глава Первая, в которой вы знакомитесь с Филиппом
Филипп, душевнобольной тридцатилетний мужчина-фермер, живущий в государстве, именуемом Княжество Андорра, располагающееся на границе Франции и Испании. Он не умственно отсталый, скорее, наоборот, но он слышит голоса духов, у него раздвоение личности, галлюцинации, биполярное расстройство (смена маний и депрессий) и иногда его болтовня глупее детского бреда.
Он живёт в собственном доме, у него нет родных, лишь близкие знакомые, такие же странные, как и он. Но если он действительно болен, то его знакомые – питерпэны и прочие придуривающиеся от скуки чудаки.
Он также владеет находящимися в паре шагов от его дома мельницей и пивоварней.
Он любит пить кофе у трёх милых девочек-фей десяти, одиннадцати и двенадцати лет. Днём они самые приветливые, а ночью промышляют криминалом. Впоследствии Филипп об этом узнаёт, и ссорится с ними.
У него имеется управляющая его усадьбой, двадцатишестилетняя Фрейя, по совместительству его же секретарь в делах, которые он ведёт, то есть экспорт на рынок его хлеба и пива. Фрейя неравнодушна к нему; но, говоря ему, что без ума от него, ждёт, когда он откинется, и она приберёт к рукам всё его имущество и бизнес. Также она любит одевать чёрную мини-юбку и белую блузку. Её причёска неизменна – откинутые назад и скреплённые над макушкой вверх заколкой длинные светло-рыжие волосы.
Филипп – крайне безвольный человек. Не знающие его принимают его за Питера Пэна, не повзрослевшего ребёнка, причём, крайне глупого и бестолкового, своего рода аналог амёбе.
Когда как-то на улице он увидел, как какой-то парень своровал сумочку у какой-то женщины, он с интересом начал наблюдать за всем этим происходящим, начал улыбаться и хлопать в ладоши. Когда женщина, убитая горем, проходя мимо него, упрекнула его, не зная о его болезни, он посерьёзнел и произнёс: «Ну, а что я могу поделать?».
Филипп любит иногда ночевать в горах в своём спальном мешке. Он также абсолютно асексуален.
глава Вторая, о жизни Филиппа в окружающей его среде
Утро. Обычное утро для Филиппа. На часах ровно шесть утра. Левая половина комнаты начала краснеть, как щёки после поцелуя – солнце, тоже проснувшись, всходило на небо. Стенка из бледно-малиновой постепенно мутировала в тона поярче и посветлее, казалось, её жгло, как раскалённым углём ладонь.
Филипп не спеша приподнялся и подошёл к окну, долго пялясь куда-то вдаль, не обращая внимания ни на что. Вдруг с утра пораньше ему началось мерещиться чёрт знает что. Началось всё с телепортации. Филипп стоял в сильно затуманенной пустынной местности и смотрел перед собой сквозь трёхметровый решётчатый стальной забор. Оторвавшись от этого зрелища, он невольно начал обозревать другое: теперь он находился где-то за городом, опять же, в глуши. Филипп упрямо куда-то спускался, всё ниже и ниже, в какой-то каньон. Перед собой он увидел некие ямы или рвы, впоследствии оказавшимися вырытыми и разграбленными могилами мусульман, по которым он свободно перемещался, как-будто зимой, после обильного снегопада, ищешь в снегу уже имеющиеся следы, чтобы лишний раз не проваливаться самому. Филипп не заметил, как растянулся на полу у окна. Видимо, упал в обморок и вновь сны заморочили голову. Или не сны???
Завтрак. Любимый завтрак Филиппа. Кофе. Кофе обычно чёрный, без молока и сахара; хлеб с маслом; свеженарезанный лук…. Что может быть вкуснее? Филипп ежедневно так завтракал, совсем не смущаясь от мысли, что кто-то будет придираться к нему из-за неприятного запаха изо рта. Он – сам себе хозяин, у него свой бизнес, и вообще, кому какое дело? К тому же на фирме он бывал редко, не каждый день, мог себе позволить. Да, он немного странный человек, вечно в своих фантазиях, которые для него неотделимы от реальности, зато так жить интереснее!
Одевшись, Филипп вышел во двор. Солнце вовсю испускало свои мегалюксы, радуя наш глаз. Филипп потянулся, расправил плечи и прямиком заторопился в пивоварню. Окинув одобряющим взором слаженную работу наёмников, он засеменил на мельницу. Аналогичный жест.
– Как странно: на небе ни облачка, а моросит дождик…. – Подумал про себя Филипп, возвращаясь по тропинке домой.
Так прошёл этот день.
Вторник. Самый обычный вторник. Будничный рабочий день. Кто ж спорит…. Филипп сидел в офисе, читая газету, пока секретарша обзванивала клиентов. Штат сотрудников был предельно минимален: один хозяин, ноль заместителей, один секретарь, один курьер, один охранник. Дома примерно то же самое – один хозяин, один охранник и одна домработница, она же секретарь фирмы, совмещающая в особняке обязанности домоправительницы, кухарки, уборщицы и садовницы, являясь, так скажем, тётей с комплексным набором услуг.
Филипп уже дочитывал страницу, не обращая внимания, что читает вверх ногами, как вдруг в офис зашла Фрейя. Положив документы ему на стол, она села туда сама, и кокетливо уставилась на босса.
– Готовы? Сейчас подпишу…
– Я тоже.
– Простите?.. Что – вы тоже?
– Я тоже готова…
Филипп долго смотрел непонимающим взглядом на секретаршу, пока она не начала его раздевать.
– А-а-а.… Ну, и ладно. – Махнул он рукой на все её действия, но потом передумал.
– Мне это не интересно. Я хочу домой. – Сказал Филипп и вышел из офиса.
глава Третья, повествующая о трёх дневных феях и о трёх ночных ведьмах
Филипп, несмотря на своё богатство, был крайне одинок и несчастен. У него совсем не было друзей, которым бы он мог довериться, не было жены и детей, не было родственников и родителей.… Очень, очень страшно быть по жизни в одиночестве. Так можно и коньки отбросить, либо помешаться. Возможно, эти все обстоятельства тоже оставили свой негативный отпечаток на душевном его здоровье.
