руке, мы звали тебя “Кирилла”, но не в насмешку, а нежно, мы берегли тебя)". "Когда, на экзамене в театральное училище, Завадский заподозрил, что с голосом у меня неладно, он задал мне:" Вон, далеко–далеко идёт ваш друг. А ну–ка, позовите его изо всей силы". И я, не задумываясь, не выбирая, крикнул: "Кири–илл!!" (И сорвался.)"
И в политике Кирилл был умнее, не захвачен идеями марксизма и мировой революции. О репрессиях 37-го года он один из всей компании четко знал и втолковывал безуспешно другу. Когда Александр рвался на фронт, чтобы успеть "защитить ленинизм" от врага, Кирилл говорил ему: "Народное недовольство — как туча, а горцы Северного Кавказа рвутся в восстание".
В марте 1944 Солженицын получил кратковременный отпуск и приехал в Москву. Он пришёл пешком из Одинцова к санаторию Барвиха, Кирилл с Лидой повели его, тогда еще старшего лейтенанта, трёхкомнатный номер, который перед ним занимал его командующий фронтом маршал Рокоссовский. Они сутки провели в разговорах при взаимном согласии обо всем. "И уже тупой Усач давно–давно ни для кого из нас не был лицом уважаемым. И кипение общих послевоенных литературных планов. Это тоже был день — из вершин нашей дружбы".
Эти теплые воспоминания написал Александр Исаевич к ожидаемому шестидесятилетию дня рождения Кирилла. Он хотел объясниться с ним, считая недоразумением возникшие у них друг на друга обиды. Получив сообщение о неожиданной смерти бывшего друга, Солженицын жалел друга и сожалел, что они не успели помириться.
Потом, в 1978г. писатель прочитал брошюру Симоняна и книгу Томаша Ржезача "Спираль лжи Солженицына", написанную при тесном сотрудничестве с Симоняном. Оба автора, не заботясь о правдоподобности, лгали, придумали биографию Солженицына, расширяя и углубляя клевету Решетовской (35).
Кирилл представляется Ржезачем, не просто хирургом, но универсальным профессором медицины. Он знает все и особенно психологию, патопсихологию, фрейдовский психоанализ и с лёгкостью даёт необходимые пояснения. Большой эксперт Симонян и в военном деле, так как его профессия хирурга привела в медсанбат, где жизнь его постоянно подвергалась опасности, особенно в первые годы войны. Ему часто приходилось откладывать скальпель и вместо того, чтобы оказывать помощь раненым, брать в руки автомат, чтобы разить врага.
Солженицын согласен с Ржезачем:"... картина для 41-го года верная". Только к Кириллу она не имеет никакого отношения, так как Кирилл на фронте не был. В 1941 году он еще учился в Ростовском мединституте, затем с какими-то полномочиями был направлен в Среднюю Азию, где прожил 1942 и часть 1943 г. Потом отец Лиды Ежерец, бывший в то время главным врачом правительственного санатория Барвиха, взял предполагаемого зятя к себе из среднеазиатской эвакуации. На фронт Кирилл отправился только осенью 1944 года. Небольшой фронтовой стаж Кирилла не смущает, он свободно судит о поступках Солженицына на фронте.
Это Симонян подал мысль о самостреле. Он догадался, что, когда 27 января 1945 года, батарея Солженицына вышла из окружения, командир ее "... обнаружил потрясающую для себя вещь: ведь он может погибнуть… Его могут убить". "Солженицын не может этого допустить. Ни в коем случае! Особенно теперь, когда до конца войны, это видит каждый, остаются, может быть, недели. В такое время умирать не хочется… Но Солженицын — виртуозный интриган. Поэтому в его голове рождается вероятно самый совершенный и самый подлый план, который когда–либо был выдуман, план спасения собственной жизни". Интриган задумал самоарестоваться. Послушный его плану, заместитель генерального прокурора РСФСР генерал–майор Вавилов в Москве дает санкцию на арест Солженицына уже 30 января.
Солженицын удивлен тем, что проверяющие эту книжонку сотрудники ГБ то ли от лени, то ли от ненависти настолько потеряли голову, что не заметили "хронологической ловушки: всё задумано и оформлено — в 3 дня!"
Ему самому интересно - как же он смог так быстро самоарестоваться? В книжке есть и ответ: "Он стал писать письма, в которых открыто выражал свою ненависть к Сталину и к советскому государственному строю, чтобы цензура прочла и выхватила его. "Правда, он знал, что за подобную антисоветскую пропаганду любого ждёт трибунал и расстрел".
