Михаил Л. Герштейн
Заметки к 70 летию Юрия Трифонова, 1995 год.
Чтение настоящей русской литературы в Америке приобретает привкус мазохизма. Великие русские писатели очерчивают свою духовную территорию, и сразу ощущаешь чужой окружающую американскую действительность. С Трифоновым это особенно остро.
НЕДОЖИТОЕ
Перечитывая Трифонова, доживаешь не дожитую в России жизнь. Будь это семья или научный институт, конструкторское бюро или театр - это как и чем мы жили, что было рядом.Никто из современников так точно времени не описал.
Как будто и нет в этой, теперь уже "другой" жизни, ничего особенно яркого или праздничного, как в среднерусской природе, а душа здесь болит, а, значит, живет.
ШУМ И ЯРОСТЬ ОБЫДЕННОСТИ
Как у Толстого, Достоевского, Чехова - пружина творчества Трифонова - поиск ответов на нравственные вопросы и постановка этих вопросов. "Совесть понятие туманное, вроде словечка рябь" мучает его по российской духовной традиции.
При этом, особенно в повестях московского цикла (Обмен, Предварительные итоги, Долгое прощание и Другая жизнь), ситуации выбираются не особенные, а обыденные, проблемы не "вселенские", а бытовые. И, вдруг, оказывается, что повседневный, часто подспудный накал страстей, ежедневные "мелкие" решения, мысли и душевные движения определяют нас с жестокой непреклонностью.
Кто бы мог подумать, что не убийство старухи - процентщицы, а просто квартирный обмен может привести к духовному и физическому надлому?
ТАЛАНТ НЕМИЛОСЕРДНОЙ ПАМЯТИ
Память милосердна. Воспоминания о сделанном выборе не мучительно. А сам выбор мучителен. Со всякими "если" и "вдруг", да "как посмотреть", со случайностями, с сознательными и бессознательными метаниями.
У Юрия Трифонова особый талант немилосердной памяти. Писатель окунает нас в ситуацию настолько внутренне запутанную, что чувствуешь, как легко ошибиться , насколько велик соблазн заглушить свою совесть бесконечными самоуговорами.
Михаил Л. Герштейн
25 августа, 1995, Бостон