Наверное, единственным утешением был один-единственный факт. Филипп очень любил по выходным ходить в гости к трём прекрасным девочкам, живущим неподалёку. Девчушки были, как и Филипп, круглыми сиротами. Звали их Кати, Вики и Люси, более официально – Катрина, Виктория и Люсия Альберт. Кати была самой старшей, ей было двенадцать лет. Люси была чуть младше – ей было около одиннадцати. Самой младшей была Вики – ей едва исполнилось десять лет. Кати не была внешне похожа на своих сестёр, Вики и Люси же были как две капли воды. Хотя, повзрослев, сёстры были все уже одним личиком – все трое по фэйсу копии одной – старшей, Кати. Кати и одевалась по-своему – с головы до ног джинсовый костюм, и по характеру самая вредная, что, однако же, не мешало всем троим прекрасно ладить друг с другом и быть ангельски милыми. Все члены пресвятой троицы были очень красивы. Несмотря на некую свободолюбивость и вредность Кати, всех отличал юмор, задоринка и светлый ум. Все трое придерживались примерно одинакового имиджа – сильно отращенное каре до локтей, иногда собираемое в смешной и забавный русый хвостик, а иногда их прекрасные волосы убирались со лба ободком. Люси и Вики носили полупрозрачные серые сарафанчики, но эффектнее всего они все втроём смотрелись в блузках и тёмно-фиолетовых либо тёмно-бордовых макси-юбках до пола. Это выглядело просто обалденно, шикарно и сногсшибающе, делая девочек прекрасными маленькими феями.
Девчонки жили в строении, сильно смахивающем на жильё Бильбо Бэггинса из «Властелина колец» – неприметное сооружение с круглой дверцей. Всё это ещё больше придавало девочкам фантастичность и обливало мистикой.
Несмотря на гражданство княжества Андорры, Филипп был чистокровным британцем с лондонским акцентом. Сёстры Альберт же были истинными немками а ля Дюссельдорф.
Вот и подошло очередное воскресенье. Не сказать, что Филипп обожал шляться по гостям, но эти девочки – святое, и он очень к ним привязался. Они видели в нём брата, отца, друга; он – отдушину для общения и подарков. И вот, минут через пятнадцать он был уже у их дома, а ещё через некоторое время – и на кухне.
Дверь открыла Вики. Увидев Филиппа, она обрадовалась и поманила его внутрь. – Входи. – Её веснушки улыбались вместе с ней.
Не успел Филипп войти, как Вики умчалась на кухню, Люси отложила веник в сторону, довольно улыбаясь, а Кати начала прыгать на шею, кусаться, драться и царапаться.
– Приветствую. – Вымолвил Филипп, разуваясь.
– Проходи быстрее. Мы вот только уборку завершили.
– Кати, как всегда, в своём репертуаре. Вредина! – Пошутил Филипп.
Та показала ему язык. В ответ на его неодобрительное покачивание головой Кати сделала вид, что сейчас замахнётся сковородкой. Тот рассмеялся и начал игриво уворачиваться. Кати совершила движение, как если бы она, будучи хищницей-пантерой, перекусила кому-то горло. А выглядело всё так, как-будто бы она прокусила челюстями воздух и сомкнула их.
– Ну, всё, хватит уже! – Разозлилась Люси. – Как дети малые. Идёмте кушать.
Уже на кухне они понемногу разговорились.
– Кофе, какой будешь, Фил? – Спросила Вики. – Смотри: есть обычный чёрный, есть бразильский, есть индийский, крупно гранулированный, молотый, есть три в одном, есть три в одном «ирландский крем», могу предложить растворимый с лесными орехами. Могу сварить настоящий. Тебе эспрессо или капучино?
– Подавайте и с тем, и с другим. Шутка. С твоих рук – всё, что угодно.
– Да я серьёзно, Фил! И так уже не знаем, что приготовить…
– Так ведь и я серьёзно. Как – не знаете? Как же ваша здоровенная книга рецептов?
– Это которая?
– Ой.… Ну, я не знаю. Которая пять килограмм весит.… Или у вас их несколько???
– Да ну тебя! – Сёстры озадаченно покраснели.
– Как дела-то ваши?
– Да, как и всегда. – Девочки вдруг погрустнели. – А у тебя как?
– Так же.
– Всё булочки да пиво? Хмель да мука? – Заулыбались те.
– Ага. Работа – дом – работа. А вы? Всё промышляете? Готово там ваше колдовское зелье? Много крыс потравили?
– В следующий раз ничего не скажем! А то клеймишь нас потом феями да ведьмами!
– Да бог с вами. Я ведь это так.
Филипп просидел с ними целый день, болтая, играя, рассказывая, слушая. Сёстры показывали, как они красиво плетут и вышивают, как готовят и вяжут, как поливают цветы и заботятся от домашних животных. Вместе они вслух читали Диккенса, Твена, Уэллса, Бичер-Стоу и прочую интересную классику. Сыграли несколько партий настольного тенниса, постояли на балконе, поиграли в прятки. Кати сыграла на рояле Шуберта. Люси и Вики сыграли на флейтах из слоновой кости «Ночь тиха, ночь светла» и ещё несколько удивительных песенок католического Рождества.
Затем Вики ушла в душ, пока остальные приводили комнату в порядок после банального беспорядка.
– Блин, ну чего так долго-то? – Расстроилась Люси.
– Идёт, идёт.
– Ого! Супер! Показательное шествие…. Камеру, камеру…. Кати, снимай, не стой.
– Найти не могу.
– Под кроватью посмотри.
– Ну да, вся в пыли. Прекрасно! Среди махровых попугаев и недоеденного печенья. Ещё, поди, и батареек нет.
– А куда ж они делись?
– Без понятия. Я не тратила, это всё Вика!
– Щаз! Не цепляй на меня паровозик!
– Отряхнись! Фу, крошки…. Свинья.
– Свинюшка. Пятачок!
– Сама такая!
– От той и слышу!
– А-ай, оставь в покое мои волосы! Придётся тоже их мыть!
– Сегодня Викина очередь!
– Да и туф! Тогда поправь сзади, что ли.… Выбились.
