Закончился у деда медикамент – верошпирон в таблетках. А ему,все говорят, без него никак. Пошел дед в аптеку. Там очередь небольшая, только впереди три объемистые дамы с длинными простынями списков разных таблеток, мазей, кремов, трав, микстур и ещё Бог знает, чего. Это надолго, подумал дед. Дамы не только товары широкого потребления выбирают на вкус(который у них меняется, как погода в межсезонье) и цвет, но и лекарства, как лакомства. Но ничего не поделаешь, покупатель всегда прав – это дамы затвердили, как таблицу умножения. Придется ждать.
Ждать он не любил–это отбросы времени, по мнению одного учёного академика, с которым в данном вопросе дед был абсолютно согласен - считай, половину жизни он перевёл в эти отбросы. От нечего делать стал рассматривать на вертикальных стеллажах под стеклом тюбики, флакончики, коробочки и прочую дребедень с диковинными и сплошь не русскими названиями. И наткнулся на коробок, где из прозрачного окошка, вырезанного в картоне, выглядывал мутно-зеленый экранчик, а на нём – какие-то цифры. На коробке была надпись крупными буквами: Глюкометр. Цена мелким шрифтом – 1250 р. А дальше большой «+» и крупно красным 50.
Дед задумался. Что меряют манометром, термометром, сантиметром, штангенциркулем и даже психрометром, знал. А глюкометром – глюки, что ли? Что такое глюки, он приблизительно знал. Интересно, как, на каком принципе основано измерение этих очень тонких структур. И что такое + 50? До, или после пятидесяти лет? И как им пользоваться? Рядом не у кого было спросить. На коробке много было чего написано, но таким мелким шрифтом, что без лупы не разберёшь.
Он так увлекся этим глюкометром, что чуть не прозевал очередь. Оказывается, дамы уже удовлетворили свои потребности и вкусы, подошла его очередь заглядывать в окошко к продавцу.
- Что вам, дедушка?- прозвенела колокольчиком симпатичная, совсем ещё девчушка - аптекарь.
Дед почему-то и ляпни: - Глюкометр..., а что им меряют?
- Уровень сахара в крови. Для диабетиков, - ответила девушка и дернулась было идти доставать этот глюкометр, но во-время затормозила; что-то ей подсказало - рано.
- Будете брать? Он стоит 1250 рублей.
- Да нет, - смущенно ответил дед.
- Тогда что вам нужно?
- Мне пластинку..., - и задумался. Не мог вспомнить те таблетки, за которыми пришел. Стоял, лихорадочно пытался вспомнить, но ничего не получалось. Название как будто выпало из головы. Он уже замечал: слова, имена, фамилии иногда, особенно, если пытаешься быстро сказать, пропадают. Потом, когда исчезает надобность в них, появляются снова, причем неожиданно.
- Так что вам надо? - уже нетерпеливым звоном звенел колокольчик, а сзади густой молодой бас не очень доброжелательно посоветовал:
- Папаша, отойди в сторонку, повспоминай, а потом обращайся к девушке.
Делать нечего, сзади целый паровоз, и всем нужны лекарства. Дед понуро отошел от окошка и вышел из аптеки. Ему одинаково неприятны были и иронические ухмылки, и сочувствующие взгляды. «Как же они называются, эти...таблетки? Надо же, этот глюкометр застрял в башке, как гвоздь в..., прости Господи, что скажешь, а название лекарства, как черти с квасом съели!», сокрушался старик, горько, но бесполезно.
Да и колокольчик этот, торопится; могла бы наводящий какой-нибудь вопрос задать, может быть, сама и подсказала бы.
И побрёл старик домой. Взять пустую коробочку с названием, и с ней снова в аптеку. Аптека была не очень далеко от дома, но дорога к ней была такая, как будто её и вовсе не было. Сто лет назад нужно было ремонтировать асфальт, думал дед, но тут он ошибался: не сто лет назад, а, может быть, каких-то пять лет её – дорогу, измочалили так, что вечером, когда уже почти темно, а фонари ещё не горят, детям и пожилым людям ходить опасно.
Поняв, что самому не вспомнить этот верошпирон (старик и не заметил, что про себя уже произнёс это забытое наименование), он, сам того не замечая, применил свой метод поиска чего-нибудь, если оно, это что-нибудь, подевалось куда-то. А метод простой, но хитрый. Если не можешь найти нужный тебе сейчас предмет, и знаешь, что он не затерялся, и где-то лежит, не там, где надо, начинай искать что-то другое, не важно, что.
И искомый предмет тут же выскакивает, как черт из табакерки, неизвестно откуда, и делает вид, что всё время находился тут – на виду.
