Вступление
Есть у меня воспоминания, о которых стыдно рассказывать. Но проработать их надо. Чтобы освободить душу от негативных переживаний. И эти воспоминания об отношениях с самыми близкими, единокровными родственниками – родителями и сестрами. Очень страшно, что у меня есть такая боль – плохие отношения с родными людьми. Изменить ничего нельзя. Но хотя бы облегчить душу можно и нужно.
Мама
Моя мама всегда была образцово-показательной матерью. А также женой и хозяйкой. Она с необыкновенным рвением смотрела за своими детьми, воспитывала и лечила их. Дома всегда было чисто и красиво — мама была аккуратистка, чистюля и очень хозяйственная. В полных закромах были всегда в несметных количествах — варенья всевозможных сортов, соки и соления. Всегда в доме было всего полно наготовленного, напеченного, испеченного и запеченного. Детей мама всегда жалела, тяжелым физическим трудом заниматься не заставляла — это факт она всегда особо подчеркивала.
Дети были всегда красиво одеты. К великим праздникам — 7 ноября и 1 мая — всегда шились обновки. Косы заплетались изысканными бантами. Дети в Анапу вывозились, витаминами пичкались. И заботилась мама о своих детях всегда, даже когда они выросли. В меру сил, конечно, ведь мама состарилась.
Повторяю, мама моя была — настоящая классическая мама.
И если я привожу здесь какие-то необычные высказывания мамы в мой адрес, вспоминаю это, то я делаю это не в качестве жалобы, или в виде проявления обиды. Нет. Я давно на нее не обижаюсь. К тому же я сегодня еще более отчетливо, чем в молодости, понимаю, что мама искренне всю жизнь меня жалела, оплакивала, переживала за мою никчемность и непутевость. Скорее всего, переживает и сейчас. Она вложила себя всю без остатка в проект «дочь Ляля» (это моё имя – Ляля, Александра), но проект не окупился.
Детские обиды некрасивой девочки
В детстве и в молодости я постоянно слышала от матери необыкновенно высокой пробы негативные замечания по поводу моей внешности. Она постоянно подчеркивала, что у меня нет бюста (в 12–14 лет действительно, было слишком маловато), хотя у моих подружек он уже развился. Про мои ступни говорилось, что они громадные и безобразные. Мама советовала мне никогда не носить босоножки — не показывать людям такое уродство. И еще одним уродством у меня были, с ее слов, непомерно длинные руки, как у гориллы.
Конечно, у худенькой девочки-подростка все эти замечания вызывали большие переживания.
В подростковом возрасте я начала делать вкладыши в лифчики, чтобы хоть чуть-чуть исправить положение. И я испортила форму правой груди — я ведь ее сжимала вкладышами из ваты, а у нее в мои 12-13 лет был период роста, и она стала кривая — смотрит не вперед, а влево. Очень заметно.
А до возраста 33 года я покупала обувь на размер меньше и бесконечно от этого страдала. Позднее я заметила, что у меня размер обуви меньше, чем у многих знакомых женщин. Даже которые ощутимо ниже меня ростом, не говоря уже о таких же высоких, как и я. И тогда я перестала издеваться над своими ногами, втискивая ноги в узкую и тесную обувь.
Когда мне было 15 лет, я ездила посмотреть на Красную площадь, в Москву, с папиной аспиранткой. И мы ночевали несколько дней в аспирантском общежитии. Там было много очень взрослых людей (мне они казались очень взрослыми), мужчин и женщин. И я услышала, как они меня обсуждали. Один человек сказал: «Какая красивая девочка. У нее лицо, как будто нарисованное». Я перепугалась. Решила, что надо мной издеваются. Но папина аспирантка сказала, что никто надо мной не издевается. Я действительно красивая.
После возвращения из Москвы домой, я на очередное мамино замечание, что, мол, «сегодня я особенно страшная», пересказала то, что слышала в Москве про свою внешность. Мама поджала губы, и ничего не ответила. А глаза у нее стали злыми.
Примерно в этом же юном возрасте 15–16 лет, еще один разговор с посторонним человеком меня озадачил. Портниха, которая мне шила платье, вдруг сказала мне такое, что я тоже не поверила. Портниха сказала, что у меня очень пропорциональное сложение тела, и это существенно облегчает шитье. И еще она сказала, что у меня есть уникальная особенность физического строения тела — как у куклы. Такое бывает очень редко (портниха в молодости танцевала в балете, и уверяла меня, что хорошо разбирается в пропорциях человеческого тела). У меня очень высокий рост. И в основном такой рост «дает» укрупнение всех остальных частей тела, чтобы было соответствие. То есть, у стандартной высокой женщины пропорционально росту крупные кисти, стопы, лицо, голова, грудная клетка. А у меня было по-другому. Кисти, стопы и все остальное имело размеры, как у женщины среднего роста, а длина ног была сверх нормы среднего роста на 10 см. То есть я была высокой не за счет общей крупности, или громадности. А просто за счет равномерно «вытянутых» ног. Портниха сказала, что «с меня можно лепить скульптуру», настолько это красиво.
Я также пересказала этот разговор маме. И опять она не ответила и стала выглядеть злой. Этот феномен я так и не разгадала за всю свою уже прожитую часть жизни. Почему она злилась? Ведь она не была злым человеком. Скорее, она была очень добрым человеком, всех вокруг жалела, всем помогала.
И насчет моих ног мама не была права. Я до сих пор ношу открытую обувь, обожаю босоножки, потому что мне очень это идет. Выглядит все изящно и красиво. Несмотря на солидный возраст и возросший вес. Я посещаю педикюрный салон и слышу мнение профессионалов: даже в моем возрасте у меня очень красивые ступни. А также — ухоженные и здоровые.
Много лет я размышляла, почему же в мой адрес вообще, и по поводу моей внешности в частности, так много было критических замечаний со стороны моей матери. Ведь, по сути, она не была злым человеком. И в зависти ее заподозрить нельзя — она всю жизнь была непревзойденной красавицей, да такой, что даже сохранила красоту и привлекательность в очень преклонном возрасте. Мне до нее очень далеко, настолько она красивая женщина.
В возрасте под 50 лет я сделала внезапный вывод, что мама много меня критиковала, в том числе по внешности, не потому, что она меня ТАК видела. Мне казалось смолоду, что мама меня видит — ТАК, то есть необычно, что у нее в голове просто ТАКАЯ искаженная картинка, насчет меня и моей внешности. «Просто у мамы была особая педагогическая система», — пришла вдруг в мою уже седеющую голову обнадеживающая мысль. «И если бы не кошмарные замечания мамы, то я бы не была такой внимательной к своему здоровью, уходу за внешностью» — вдруг это так? «А что, если это — мое внимание к внешности и здоровью — заслуга матери, как педагога? А не мои личностные качества!» Действительно, я всю жизнь тщательно следила за собой, использовала хорошую косметику, кремы, маски и прочее. У меня был культ женской красоты — одежда, обувь, украшения — все обдумывалось, подбиралось, шилось и вязалось. Я постоянно следила за своим здоровьем, проводила общеукрепляющие процедуры, пила витамины. Рационально питалась (когда было на что). Не ела и не пила, что попало. Всю мою жизнь, даже в самые нелегкие времена, я изыскивала ресурсы для занятий спортом, танцами. Даже в очень плохие времена я (почти всегда) выглядела ухоженной и даже холеной женщиной.