– Эй, ну всё! Вики идёт.
Все притихли.
В комнату вошла Вики, демонстрируя типичный после банный имидж девушки: вертикально намотанный на волосы тюрбан из полотенец, халат и шлёпки.
– Вау! – Все выпали.
– Что за шум, а меня нет? – Удивилась Вики, разматывая полотенце, суша волосы и расчёсывая их.
– Обалдеть! – Произнёс Филипп, завороженно пялясь на неё.
– Не поняла?.. – Переспросила та.
– Обожаю. Обожаю, когда вот так. Выглядишь потрясающе. Нравится мне, когда они часто принимают душ и одеваются именно вот так. А ещё от них так вкусно и приятно пахнет, что аж вообще, блин…. – Проговорил Филипп так, как бы ни обращаясь напрямую к девочкам, а как бы немного про себя, типа «мысли вслух».
На это сёстры только рассмеялись и похлопали его по плечу.
Вдруг раздался звон часов. Они пробили двенадцать. Ночи. Кати помрачнела и дала остальным девочкам жест. Те побледнели.
– Что-то не так? – Перепугался Филипп.
– Тебе лучше уйти, Фил…. – Выговорила Кати, косясь на часы, и избегая взгляда.
– Да бог с тобой, я уйду. Но мы столько знакомы.… Разве я способен причинить вам зло? – Филиппа жёстко обидели.
– Мы. Мы можем причинить зло. – Прошептала Вики на немецком, опустив голову. А минутой спустя Кати повторила это вслух на понятном уже для всех языке.
– Ничего не понимаю.
– И не нужно. Придёт время – узнаешь. Не сейчас. И надеюсь, чтобы не узнал. И забудь этот разговор. Мы по-прежнему милые добрые феи…. – Сказала Люси. – Днём. – Последнее слово она прошипела, как змея.
Филипп растерянно собрал вещи и ушёл. Но недалеко.
Он был знаком с сёстрами Альберт примерно семь лет – большую часть половину их сознательной жизни и четверть своей бессознательной. За всё это время между ними были сугубо дружеские отношения, но даже Филипп, при всей своей беспомощности, иногда замечал, что с девочками творится что-то не то. В этот раз он решил проследить за ними.
Вначале он убедился, что посёлок дрыхнет, как не знаю, кто. Затем он припал к окну и стал ждать. Вскоре его обуял ужас, а лысеющая макушка его головы покрылась испариной.
Сёстры стояли у зеркала-трюмо. Постояв так минут десять, смотрясь в себя и не шелохнувшись, они вдруг начали какие-то странные движения. Сначала они начали обниматься, затем начертили мелом круг и сели туда, так же, обнявшись. Затем накинули на себя какие-то странные балахоны Средневековья, встали из окружности, стёрли её, почему-то оглядываясь по сторонам, и начали приплясывать и пританцовывать, волнообразно взмахивая руками и делая на лице ужасные гримасы, склоняя головы то влево, то вправо. Внезапно их волосы распустились сами по себе, стали растрёпанными, волнистыми и грязными, даже у Вики, недавно принявшей душ. Потом троица стала завывать чёрт знает что. У Филиппа пошли мурашки по коже и душа ушла в пятки. Да, он немного больной, но ему тридцать. Разве можно испугаться? Или ему опять всё мерещится, как всегда? О, господи. Филипп перекрестился.
На сей раз увиденное Филиппом было реальностью – феи стали ведьмами. Добро превратилось во зло. На его глазах.
Девочки зашли в другую комнату. Филипп припал к другому окну. Он не знал этого помещения. Его туда ни разу не водили. Да и архитектор здания вряд планировал это. То был какой-то чулан, полный вони и крови…
Девочки зашли туда, придвинули к себе какой-то казан, полный кипящей зелёной жидкости, от которой шёл сиреневый туман, и начали размешивать его. Сначала по очереди, затем – вместе. Кати подошла к висевшей на стене летучей мыши, прикованной цепями.
– Это тебе за родителей, Джонни! – Вымолвила она и воткнула спицу в несчастное животное. Раздались гул и детский плач. Плач сестёр. Горький, надрывный.
– За что нам это всё? Пожалейте нас! Нам приходится промышлять этим. Это ужасно. Хуже всего на свете. Кто бы снял с нас это заклятие…. Проклятье! – Кати обернулась. Теперь Филипп мог рассмотреть их лица. Сейчас они напоминали рожи ведьм, которым по восемьсот лет – старые, измождённые, но полные злобы и ненависти. Их глаза горели. Затем Вики начала дудеть в длиннющую чёрную свирель, а Люси в это время вынула пакетик с приправой, и начала высыпать оттуда содержимое в казан с колдовским зельем. К изумлению Филиппа, оттуда не посыпались дохлые тараканы. Но и стандартной приправы для еды в виде сушёных овощей также не последовало. Содержимое пакетика, падая в котёл, превращалось в слова и фразы белого цвета. Филипп ошеломлённо продрал глаза, не успевая прочитывать словосочетания, бредово гласившие «Ик бен Хаардиф», «за всё тебя ненавидим», «Шэннон, Шэннон! Открой, отвори нам ту красивую серебристую дверь, что так манит нас», «И в чаще лесной не утаится беглец; о ты, тот, что сотворил это, да будь проклят трижды в полночь», «И да свершится сие, сия кара небесная в воплощении преисподней тьмы», «Мы – девы без лиц», «Уныние не утратило сил, но мы утратились сил», «Погром, святой погром, приходи», «пойдём туда, сделаем это, как велит обычай», «Чуем, знойно будет: пахнет дичь, от зари до зари кровавая кровь», «Вздохни, Хель – мы пришли, и мы – твои», «о, ты, о сумрак, преходящий во тьму, вступающий во власть, ступающий по пятам, нагоняющий, останавливающий и уничтожающий, будь свят, преклоняемся тебе»…. Дальше шёл нечленораздельный поток очередного бреда. Филипп был еле живой.
– Так, ну достаточно на сегодня. Напиток всё равно не готов. Двенадцать суток пусть настаивается. За работу! – Пробормотала Кати.