"Но и расстрел — это спасение от возможной фронтовой смерти!", - резюмировал Александр Исаевич, назвав выдумку бредом лучших чекистских голов 1977 года.
Кирилл, оболгал его покойных родителей, придумал биографию писателя. Вроде, мама Александра Исаевича рассказала ему то, что не рассказывала своему сыну: отец Сани, белогвардеец, был казнен красными. Дядя его был разбойник, а богатый дед (по линии отца), грозный тиран округи, неизвестно где исчез. Александр постоянно боялся, что эта тайна обнаружится, он не мог, как другие молодые люди, гордиться своими родными. Судьбу Солженицына предопределил его генетический код. Испытывая постоянный страх, Александр страдал комплексом неполноценности, отсюда его агрессивность, мания величия и честолюбие.
Солженицын помог Симоняну и Ржезачу разобраться в путанице, которую они допустил, излагая его родословную.
По материнской линии у него действительно был богатый дед, пастух из Таврии, разбогатевший на дешёвых арендных землях северо–кавказской степи. Его действительно на Кубани многие знали как щедрого хозяина доброй души. Когда большевистская власть все у него отобрала, бывшие рабочие его кормили еще 12 лет.
Авторы "Спирали лжи..." почему-то приписали все его богатства и 50 работников деду по отцу Александра, крестьянину села Семёну Ефимовичу Солженицыну, рядовому крестьянину села Саблинского, у которого не было ни богатств, ни батраков. Не заботясь о достоверности писаки утверждают, что крупный землевладелец мог себе позволить отдать младшего сына в гимназию, потом отправить учиться в университет. Им и невдомёк, что в России учились многие тысячи "медногрошевых", а многие - на казенное пособие.
На самом деле дед его Семён Солженицын жил безвыездно в своём доме, там же и умер в начале 1919 года, а отец его - от несчастного случая на охоте. Не был он ни белым, ни красным, так как фронты гражданской войны к этому времени еще не определились.
Но главное, у Солженицына сохранились документы:
- метрика Ставропольской духовной консистории о рождении отца его и крестьянском звании Солженицыных, как Семёна Ефимовича, так и Пелагеи Панкратовны;
- гражданское свидетельство, удостоверенное причтом Вознесенского собора города Георгиевска, Владикавказской епархии, Терской области, о смерти отца моего от раны 15 июня 1918 и погребении его 16 июня на городском кладбище.
" Как понимаете, ваши ревтрибуналы, расстреливая у ям, не посылали за священником, дьяконом и псаломщиком", - напоминает писатель чекистам.
По мнению Солженицына, детективы КГБ решили из его шрама на лбу сделать ключ ко всей его жизни. По недосмотру работников госбезопасности Наталья Решетовская, Кирилл Симонян, Томаш Ржезач представили разные версии появления шрама, но все они били в одну цель: доказать, что уже с детства Солженицын был до того честолюбив, что мог упасть в обморок, добиваясь своего. Антисемитом он тоже был с детства, уже тогда имел монархо-фашистские взгляды.
Солженицын наконец-то раскрывает тайну появления у него шрама, которую Симонян просто не мог знать, так как он только появился у них в школе и учился в параллельном пятом классе. Он рассказывает эту нехитрую историю.
Шурка Коган принес в школу финский нож, и они вдвоем с Саней стали играть с ним, отнимая его друг у друга. Коган нечаянно острием финки уколол Сане в основание пальца, видимо, попал в нерв. От сильной боли у мальчика стало звенеть в голове и потемнело в глазах. Он побрел, чтобы умыть лицо холодной водой и очнулся, уже лежа в луже крови. Ему рассказали, что он упал и ударился об острое ребро каменного дверного уступа. Испуганный Коган и другие ребята повели его к крану, промыли рану сырой водой, потом отвели в больницу, где безо всякой дезинфекции наложили грубые швы. В результате - нагноение, температура выше сорока. Проболел Александр 40 дней.
По версии чекистов выходило, что сжигаемый честолюбием, юный Солженицын приступил к литературным занятиям. Темы для своих творений выбирал по принципу - "что наиболее модно в данной ситуации"". В качестве наставников у него - все те же школьные друзья. Когда он им, двадцатилетним, прочитал главы самсоновской катастрофы "...они совершенно независимо один от другого откровенно и прямо сказали Солженицыну: "Слушай, Саня, брось! Пустая трата времени. Сумбурно как–то. Не хватает у тебя таланта"". Этот отзыв смертельно ранит Солженицына. Это был момент рождения предателя-писателя: сначала предал друзей, а потом и Родину. Он вознамерился отомстить друзьям, а к Кириллу, открытый и проницательный взгляд которого напоминал ему об его собственном ничтожестве, стал питать "бессильную злобу и почти животный страх".