И вот на волне мысли, что мама всю жизнь «клевала» меня из лучших и благородных побуждений, произошел один из последних моих диалогов с мамой. (Она, Слава Богу, жива — здорова. Просто мы больше не общаемся. Уже 5 лет). Диалог выглядел так (привожу дословно):
Мама: Какая ты бессовестная, ты не поздравила свою сестру с днем рождения — 35-летием! Ты-нахалка.
Я: Я не поздравила ее, так как она 3 месяца назад не поздравила меня с 50-летием, и демонстративно прекратила со мной всякое общение.
Мама: Это же надо, какая наглость — не поздравить сестру с круглой датой — 35-летием. Нет у тебя совести вообще.
Я: По всей видимости, 50 лет — это дата совершенно некруглая. Поэтому сестра, которая на 15 лет моложе меня, к которой я всю жизнь относилась, как и к своему ребенку, не сочла нужным меня поздравить с 50-летним юбилеем.
Мама: Я никогда не прощу тебя за это — не поздравить девочку, ведь ей исполнилось 35 лет, такой красивый возраст. А ты уже совсем из ума выжила.
* * *
Зря я надеялась на существование какой-то педагогической системы. Оказывается, в голове у мамы была насчет меня искажена не только картинка, но и пластинка.
Наследственный невроз
Говорят, что у женщины, которая не любит своего мужа, дочери никогда не будут счастливы по-женски — в любви там, в браке….
До какой же степени несчастливы три дочери у моей матери, если она своего мужа ненавидела?
Говорят, что своего мужа ненавидела и моя бабушка Мавлюда — мамина мама. А бабушкина нелюбовь к мужу, я предполагаю, передалась, в виде невроза, моей матери.
Моя мама, с одной стороны, считала, что незамужем быть нельзя. Это — несчастье. Но замужество она воспринимала как величайшее наказание женского рода, как тяжкий крест, и источник главной беды — деторождения. Вот такая дилемма. И не выходить замуж нельзя, и замужем плохо.
Мама постоянно говорила, что женщина может быть истинно счастливой замужем, но без детей. И чтобы никаких абортов, выкидышей и прочего. Потому она и додумалась про идею — вырезать матку. На мой вопрос — а сама-то чего нарожала троих, если главное счастье для тебя — это отсутствие детей, мама отвечала: глупая была. Некому было посоветовать. А своим дочерям я советую — не рожайте. Не обременяйте себя. Не мучайте себя. Вышли замуж — сделайте так, чтобы не было «родильных» проблем.
Я с мамой почему-то не была согласна. Выйдя замуж, я даже не думала, чтобы сделать так, чтобы не было детей. Я ребенка хотела. И быстро забеременела.
Если честно, то я просто забыла о нравоучениях мамы. И считала естественным: вышла замуж — жду ребенка.
О мамином мировоззрении относительно деторождения я вспомнила, когда через два месяца после свадьбы, мама приехала ко мне — навестить меня и посмотреть, как я живу с мужем.
Мама приехала в город и квартиру, где я жила с мужем. И сразу поджала губы, демонстрируя недовольство. Она заметила, что я беременна.
Несколько дней, которые мама провела с нами тогда, у нас в гостях, я не могу забыть всю жизнь.
Вечером мы все легли спать. Маме постелили в гостиной, а мы с мужем легли спать в свою постель в спальне.
Вдруг "нарастопашку" открывается дверь в нашу спальню, на пороге стоит взлохмаченная мама, а в руках держит утюг. Мой муж, увидев такое зрелище, даже весь сжался, натянув на себя одеяло. Его удивленные глаза я помню и поныне.
Мама с утюгом подскочила к кровати, распахнула мое одеяло, и приложила утюг к низу моего живота. Утюг был горячим. От неожиданности я даже не сопротивлялась.
Я думаю, что у мамы началась истерика по поводу моей беременности, и вышли наружу как неконтролируемые действия — ее страхи беременностей за всю ее жизнь.
Мы с мужем еле-еле ее успокоили и уложили спать.
Наутро муж ушел на работу.
Мама начала со мной ругаться — требовать, чтобы я избавилась от беременности.
Я не понимала мать. Если бы я в 8-м классе нагуляла дитя, без мужа, я бы поняла ее крики. Но в тот момент, я была замужем, официально, собралась родить ребенка сознательно. Почему же такие крики и требования избавиться от беременности?
Мама приготовила ванну, очень горячую, и стала требовать, чтобы я в нее села. Она сказала, что специально привезла такие медикаменты, которые надо принять после горячей ванны, и они вызовут кровотечение и выкидыш. И тут я поняла цель ее визита вообще. Понимая, что после свадьбы у меня есть вероятность забеременеть, она запаслась лекарствами и приехала избавлять дочь от предстоящих мук материнства — путем избавления от беременности.
Я была в ужасе от происходящего, и ждала с нетерпением прихода мужа, чтобы он меня защитил от моей разъяренной мамы. Муж пришел, увидел ванну, растрепанную тещу и резко сказал: мы не собираемся избавляться от беременности. Мы хотим ребенка.
Мама еще пару дней жила у нас, и продолжала истерить по поводу необходимости «убрать ребенка».
Потом она уехала.
А позже кто-то из родни мужа передал мне, что муж рассказал про эти истерики и разговоры всей своей родне. И все сделали вывод, что у него ненормальная теща, больная на всю голову. И значит, такая же будет жена. Дочь всегда похожа на свою мать. Не сразу, так потом. И жить с такой женой опасно.
А я была на третьем месяце беременности.
Мне было страшно, больно, и стыдно за поведение моей матери.
Сейчас я понимаю, что мама так себя вела неспроста — причиной являлся наследственный невроз. И она нуждалась в сочувствии и лечении. А не в осуждении.
Тем более, в настоящее время — только в сочувствии. И ни в коем случае — не в осуждении.
Ведро крови
Есть люди, которые могут упасть в обморок при виде капли крови. Например, когда у них будут брать анализ крови из пальчика. Я не из таких. Но дважды в жизни я все же потеряла контроль над собой полностью — при виде крови.
Я жила на квартире в частном доме у добрейших стариков — тети Даши и дяди Коли. Удобств — традиционных — не было, воды в доме не было. Раз в неделю топилась баня, и все по очереди там мылись. Меня, квартирантку, звали в баню в последнюю очередь.
Вхожу я в баню. Уже почти ночь. Освещение в предбаннике — ну 19 век, чуть ли не лучина. Вот я и брала в баню фонарик.
Раздеваюсь, собираюсь пойти мыться. Вдруг вижу, в дальнем углу предбанника стоит огромный эмалированный таз, в нем что-то чернеет. Я посветила фонариком.
Ужас, я еле выжила. Выскочила из бани, не помывшись. В огромном тазу были все внутренности поросенка и полная емкость его крови. В этот день старики зарезали поросю. Я испугалась, хотя мне было в тот момент 35 лет. Я поняла, что это кровь поросенка, но мне все равно стало очень страшно.
Я тут же вспомнила аналогичную свою реакцию на большое количество крови в прошлом. Мне было 11 лет. В этом возрасте у меня еще не было месячных, они пришли ко мне только в 12.
Мама мне сказала, чтобы я пошла в ванную и постирала все, что было в ведре. Я пошла. И с ужасом выскочила из ванной, увидев большое ведро, полное ярко-красной крови.