Филипп пережил очередное переодевание – ведьмочки вновь стали девочками, но хотя теперь их наряд больше соответствовал реальности, он не шёл им. Вернее, шёл, очень даже может быть, но для Филиппа это стало полнейшей неожиданностью – сёстры напялили на себя драные старые джинсы, грязные топы и белые кроссовки, вооружились бейсбольными битами и вышли на улицу.
Филипп резко отпрянул от окон и примёрз к стенке дома, еле дыша. Слава богу, сёстры свернули в другую сторону. Филипп отдышался, вытирая холодный пот со лба.
Девочки направились к ближайшему магазину, разбили стёкла и витрины, грабя всё подряд. Никто из жителей даже не проснулся на такой довольно громкий шум. Пострадала лишь глухонемая собака, которая возомнила себя секьюрити, но тут же была избита битами.
Забрав еду с витрин и рефрижератора, фасуя по карманам и пакетам, девочки завершали свой ночной рейд. Филипп не верил своим глазам…
Филипп так и не заснул, несмотря на то, что пересчитал всех слонов в мире. После увиденного он дождался, пока сёстры уйдут домой, и ретировался с места их преступления. Но сегодня он решил обязательно поговорить с ними.
– Что, опять собрался к своим феям? – Ворчала Фрейя. – Ты уже помешался на них! Сегодня же понедельник!
– Не вмешивайтесь…. – Филипп поправил галстук, состоявший из двух сшитых других галстуков – зелёного в белый горошек и малинового в чёрную полоску. – Всё, не торчат волосы? Рукава приглажены? – Спрашивал Филипп, торопливо надевая туфли. Короткие, до локтя рукава его бежевой рубашки были выглажены вусмерть.
– Да-да-да. – Ответили ему.
– Вот и отлично. – С этими словами он направился к выходу, а спустя полчаса уже стучал к преступницам.
– А кто там? Фил??? – Ему, как ни в чём не бывало, открыли.
Не успели девочки впустить гостя, как после минутного молчания и взгляда в упор на них обрушился град упрёков и ругани.
– Да подожди.… Да выслушай…. – Недоумённо восклицали сёстры.
– Я приложил все усилия, чтобы вчерашнее не просочилось в местную газету, а магазин в срочном порядке отреставрировали и возместили ущерб. Понять не могу, что происходит.
– Хорошо. – Вымолвила Вики, побледнев.
– Идём. – Кати схватила его за руку и потащила в комнату.
Далее девчонки выложили ему всю правду.
– Вот так. Днём – феи, ночью – ведьмы. Твои догадки были правильны. Это всё родовое заклятие – родители погибли в автокатастрофе, а мы…. Ну, а как ты хотел? На что бы мы жили, если бы не грабили? К тому же ночью мы не стопроцентно владеем собой. Как будто насильно кто-то толкает. И так – всегда. Мы бессильны остановить это безумие, к сожалению. Нас проклял родной человек, тётя, завидовавшая честности и благополучию нашей семьи. Нам было по полгодика, грубо говоря; эта тварь дала нам азы в жизни и научила делать всё, что мы сейчас умеем – и плохое, и хорошее.…В пять лет она нас бросила на произвол судьбы, даже не сняв проклятье, не пожалев. Какое чёрствое сердце! Затем появился ты. Единственное утешение в нашей жизни.
– Оно и видно…
– Вот зря ты так. Знаешь, Вики, придя с нами обратно после того, сказала нам примерно следующее: «Сестрёнки, правда, какая бы она не была, есть правда. Как бы нам рассказать всё Филу, но поймёт ли он…. Я боюсь потерять единственного друга!»
– Уже потеряли. Все трое. Будь проклят тот день, когда я обрёл, как я думал, своих настоящих друзей. Которые не смеялись над моей болезнью, и принимали меня таким, какой я есть. Я отдавал всю теплоту и любовь, и вот – ваша благодарность? Все думают, что я амёба, что у меня нет чувств, но просто я не всем открываюсь, даже Фрейе. Да, она говорит, что любит меня, а затем вместе с моим водителем смеются надо мной и ждут, когда же я закрою глазки, и они приберут к рукам мой бизнес. Если я молчу, это не говорит о том, что я ничего не знаю. Они уверены, что я настолько болен, что вообще ничего не соображаю. Принимают за шизофреника и крутят чёрные делишки у меня за спиной. Я всё знаю, но не показываю вида. Всему своё время.… Пока буду по-прежнему играть роль душевнобольного. Пока…. Но придёт время, и.… А вы.… Очень жаль.
Все четверо зарыдали, обнявшись и держась за руки.
– Твои дальнейшие действия?.. – Обеспокоенно и обречённо произнесла Люси.
– Вот именно: действия, а не слова. Время покажет. Но отныне мы больше не увидимся. Прощайте. Так будет лучше для всех. Вам я обустрою будущее, вне этой страны, это меньшее, чем я могу помочь друзьям. А сам ещё больше замкнусь в себе…. – С этими словами он ещё раз приобнял девчонок и, рыдая, пошёл домой.
Странное дело: после той ночи заклятье перестало действовать. Сёстры думали-гадали, но так и не узнали, что их тётя умерла. А умирая, отреклась от зла, сняла с племянниц проклятье и попросила у бога счастье для них и чистилище для себя. Полностью раскаялась в содеянном. Все бы люди так поступали…. Лучше поздно, чем никогда…
А через некоторое время сёстры Альберт уехали навсегда в Великобританию, где их покрестили в католической церкви, и где они впоследствии получили прекрасное среднее, а затем и высшее, образование. Кати стала профессиональным фотографом, Люси – дизайнером, а Вики – менеджером. Все трое стали прекрасными людьми, матерями и жёнами, и больше никогда не вспоминали об ужасах детства, лишь иногда скучая по Филиппу.
– Как приятно. Хоть кому-то я нужен…. – Улыбался Филипп, дочитывая очередное письмо от трёх прекрасных фей…
глава Четвёртая, где вы узнаёте немного о чёрной магии; ну, или что-то похожее на это
Однажды Филипп решил съездить в столицу, город Ла Вэлья, чтобы немного развеяться. Обычно он предпочитал ходить пешком, но сегодня захотел прокатиться в общественном транспорте.
