Люба. Любка, Любаша... Младшая моя сестрёнка. Ну, как младшая: нас называли погодками, разница по возрасту была год и семь месяцев. И потому маленькую я Любку почти не помню, сама была такой же. Врезалось в память, когда мама в общежитии-бараке, где мы жили в маленькой комнатке, качала белую деревянную кроватку на полозьях.
Мамочка была совсем молодой, красивой, с богатой косой до пояса. Но запомнила я эту картинку не поэтому. Рядом появился пьяный муж, мой отец, изо всей силы схватился за косу и дёрнул. Мама с табурета рухнула спиной в шкаф, который представлял из себя фанерную конструкцию с ситцевой занавеской вместо дверцы. Упала молча, наверное, чтобы не испугать детей. Заплакала тоже молча: губы искривились, слёзы потекли горькие. И в этой тишине мы с Любкой в два голоса заголосили. Не знаю, почему заплакала она, ей было месяца 3-4, она ничего ещё не понимала. А я - от обиды за мамочку.
И так мне было её жалко, что хотелось папку укусить сильно за руку! Наверное, эта злость из меня просто брызгала, потому что когда мы с ним встретились глазами, он отодвинулся от мамы. Не полез и в кровать, ибо это можно было сделать только убрав меня, а я словно окаменела от внутренней боли, стояла, как забитый в доску гвоздь. Хлопнула дверь, пьяный родитель ушёл. А мама кинулась качать Любу - шевелящийся белый конвертик, занимающий в кроватке узкую полоску посредине.
***
Мы никогда не были дружны, не занимались в одних кружках или секциях. Очень уж были разными - и внешне, и характерами, и устремлениями. Младшая сестра была уравновешенным спокойным ребёнком, очень красивая девочка - круглолицая, с раскосыми зелёными глазами, добрая. Из недостатков внешних ей не повезло только с волосами - жидкие и мягкие они были, у меня - жёсткая копна кучерявая, почти, как у Анжелы Девис.
И талантами её Бог не обидел. Она хорошо рисовала, имела слух и красивый голос. К сожалению, всё это никак не развивалось от природной лености. А я, буйная и упёртая, никакими талантами не награждённая, кроме прыгучести и упёртости, занималась в спортивных секциях, творческих кружках, музыкальной школе. И редко появлялось время на общение с сестрой. Вечером встречались в детской, что-то шебуршились, хихикали и ныряли в перины пуховые от бабушки нашей - спали мы в одной кровати лет до 10.
Отдельная детская обида у меня была - день рождения. У меня в марте, на весенних каникулах, в совершенно обычный день. А у Любы - всегда праздник: 5 декабря раньше праздновали День Конституции, всегда был выходной день! Вот такая она у нас была особенная.
Кто обидит - тот умрёт
Конечно, мне всегда говорили: смотри за Любой, ты - старшая, ты за неё отвечаешь. И когда мы где-то гуляли вместе, меня эта ответственность угнетала. Приходилось мириться с тем, что Люба не любит подвижные игры, быстро ей надоедает моя компания и приходится, не доиграв, идти домой. Но бросить её, отправить домой одну - это точно не про меня. Она родная и единственная сестра, мама говорила, что родней никого не будет, что нам жить с ней вместе всю жизнь.
Однажды, будучи в гостях у бабушки под Хабаровском, когда она ушла в магазин, заперев нас на веранде, Люба нашла лезвие от бритвы и порезала палец. Чтобы она не ревела, я сделала то же самое. Бабушку мы встретили с двумя порезанными пальцами, из которых текла кровь. И ревели не от боли, а от страха наказания.
На улице Торговой, в посёлке Хор, где жила бабуля и родилась наша мама, мы с местными детьми играли в догонялки и прятки. Большая поляна, заросшая травой, отлично скрывала от водящего - присел и тебя не видно! Главное, не заиграться и не натолкнуться на коров, коих штуки три паслось здесь же. Моя Любаша капризничала, не хотела играть со всеми. Компания предлагает её бросить и играть в другом месте. То ли Люба испугалась, то ли поняла, что мнение большинства придётся учитывать, но на прятки-догонялки согласилась. В какой-то момент мы собираемся все вместе и мальчишки обнаруживают, что подол любкиного платья испачкан в коровьей лепёшке. Не заметила, когда и где вляпалась.
