Мы всегда возвращаемся в реальность из путешествия за грань другими. Побывав по ту сторону, с удивлением обнаруживаем перемену в себе. Что-то в нас умерло, а что-то новое и неизвестное уже очнулось и поднимает голову. А рождение – это всегда больно. Но это Нечто уже есть, я чувствую, как оно пульсирует во мне, и я должен это принять, как неизбежность. Осознание даётся тяжело, похмелье жёстко опояcывает голову, а в районе грудной клетки что-то давит и мешает дышать. Мне так паршиво…
Закурив очередную сигарету, придвигаю к себе пепельницу, полную окурков. Я курю скорее на автомате, нежели действительно этого хочу, словно ищу спасение в этой дымовой завесе. От осознания произошедшего становится дико плохо. В непонятном дурмане я не справился с собой, своими эмоциями, поднял руку на женщину, и теперь мне безумно за это стыдно. Правильное воспитание мальчиков с детства гласит – «Не обижай девочку, всегда её защищай, ты же будущий мужчина». Я обидел свою девочку, не защитил от себя, от того-то мне сейчас и тошно. Если бы я знал лекарство от этого недуга, то многое бы за него отдал. Чтобы не мучиться вот так, одному в квартире, наедине со своей совестью, которая сейчас грызет, пилит и кровит.
Память снова уносит меня в те далёкие годы, в табор. Я опять приехал очередным летом к родне, через несколько лет после той злополучной ночи. Друзья детства уже выросли, вчерашние дети превратились в юношей и девушек, а им на смену родились другие. Я тоже стал старше, возмужал, у меня теперь совсем другие интересы. У моего брата уже по двору бегает пацанёнок, похожий на него, как две капли воды, жена вот-вот родит ещё одного. Она сильно изменилась за эти годы, я её даже не сразу узнал. Из гордой красивой девушки она превратилась в сутулое безликое существо, прячущееся в тёмные безразмерные тряпки. Некогда роскошные волосы убраны в платок, опущенный робкий взгляд. Русалина стояла в углу на кухне и, зябко кутаясь в огромную шаль, что-то готовила. Я подошёл к ней сзади и на радостях с громкими приветствиями резко обнял. Девушка вздрогнула от неожиданности и дёрнулась так, что платок слетел с её худеньких плеч. Я увидел руки, покрытые свежими багровыми шрамами, от увиденного во мне вскипела ярость.
- Это он тебя так? - я задал этот вопрос со скрежетом зубов.
Она опустила глаза и поторопилась вернуть шаль на место.
- Он мой муж. Он меня учит.
- Он бьёт тебя беременную, почему ты терпишь?
Ответом было молчание. Она отвернулась и продолжила заниматься своими делами. Сжав кулаки, я выскочил из кухни.
Встреча с братом была намечена через несколько часов на нашем с ним месте, у окраины посёлка. Под огромным старым дубом мы когда-то сами сделали лавку на пнях, рядом большое кострище, всё оставалось по-прежнему, как и в те годы. Сколько же мы времени раньше проводили здесь, вот так, за разговорами, сколько же мы выпили сворованной из дома самогонки... Я присел на лавку и стал вспоминать своё детство, наше с братом золотое время…
Но светлые воспоминания омрачало впечатление от увиденного снова в этом доме. Словно меня опять перенесло в ту проклятую ночь, от неприятных ощущений даже резко замутило. Брат, как всегда, красиво прискакал на лошади, спрыгнув с седла, он бросился с радостью меня обнимать, но я отстранился. Мне не хотелось отвечать ему тем же. Он только пожал плечами. Мы развели костёр и устроились возле, прямо на земле, разложив перед собой предусмотрительно захваченные из дома горячительное и закуски.
На лавке брат разложил свой рабочий реквизит – пастуший кнут, совсем новый, четырёхколенный. Я не смог не залюбоваться его плетением, мощью, сразу захотелось такую красоту подержать в руках. Выпив по стопке, мы закурили, но разговор у нас так и не клеился. Он пытался интересоваться, как я всё это время жил, но осёкся. По моему лицу слишком хорошо было заметно пасмурное настроение, роль радушного родственника мне давалась сейчас с большим трудом.
- Эй, чего ты такой смурной? У тебя случилось что?
- Как ты поживаешь? Я вижу, у тебя сын, классный парень, - чтобы в пылу не наговорить лишнего, я пытался увести разговор в другое русло.