Не успел он подойти на остановку, как тут же подъехал интересующий его автобус. Маршрут был кольцевой, но Филипп не торопился. Заплатив за проезд, он не сел на сиденье, а остался стоять у окна, держась за поручни. Это была его отличительная особенность – где бы и на чём бы ни ехал Филипп, он непременно смотрел в окно, наблюдая за дорогой, ландшафтом и вообще за всем тем, что было за окном. Таким образом, он благополучно проехал две или три остановки. Вдруг в автобус вместе с остальными пассажирами зашёл странный молодой человек лет двадцати двух, одетый в серый плащ, сапоги и шляпу, закрывающую пол-лица. А если учесть, что другая половина лица была прикрыта воротом плаща, то можно заметить, что лицо парни нереально было рассмотреть. Так одевался Человек-невидимка Герберта Уэллса, но на дворе стоял двадцать первый, а не девятнадцатый век, это, во-первых; во-вторых, парень хранил убийственное молчание и платить за проезд не собирался; ну и в-третьих, вид у него был самый ненадёжный, неприветливый и мрачный.
К странному «зайцу» подошёл кондуктор и потребовал билет. На это парень даже не шелохнулся, и, следуя примеру Филиппа, тоже пялился в окно. Что касается самого Филиппа, тому было всё равно, что происходит за пределами его подсознательного «я».
Кондуктор, будучи человеком гуманным, подумал, что, может быть, парень просто не расслышал его, и повторил вопрос. Ответчик оторвался от созерцания окна и смерил спрашивающего презрительным взглядом. А через секунду вернулся к своему предыдущему занятию.
Тогда кондуктор не на шутку разозлился, тронул того за руку и в довольно жёсткой форме приказал предъявить то, что нужно, либо, если этого нет, оплатить проезд, либо выплатить штраф, либо он сейчас вызовет полицию. Парень развернулся и рассмеялся тому в лицо. Затем он высунул руку из кармана плаща, и направил её в сторону кондуктора. Он остановил её движение в двадцати сантиметрах от того и выпрямил её. Затем последовал весьма странный жест. Кисть руки в воздухе начала медленно сжиматься в кулак. Очень медленно. И пока она сжималась, все обратили внимание на кондуктора, который покраснел, как рак, и, задыхаясь, схватился за горло, хрипя и кашляя. Со стороны это смотрелось так, как-будто парень душит в воздухе невидимое пространство, а в итоге душили кондуктора. Спустя минуту парень перестал душить человека и засунул руку обратно. Кондуктор начал откашливаться. Он даже не мог произнести ни слова. Все замерли в ужасе, молча наблюдая за происходящим.
– Какие же вы, люди, всё-таки слабые…. Я душил не тебя, а твою ауру, придурок. Я мог бы убить тебя, если бы захотел! Но сейчас у Меня нет на тебя времени. Очень спешу. Не люблю, когда отвлекают и мешают…. В следующий раз могло быть хуже. Не попадайся Мне на глаза, иначе точно придушу. Это касается всех.
Филипп слышал весь разговор и решил вмешаться, хотя это было не в его духе.
– Убей меня. – Попросил он новоявленного сатаниста. – Я всё равно жить не хочу. От меня всё равно никакого толку. Обществу я не приношу пользы. Я не делаю зла, но и добра – тоже.… Всё равно никому не нужен, никто не любит. Забери меня туда, пожалуйста. Иначе моё одиночество само меня погубит. Больного душой и телом несчастного человека.
Парень испуганно вытаращился на него. Куда, интересно, подевалось его самообладание…
– Дурак, что ли? – Бросил он, и сошёл на ближайшей остановке, всё оглядываясь и косясь на Филиппа, крутя указательным пальцем у виска.
Автобус застыл в немом непонимании.
– Чего вытаращились? – Неожиданно громко, чётко и внятно выкрикнул он пассажирам. – Радуйтесь, что избавил вас от террориста! Могло бы быть и хуже…
День был сорван. Поездка – тем более. Филипп пешком возвращался домой, с негодованием ворча про себя: «Тоже мне. Нашёлся. Выискался. Сатанист несчастный. Знаю я таких.… Да только одеваются иначе – все в чёрной коже, крашеные, в цепях, не стригутся и не бреются, слушают Вагнера и метал, смотрят хоррор-синема и гадят на могилах. Этот же – кадр какой-то. Странный. Но кое-что умеет. Хм…. Душить в воздухе, не прикасаясь напрямую к шее жертвы, в то время как та синеет и сдыхает. М-да…».
Филипп был крайне зол, что было нетипично для него, ибо он был крайне неэмоционален, ака амёба. Да, он был зол. То ли на то, что его сегодня не убили, то ли из-за того, что не провёл день, как запланировал – не прогулялся по городу.
глава Пятая, в ней обсуждается одна злополучная ягода
Бизнес же приносил Филиппу весьма недурный заработок. И сейчас он с удовлетворением наблюдал за работой своих наёмников, толкущих в ступах муку всех известных на сегодня сортов, и смешивающих солод и хмель.
– Булочки! Терамису! Пахлава! Баварское! Мм…. – С восхищением и одобрением восклицал Филипп. – Значит, стоит.… Не зря. Главное, чтобы людям нравилось, остальное – неважно.
Зайдя домой, он отряхнулся от муки, и задумался.
«Химия, одна химия кругом, куда не кинься. В продуктах, в вещах, в средствах.… В чай добавляем С12Н22О11, в пищу NaCl, в горе и радость – С2Н5ОН, и так далее, и тому подобное. Хлеб отбеливают диоксидом хлора, морозильные камеры испускают в среду фреоны. Вода содержит тяжёлые ионы магния и кальция, и это нам приходится поглощать в себя. Интересно, как давно всё это началось и есть ли в современном мире чистая пища? Ну, надо же, а…», размышлял он.
Внезапно его внимание привлёк какой-то шум на кухне, и он нехотя поплёлся туда, массируя разболевшуюся поясницу.
Войдя, он увидел Фрейю и охранника, оживлённо о чём-то спорящих.
– Почему не работе? – Рассердился он.