- Фу, какая вонючка!
-Коровья какашка!
- А давайте её всю измажем в лепёшках!
Любка стоит одна напротив компании. Испуганная, несчастная, пахнет дерьмом. И смотрит на меня. И все на меня смотрят - пора уже от этой мелкой избавляться и играть дальше! Вот тут я и сказала страшные слова:
- Кто обидит Любку, тот умрёт.
И все поняли. Сразу и навсегда. Компания, конечно, развалилась, без нас играть скучно деревенским. Отвела сестрёнку домой, получила нагоняй от бабушки, что не уследила за малой. Наказанные, мы уселись на ступеньках: изучали мух и муравьёв, плели венок из травы, были очень послушными.
А вечером бабушка испекла нам оладушки с вареньем. И была очень доброй ко мне. Ей соседки рассказали, как я за сестрёнку обещалась всех убить...
Кто старше
Вопрос, вроде бы, риторический - конечно же я. Но вот почему-то незнакомые Любу всегда считали старшей. Она была крупней меня, уравновешенней, никуда не бежала, на месте не подпрыгивала, никого не перебивала и глупых вопросов не задавала. Серьёзная такая девочка, рассудительная. А я - егоза и балаболка, вечная почемучка и очень упрямая задира.
Любе первой сделали настоящую операцию под наркозом. После выходных, которые мы провели на рыбалке с папой. Объелись шикши, а её же никто не моет: просто под ногами собираешь и ешь. В тундре чукотской эта ягода, как сорняк, просто всюду растёт, чёрная, красящая руки, языки, одежду, безвкусная, но для северных детей вполне съедобная.
В балке на второй косе она лежала на нарах и стонала, болел живот. Папа нашёл транспорт и сестру увезли в посёлок. Мама лежала в больнице в это время, сердце лечила. И вот ей в компанию Любу привезли и сразу прооперировали - острый аппендицит. Папа сильно переживал, что не уследил. А как тут уследишь? И ели обе, так что это была судьба...
Мы с папой пришли проведать наших больных. Мама рассказала, что Люба после наркоза покусала её и санитарку, обозвала медсестру дурой и сильно кричала от боли. Её пришлось к кровати привязывать, чтобы шов не разошёлся. Такое поведение больше мне присуще было. Я словно посмотрела на себя со стороны.
Когда мы стали старше, случилась ещё одна нечестная история. У сестры начались месячные в 11 лет. А у меня в 13 ещё не было. Вот как так? Они с мамой о чём-то шушукались, меня не допускали, объяснять ничего не хотели. Такие секретные, такие уже обе с общей тайной. Так что, когда это началось у меня, рассказывала про гигиену мне младшая сестра.
И так во всём, что касалось обычной жизни. Она быстрей меня научилась варить-готовить, пробовала курить, спиртное попробовала раньше. Лифчик надела раньше меня, что меня тоже сильно нервировало. А я отвязывалась по творчеству и спорту, рыла в снегу катакомбы, лазала по стройкам, играла на аккордеоне в музыкалке, испортила зрение читая днём и ночью всё подряд. И с возрастом ещё реже мы пересекались с сестрёнкой - расходились наши дорожки в разные стороны.
Кто курил?
Папа Лёша курил безбожно. Только папиросы "Беломор". А поскольку у нас на Чукотке зимой в магазины ничего не завозят, последним пароходом привозят максимально всё необходимое. Видимо однажды до нового парохода ему курева не хватило, помню как из газет он крутил самокрутки. В последующие годы на зиму папа Лёша закупал сразу большую коробку папирос.
Мне было лет 10, сестре восемь с половиной, когда она сразила наповал меня вопросом:
- А ты умеешь курить? Пробовала?