Брат тут же засиял, сын - его гордость, внешнее сходство радует, и по характеру растёт мужик с пелёнок.
- А вторая вроде девка, бабка гадала. Ну ничего, ещё родит мне сыновей, Русалина крепкая.
- Так вот почему ты её лупишь? Крепкая она?? Всё выдержит по-твоему?? Она же молодая совсем и беременная! Как тебе не стыдно?! Это же твоя жена!!
От цинизма своего брата я взорвался моментально, а ведь ссориться с ним тогда совершенно не хотел. Он резанул по мне чёрным взглядом, медленно поднялся с земли на ноги и навис сверху.
- Да что ты понимаешь в этом, щенок?! Живёшь там в своём городе, и учить меня вздумал?? Это моя жена, и живём мы по нашим законам и обычаям! Мужчина всему голова! И приласкать может, и наказать!
- Да, ****ь, знаю. Но только она ,тобой обласканная, вся в тряпье шрамы свои прячет. Не слишком ли, мужик?!
Глаза у брата налились кровью, он хотел что-то сказать, но не найдя слов, медленно потянулся к лежащему на лавке кнуту. Догадавшись о его намерениях, я поднялся и, сгруппировавшись, принял боевую позицию.
- Что, хочешь меня отходить так же, как и её? Хрен тебе, не выйдет! Сейчас сам за всё ответишь!!
На секунду замерев, он тряхнул головой, и, словно очнувшись, откинул кнут в сторону. Трясущимися руками брат достал сигарету и закурил. Жадно затягиваясь, он больше вдыхал дым, нежели выпускал его. Скурив до фильтра, он отбросил окурок и заговорил:
- У моей жены оказался характер с норовом, она словно необъезженная кобыла под седлом. Я должен, как муж, её воспитывать, иначе какой пример я подам сыну.
- А какой пример ты подаёшь ему сейчас, когда бьёшь его мать?!
Он молчал, но по напряжённым скулам на лице я видел, насколько ему от разговора тяжело и больно.
- Ты любишь её?
Брат отвернулся, часто заморгал, но взяв себя в руки, встал, отряхнулся от земли, собрал вещи, и только тогда на меня посмотрел.
- Ладно, пойдём, поздно уже. Вот и поговорили...
Дым, выпущенный колечками в потолок, медленно рассеивался.
Получается, что я тогда заступался за ту девушку, и сам через какое-то время совершил такой же поступок. Кто же я… Как минимум, лжец, как максимум – я даже боюсь об этом думать. Что-то во мне крепко изменилось, и я не знаю, как мне теперь с этим жить. Я просто растоптал наивную девчонку, виноватую лишь в собственной глупости. Незабудка хотела любви, возможно, полюбила сама и ждала этого от меня… Её фраза у дверей, брошенная мне в лицо, тоже осталась без ответа.
Любовь… Что может чувствовать человек, который однажды умирал? Когда только память острым клинком засела между рёбер и даёт о себе знать откуда-то далеко из подсознания? Человеческие чувства превратились в звериное чутьё, которое время от времени предупреждает – осторожно, опасность. Я машинально провожу рукой по старому шраму у губы, он почти не виден, и женщины даже находят в нём некую брутальность, но он жжёт меня изнутри напоминанием о последствиях того, что люди называют чистой любовью. Что-то всё же вытащило меня тогда из той реанимации, и я выжил. Но внутри образовалась пустота размером с чёрную дыру, куда я бросал женщин одну за другой, заполнял её, чтобы неизменно оставаться одному. Зато в одиночестве не больно, там просто очень-очень пусто… Истории тошнотворно походили одна на другую, множество женских «хочу», пустые желания и обещания. Я теперь вижу одну фальшь. Когда мне говорят – «люблю, ты глубоко во мне», то я с циничным смехом измеряю их чувства глубиной гортани. Я больше не верю, и оттого ожесточился. Наверное, что-то всё же умерло во мне тогда, под писк реанимационных приборов. Наверное, всё таки я тогда умер…
Да, я не любил Незабудку. Но это не давало мне право ее бить и ломать. Я встаю с дивана, иду к бару и достаю бутылку виски, мне сегодня не обойтись без янтарного лекарства. Пусть алкоголь притупит мои душевные спазмы, у меня больше нет сил заниматься самобичеванием. Выпив залпом из стакана, вздрагиваю от трели звонка и иду открывать входную дверь. На пороге Викинг – друг почувствовал по телефону что-то неладное и решил нанести визит вежливости. Пройдя на кухню, он открывает принесённое с сбою пиво, но я сейчас не разделяю его настроения. Наливаю себе ещё виски и снова выпиваю. Викинг, устроившись за столом, вопросительно смотрит. Видимо, мне пора объясниться.