Ржезач полагает, что Солженицын " и поныне готов пожертвовать половиной Нобелевской премии, чтоб услышать положительный отзыв понимающего толк в литературе Кирилла Семёновича. Однако профессор Симонян и в зрелые годы не изменил своего мнения: Солженицын — не художник и никогда им не будет". "Как художнику — ему нечего сказать", поэтому он и бросился на "ту вонючую кучу, каковой является "Архипелаг ГУЛАГ"".
Солженицын отмечает, что успешность клеветы тоталитарного государства обеспечена невозможностью возразить, опубликовать встречные воспоминания, документы, письма, архивы. Миллионам его соотечественников не доступны его произведения, они могут прочитать только клеветнические советские издания.
Долгое время он не обращал внимания на эту клевету, не желая отнимать времени от своей основной работы. Однако, прочитав брошюру Симоняна и книжку Ржезача, писатель решил, "что неизбежно начать отмываться, оттираться, иначе это въестся, останется на тебе до смерти и даже после смерти, и на сыновьях, и на внуках твоих".
Солженицын понимал, что власти СССР, распространяя о нем небылицы, рассчитывают не допустить до народа "гиблую правду нашей страны, которую враги человечества шесть десятков лет резали, жгли, топтали, топили". И он решил рассказать о своей прошлой жизни, о своей семье, чтобы опровергнуть всю клевету.
Он объяснил, что, как и каждый, попадающий в 30-40 годы был ошарашен одиночкой, ни о каком "процессуальном кодексе", о своих правах не знал и защищался, как мог. Фотокопии всех писем и "Резолюции №1" лежали у следователя на столе, и судьба их с Виткевичем уже была решена еще до ареста. Но у него были захвачены еще и "Военные дневники", где были записаны имена уго фронтовых друзей. Он думал, как спасти, оградить своих однополчан.
Письма Кирилла тоже вызывали у следователя вопросы: "Если я писал: “После войны поедем в Москву и начнём активную работу”, то ты отвечал: “Нет, Морж, мы лучше замкнёмся в тесном кругу и будем вырабатывать внутри”. И следователь давил: как это объяснить? Или: какие несдержанные письма ни писал я вам — никто из вас никогда ни словом не возразил, не отклонил, не смягчил, не остановил. Итак, припирало меня следствие вопросами: как это объяснить? Если вот так пишется в письмах, то что происходит при встречах и разговорах?"
Солженицын рассудил, что самым уязвимым местом в его биографии и биографиях Решетовской и Симоняна было их социальное происхождения: у Александра - богатый дед по линии матери, у Н. А. - отец, казачий офицер, ушедший с белыми, у Симоняна - богатый отца, живущий за границей. Для большевиков социальное происхождение человека служило одним из основных факторов надежности человека. "Десять и пятнадцать лет советской власти его одного было достаточно для уничтожения любого человека и целых масс".
Он опасался, что в поисках недостающих объяснений следователи могут заинтересоваться их происхождением, домашним воспитанием, и повел их по ложному пути. Он признал, "что некоторое недовольство у всех у нас было. (На языке МГБ это записывается следователем, ведь протокол ведёт он: “гнусные антисоветские измышления”.) Александр пояснил следователю Езепову, что друзья были не довольны введением платы в 1940 году за обучение в ВУЗах и малым размером стипендий. Все политические беседы с Кириллом, его опасные письма были сведены к мещанскому брюзжанию, к животу. Следствию не за что было ухватиться, поэтому никого из друзей не арестовали. Когда через три года Решетовская получила допуск к работе в секретной лаборатории, Солженицын был рад, что ему удалось перехитрит капитана Езепова.
Не трогали и Кирилла 7 лет. Но в 1952 году по какой-то причине против Симоняна было начато следствие, в связи с которым Солженицына, находящегося в экибастузском лагере, допрашивал следователь, выясняя - что ему известно об антисоветских настроениях Кирилла Симоняна и подтверждает ли он показания 1945 года. И уже, опытный лагерник Солженицын, отказался от показаний 1945 года, назвав их вынужденной ложью, а Симоняна он всю жизнь знал как настоящего советского патриота. И тут же разоблачает басню о тетрадке из "52 пронумерованных страниц неподражаемо–мелкого почерка" с якобы доносом Солженицына на Симоняна.