Мама стала меня ругать. «Ну и какого рожна мне растить дочь, которая брезгует постирать материны менструальные прокладки?» — причитала она. «А если я заболею, буду прикована к постели и буду ходить под себя? Ты тоже, так, как ошпаренная, будешь бегать? Зачем мне тогда дочь растить?»
С той поры прошло больше 40 лет. Но непонимание мною моей матери осталось. У девочки еще не было своих месячных, и она еще не видела столько крови. Испуг объясняется этим. А взрослая женщина не удосужилась объяснить, что и как.
По возрасту и неопытности я не поняла сразу, что в ведре была не чистая кровь. В те времена не было прокладок, и женщины пользовались тряпками. Мать просто собрала несколько таких тряпок и замочила в ведре. Они и окрасили воду в красный цвет. Так что это была просто окрашенная кровью вода, а не кровь — полное ведро.
Но я ведь этого не знала! Я испугалась!
Дело было не в моей брезгливости, а испуге. Крови боятся многие люди — это не является пороком.
Потом я уже сообразила, что нужно такое ведро оставить под проточной водой, кровь вымоется. Потом можно простирнуть эти тряпки хозяйственным мылом, и затем поставить их кипятиться с персолью. И все. Мать должна была, я считаю, показать весь этот технологический процесс дочери. И рассказать, что все это естественно. Сказать: так нужно стирать пока материны тряпки, а потом и свои, когда придут месячные. А что сделала моя мать? Взяла и напугала ребенка. И еще обвинила в черствости и брезгливости. Я считаю, что она поступила абсолютно непедагогично. Хорошо, что я сильный человек. Выдержала.
Опасная неблагодарность
Я считаю свою маму несчастливой женщиной. Она меня в этом убедила. Но я думаю, что она именно несчастливой была (считала себя), а не несчастной. Внешне (да и фактически) в ее жизни все было благополучно — хороший дом, верный муж, порядочные дети.
Мне жаль свою мать за ее несчастливость. Вернее за то, что она таковой себя считала и вела себя соответствующим образом.
Счастливый человек никогда бы не стал говорить такие вещи, какие она говорила мне. Какая бы я ни была. И счастливая женщина никогда бы не стала так обзывать, своего мужа, как обзывала его она. Какой бы он ни был.
Однако понятия счастья-несчастья очень субъективны. И моя мать как женщина не была даже несчастливой, не говоря уже о несчастности. Ей так только казалось! А это — опасная неблагодарность.
В определении своего статуса — в отношении «счастлив-несчастлив» и «несчастлив-несчастен» — нужно быть осторожным.
Поясню, почему я так считаю.
Мы все конечны. Смертны. Это — не секрет даже для детей. И все мы когда-то придем к последнему рубежу — последнему дню нашей жизни. А что и как там, за этим рубежом, никто из нас не знает. Можно только предполагать.
Я думаю, что там — ТАК, как мы и представить себе не можем. Но что ТАМ за все, что совершено в жизни, придется держать ответ — это точно. Я так думаю.
Однако я предполагаю, что расчет (за совершенное в земной жизни) — ТАМ не будет как здесь — как на партсобрании разбирают персональное дело. И весов «плохое — хорошее» там тоже не будет. И никто не будет разъяснять, что да как. И за что тебе вот это, а за что — то.
Поэтому разобраться в своей жизни, проанализировать все свои поступки нужно здесь. И не только поступки, но и слова, мысли и чувства. Проанализировать и оценить — своим земным умом. Пока ты еще жив.
Если уйдешь из жизни, ничего не поняв в ней, можно быть уверенным — тебя (не конкретно твое тело, оно единично, случайно и временно, а внутреннюю сущность) заставят «учить уроки» вновь. Одни и те ж уроки. И могут дать то, что ты просил, не ведая, что именно для тебя ценно. Или создадут условия новой жизни в соответствии с еще одним законом Мироздания. Я называю этот закон «Почувствуй разницу».
Например, моя мама имела дом, надежного мужа и все ее дети были послушны, порядочны, трудолюбивы и терпеливы. Но она была всем недовольна. Громко, чтобы все слышали, в том числе и Вселенная, она сообщала: «Все плохо. Муж — дебил и алкаш. Дети больные и несчастные, убогие и некрасивые. И живет-то она сама в нищете».
Я не знаю точно, какой именно механизм действует во Вселенной — мне не дано это понять, как и большинству людей, при помощи обычного человеческого ума — но этот механизм срабатывает. И новому человеку, получившему при рождении монаду, ранее находившуюся в теле человека, вечно всем в своей жизни недовольного (как моя мама), придется почувствовать разницу. Испытать партнерство с мужем — уже истинным дебилом и алкашом. И дети могут быть уже больными по-настоящему — в том числе с инвалидностью. А кто-то из детей может быть исключительно непорядочным, например, уголовником. А насчет нищеты — можно родиться в каком-нибудь истинно нищем гетто, или в центре континента, где нет воды. Там люди сутками выцеживают воду из крохотных луж, вместе с глиной.
Так будет действовать закон «Почувствуй разницу», чтобы научить душу быть благодарной.
Хорошо, если закон «Почувствуй разницу» срабатывает уже в этой жизни. Это помогает понять жизнь лучше. И можно успеть что-то исправить. По крайней мере — постараться.
Можно восклицать: «За что?» И в этой, и в следующей жизни. Ведь я такая хорошая. Людям всю жизнь только добро делаю. А мне такие испытания…
Не надо восклицать и сетовать. Надо принять. Потому что всегда есть «за что». И будет «за что» в дальнейшем, если ты лично не освободишь свою душу от неправильных выводов о своей жизни — ДО последней черты. После — уже будет поздно.
Мамина мама
Моя мама любила вспоминать, как трудно ей жилось в детстве в доме своих родителей. Когда она была еще маленькой — была война 1941–1945, и было очень голодно. Она вспоминала, как пришел с войны ее папа — мой дед Ибрагим. Он прошел всю войну пехотинцем, получил 8 серьезных пулевых ранений. Детвора поселка встретила деда моего задолго до того, как он подходил к родному дому. Дед бодро шел в военной форме по поселку, а дети вокруг прыгали и радовались. Рядом с отцом бежали и его дети — сын и дочь — моя мама. И мама рассказывала, как она была рада, что пришел с войны папа. Теперь-то я наемся досыта, — думала она, — теперь будут булки огромные, величиной с дом. И все наедятся, наконец. Потому что солдат вернулся с войны, и война закончилась.
А после войны мама стала подростком. У родителей родился ребенок, он заболел страшной болезнью и стал инвалидом. И мама-подросток нянчилась с братом-инвалидом — он не ходил до 6 лет, и его приходилось носить на себе. А также у бабушки была корова. И моя мама ее пасла и доила. Это было непосильным трудом. Стирка была очень страшной в то время. И мама мне горестно сообщала, что ежедневно была гора грязного белья, кусок черного хозяйственного мыла, холодная вода из арыка и цинковая доска с ребрами — тереть белье. И эта стирка-экзекуция была возложена на дочь-подростка.
Вот такие у моей мамы были страшные воспоминания о своем отрочестве. Вывод из этих воспоминаний всегда был такой:
«Я к тебе не отношусь так плохо, как моя мать ко мне. Ты живешь, как принцесса — корову не доишь, белье в холодной воде не стираешь. Я стараюсь даже никаких поручений по дому тебе не давать.
Вот, какое у тебя счастливое детство. Не то, что у меня.