– Да мы.… Да это.… Да вот так.… Да спорим тут, присоединяйся.
– А что такое?
– К единому мнению прийти не можем. Лесли не может вспомнить, какую именно вкусную ягоду он ел в детстве, а я не могу догадаться, про какую ягоду идёт речь.
– Так, давайте вы это без меня. А я немного устал, посижу рядом в кресле и послушаю.
– Ну, так вот…. Она росла на дереве. Такое дерево, невысокое, тонкий ствол, напоминает сосну.
– Вообще-то все ягоды – кустарники!
– Ну, не знаю, эта – древесная.
– Да быть того не может!
– Да Я тебе говорю!
– Опиши ещё раз.
– Мякоти мало, тонкая, много косточек, очень вязкая на вкус.
– Шиповник?
– Да нет же! Оранжевая. И не как сплошная гладкая, а как малина, зернистая.
– Не знаю тогда.
– Блин.
– Брусника?
– Нет.
– Морошка?
– Эта на болотах растёт. Нет.
– Клюква?
– Нет!
– Брюква?
– А разве это ягода?
– Ц.… Облепиха?
– О, точно нет. Хоть и оранжевая, но этой вкус помню прекрасно. Всё потом оранжевое…
– Что же тогда?! Клубника, земляника, малина, калина, паслён, бузина, виноград, смородина, слива, персик, абрикос…
– О-о, что-то ты не в ту степь погнала.
– Не знаю тогда! Проклятье.
– Думай-думай. Вспоминай.
– Голубика, черника, ежевика…
– Они синие! Да её и ягодой-то не назовёшь – больше косточек. Говорю же.
– Вишня, черешня, волчьи ягоды, крыжовник…
– Да ты уже, по-моему, все ягоды мира перечислила!
– Прям.
– Не прям, а криво.
– Ну и чёрт с ней, с этой ягодой!
– Ладно…
– Смотри, этот дементик уснул, кажется.
– Да неужели? Выпил, значит, снотворное.
– Он ничего не пил ещё. И не беда – всё равно скоро сдохнет, надеюсь. Слабоумные вроде долго не живут. Сдыхаемся, наконец. А то, прибирать ещё за ним. Фу…
Внезапно Филипп резко выпрямился в кресле, встал, отвесил обеим пощёчины и выгнал взашей, заявив, что в их услугах он больше не нуждается, и они уволены.
Двое аферистов были не намного умнее его, больше болтали, чем делали, и, побоявшись возмездия, ушли, ничего не натворив, боясь полиции, ибо вскоре выяснилось, что они уже были судимы за похожее мошенничество.
Отныне Филипп стал одиноким до крайности. Выбор он сделал – лучше быть совсем одиноким, чем жить под крышей с людьми, которые вечно обманывают его и смеются над ним. Это было выше его сил.
«Рябина. Речь шла о рябине. Я болен крайне сильно, но не настолько, как хотелось б людям…».
глава Шестая, описывающая поход Филиппа в один тёмный и страшный подвал
Как-то раз Филипп задумал пойти в такое место, где было бы очень страшно. И такое место он знал. Он просто где-то слышал, что есть такое понятие, как «подобное – подобным», и если тебя, т.е. Филиппа, мучает всякая хрень по ночам, да и не только по ночам, то нужно окунуться в это всё самому, и днём, чтобы привыкнуть и перебороть-таки, наконец, свой чёртов страх и пожизненную боязнь. Он решил так и сделать. Знал он одно такое место…
Выходя из дома, он услышал разговор двух своих рабочих, идущих на обед.
– Вот и я говорю…
– Ну.
– А помню я, был у нас один странный малый. Ну, пришёл в коллектив знакомиться. Я ему говорю: «Тебя как зовут, засранец?», а он мне в ответ: «Марс» Я ему: «Что – Марс?», а он мне: «Звать меня так…» Ну, я ему и говорю: «Ну, если ты – Марс, то я – Юпитер! И где ж твоя Венера?!» Посмеялись, короче.
– Ах-ха-ха-ах, м-да. Да вот, тоже случай был. У нас одного прораба «Майонез» звали.
– ??? Как – так? Да ну?!
– Ну, вот так. Он ирландец, у них же «о» префикс, типа «сын того-то…» Mie O’ Neaz, типа «Май, сын Нэза»
Филипп посмеялся про себя и засеменил дальше.
«Глупые люди.… Нет, ну насколько я вроде как презренный, но эти олухи вообще.… За что плачу им, спрашивается? В Ирландии вообще таких имён нет, слово заимствовано из соуса на Мальорке!»
Филиппу до того стало смешно, до тошнотиков, что он развернулся обратно. А придя домой, улёгся спать, решив пойти в то место ночью.
Вышел Филипп часов в десять вечера, взяв с собой фонарь, одежду потеплее и немного еды.
Дорога. Семь километров. Семь километров пешком. Филипп подошёл к какой-то заброшенной двухэтажной усадьбе, минут двадцать переминался с ноги на ногу, ища в себе уверенность, и, наконец, перелез через забор.
Тьма была ещё не совсем тьмой. Небо было тёмно-синего цвета. Солнце зашло ещё час назад.
Филипп стал продираться сквозь заросли кустарников, за которыми никто не следил, не охранял и ни одна добрая душа не удосужилась подстричь их или обрезать, а то это всё напоминало то ли ведьмино угодье, то ли тропический лес.
Филипп, наконец, подошёл к двери подвала здания. Кругом была сырость. На стенах была полустёртая облицовочная багровая краска, потрескавшаяся от старости и морозов. Дверь была слегка приоткрыта, и выкрашена точно также, как и здание. Филипп с минуту думал, затем глубоко вздохнул, включил фонарь, отправил себе в рот пару крекеров, запил это дело колой, и распахнул злосчастную дверь.
Филипп как будто опрокинулся в чёрную дыру, да-да, в ту самую, что из курса физики. Его обдало сыростью, холодом и ветхостью. Он съёжился, кутаясь в плащ.