Солженицын предположил, что в те дни судьба Кирилла "качалась на весах". Настоящего протокола допроса, где сведений о Симоняне никах Александр не дал, следователи ему показать не могли, а просто блефовали, применили известный прием: похлопали по стопочке бумаг издали или перед носом помахали. И Кирилл поверил, что его бывший друг оговорил. Поверил и согласился сотрудничать с КГБ, иначе его бы не выпустили: садили по доносу на клочке бумаги, а тут -52 страницы протокола допроса - и отпустили.
Прав был Солженицын, говоря о блефе следователей. Виткевич рассказывал в 1971 году, что не читал протокол допроса Солженицына, ему следователь только низ протокола, не выпуская его из своих рук. Поверил следователю, потому что "Почерк… Такого второго почерка нет" (40).
Вернувшись в 1956 из ссылки, Солженицын узнал, что Кирилл на него в претензии: мол, утопая, он обрызгал его на берегу. Думая, что речь идет о 1945 годе, Александр рассердился. Все могло бы разъясниться при встрече, но Кирилл встреч избегал. Он не откликнулся на приглашение Александра и Наташи приехать к ним в Рязань. В 1968г. сам написал Солженицыну о том, что надо помириться, но, когда Александр Исаевич приехал, не открыл ему дверь. "Так вот. Не объяснились, не помирились, не повспоминали…
Потом — ты изобрёл мои обмороки от самолюбия, потом — брошюра. Потом — беседы, беседы с Сумой". (Сума -Томаш Ржезач - прим. Автора Н. Д.). Пораженный ранней смертью бывшего друга, его предательством он с горечью написал: "Ты умер этой зимой, не дожив до своих шестидесяти (и не дожив до сигнального экземпляра чекистской книги — а ведь ты её, наверно , очень ждал?)... Я хочу спросить тебя не за себя, я — прощаю тебя, жгло тебя многое в неудачной, расстроенной, обречённо–безбрачной жизни. Но — за маму мою: она — так тебя любила, зачем же ты посмертно её оболгал?" "Господи! Да будет земля на могиле твоей — пухом. Твоей прожитой жизни — не позавидуешь" (23).
На неудачи Симоняна в браках обратил внимание и Н.М. Амосов, рассказывая о не сложившемся браке Кирилла с матерью его ребенка: "Почему-то браки ему не шли, в своё время быстро разошёлся с Лидой Ежерец, как только квартиру тесть купил".
Николай Михайлович Амосов познакомился с ним в феврале 1946 года в г. Ворошилове-Уссурийском. Кирилл в то время был уже капитаном, числился при штабе, жил у начальника штаба так как они готовили к печати сборник научных работ хирургов Пятой армии. Он очень хорошо печатал на машинке. Кроме этого, он вместе с ординарцем вел все хозяйство. Кирилл рассказал Амосову что попал он на фронт в 1943 году, работал отлично и быстро стал ведущим хирургом медсанбата. Амосову нравился Кирилл, разговоры с ним. Он "очаровывал, был у него к этому талант, очаровывать: санитарку, академика, кого угодно".
В июне 1946 г. они выехали в Москву. Амосов в отпуск, а Кирилла обещали демобилизовать. Без блата молодому врачу на Востоке демобилизоваться было невозможно. Амосов надеялся на помощь С. С. Юдина, главного хирурга НИИ им. Склифосовского, члена Академии медицинских наук (АМН) СССР, к которому у него было рекомендательное письмо от главного армейского хирурга Пятой армии А.А. Бочарова.
В течение месяца Кирилл демобилизовался, устроился на работу в институт Склифосовского к Юдину и даже женился на Лиде Ежерец. Тесть, делец организовал его демобилизацию и устройство на работу.
Амосов смог устроиться на работу только благодаря двойному образованию: он окончил с отличием одновременно с медицинским еще и технический ВУЗ. Демобилизовался он по ходатайству министра медицинской промышленности. Вернулся опять в Ворошилов проработал в госпитале месяц, пока не пришёл приказ.