У меня было два брата, и мать считала, что мальчики важнее девочки. И потому меня вообще не жалела. Накроет стол, позовет подружек — сидят песни поют — вино попивают, а я с инвалидом и стиркой мучаюсь.
А я тебя жалею. Потому что я в те времена дала сама себе слово, что своих будущих детей никогда так не буду мучить, как мучила меня моя мама».
Вот такие рассказы слышала я от своей матери.
Да, в детстве у меня не было таких страшных домашних обязанностей, как у моей матери. Я не доила корову и не стирала вручную белье. И по дому меня ничего не заставляли делать. Но я не думаю, что из чистой жалости. Я в детстве — до 14–15 лет была настолько больным, чахлым и худым ребенком, что меня невозможно было заставить работать. Я могла не выжить.
А в более взрослом состоянии я уже и стирала, и вела домашнее хозяйство. Хоть и не вручную — была горячая вода и стиральная машина. И сестра у меня была на 15 лет младше — было с кем нянчиться. Слава Богу, сестра была здоровым ребенком. Конечно, маме в детстве с братом-калекой было нянчиться труднее.
Так что я жизнь принцессы не вела, хотя и не мучилась, как моя мать после войны.
Можно сказать, что мама сдержала слово, которое давала сама себе: хорошо относиться к своим детям и не заставлять их не по возрасту трудиться.
Однако есть кое-что, в чем моя мама — как мне кажется — «превзошла» свою мать.
Бабушка подчеркивала особую важность сыновей по сравнению с дочерью. И это привело к тому, что ее трое детей всю жизнь, хоть и общались, но не дружили, и не испытывали друг к другу теплых чувств.
У моей мамы три дочери. Тем не менее, в противопоставлении детей друг другу маме моей нет равных. Я и мои сестры на сегодняшний момент являемся лютыми врагами.
Такую ситуацию я объясняю изначальной материной педагогической ошибкой. Моя мама противопоставляла меня другим детям, потому что считала меня безалаберной, неаккуратной, истеричной, несобранной и т.д. и т.п. Она постоянно при других детях меня ругала, оскорбляла. Теперь я знаю, что и у меня за спиной, в мое отсутствие, она постоянно с другими дочерьми обсуждала меня, критиковала и унижала. Она не считала нужным воспитать детей в уважении к старшей сестре. Чего она добилась? — Огромного неуважения ко мне моих сестер. Со временем, во взрослой жизни, это неуважение переросло в ненависть. А совсем недавно — в открытую агрессию против меня.
Эту безудержную агрессию против меня со стороны моих родных сестер я пресекла 5 лет назад, в канун своего пятидесятилетия. Я бесповоротно и полностью оборвала отношения не только со своей матерью, но и с двумя родными сестрами.
Высочайшим педагогическим достижением моей матери является то, что ее дети стали врагами. Так что моей бабушке, материнское поведение которой так осуждала моя мать, далеко до таких вершин педагогического «мастерства».
Что скажут люди
Моя мама, конечно, не совсем как известный литературный персонаж людоедского толка, но тоже имела заезженные штампы речи. Эти ее штампы-выражения прочно засели в моей голове. И с трудом оттуда выковыриваются.
Например, «что люди скажут».
Мне еще целой жизни не хватило, чтобы избавиться от этой навязчивой идеи, внушенной мне матерью — оборачиваться на всех окружающих, чтобы выяснить: «что они думают, что скажут, как среагируют, понравится ли им то, что я делаю, говорю, думаю, как выгляжу…..»
Мой учитель А. О. — посещаю в настоящее время ее лекции по философии мироздания — сказала мне: «если у тебя плохие отношения с матерью — это твои, а не ее проблемы. Копайся в себе. Ищи причину — и сотри ее из своего сознания. Не уходи в мир иной с грузом ненависти и недовольства».
Вот я и стараюсь. Ищу причины в себе. Пытаюсь разобраться — почему же я настолько не люблю свою мать. Настолько, что истинным кайфом последних лет жизни, когда я решилась на полный разрыв отношений с мамой, является именно осознание того, что ее нет рядом, что ее не надо навещать, говорить с ней, общаться, слушать ее, пытаться ей понравится. Ужас. Я иной раз ощущаю себя чудовищем. Мама рожала меня, растила, кормила, лечила — а я ее ненавижу. Ужас.
Сегодня я проснулась с плохим настроением. Будто кто-то насрал в душу. Мне приснилась мама. Она обняла меня, как мужчина, и стала меня страстно целовать в губы. Так страстно целовать, что еще даже во сне, у меня все внутри содрогнулось от отвращения.
Я думаю, что такой сон приснился, потому что я чувствую душой — она восседает у себя дома на своей кровати, и проклинает меня. Говорит про меня гадости. Осуждает, клянет и обзывает. Несколько раз в жизни она, сильно на меня разозлившись, четко проговаривала мне «будь ты проклята». По три раза. Несколько таких эпизодов в жизни были у меня, к сожалению — картинные материнские проклятия на мою голову. Мама никогда не стеснялась говорить мне, какая я «уродина, чокнутая, истеричка, больная». Для нее в кайф говорить гадости. Поэтому я представляю, как ей сейчас приятно продолжать меня хулить — я ведь виноватая — она меня вырастила, а я разорвала отношения с ней! Вот уж теперь выражения не выбирает-то!
Кроме сведения смысла жизни к фразе «что люди скажут», у мамы была еще одна идея «фикс». Это — «образ врага». На любом этапе жизни каждого человека случаются проблемы — болезни, безденежье, неудачи. Так вот всегда, когда озвучивалось то, что на данный момент мама считала неудачей, неприятностью в ее жизни, всегда подводился итог: «в этом виноват…..(назывался конкретный персонаж)». Далее по тексту материных речей мысль развивалась. Вот он (она)…..(имя виноватого) сделал то и то, и потому у нас случилось то и то. Далее, пока жизнь сама не разруливала какие-то проблемы, данный персонаж был «врагом». С утра до ночи (в зависимости от степени неприятностей и «вины» этого самого персонажа, который стал «врагом»), «враг» клялся и проклинался. На него сыпались упреки, оскорбления, нелестные характеристики и эпитеты, он был в опале, с ним не разговаривали. В разное время под образ врага попадали: я (очень часто), мой папа (еще чаще, чем я). Также постоянно бывали врагами: соседи, друзья, бабушка, папины родственники, мамины братья, зятья, снохи, начальники, правительство, врачи, учителя, сотрудники детских садов, продавцы магазинов (список бесконечен).
Никогда в жизни я не услышала от матери, что в чем-то виновата она сама. Это было исключено в принципе. Всегда находился образ истинного врага, под это подводилась мощная доказательная база.
Я наслаждаюсь, что уже пять лет не слышу этих монологов матери.
Только вспоминая некоторые эпизоды, удивляюсь. Например, в конце 80-х годов, в стране в целом была такая экономическая ситуация — в учебниках это называется стагнация, замедление экономического роста, — что материальное благополучие многих людей резко снизилось. Почувствовалось это и в нашей семье. И тут мама нашла врага — меня. Семья стала беднее, потому что я в это время готовилась к защите кандидатской диссертации. Мама провела параллели, доказала, что истинной причиной беды являюсь именно я. Представляете, что я выслушивала? Но мама точно не была права — я не изымала из семейного бюджета на свою диссертацию никаких средств. Я диссертацию писала сама, и печатала сама, и никому взяток не давала, и никаких данных не покупала, и литературных рабов не нанимала. Я даже подарков научному руководителю не дарила — он был маминым другом детства, своим человеком. Почему я вдруг стала причиной резко снизившихся доходов семьи?