«Один и тот же сон. Проклятье! Сколько можно меня преследовать? Один и тот же сон на протяжении всей моей жизни. Выучил уже…. Даже если не каждый день, всё равно раз в четверть года испортит жизнь и настроение. Или дежа вю, или подсознание, или бред, или мерещится, кажется мне, или что это – я не знаю. Сейчас я попробую инсценировать его. Всё, что мне снится, именно в этом чёртовом подвале, я реализую, воссоздам. Хватит уже надо мной издеваться. Сколько можно? Неужели так будет всю жизнь, до конца моих дней? Прокралось же в сознание, и не уходит, тварь. Как-будто кто-то гонит меня сюда, за руку.… Нет, не за руку! В спину, но еле заметно. Заметно лишь таким образом, что мозг это воспринимает, как побуждение к действию идти сюда, не более. Никакого физического контакта. Итак…. Или может быть, потому что в детском саду, когда был, мы все, не зная правды, придумали от головы байки про этот подвал, пугали им друг друга, а у меня это на всю жизнь и отпечаталось…. Правда, страшно, честно, ей-Богу, Господи…».
Филипп спускался всё ниже. Было темно. Из жизни – только насекомые да крысы. И то – ладно. Хотя.… Посмотрим…
На лестничной площадке Филипп затаился и прислушался. Гробовая тишина. Темно, как в заднице у негра. Он начал осторожно спускаться дальше. Внезапно ему почудилось, что лестничная клетка изменила своё положение, даже вообще видоизменилась. Потолок поменялся с полом местами, и вместо двух этажей и подвала, откуда ни возьмись, появились винтовая лестница и шесть этажей. Филипп запрокинул голову, но слишком резко – закружилась голова…. Неожиданно он провалился в памяти, и вот – ему три года, он в детском саду, стоит у шкафа, но как-то неестественно набок. В шкафу стоят стаканы то ли с сахаром, то ли с чем-то ещё, и полные. Олицетворяющие жизнь.… У другой стены сидят на скамейке дети, его однокашники, но все какие-то немые. На их лицах застыл ужас. А вот и нянечка…. Он потянулся к одному из стаканчиков.
– А этот можно, няня?
– Нет, ты что, разобьёшь.… У тебя и так голова кружится! А ну-ка пойдём сюда…
Но Филипп-малыш потерял сознание и упал в обморок.
Пустая комната шестого этажа. Горит свет. Но тут лампочка тухнет.… Стало почему-то больно. Как будто взяли кровь с пальца, а ведь для него это нож в сердце.… Ну да, теперь ведь это не игральная, годы идут, отныне это кабинет стоматолога. Автоматически заныла челюсть. Детские страхи… и почему шестой этаж? Или четвёртый…. Здание ведь двухэтажное!
Сон. Простой детский сон после вкусного обеда. Грохот. Упала железобетонная плита с потолка. Промазала. Все живы. Дети на удивление, проснувшись, даже не закричали и не заплакали. Видимо, шок.
Да прекратится это всё или нет?
Филипп-взрослый ощетинился, как пёс, и пошёл дальше, вглубь. На наполовину разодранную в своё время детьми, и им-проказником, в том числе, стекловату канализационных труб он уже вдоволь насмотрелся. Странное дело, он её тогда даже ел. А потом больница – дырочка в кишечнике.… Надо идти дальше. Как в тумане обходил Филипп все коридоры, комнаты и потайные ходы, пересекая некоторые по нескольку раз подряд, но каждый раз с другой стороны. Какой-то гул. Уши. Болят уши. Но гул завершился так же странно, как и начался.
Шаги изменились на галоп. Интересно знать, от кого и куда беготня? Его укачало, и он рухнул, больно задев плечом ребро стены. Ноги подкосились, в висках стучало. Шорох. Упал шкаф. Филипп испуганно вскрикнул и вновь побежал, подальше от шума.
«Какого дьявола ему не стоится? Как угораздило упасть? Или кто-то толкнул? Да кто мог, я ведь тут один. Или не один?».
Другое помещение. Запах спиленной древесины. Напильник, рубанок. Ай, чёртова аллергия – ужасно защекотало в носу. Пыль…. Филипп заметил на окне осу, поймал её, снял сапог, кинул туда осу, надел обувь снова и убежал снова невесть куда.
Кухня. Да – тут была кухня. Вроде. На полу валяется голова коровы, но какая-то неестественная, мутировавшая. Филипп побледнел, издал стон, а его глаза чуть не выпали из глазниц от ужаса.
Так он шарил по всему зданию почти до рассвета, маясь, как неприкаянный. Охая, ахая и ухая, как старый хрыч, который уже одной ногой в могиле, и по которому плачет гроб на колёсиках. Стеная, как мокрая тряпка. Под ногами море, но тряпку выжать некому.
Устав, Филипп сел на стул, но он был сломанный. От досады он тогда сел на ледяной плиточный пол, и заплакал. Но тут он вновь провалился чёрт знает, куда…
Шесть часов утра. Врёшь – пять! Холодильник. От него лунная тень. Странно – людей нет, но рядом на стене преспокойно разговаривают двое джентльменов девятнадцатого века, усиленно и ожесточённо что-то обсуждая.
Другая комната. Это же его спальня! Но то ведь дома, а он здесь. Как – так? Люстра. На ней висят грозди зелёного винограда. Грозди всё ниже и ниже.… Душат его. Отстань!
Паркет, сломанный через одно бревно. Оттуда хотят выпрыгнуть какие-то демонические твари.
Телевизор. Странно: всегда был чёрно-белый, а тут – цветной… Мультики, мультики… Филиппа скрючило от боли в животе.
Противная красная таблетка. А горькая-то какая! Зато мама сказала, никаких глистов. Дай бог, дай бог…
У Филиппа вконец поехала крыша от этих провалов в памяти и воспоминаний детства, связанных с тем местом, где он сейчас непосредственно находился. Он кое-как нашёл в себе силы, выбрался из подвала, кряхтя и пыхтя, и трусцой поскакал домой. Но до дома было далековато, да и люди, увидев его в такой ранний час, не поймут его. Хотя и так не понимают. Волком смотрят.
Филипп направился к одному знакомому холму, вытащил спальный мешок и расположился здесь на ночлег.
«Ну их нафиг всех! Да чтобы я ещё когда-нибудь.… Ну, хоть крови не было, и на том спасибо…», засыпая, подвёл итоги дня несчастный человек Филипп.