Продолжая ковылять по изрытой дороге мимо ям и булыжников и думать про меры безопасности пешеходов, он доковылял до дома, в котором обитал, и почти на пороге вслух произнёс: верошпирон. Ну почему этот «шпирон», будь он неладен, пришел в голову только сейчас? Повернуть и идти обратно? Не-а, надо зайти и отдохнуть, а то не осилить этот, с позволения сказать, тракт. Заодно взять коробочку с наименованием медикамента. На всякий случай, чтоб снова не попасть впросак.
Дома с порога спросил у жены:
- Ты знаешь, что такое глюкометр?
Та в недоумении ответила утвердительно и добавила, что он для диабетиков. Вот, подумал старик,на коробке с прибором этого не было написано. А может, было, да он не нашел.
А супруга с некоторой подозрительностью спросила:
- Верошпирон купил?
- Нет. Забыл его название, вылетело из головы, вот и вернулся за упаковкой.
Жена с ещё большей подозрительностью и с беспокойством:
- А зачем тебе глюкометр?
- Зачем - зачем, не зачем. Просто так спросил.
- Нет, дружок, выкладывай-ка начистоту, зачем тебе вздумалось мерять сахар в крови?
Пришлось деду всё рассказать по порядку, потому что он знал - теперь она не отстанет, пока не установит истину.
Когда он закончил рассказ, она задала пару дополнительных вопросов и со скорбной безнадёгой констатировала:
- Да, дедуля, совсем ты стал...какой-то не такой.
Старик с обидой в голосе парировал:
- За то ты у нас всё такая же, да ещё какая! Как была.... Тут «дедуля» во время осёкся и не стал продолжать, от греха подальше.
- Ладно, иди уже, такой ни какой,- супруга всунула ему пустой коробок от таблеток, и напоследок не удержалась, добавила:
- Да не потеряй, смотри.
Дед не стал больше реагировать на ехидство супруги и побрел опять в аптеку.
В аптеке девушка-колокольчик ласково спросила:
- Ну что, вспомнили?
Дед согласно кивнул и молча протянул пустой коробок.
Девчушка хохотнула колокольчиком, выдала пластинку с таблетками и сдачу, и на прощанье сказала спасибо. Старик тоже сказал спасибо, и ушел. По дороге подумал: ей спасибо, понятно за что, а за что мне? За то, что без этого верошпирона не могу существовать уже? И, если кроме него, понадобится ещё целая куча таблеток и капсул, она мне скажет огромное спасибо?
В магазинах и на рынке продавцы, если вежливые, понятно, почему благодарят – за покупку. Некоторые ещё и добавляют:
- Не болейте, приходите ещё.
Раньше такой этикет не соблюдался. Придешь в магазин, подойдешь к прилавку, а продавщица таким взглядом тебя окинет, как будто ты ей давно и смертельно надоел, что и покупать уже ничего не хочется. А сейчас – не успеешь глянуть на витрину (если покупателей рядом нет), как сразу тебе вопрос в лоб:
- Что вы хотели, вам что-то подсказать?
А я ничего не хотел. Шел мимо, и зашел поглазеть. И как только продавец это узнаёт, ты сразу как будто перестаёшь существовать. Нету тебя, пустое место. И хочется быстро выйти на воздух, там ты чувствуешь, что ты есть.
Рыночная экономика, коммерция, маркетинг, подытожил свои размышления дед, и побрёл дальше. Уже не по той дороге с колдобинами, а через скверик с аллейками. Путь длиннее, за то легче. Там и скамейки со спинками есть, можно отдохнуть. Погода отличная, бабье лето, ласковое послеполуденное солнце, неподвижность и тишина, которую как будто стараются не тревожить воркующие голуби.
Вот и скамеечка. Ровно половину её заняла парочка. Девушка с распущенной копной волос сидит с краешка, юноша с окрашенным чубчиком рядом с ней, плечом к плечу. Левая рука девушки отдыхает у него на бедре, его правая – на бедре у девушки. В правой руке девушка держит, внимательно вглядываясь в экран, смартфон, айфон, андроид, или что-то другое, дед в этих тонкостях современной аудио – видео техники не разбирался. В ушах девушки штырьки от микрофона. Парень экипирован точно так же. Неподвижность и полная тишина. Свидание влюбленной парочки.
У деда в мыслях мелькнуло – идиллия, но он тут же отбросил эту мысль, как не подходящую к ситуации. И не идиллия это, и не пастораль, пробурчал мысленно дед и собрался пройти мимо до следующей скамейки, но,было видно издали,она была полностью занята дамами с ребятишками. А ему уже захотелось отдохнуть.
И он вежливо спросил у парочки:
- Не помешаю?