Юдин взял его на должность заведующего главным операционным корпусом
Института Склифосовского, но административная работа Амосова не удовлетворяла. Он хотел оперировать, а работы в хирургии для него не было. Его пригласили в Брянск зав. отделением областной больницы и главным хирургом области. Он был рад этому назначению, но Кирилл не одобрял его выбор: "Тут карьера, московская прописка, комнату получишь, диссертацию защитишь. В провинции закиснешь!" Симонян сумел стать незаменимым помощником Юдину, Амосова же ординаторская работа не привлекала.
Амосов часто ездил из Брянска в Москву, встречался с Кириллом, бывал в институте Склифосовского. Узнал об аресте летом 1948г. Юдина и его помощницы: "Дело так и осталось тёмным. Клеветников всегда было достаточно. Подозрение падало даже на учеников".
Смельчаков, чтобы защитить профессора не нашлось, все помнили 37-ой год и молчали. Никого больше не посадили, но Кирилла перевели заведовать отделением в городскую больницу и там он стал настоящим хирургом.
В 1958 г Кирилл написал повесть "Медсанбат", но редакции отказались ее печатать. Амосов тоже стал писать, Кирилл невысоко оценил его произведение: "Если бы ты умер, после первой главы, то сказали бы: "Какого писателя потеряли!" Всё остальное творчество только испортило впечатление". Однако Амосов книгу "Мысли и сердце" дописал, ее напечатали в журнале "Наука и жизнь", выходящем миллионным тиражом, в 1964 г. Книга переиздавалась много раз на многих языках во всех республиках и в основных странах мира.
Николай Михайлович заметил некоторое охлаждение к нему Кирилла, возможно из-за ревности к литературным успехам, как подсказал ему друг. Но была и другая причина.
Лена Николаевна Сидаренко, его заместитель, родила мальчика. Когда еще лежала в больнице, попросила Амосова вызвать Кирилла, чтобы тот приехал и зарегистрировал сына. Симонян звонку не удивился, приехал. Сына назвали Андреем, Лена Николаевна осталась в Киеве, был ли зарегистрирован их брак, неизвестно. Амосов присутствовал на регистрации его сына в райсовете и чувствовал себя в роли свидетеля отвратительно, виноватым, как будто участвовал в каком-то нечестном деле. После этой регистрации связь с Кириллом надолго прервалась, начала восстанавливаться за год-два до его смерти (36).
Дело ареста Юдина, доктора медицинских наук, лауреата Сталинских премий, члена различных международных обществ, которое для Амосова так и осталось темным, взялся прояснить журналист Виктор Тополянский. Он, опираясь на документы, а также архивные материалы и воспоминания близких Юдина, восстанавливает картину незаконного ареста профессора, его странного содержания в заключении и не менее загадочного освобождения.
Среди учеников Юдина, повлиявших на судьбу ученого, он указывает Кирилла Симоняна, называя его секретным сотрудником органов госбезопасности (сексотом).
В советское время, особенно в сталинский период, тайные осведомители внедрялись в советские учреждения с целью выявления скрытых и явных врагов народа. За С.С. Юдиным нужен был строгий контроль: происхождение далеко не пролетарское, встречался с иностранцами, отсылал свои статьи для публикации в буржуазной медицинской печати, высказывал все, что ему придет в голову, без оглядки по сторонам.
Тополянский не соглашается с Амосовым, считающим, что помог Кириллу с увольнением из армии и устройством к Юдину его "будущий тесть, делец". Он обосновывает свои выводы фактами из биографии Симоняна. Кирилл женился на Лидии Ежерец, но как только тесть купил им квартиру, развелся с ней и поселился в большой комнате коммунальной квартиры на ул. Алексея Толстого (ныне Спиридоновка). Журналист считает, что это чекисты "...без усилий и денежных затрат договорились с воинским начальством об ускоренной демобилизации Симоняна; они же внедрили обаятельного, а потому особенно перспективного осведомителя в Институт имени Н.В. Склифосовского (и фактически в ближайшее окружение Юдина); они же в условиях чудовищной послевоенной нехватки жилья поселили своего тайного агента в центре столицы".
В марте 1944 года Симонян и Солженицын, бывший в краткосрочном отпуске, встретились в номере правительственного санатория Барвиха, общались и были в полном согласии друг с другом. Они продолжали переписываться, не зная, что еще с начала апреля 1944 года, вся корреспонденция А.И. Солженицына и Н.Д. Виткевича подвергалась перлюстрации (23).
В феврале 1945 года, когда арестовали Солженицына, Кирилл Симонян служил в в Пятой армии под начальством главного ее хирурга А.А. Бочарова – одного из старших учеников Юдина. Солженицын полагал, что избежал ареста Симонян благодаря тому, что следователь поверил тому объяснению, которое он дал по поводу писем Кирилла.