Но в этом примере, ладно, слишком широко на самом деле нужно было посмотреть на ситуацию, чтобы понять истинную причину. Не всем дано. Но вот другой эпизод просто смешон.
Я была еще ребенком. Мы жили на втором этаже в доме, который был окружен плотными посадками деревьев, виноградников. Старый район, очень зеленый. Климат в стране, в которой мы тогда жили, был очень теплый, окна постоянно были открыты. Так вот однажды мама сняла с высокой полки большую кастрюлю. Она пользовалась ею редко. Поставила мама эту кастрюлю на стол, открыла крышку — а там сидит ящерица. Варанчик маленький, хорошенький такой. Видимо, по винограднику животное взобралось в дом, надеясь найти угощенье, по стене залезло на высокую полку, и провалилось в кастрюлю из-за неустойчивой крышки. А выбраться не так-то просто.
Вот такой эпизод. Варанчик в кастрюле. Что тут началось! Мама быстро выявила врага — папу. А папа вообще редко бывал дома и на кухню заходил только поесть — истинный восточный мужчина. Но папа стал врагом и был «клят и мят» очень продолжительное время! Он оказался виноват, что семья проживает в таких страшных бытовых условиях, что в кастрюлях сиживают драконы. На самом деле-то все было нормально. И квартира была хорошая, уютная, район прекрасный, центр города. Все было хорошо. Но папа продолжительное время «искал пятый угол», так его мама третировала.
* * *
Мне нужно продолжать искать причины моих плохих отношений с матерью. Что я и делаю. Я верю А. О.: причина во мне.
Глаза хирурга
Когда от меня ушел второй муж, у меня остались не только горькие мысли, но и подозрения о беременности.
И я подумала, что если мне не судьба создать семью — мужья меня бросают, так хоть пусть дети будут. И решила — если я действительно беременна — ребенка оставить (у меня уже был ребенок от первого брака). Даже без мужа.
О своем решении я известила родителей.
Мама повязала полотенце вокруг головы и сказала: лучше она умрет, но такой беды не допустит.
Папа вступился за меня. Он сказал маме: Ты же мечтаешь, чтобы Ляля поправилась, каждый день причитаешь, что она худая очень. Так вот пусть родит — поправится.
Также папа сказал, что теперь он понял, что ему неважно « что скажут люди» — хочет родить второго ребенка, пусть рожает. Дети — это родные люди. Пусть будут.
Но мама была непреклонна. Она кричала, что не переживет еще и такого позора — дочери родить без мужа.
Мама позвонила другу нашей семьи, известному в нашем городе хирургу. И попросила после работы заехать к нам. «У нас беда», — сказала врачу мама.
Доктор приехал. И вот что он услышал:
«Заберите Лялю, и сегодня же положите в свою больницу. Ей надо срочно удалить матку».
Доктор — а он был очень грамотный, деликатный, воспитанный человек — уточнив причину такой просьбы, вежливо сказал, что есть более гуманные способы избавления от нежелательной беременности. И что ни один врач на свете из-за беременности не станет удалять матку 25-летней здоровой женщине.
Но мама настаивала. Она сказала, что нельзя рисковать. И нельзя терять ни минуты. Надо в корне и раз и навсегда исключить беду — рождение мною еще детей. Нет мужа. После двух разводов меня уже никто не возьмет замуж. А рожать без мужа — это позор. Надо лишить меня возможности подвергаться позору, и матку удалить. В матке — корень зла. Источник беды и позора.
Доктор не смог остановить этот «словесный понос» и сказал, что сегодня уже вечер, а завтра он меня будет ждать в приемном покое своей больницы. И он примет все меры, чтобы спасти меня от позора.
Я вышла проводить доктора до машины. Мы молчали. Но во взгляде доктора была огромная жалость ко мне.
Доктору было настолько меня жалко, что мне стало жалко саму себя тоже. Не каждому человеку «везет» услышать такие слова от своей матери.
В больницу доктор меня положил, но матку не удалил. Все было сделано весьма гуманно.
* * *
Я считаю свою мать, как женщину, очень несчастливой. Всю свою жизнь я слышала от нее причитания о том, что какое несчастье быть замужем, так как замужем быть надо (иначе позор), детей рожать надо, жить с мужем надо. Какое все это несчастье! — говорила она. Наличие мужа обеспечивает постоянное присутствие в жизни нежелательных беременностей, внематочных в том числе, выкидышей, кровотечений, болей, родов, послеродового периода и прочих ужасных неприятностей. Неприятности, связанные с мужчиной и особыми отношениями с ним, сопровождают замужнюю женщину всю ее жизнь.
Действительно, мама по женской части часто болела и лежала в больнице. И вот однажды, выписавшись — я еще была подростком — мама со светящимся взором рассказала: есть такая операция — удаление матки. В ее отделении, где она лечилась, было несколько женщин, которым удалили матку. Какое счастье, уже в молодости, избавиться от матки, — заключила мама.
Однако матку врачи могут удалить только по жизненным показаниям. И никто просто так молодой женщине не станет удалять матку. В этом и печаль — сказала мама. От матки нужно бы избавиться еще в молодости, и необязательно по жизненным показаниям — и жизнь станет прекрасной.
Мама не скрывала зависти, что в больнице она видела 30-летнюю женщину, которой удалили матку. Какое счастье, — завидовала ей мама, — будет теперь жить и наслаждаться.
Забегая вперед, скажу, что маме удалось добиться признания врачами необходимости удалить ей матку, в ее 40-летнем возрасте. Они согласились в связи с наличием у мамы троих детей, и окончанием — фактически — детородного возраста.
Идея избавляться от матки — как способ решить все женские проблемы раз и навсегда, прочно засели в маминой голове. И дело не только в беременностях. Сами месячные, возможные кровотечения, воспаления матки, боли — тоже были аргументами «за».
И эта идея вошла в мое сознание тоже. Мне было уже 43–44 года, я несколько месяцев болела в женском плане. И тут я вспомнила слова мамы — насчет удаления «этого прогнившего никому не нужного мешка» — источника проблем — матки.
Я отправилась к врачу. Та посмотрела и сказала: есть воспаление. Рыхлость, кровоточивость. Надо лечить. Я спросила насчет удаления. Врач удивленно на меня посмотрела. Сказала, надо всегда пробовать лечить, а уж если не поможет… Да и то на удаление матки не всякий врач решится — показания должны быть серьезные.
Когда я сообщила маме, что имею в планах удаление матки, она очень обрадовалась.
Врач назначила мне лечение. Я пролечилась. Через несколько месяцев вновь отправилась к врачу. Диагноз был «неутешительным»: абсолютно здорова.
Мама расстроилась, когда я ей сообщила, что я здорова, и мне никто не собирается делать операцию по удалению матки.
* * *
В течение жизни я испытала многое по женской части — выкидыши, аборты, внематочная беременность, нарушения цикла. И я понимаю, откуда «растут ноги» маминых страхов и переживаний. И я не осуждаю ее.
Очень трудно не бояться близких отношений с мужчиной, имея матку. А вам когда-нибудь делали «чистку» без обезболивания?
Худоба
Долгие годы другом моих родителей, и моим другом тоже, была наша семейный врач. Женщина с характером. Очень боевая, энергичная, умная и острая на язык, из донских казачек. Анастасия Лукьяновна. Тетя Настя.