В ответ полное молчание. Они же отключенные, не слышат, понял дед, и робко присел на скамейку. Парень искоса стрельнул по нему отрешенным взглядом и углубился в свой экран. Они в полной отключке, подумал дед, и перестал в ответ не обращать на них внимание.
И почувствовал вдруг, как будто увидел, как убегает время. Это раньше оно бежало с ним наперегонки, а теперь – безвозвратно убегает. Как будто он остановился, а время без остановки мчит дальше, не оглядываясь и не торопя его, как прежде.
Вместе со временем убегают молодые и юные. Наверно, от старости, подумал старик. Так и дома. Внук перед монитором компьютера часами сидит, отключенный, раскачивается сверху вниз и обратно, кланяется, как раввин на молитве, и вдруг, откинувшись на спинку стула:
- Га-га-га (это он хохочет)!
И снова за молитву. А ему – двадцать лет. Студент, хотя его мама и бабушка все время твердят:
- Ну что ты от него хочешь, он же ещё ребёнок.
И успокаивают – перерастёт. А как успокоишься? Говорят, Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал. Правда, это ему на пользу не пошло. В мирное время можно пацанам полками и дивизиями командовать, а в военное, да ещё когда война – гражданская,... для здоровья вредно.
А бесконечный интернет с непрекращающимися стрелялками и рукопашными схватками, это пойдет на пользу двадцатилетним бугаям?
И внучка точно также, только со смартфоном(или каким-нибудь айфоном). Утонет, не дозовешься. Чтобы о чем-то спросить, нужно тронуть за плечо. Обернется, выдернет шнур из уха и смотрит. Задашь вопрос, буркнет что-то, и чувствуешь себя надоедливой мухой, и больше не хочется обращаться. И так – все. Неделями молчим, только «привет» и «пока». Да ещё: «деда, у тебя есть сто рублей, мне надо на...». Она тоже студентка, только ещё на первом курсе.
Тоскливое одиночество. Кроме супруги, перекинуться словом не с кем. У неё, слава Богу, никаких смартфонов нет, за то амбиции, как у королевы на пенсии. Интересно, королевам назначают пенсию, когда провожают с престола раньше времени?
- Приехали, дофилософствовался, - сказал себе дед. Со скуки и от безделья можно и не такими вопросами озаботиться. Глюкометр пора покупать, почему-то так себе самому порекомендовал старик, обрывая бесполезные мысли.
Только саднило сознание того, что время убегает. Бежит не мимо, а от.
Или оно убегает не туда, не тем маршрутом? Они бегут, сломя голову, в одну сторону, а мы, прежние – ковыляем в другую? И какая сторона та, куда надо бежать или ковылять гуртом?
Он вспомнил, как когда-то и внук и внучка одолевали его и бабушку бесконечными вереницами вопросов, и получали на них ответы. А может быть, мы уже ответили на их вопросы, и у нас больше не осталось ответов? Да нет, подумал он. Они сами перестали задавать вопросы, в какой-то момент им стало просто неинтересно, резюмировал неугомонный дед. Так у них же, шестилетних, тогда ещё не было мобилок с Интернетом, иначе они забыли бы тебя насовсем, а бабушку вспоминали бы, когда есть захочется!
Потому что, сколько всего из его жизни было не рассказано...
В русских избах и домах всегда были чердаки. Туда стаскивались, кроме связок лука, чеснока, банных веников и прочей рухляди, вещи – обветшалые, вышедшие из моды, так сказать б/у, но всё ещё дорогие душе, и когда-то любимые, и жалко расставаться с ними навсегда. Там, на чердаке, они проходили испытание временем. Постепенно одни вещи возвращались в дом, на реставрацию, и снова сияли новизной и красотой, радуя глаз и душу, другие окончательно выбрасывались на свалку, а их место занимали свежие – на выдержку.
Сейчас в многоэтажках-скворечниках чердаков нет. Из переполненной ширпотребом квартиры мы периодически выбрасываем не прошедший выдержку «хлам» навсегда, как итальянцы под Новый год.
А, может быть, и память наша, как рухлядь на чердаке? Что-то забывается намертво, а что-то хранится, даже в закоулках, но не исчезает. Недаром голову, где, как считается, находятся мозги, иногда называют чердаком, и когда с мозгами становится что-то не так, говорят - съехала, или едет, крыша. И не дорога и не нужна нашим, с позволения сказать, потомкам (если они нас кличут предками)наша память, потому, что она не стала ихней, она для них - рухлядь обветшалая, не пригодная к сиюминутному использованию, ненужный багаж?
Раньше таблицу умножения нужно было выучить и держать в памяти, а сейчас калькулятор в мобилке. И зачем тебе таблица умножения в уме, а, скажем, битва на Курской дуге под Прохоровкой - в памяти, если есть Википедия в Интернете. Там тебе так расскажут про эту Прохоровку, что забудешь, на чьей стороне ты сам, и за кого ты сам – за Жукова, или за Манштейна.