Но Тополянский не верит в милосердие и доверчивость чекистов: Симоняна не арестовали, оставили в покое на семь лет, потому что он дал согласие на сотрудничество с карательными ведомствами. Вина Симоняна по законам того времени была очевидной: он знал об антисоветских взглядах Солженицына, не возражал ему, не донес о них компетентным органам.
Симонян, человек очень одаренный, эрудированный, меломан и неплохой пианист, легко сходился с людьми. Вынужденный скрывать свое происхождение, постоянно себя контролировать, он украшать свою биографию правдоподобными небылицами. Амосову он рассказал, что попал на фронт в 1943г, впоследствии других слушателей уверял, что находился в действующей армии с 1941 года. С детства остро чувствовавший свою социальную уязвимость, Кирилл грезил о своем великом предназначении. Повзрослев, он оставался все таким же по-детски тщеславным.
Устроившись в институт им. Склифосовского на должность ординатора, он смог в первый же месяц работы стать полноправным членом коллектива и сблизиться с Юдиным так, что представлял ему приехавшего Амосова. Юдин уже осенью 1947 года неоднократно советовался с Симоняном по различным издательским вопросам.
Тополянский не установил, по своей инициативе весной 1952 года Симонян стал писать своему учителю в Бердск, или по заданию сотрудников МГБ СССР, но он "одним из первых принялся систематически потчевать репрессированного шефа "наиболее содержательными", по определению ссыльного, письмами". Однажды Юдин ему ответил: "Вы, дорогой Кирилл Семенович, ученый биохимик, образованнейший человек, опытнейший библиограф и подлинный библиофил, которого мне так хотелось бы видеть вплотную к себе, на роли Ученого секретаря и фактического Начальника Штаба нашего Института". С тех пор Симонян именовал себя любимым учеником Юдина и рассказывал иногда сослуживцам, будто он был единственным человеком, носившим арестованному учителю передачи в тюрьму".
Тополянскому известно, что Ржезачу Симонян рассказал, как в 1952 году его пригласил к себе следователь госбезопасности и показал донос, написанный на него Солженицыным на 52-ух страницах. Он так же поверил следователю, что это был второй донос, первый Солженицын написал в 1945 году. На Стенограмму бесед с доктором Симоняном, имеющуюся в его архиве, ссылается журналист Ржезач в своей книге "Спираль измены Солженицына".
После ареста Юдина главным хирургом Института им. Склифосовского стал профессор Петров. Враждебно настроенный к Юдину, он начал избавляться от его сторонников. Симонян стал работать в московской городской больнице ведущим хирургом и одновременно исполнять обязанности главного редактора издательства "Медицина". Со временем он защитил докторскую диссертацию, приобрел известность в профессорском медицинском мире, купил двухкомнатную квартиру, обзавелся многочисленными знакомыми и поклонниками среди столичных интеллектуалов.
Он сделал хорошую карьеру, но литературные амбиции его не были удовлетворены. В то время, как Солженицын и Амосов своими книгами прославились в стране и за ее пределами, ему удалось опубликовать свои воспоминания о С.С. Юдине "Путь хирурга" только в медицинском журнале, где он занимал руководящую должность. Кроме того, он сумел организовать обсуждение своей книги в газете "известия" и журнале "Новый мир".
Симонян считал себя более талантливым литератором, чем Солженицын, и уверял в этом сослуживцев и знакомых. В середине семидесятых годов ему предоставилась возможность проявить свой литературный талант: по заданию органов госбезопасности он написал брошюру, в которой изложил все придуманные им изъяны характера Солженицына, его биографию, так бездарно, что заказчики не решились на ее широкое распространение. Брошюра была напечатана в 1976 году только на датском языке. В наиболее крупных крупных советских библиотеках ее тоже разместили.
Творческая неудача Симоняна чекистов не остановила. Для дискредитации Солженицына они пригласили специалиста по дезинформации, чешского журналиста, Томаша Ржезача и в помощь ему направили Симоняна. Так бывший друг стал участником "нестройного хора лиц, запуганных властями или озлобленных в связи с персональными обидами и "разоблачавших" автора "Архипелага ГУЛАГАа" и нобелевского лауреата как "политического отщепенца"".