Подслушала я однажды, как моя мама жаловалась доктору Насте на меня. Очень недовольная была мама, какой я выросла — неуклюжей, нерасторопной, болезненной, непутевой и несчастливой (все мужья меня бросили). И это не считая, что она (то есть я) — «чокнутая истеричка». «Полы моет плохо, жаловалась мама, — на следующий день везде опять пыль. Посуду вымоет, разложит ее как «на еврейском базаре», никакого вкуса у нее нет. Уж я ее воспитывала всю жизнь, из кожи вон лезла — все бесполезно. Ничего она не усвоила. Неблагодарная — не ценит, сколько сил я на нее потратила».
Казачка-доктор слушала и курила. А потом и говорит: «Твой ребенок не писал тебе собственноручное заявление, чтобы ты его родила и воспитывала. Все это сделала ты сама, по собственному решению. И рожала, и воспитывала. Какие претензии к ребенку? У тебя был выбор — сделать аборт, или оставить ребенка в роддоме, или, когда ты уже заметила, что ребенок не поддается твоему воспитанию — сдать в круглосуточный интернат».
Вот — тетя Настя меня защитила. И еще однажды она прямо-таки бросилась в бой — в мою защиту. Это было так.
Доктор была у нас дома, когда позвонила мама и сказала мне (громко, трубка была такой, что было слышно на всю комнату): «Ляля! Я сегодня после работы приду не одна, а с коллегами. Ты, пожалуйста, или уйди в 7, или не выходи из своей комнаты. Коллеги не должны видеть, какая ты страшная, и чтобы мне не было стыдно за тебя». Я ответила маме: «Хорошо». Так как слышала подобное далеко не первый раз — даже не удивилась и, тем более, не возмутилась. А тетя Настя такое слышала впервые, и даже сначала замерла от непонимания, что это значило бы? Потом она внимательно и с хитрым прищуром посмотрела на меня, и сказала: «Она шутит». Я ответила, что — нет. Мама говорит серьезно.
Я помню, каким трехэтажным матом потом тетя Настя крыла мою маму. Она настолько возмущалась, что других слов просто не нашла. Она кричала: «Ляля — настолько красивая женщина, что таких, как она, очень мало. Настолько интересных, как Ляля, внешне, женщин, не так легко встретить. А ты напрямую говоришь своему ребенку: страшная, спрячься от коллег, не позорь меня. Мира (это имя моей мамы), ты сошла с ума».
Через некоторое время, при личной встрече, я разъяснила тете Насте, что та напрасно тратила силы и мат. Мама даже не поняла, за что ее ругали. И никогда не поймет. Она ТАК меня видит. Как художники — они ведь мир видят иначе, чем обычные люди. Так и моя мама. Она не была злой, или злобной, или жестокой — нет и еще раз нет. Просто у нее в голове, видимо, был какой-то мысленный образ идеальной дочери, а я настолько категорически не вписывалась в него, что это и дало такую необычную картинку — восприятие меня своеобразным образом. И какие бы ужасные слова мне ни говорила мама — а изрекала она совершенно изуверские эпитеты в мой адрес всю мою жизнь — до моих 50 лет (в этом возрасте я перестала с ней общаться абсолютно) — я понимала тогда и понимаю сейчас, что она все это говорила, искренне сокрушаясь, что я такая. Она действительно страдала, что я такая. Она жалела меня, и очень переживала, что мне так не повезло с внешностью. И со здоровьем (я здорова, кстати), и с женской судьбой.
В те времена, когда люди оборачивались мне вслед — настолько красивой я была в молодости, моя мама ежедневно говорила мне, что я очень плохо выгляжу. Например: «Ты сегодня желтая (синяя, зеленая). Тебе место только в гробу — так ты выглядишь». Или: «Зачем ты сшила платье с открытой шеей? У тебя настолько безобразная шея, что тебе нельзя ее показывать людям — стыдно». Я приглядывалась к шеям других людей, манекенщиц в журналах, потом разглядывала себя — ну никак я не могла найти особых отличий, что же делало мою шею безобразной. Шея как шея.
А еще мама ежедневно говорила мне фразу, от которой у меня все же случился невроз: «Все бы ничего, но если бы ты поправилась на 10 кг, только тогда ты бы стала похожа на человека». Эту фразу я привожу абсолютно дословно. В определенный период моей жизни, на фоне вопиющих неудач в личной жизни, я все же решила поверить матери. Ну, что надо поправиться ровно на 10 кг. Чтобы стать «похожей на человека». А сейчас я на человека не похожа, потому меня и преследуют неудачи — сделала я окончательный вывод. (Сейчас-то я понимаю, что у меня тогда просто был нервный срыв).
Так вот. Я пошла в такой спортзал, где мужики занимались культуризмом — бицепсы накачивали. И купила я у них какое-то средство — «Болик». Ведь поправиться естественным путем я не могла — часто болела, и вес падал, даже если удавалось что-то набрать в другое время. Культуристы меня проконсультировали, рассказали, что и сколько надо вколоть, чтобы набрать 10 кг. Препарат был подпольным, и потому проконсультироваться с врачами запрещалось.
И я сделала себе курс инъекций. Я рассказала об этом одной моей подруге. Она страшно меня ругала — у этого препарата было много побочных эффектов, например, гормональные срывы, сокращение жизни. Я серьезно рисковала здоровьем. «Неужели дурость твоей матери, — кричала на меня подруга, — стоят того, чтобы потерять 10 лет жизни?». Подруга помнит об этом случае — и вспоминает всегда, когда мы видимся, и даже в настоящее время — никак не забывает. И продолжает возмущаться и ругать меня: «Надо же быть такой дурой — чтобы понравиться матери, угодить ей, додуматься вводить себе такой препарат, который уже лет 30 (на тот период, когда я его применяла) запрещен в Европе!»
Я настолько быстро набрала вес, что не успела сшить новое платье — все мне стало мало. Ведь 10 кг — это чувствительная прибавка. Надела старое мамино платье — достала его с антресолей, пока шила новое, большого размера.
Поправилась и жду, когда мама заметит. Вдруг скажет теперь, надеялась я втайне, что «я похожа на человека».
Мама, однако, продолжала ежедневно говорить мне, если не находилось что похуже сказать типа про шею, ту же самую фразу: «Все бы ничего, но если бы ты поправилась на 10 кг, только тогда ты бы стала похожа на человека». Моей прибавки в весе она не замечала.
Когда я все эти подробности рассказала доктору тете Насте, она посоветовала: «Ты выпей стакан водки для смелости, да и тресни скалкой мамашу свою по башке. Чтобы картинка в ее голове исправилась. Это я тебе как доктор советую».
Прошла целая эпоха, и мне исполнилось 50. Мамины фразы немного трансформировались. Последние «комплименты», которые я услышала от самого родного человека на свете, были такими: « Сегодня я видела тебя во сне. Плохо очень. Видно, недолго тебе осталось». Или: «Совсем ты плохо выглядишь уже, по всему понятно, что «песенка твоя спета»». Любая женщина в 50 становится более чувствительной. Я понимала, что молодость ушла, и потому мамины фразы выбивали меня из колеи.
Врожденная испорченность
Кроме претензий к моей внешности, хозяйственности и прочим, чисто женским качествам, у мамы, как я могу сформулировать сейчас, имелось — сначала опасение, а позже и уверенность, что у меня есть еще одно страшное качество — врожденная испорченность. Утверждать это мне дают основание воспоминания о трех эпизодах моей жизни — когда мне было 6 лет, 26 лет и 46 лет.