Интернет плюс Болонская система обучения в школах-университетах, нашел объяснение дед. И память у тебя не та,и помнит она не то, и сам ты...«совок», а не либерал современный.
Вдруг деду вспомнился маленький, незатейливый, но запоминающийся с первого раза стишок, который он слышал в те времена, когда ещё работал на стройке строителем коммунизма. Попал он в последнюю бригаду, им тогда объявили: всё, шабаш, стройка сворачивается, начнём перестройку – всего, что уже построили. На вопрос- почему, отвечали – фундамент на тот, в смысле - неправильный
А стишок такой:
«Хорошо быть кисою,
Хорошо – собакою.
Где хочу – пописаю,
Где хочу – по... .»
Это стишок не для детей. Его взрослые рассказывали взрослым. И вот что интересно: валялся этот стишок на чердаке, заброшенный, и вдруг высветился. И деда, как осенило: а ведь в нём - вся суть и весь смысл либеральной идеи, вся, как говорили в старину, её сермяжная правда – свобода без конца и края, что хочу, то и ворочу; свобода, либерти, либертад, лейбор. Свобода слова, свобода печати, свобода передвижения, свобода морали, свобода совести.
А вот тут стоп! Не надо. Совесть ограничивает свободу! На чердак её, поглубже в хлам. И стыд туда же. Кисы и собаки везде делают не только то, что обозначено в коротком стишке, но и все остальные свои дела, потому что большой вопрос–есть ли у них совесть, стыд и прочие регуляторы-ограничители свободы. Пожалуй, нету, поэтому и не везде все эти дела проходят для них безнаказанно.
А либералы – все без исключения интеллектуалы, сами только умствуют и лекала кроят, а дела делают по их лекалам другие, иногда и не либералы вовсе, а,так сказать, за компанию.А совесть с умом, как известно, не всегда уживаются. Поэтому, уму, даже лукавому – свободу, а совесть – на чердак, и стыд туда же.
Парочка по-прежнему сидела молча и неподвижно, а дед сам не заметил, как закрыл глаза, но дрёмы не было. Он продолжал задавать самому себе вопросы без ответов. И вдруг ему примерещилось, будто он стоит в большой толпе своих сверстников, друзей, приятелей, бывших сотрудников, перед вырытой каким-то мощным механизмом траншеей, глубокой, дна не видно, и широкой,-не перепрыгнешь. А впереди, за траншеей, молодежь, весёлая и шумная, и внуки там, и дети.
Они всей большой гурьбой удаляются от края траншеи, не оглядываясь, и пропадают в туманной дымке далеко-далеко. Деду сделалось так нехорошо, что он встряхнулся, стараясь сбросить наваждение, решительно поднялся со скамейки, и пошел домой, бормоча под нос:
- Досиделся старый, глючить начал. Срочно нужен глюкометр. Вместо верошпирона. А где его взять? Может, додумаются, изобретут прибор для замера глюков и качественного анализа мыслей на чер..., в башке, то-есть.
А было бы здорово, продолжал уже молча фантазировать дед. Облепил себя датчиками, повесил на шею прибор, или взял в руки, как чемоданчик (наподобие старинной «Спидолы», без которой,говорили в те времена, фрайер не фрайер), если он ещё и с исполнительным элементом для фильтрации и мгновенного удаления зафиксированных глюкометром лишних, неправильных и вредных мыслей, и фильтруй (как "базар") мысли,залетающие в голову.
Нет, не получится, не примут его к широкому пользованию там, где преследуется инакомыслие. Субъект мыслит инако, а фильтр не пропускает, не даёт возможности оформить инакомыслие в инакословие. А как распознаешь инакомыслие? Только через словесную формулу. Или когда молча мыло начнешь есть (в смысле - кушать). Неправильно говорят, что в минувшие вроде времена судили за инакомыслие. Судили за инакословие. Инакомыслившие, но не инакословившие, жили себе, припеваючи, и в ус не дули.
Дед окончательно запутался в этой виртуальной нереальности, видимо сработал какой-то механизм самозащиты. Он оглянулся вокруг, и его посетила, наконец, первая здравая мысль:«хорошо на улице,люди ходят, детишки голосистые резвятся, голуби воркуют, собаки бегают. А дома – одна тишина».
- Айда верошпирон принимать, а то скоро в розыск подадут, сказал он сам себе, и медленно побрёл домой. А «глюки» не оставляли, мелькали, мельтешили в голове, наводя сумрак и уныние.
Оглянулся и увидел, что парочка сидит неподвижно, не сменив поз. Как..., начал, было, дед, но не продолжил. Устал, наверно.