Книгу Ржежача напечатали на итальянском языке в Милане в июне 1977 года. Когда ее содержание стало известно в Москве, порядочные люди перестали с Симоняном здороваться. Осенью этого года Симонян обратился за советом и помощью к психиатру и психотерапевту Д.А. Черняховскому, работающему в поликлинике Литфонда СССР.
Черняховский, разделявший взгляды диссидентов, зимой 1990-1991 годов сообщил Солженицыну о некоторых подробностях его беседы с Симоняном, которые Тополянский опубликовал в своем очерке: "К.С. заявил, что хотел бы доверить мне "постыдные факты своей жизни". "Расценивайте это как исповедь человека, который скоро умрет, – сказал он, – и хотел бы, чтобы его покаяние в конце концов достигло друга, которого он предал... Передайте ему все, что сейчас расскажу. С деталями, со слезами, которые видите, с сердечной болью, о которой можете догадаться." Во время беседы К.С. часто глотал валидол. "После моей смерти не делайте из сказанного тайны. Долго ждать не придется..." <…> Утверждал, что имел литературные способности едва ли не большие, чем Солженицын. Впоследствии, ощущая себя носителем нереализованного литературного таланта, переживал это как явную несправедливость, что и "сыграло пагубную роль"... И еще другое. С детства у К.С. стали проявляться некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором. Уже будучи врачом, он пережил, в связи с этим неприятности, угрожавшие его карьере. Когда к К.С. пришли "вежливые люди", он в первый момент испытал леденящий ужас, но потом с облегчением понял, что хотя они могут мгновенно сломать жизнь, превратив из доктора наук "в никому не нужное дерьмо", их цель иная: “опять Солженицын”. Они были осведомлены, говорили какие-то правдоподобные вещи. Неожиданно для себя К.С. почувствовал какой-то подъем и благодарность, – "да, благодарность за подаренную жизнь врача". <…> Написал "какую-то пакость для распространения за рубежом". Писал в каком-то странном подъеме, "в дурмане"... Рассказал, как в больницу приезжал Ржезач. <…> "Играл с ним в постыдные игры," – именно так выразился К.С. Потом "дурман рассеялся, спохватился и хоть в петлю". Мы долго говорили с К.С. Его покаяние было искренним и глубоким... <…> Я как врач-психиатр должен заметить, что во время беседы он был угнетен, но это не была та депрессия, во время которой возможен самооговор... <…>"
Тополянский считает, что Симонян посетил психиатра не для того, чтобы получить его совет как специалиста, а чтобы "отдать ему своеобразные завещательные распоряжения". После выхода в свет книги Ржезача он понял, что рассекречен, и начал готовиться к смерти. Скончался Симонян скоропостижно в своей квартире 18 ноября 1977 года от острой коронарной недостаточности. Публикации книги Ржезача на русском языке он не дождался. Психиатры говорили, что он совершил самоубийство в состоянии тяжелой депрессии, так как боялся, что чекисты могут разгласить о его "психологических особенностях". Сотрудники издательства "Медицина", участвующие в похоронах, шептались о том, что его убили, "а грандиозность погребального обряда должна была затемнить причину смерти".
"Следствие по поводу его смерти не проводилось", - сожалеет Тополянский. А ведь следователи приезжали, выслушали профессора Ивоботенко Б. А., который был с Симоняном до последних минут его жизни, и согласились с официальным заключением: смерть наступила от острой сердечной недостаточности. Биография Симоняна, его научные достижения, обстоятельства смерти - все описано в Армянской энциклопедии фонда "Хайазг".
К.С. Симонян внесен в базу данных "Персоналии" - не только как известный ученый, прославивший их страну своими трудами, но и литератор, разносторонне развитый интеллектуал: "Он прекрасно играл на пианино, сочинял стихи, написал сценарий для детского утренника. Сочинил и послал Хрущеву Н. С. поэму в честь полета первого человека в космос Гагарина Ю. А.". Приведено в энциклопедии мнение Симоняна о Солженицыне, который с детства старался быть первым, непогрешимым, а когда не получалось, падал в обморок. Далее следует рассказ о появлении шрама, который в свое время поведал Симонян Н.А. Решетовской. "Много лет спустя Солженицын повезет за границу этот шрам как почетное звание и как свидетельство своей сложной судьбы. А на вопрос о происхождении шрама на лице, будет отвечать загадочными намеками, вздохами, многозначительно пожимая плечами", - добавляют создатели страницы о К.С. Симоняне.