Когда я была маленькой, я любила рисовать. И не умела это делать, как не умею и до сих пор. Не умела, но очень любила. Рисовала я в те времена в стиле «примитивный реализм». Сейчас я просто все подряд фотографирую, а тогда я могла нарисовать картину — «Все, что лежит на столе», или «Процедурный кабинет в больнице». Или рисовался портрет шприца, или грелки. Иногда — просто окно, или телевизор, или утюг. То есть все, что производило на ребенка впечатление, или притягивало взгляд — рисовалось.
Я пошла в школу в 6 лет. Я на год моложе своих одноклассников. И жили мы тогда в квартире с привозным газом. В квартире ванная была, но нагреть воду на всю семью было невыгодно — тратить газ нельзя, его привозили строго по расписанию. Так что купаться семья ходила либо в общественную баню, либо к бабушке Мавлюде, либо в частный дом папиного дяди Умеда-абы — там тоже была небольшая банька. Так было всегда, пока мы не переехали в 1968 году в квартиру с природным газом.
Баня общественная была большой. Это был огромный зал с каменными лавками. На входе стояли огромные алюминиевые тазы. Все люди сидели на скамейках, намыливали мочалки в тазу и терлись ими. Потом ходили в парную и в душ. В женском зале были и дети, и взрослые женщины, и бабушки, и очень маленькие мальчики.
Видимо, первое посещение именно общественной бани, произвело на меня, 6-летнюю девочку, большое впечатление.
Дома я нарисовала монументальную картину. Зал, скамьи, тазы. Везде пар и мыльная пена. А на переднем плане я нарисовала очень толстую тетю, которую увидела в бане. Она была толще мамы и бабушки раза в четыре. Маму и бабушку в бане я видела с рождения, и думала, что все взрослые тети такие. А тут я увидела нечто необычное…, что и поспешила нарисовать. Тетя на моей картине имела необъятные женские прелести в мельчайших подробностях. В одной руке у нее был огромный кусок хозяйственного мыла (в те времена еще многие мылись хозяйственным мылом, в том числе и моя мама), а в другой руке большая лохматая мочалка. Сверху на персонаж картины лилась вода из душа — потоки воды я тоже, как смогла, нарисовала.
Я нарисовала картину и забыла про нее. Но во время уборки мама нашла эту картину. Это имело для меня очень тяжелые последствия.
Я поняла вдруг, что очень сильно в чем-то провинилась. Меня схватили за волосы и несколько раз силой потыкали в эту картину. Как котенка в лужу.
При этом мама страшно кричала, и на такой высокой тональности, что я почти не разбирала никаких слов, кроме «бесстыжая», «бессовестная».
Потом мне объявили, что я теперь все свободное от уроков время буду стоять в углу на коленях. Пока не осознаю позора, который я хотела навлечь на семью. Кстати, я стояла на коленях много дней подряд, по несколько часов. Так как я была очень худенькой, а коленки мои представляли собой одни косточки, а полы были деревянными — доски натуральные — и бугристыми, то я заработала серьезные кровоподтеки и ссадины.
В первый момент решения о наказании стоянием в углу на коленях мама решила ужесточить рассыпанием в углу гороха. Но она быстро горох убрала, так я своими костлявыми коленками даже не смогла на него встать.
Все время наказания со мной никто не разговаривал. То есть наказание было усугублено бойкотом. Моя картина с пейзажем общественной бани и голой теткой под душем лежала на столе так, чтобы я ее видела боковым зрением. Предполагалось, что я так яснее осознаю масштаб своего падения.
Несмотря на общий бойкот, мама время от времени подходила ко мне, брала картину и тыкала мне ею в лицо, приговаривая, какая я бесстыжая, а потом стукала костяшкой пальца мне по голове. И все. Меня никто не бил. Только несколько стуков по голове, но не очень больно. Всего лишь обидно.
Где все это время был папа, и был ли он в курсе всего происходящего — не помню. Папа в памяти этих дней отсутствует. Но зато очень хорошо я помню, какой ужас царил в моей душе.
Первые дни я вообще не поняла, что произошло. За что меня ругают и наказывают? В доме бабушки было много картин — репродукций известных художников. И на них, в том числе, я видела и обнаженных купальщиц, и женщину с длинными волосами, без одежды, в предбаннике, когда она укутывает в платок маленькую девочку. Эти картины я рассматривала с младенческих лет. Конечно, прямых аналогий этих картин с собой, стоящей в углу на коленях, и своей картиной с банным пейзажем, я не проводила, но в детской голове какое-то замыкание происходило. Было непонятно. Если за рисование голой тети нужно стоять на коленях в углу, так неужели и художники, чьи репродукции висели в бабушкином доме, тоже стояли в углу?
Мама позже стала проводить со мной воспитательные беседы. Она разъясняла мне, какую страшную картину я нарисовала. И убеждала, что только испорченное существо способно нарисовать анатомические подробности человеческого тела. И потому она считала своим долгом так серьезно меня наказывать, чтобы я запомнила это на всю жизнь. Откуда может быть такая испорченность у 6-летнего ребенка? — заламывала себе руки мама. Нужно, что называется, каленым железом, выжечь предрасположенность к пороку и бесстыдству, — сделала она окончательный вывод. И продолжала наказывать меня.
Рано или поздно все заканчивается, и на определенном этапе мама устала и наказание отменила. Постепенно история забылась. Но я не забыла ее. Мамины педагогические приемы возымели действие — я до сих пор помню это событие так ярко, будто оно случилось со мной вчера.
Только не надо делать вывод об особой жесткости мамы, как воспитателя. Ничего подобного. Мама никогда не была очень жесткой, и тем более жестокой. Просто серьезных мер требовала именно ситуация. Мама была уверена, что если не пресечь бесстыдство, ребенок вырастет порочным. И взрослым человеком будет вести распутный образ жизни. А это нельзя было допустить. Ее долгом как матери было задушить зло в зародыше. Так что мама действовала исключительно из благих намерений.
Истина всегда многогранна. Правда никогда не бывает абсолютной. И все в мире относительно. Поэтому нельзя осуждать человека за его убеждения. Она так ДУМАЛА. Она спасала своего ребенка. И потому была в какой-то мере жестокой. Также ведь нельзя сказать, что абсолютно все люди средневековой Европы были монстрами и радовались сожжению ведьм. Конечно, нет. Они были обычными людьми, как и мы с вами сейчас. Просто тогда они ДУМАЛИ, что сожжением ведьмы они борются с врагом, с абсолютным злом.
Со дня моего стояния в углу на коленях прошло 20 лет.
Не знаю, вспоминала ли когда-нибудь моя мама об этой моей картине про баню, и о наказании, которое я понесла за это. Но мне думается, что она все же считала меня испорченной — всю жизнь. Об этом я делаю вывод, вспоминая следующий эпизод.
Мне было 26 лет. Как-то вечером я пришла с работы и увидела, что меня в коридоре не встречает моя кошка Цапа. Умная была кошка. Уже взрослая, степенная. В коридоре был только щенок-кобелек — я недавно принесла его в дом с улицы. Обычная дворняжка. Я приучала его к порядку, пыталась воспитывать.
Мама была на кухне, что-то переставляла в шкафу. По грохоту я поняла, что мама очень взвинчена, расстроена. Я прошла на кухню. Спросила, как дела. Молчание.