- Ты был такой убитый по телефону, что я решил к тебе заскочить. Что случилось-то? Похмелье? Так я пиво принёс. Ночью-то было всё на высоте, вон вы как машину трясли! - он весело смеётся, но осекается под моим взглядом.
- Я Незабудку избил.
Друг округляет глаза, видимо услышанное повергает его в ступор.
- Как? Как это возможно? Каким образом?
- Отхлестал собачьим поводком.
Выражение его лица ещё глупее, он искренне не понимает, как такая "светлая" мысль пришла мне в голову. Я и сам не понимаю, что в меня тогда вселилось, и как вот это всё произошло. Викинг достаёт мобильный, набирает номер Незабудки и ставит на громкую связь. Она долго не отвечает, но вот, наконец, я слышу слабое – «Да». Друг, как ни в чём не бывало, интересуется как у неё дела, как жизнь, как, собственно, сама. В ответ из динамика по громкой я слышу оглушающий рёв, и тут становится плохо уже нам обоим. Я не знаю, за что схватиться, за голову или стакан, мне это слышать невыносимо. После тщетных попыток её успокоить, мы слышим только нечленораздельные вопли, после чего на том конце отключаются.
- Едем, - Викинг вызывает такси, а я благодарен ему за то, что он без лишних расспросов и копаний в моей душе, так по-мужски ненавязчиво, протянул мне руку помощи.
Долго звоним в закрытую дверь, чередуя с телефонными звонками. Наконец нам открывают. Незабудка без остановки плачет, мы пытаемся её усадить в комнате на диван, поим водой, но тщетно. Девушка всё равно сваливается в истерику. Буквально насильно вливаем ей в рот взятый из дома виски, она немного успокаивается, розовеет, и начинает судорожно ловить дыхание. Мы вдвоём пытаемся её согреть, разговорить, выдернуть из этого запредельного состояния. Шестым чувством я понимаю, что мне нужно вытащить её любым способом. Полагаясь на интуицию, я начинаю импровизировать. Беру её за лицо, заставляю посмотреть себе в глаза, и чётко произношу, растягивая слова на манер гипнотизёра:
- Смотри на меня! Слушай меня, иди на мой голос! Давай, девочка, давай, ты можешь…
Остекленелые глаза постепенно проясняются, дыхание становится ровнее, я осторожно кладу её на диван, и массирую отвечающие за дыхание точки на ключице. Когда-то я проходил в спортивной секции курс молодого бойца, тренер нам показывал эту науку, ну вот она как раз и пригодилось..
Волна истерики постепенно сходит на нет, девушка встаёт и тихонько, опираясь о стены, идёт в ванную. Друг молча курит, и только укоризненно смотрит, я отвечаю ему взглядом – да, всё знаю. Я пока не осознаю степень серьезности происходящего. Муки совести у меня ещё все впереди, а пока я только растерян и не знаю, как это всё исправить. Викинг тактично выходит на балкон, а я иду к ней, мне обязательно надо ей сказать…
- Прости меня… Я не хотел…
Она снова начинает дрожать, а у меня вдруг неведомый шёпот в голове начинает гомерически кривляться и сбивать мой повинный настрой. "Ну как же ты не хотел? Ещё как хотел! Не нужно, парень, себе врать, ведь тебе это очень понравилось! Было же совсем недурно, правда?!"
Меня самого лихорадит, я сейчас слишком открыт, и потому не могу дальше лицемерить. Молча разворачиваюсь и выхожу прочь из квартиры. На улице уже светло и полно людей, они снуют по своим делам привычными маршрутами. Я выхожу на оживлённый проспект и сливаюсь с безликой толпой. Позже я узнаю, что Незабудка была от меня беременна, и потеряет ребёнка, то ли от побоев, то ли от сильных переживаний… Восстанавливаться она будет долго… Но это я узнаю позже, а пока я бреду без мыслей и ориентира, словно тень самого себя, ухожу в неизвестном направлении, неважно куда, лишь бы подальше от этого прОклятого места…