Армяне гордятся своим соотечественником и, пожалуй, не их дело разбираться в тонкостях отношений Симоняна и Солженицына. Горько, что у наших "просветителей", поливающих грязью великого писателя - ни родины, ни флага.
Родители Солженицына - Исаакий Семенович и Таисия Захаровна. Фото из Интернета
Продолжение http://proza.ru/2019/11/11/314
ПРИМЕЧАНИЯ:
1) Видео "Кто Такой Солженицын Скандальная Правда О Писателе!"
2) Википедия "Потери в Великой отечественной войне"
3) Кремлевский самосуд: Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне Год выпуска: 1994. ISBN: 5-733-00044-9. Место издания: Москва. Издатель: Родина.
4) Википедия "Сталинские репрессии"
5) Википедия "Проблемы авторства текстов М.А. Шолохова"
6) Википедия "М.А. Шолохов"
7) Газета "Литературная Россия" № 2018 / 30, 10.08.2018, Рубрика: “Как это было”, автор: Вячеслав Огрызко "ПОСЛЕ СОВЕТА С ПОМОЩНИКОМ ХРУЩЁВА"
8) Письмо к IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей от 6 мая 1967г.
9) А. И. Солженицын "Бодался теленок с дубом"
10) Письмо «ВОЖДЯМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА» от 5 сентября 1973 г.
11) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая (1974—1978), Глава 1 "Без прикрепы" // «Новый мир», 1998, № 9.
12) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть вторая (1979—1982), Глава 6 "Русская боль"// «Новый мир», 2000, № 9.
13) А. Солженицын "Один день Ивана Денисовича"
14) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть вторая (1979—1982), Глава ,8 "Еще заботаньки" // «Новый мир», 2000, № 9.
15) Сараскина Людмила " Александр Солженицын" ЛитМир - Электронная Библиотека
16) Сборник статей и документов "Слово пробивает себе дорогу" стр.59-62, 63-88
17) Википедия "Письмо группы советских писателей о Солженицыне и Сахарове от 31 августа 1973 года"
18) Википедия "Письмо сорока двух" от 5 октября 1993 года
19) Википедия "ВАСИЛЬ БЫКОВ"
20) Википедия "ОлесьГончар"
21) Русская историческая библиотека. "Солженицын, Александр Исаевич - биография и творчество. Глава - Кандидат на Ленинскую премию"
22) Русская историческая библиотека. "Солженицын, Александр Исаевич - биография и творчество. Глава "Возврат на родину произведений Солженицына"
23) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая (1974—1978), Главы 5 "Сквозь чад"// «Новый мир», 1999, № 2.
24) Вячеслава Огрызко "Что таят архивы о Солженицыне", "Литературная Россия" № 2018 / 14, 13.04.2018 "Особая позиция Константина Симонова"
25) Википедия "Письмо группы советских писателей о Солженицыне и Сахарове от 31 августа 1973 года"
26) Вячеслав Огрызко "Литературная Россия" № 2018 / 14, 13.04.2018 "Недовольство помощника Брежнева"
27) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая (1974—1978), Глава 4 "В Пяти ручьях" // «Новый мир», 1999, № 2.
28) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть вторая (1979—1982), Глава 7 "Тараканья рать" // «Новый мир», 2000, № 9.
29) Речь А. И. Солженицына в Вашингтоне, 30 июня 1975г. по приглашению АФТ - КПП (Американская Федерация Труда - Конгресса Производственных Профсоюзов).
30) Речь А.И. Солженицына в Нью-Йорке 9 июля 1975г. по приглашению АФТ-КПП
31) В. И. Ленин 1908 г. Уроки Коммуны. - ПСС, т. 16, с. 451-454.
32) А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая (1974—1978), Глава3 // «Новый мир», 1998, № 11
33) Википедия "Генри Киссинджер"
34) А. Солженицын "Наши плюралисты"
35) Н. Решетовская "В споре со временем". — М.: Изд-во АПН, 1975.
36) Н. М. Амосов "Голоса времени"
37) "Я-АПН-Солженицын (моя прижизненная реабилитация)")Решетовская 2004г. Изд. "Поверенный"
38). Ирина Антонова Ульяновская правда от 13 ноября 2015 г. Николай Ледовских: Вершина счастья - сыграть Солженицына)
39) Галина Вишневская. "Галина. История жизни"
40) Служили два товарища Автор: Юрий ПАНКОВ Газета "Совершенно секретно" 06.04.2016)
41) Решетовская Наталья Алексеевна "В круге последнем "RuLit стр.42