Тогда я спросила, а где Цапа? И после моего вопроса произошел интересный диалог с мамой:
Мама: Я выгнала твою Цапу из дому.
Я:?????????????
Мама: Она оказалась проституткой. А ты потворствовала такой гадости в моем доме!
Я:?????????????
Мама: Я пришла с работы, и увидела: в коридоре лежит щенок, а кошка вылизывает ему гениталии. И она даже не перестала это делать, когда я прикрикнула на нее.
Я:!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Мама: И тогда я посадила кошку в сумку и отнесла ее за дом на помойку, и там выбросила. Я не потерплю таких гадостей в моем доме.
Я:!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Сначала у меня зародилась обнадеживающая мысль, что мама шутит. Я заглянула ей в лицо. Но оно было перекошено от праведного гнева, а глаза были абсолютно почерневшими от брезгливого возмущения.
Я побежала на улицу искать Цапу. Пробежала несколько раз все окрестности, заглянула во все помойки. Нигде нет. У меня в душе кипела злость. Мне хотелась придти домой и сказать матери буквально следующее: «Ты совсем дура, или просто притворяешься?»
Немного поостыв от гнева и взяв себя в руки от расстройства — потеряла хорошее умное животное — я вернулась домой.
Мама была разгневанной и недовольной. Я сказала маме: « Ты взрослая женщина с высшим образованием. Ты занимаешь высокий ответственный пост. Неужели у тебя нет ни малейшего понятия о зоологии и биологии? Кошка всегда вылизывает все, что имеет резкий запах — и себя, и котят. И щенка она вылизывала исключительно из инстинкта — удаляла запах. Кошка не может быть проституткой. Она — животное. А проституция — это социальное явление и может существовать только в человеческом обществе».
Но тут мама на меня так уничижающее посмотрела, что я поняла: мне никогда не смыть с себя позора потворства разврату в мамином доме.
Единственное, что мне осталось, так это рассказать эту историю подружкам. Мы посмеялись над всем этим, покрутили у висков пальчиками. И еще посмеялись. Мне полегчало.
После изгнания «проститутки» — Цапы прошло 20 лет. Мне было уже 46. Я работала тогда на заводе в Ногинском районе, и раза два в месяц, иногда и чаще, ездила навещать маму.
У мамы в то время жила ее внучка, моя очаровательная племянница. Было ей 9 или 10 лет. Ребенок в доме, даже имеющий огромное количество игрушек — это всегда обязанность что-то интересное привезти в подарок. Без этого, я считаю, нельзя.
Перед очередным визитом в гости к маме, я поехала в большой магазин игрушек в Ногинск. Очень хотелось купить что-то необычное — порадовать девочку. Это было сделать нелегко. Родители девочки задарили ее всевозможными игрушками. Ко всему прочему, у ребенка была коллекция кукол Барби с квартирами, с мебелью, а также несметные кукольные гардеробы.
В Ногинске есть район Заречье, и там большой магазин игрушек. Ходила я, ходила по нему — ничего не могу выбрать. И вдруг вижу нечто необычное. Необычное для меня, так как я никогда не видела такой игрушки. Это была кукла, похожая на Барби — в том же стиле, но это был мальчик. Не такой, как традиционные куклы Кирюши и Ванюши — просто в шортах и кепке — и вроде будто мальчик. Этого, другого мальчика, звали Ден (или Кен), и он был одет в настоящий мужской костюм, рубашку, галстук и абсолютно взрослого фасона мужские туфли. А под костюмом на кукле были настоящие мужские трусы и майка. Стрижка у мальчика была классическая мужская «канадка». На ценнике было написано: «Друг Барби». И цена. Я пришла в восторг.
Моя племянница восторг разделила. У нее такой игрушки не было.
Прошла неделя, или две. И я опять поехала к маме. Вхожу в дом. А там сидят за столом — как будто заседание парткома по персональному делу и исключению из партии — очень разгневанные мама и ее младшая дочь — мать девочки, которой я подарила куклу-мужчину. Они знали по времени, когда я войду в дом, и приготовились. Молча они «облили» меня презрением — только вот что лампу настольную зажженную на меня не направили, потом швырнули мне куклу в костюме. И сказали, что не позволят мне растлевать ребенка. Также приказали, чтобы я убрала из дому эту мерзкую куклу-мужчину.
Оказывается, мать девочки, приехав навестить ребенка, увидела, как та играла. Девочка изображала, что Барби и Ден гуляли в саду. Потом они пришли домой, переоделись и покушали. Потом они смотрели телевизор. А потом произошло страшное. Девочка раздела обеих кукол и положила спать — О! Ужас! — в одну постель, и накрыла их одним одеялом. А они ведь не были официально женаты!
Мать девочки, увидев все это, забила тревогу. Позвала маму, все рассказала. Мама (бабушка девочки) вспыхнула гневом и сказала, что не видела, кто принес эту куклу. Девочка созналась, что это ей подарила тетя Ляля (то есть я). Мама моя запричитала, что так она и знала, что если Ляля приезжает, так и жди беды, обязательно какую-нибудь мерзость в дом принесет.
В связи с этим инцидентом, были проверены все вещи девочки. Были изучены все книги, которые я ей когда-то подарила. Книги подвергли страшной цензуре, две из них сожгли. В одной сожженной книге были картинки с внутренностями человека (это была популярная анатомия для школьников), а во второй, по истории, была страшная картинка. Воин Чингиз-хана отрубил кому-то голову и размахивал ею.
Мне были предъявлены, таким образом, страшные обвинения — в попытке растлить ребенка, спровоцировав ее разыгрывать отношения мужчины и женщины, а также внедрить в детскую голову страшные знания по анатомии и истории. На будущее мне было приказано все мои подарки ребенку вручать сначала маме (бабушке), чтобы она сразу проверяла их на благонадежность.
Скорее всего, эти две женщины были по-своему правы. И у них было основание волноваться за ребенка — зачем ему понятие о взаимоотношении полов, об устройстве человеческого организма, об истории страны? Это — травмирующая информация. Я их не осуждаю. Ведь 10-летний ребенок может все неправильно понять, и вырасти порочным человеком. Как я.
Для меня было необычно, что история с Деном не вызвала во мне тяжелых переживаний, как в 6-летнем возрасте, и не спровоцировала злость и раздражение, как в 26 лет. В свои 46 лет я над происшествием только весело смеялась.
Я не стала выбрасывать, как велела мама, качественную и дорогую игрушку. Я привезла ее на работу. Выставила ее на возвышении в отделе кадров. Рядом написала рекламку: «Развратный Ден ищет дом». Я снабжала всех интересующихся информацией о приключениях Дена в доме моей матери. С подробностями в юмористическом ключе. Моя шутка имела огромный успех. Ржал весь завод. И не над Деном.
Дена забрала домой моя подруга. Она шутку мою подхватила и сказала: «Мы заберем Дена и перевоспитаем. У моих сыновей целый парк игрушечных автомобилей. Ден будет гонщиком. И никаких ему девчонок!»
В последней ситуации, связанной с демонстрацией моей «врожденной испорченности», кое-что очень меня порадовало. Вернее, я порадовалась за маму. Другая ее дочь, как оказалось, полностью разделяет взгляды матери. Несмотря на разницу в возрасте со своей матерью в сорок лет, она имеет такие же точно убеждения относительно греховности и порочности. Я рада, что маме воздалось за страдания, которые причинила ей я.
Текст написан осенью 2013 года.