глава Седьмая, рассказывающая о танцах и людях ака милитари
От скуки Филипп решил зайти в местный танцклуб. Вырядился в самое что ни на есть дурацкое одеяние а ля худшая одежда моего деда.
Зайдя внутрь, он начал оценивать картину происходящего, общее представление.
Народу было уйма, все танцевали, визжали, галдели, прыгали, плясали, дурачились – короче, отрывались, как могли. Его приход сначала никто не заметил, но когда он стал протискиваться между танцующими, отчаянно толкаясь, все начали недовольно коситься. Но, поскольку его возрастная категория уже не совсем подходила под определение «молодёжь», на него махнули рукой. Тоже самое было, когда он стал аккуратно обходить столики.
Наконец, подойдя к барной стойке, он поздоровался и заказал лимонад. Бармен окинул его насмешливым взором, смеясь в жилетку при виде его нелепого костюма, и протянул ему бутылку лимонада. Филипп поблагодарил, расплатился, присел за ближайший свободный столик, и сконфуженно вздохнув, открыл бутылку, делая глотки. Здесь он никого не знал, да и его вряд ли бы кто-то узнал, хотя бизнес у Филиппа был прибыльный, да и пиво из его пивоварни тут тоже продавалось. Но он решил не привлекать к себе внимания. Допив, он начал наблюдать за танцующими. Посидев так ещё минут семь, пока ему не поплохело, он исчез.
На следующий день Филипп вырядился примерно так же, как современные подростки, и снова поплёлся на дискотеку, но уже через три минуты убежал оттуда, обсмеянный, униженный.
Возле дома Филипп обнаружил людей в форме хаки, которые стояли тут с резиновыми дубинками и автоматами. Филипп растерялся, но вскоре выяснилось, что на его бывших подопечных, Фрейю и Лесли, заведено уголовное дело. Хах, полиция не знала, что Филипп сам дотюкал о деяниях преступников, и уволил их к чёртовой матери, и была уверена, что они до сих пор тут работают.
Спустя два месяца их поймали и посадили. О дальнейшей их судьбе ничего не известно. А Филипп больше не посещал те места, которые ранее никогда не посещал, решив оставаться самим собой.
глава Последняя, которую вы благополучно дочитаете
Прошло пятнадцать лет. Филипп был уже не молод, но бизнес его процветал. Имидж он так и не сменил, оставаясь всё таким же одиночкой; в общем, ничего нового, за исключением того новшества, что врачи признали его здоровым. Они не нашли в нём никаких отклонений, даже тех, которые он сам описал. Всё прошло. И это – хорошо.
В Андорре устроили какое-то ралли, и Филиппа пригласили туда в качестве зрителя, поскольку его фирма была тут в качестве рекламы, продвинутого бренда. Для него это была большая честь, но он согласился.
На ралли его привёз шофёр. Филипп, наблюдая за спортивными соревнованиями, откровенно скучал, и был крайне рад, когда они завершились.
Затем был некий торжественный обед, и Филипп с радостью поел там все блины.
Позже, он засобирался домой. Но, пока водитель заправлял автомобиль «едой», случилось непредвиденное.
К нему в машину, причём за место у руля, юркнула какая-то девушка, стройная, с длинными прямыми распущенными волосами, в топе и брюках, лет двадцати пяти, наверное. Она тут же обернулась назад, на заднее сиденье, одарила Филиппа белоснежной улыбкой, и заверещала ему что-то самым приветливо-улыбчивым тоном, начав разговор. Она так и сияла.
– Привет! Не узнал? Ох, Фил.… А я сразу узнала! Знаешь, одно дело писать, а другое – видеть вживую. Я так рада! Честно. Давно не видела. Столько лет прошло, а я всё помню, до мельчайших подробностей. – То была младшенькая из сестёр, Виктория Альберт.
– Господи…. Вики, неужели – ты? Обалдеть!!! Как ты? Как твои дела?! – Радости Филиппа не было предела.
– Да всё хорошо! Ты-то как?
Они разговорились. Сами не заметили, как прошло время…. Шофёр обиженно сгорал на солнцепёке. Выяснилось, что сёстры всё так же вместе, работают теми же профессиями, у всех семьи, дети. А приехала сюда она одна, ибо брат её мужа – один из пилотов этого ралли. Вот и за компанию…
– Жаль, что не увидел всех…. – Загрустил Филипп.
– Да ладно тебе. Всё ещё впереди! И я очень рада диагнозу врачей и твоему выздоровлению. Мы всегда с сёстрами знали, что ты вовсе не больной, что это временный нервный срыв, который должен скоро пройти. Рада за тебя! – Вики, смеясь, поцеловала его в щёку. – Ладно, до встречи, без обид, а то меня, наверное, уже ищут. Вот я ж сказала? Так и знала – уже звонки на телефон. Давай, Фил, успехов. – С этими словами Вики ещё раз обняла Фила, в который раз попрощалась и умчалась к своим.
Филипп ещё долго смотрел ей вслед.
– Эх…. – Только и смог вымолвить он.
***
Проходят годы. После смерти Филиппа начинается борьба за наследство между его так называемыми «друзьями» и «врагами». Часть его бывших наёмных людей гибнет под завалами на рудниках – гористая местность, землетрясения, все дела.… Но все земли и весь бизнес Филиппа не получает ни одна из сторон. Ввиду исключения применяется юридическая сила государства под названием «Чёрный закон» (наследство Филиппа ввиду отсутствия завещания и конкретных наследников отходит государству). К тому же земли пригодны для выращивания органической растительности. На самом деле Филипп завещал всё сестрёнкам Альберт, но они отказались, поскольку проживали в другой стране и переезжать не собирались. Но спустя два года ностальгия взяла верх, сёстры выиграли судебный процесс, наняли управляющего для продолжения ведения дел Филиппа, и изредка наведывались в Андорру.
Всё пошло так, как хотел Филипп. И так и должно было быть.
Все люди, все смертные. Все рождаются и все умирают. У каждого своя история. Однажды настала очередь родиться мне – подойдёт и время, когда я умру…