Ну, да, папа у нас курит постоянно. Тётя Рая, старшая мамина сестра, живущая здесь же, в посёлке, тоже постоянно ходит с папиросой во рту. Но они же взрослые?! И вообще - это зачем? Любка сказала, что это интересно, и она уже умеет курить. Врёт, конечно!
- Хочешь покажу?
- Ну, покажи, - чувствуя, что сейчас похохочем, ответила я.
Сестра ушла в кладовку, принесла оттуда пачку "Беломора". Как-то странно поддела краешек, достала папиросу.
-Папа же увидит, будет ругать!?
И тут я впечатлилась наблюдательности Любы! Она приметила, что папа не открывает пачку полностью, только с одной стороны надрывает, получается отверстие для пары папирос.
- Он их достаёт по очереди и никогда не считает. Я уже брала, не заметил.
Дальше она зажгла спичку, а ведь строго-настрого запрещено дома брать в руки спички! И подкурила папиросу. Папа курил дома, потому никто точно не заподозрит и не унюхает из своих. Сильно удивившись увиденному, я попыталась провести лекцию о вреде курения. В ответ поступило предложение попробовать курнуть. А почему бы и нет? Я взяла папиросу, потянула воздух на себя, в рот попал вонючий дым, который я быстренько выдохнула. Конечно, гадость!
Посмотрев, как Любка упаковала папиросную пачку и засунула её в коробку, я сказала, что курить мне не понравилось. И тему закрыли. А через неделю мы стояли перед папой и объяснялись, кто из нас курит и почему. Запаковала сестра всё хорошо и правильно, но папиросу, которая предназначалась мне, назад она засунула вверх ногами - табаком вверх. На этом и погорела...
Конфеты за бандитизм
Гуляя возле дома на ничем не оборудованной площадке, мы с сестрой разошлись по разным компаниям. Обе уже учились в школе, я в классе в пятом, она- на два младше. Родилась же в декабре и её со своими сверстниками в школу не взяли. Мама очень переживала: так бы учебники переходили от меня к ней, в наше время их родители покупали в книжном магазине. А за 2 года они куда-то терялись, устаревали...
Чукотское лето заканчивалось, август заставлял ходить в сапогах и куртках. Мы с друзьями лазали по старой кочегарке, что стояла во дворе - огромная железная конструкция, пачкающая одежду ржавчиной. Но для нас это были катакомбы, где можно прятаться, лазать на крышу, подвергая свою жизнь риску падения. Вдруг кто-то крикнул, что у третьего подъезда пацаны Любку бить собираются...
Моя зеленоглазая сестра, выпучив глазёнки стояла в центре круга из семи мальчишек-одногодков. Жили пацаны в соседнем и нашем доме. Чего не поделили с Любой - я не выясняла, я заскочила в круг, встала рядом и сказала, что бандой на одну девочку - это подло, что бы она ни сделала.
Они решили бить нас обеих. Выкинув сестру из круга, я подобрала с земли двойную дощечку от ящика из-под картошки. Между собой палочки были соединены железной обичайкой (похоже на сегодняшние нунчаки). Как только они сделали шаг, сжимая круг, я начала крутить своё оружие и воинственно заорала:
- Ну, подходите, кто смелый!
Все отступили. Я передохнула. Хотела поговорить миром, я же старше их, пусть немного, но старше. И очень не люблю вот такие мероприятия с мордобоем. И тут нашёлся смельчак, который сказал, что не боится меня. Плоские деревянные дощечки закрутились над головой, я стояла в центре и боялась, что они все вместе легко могут меня побить, а потом сестру. Но рванулся вперёд один и получил деревяшкой по уху.
Полилась кровь. Пацан взвыл, все кинулись к нему. Я бросила оружие, схватила Любку и рванула домой. Мы спаслись. Через час к нам заявились родители пострадавшего, обозвали меня бандиткой, обещали в милицию написать. Папа выслушал, извинился, обещал принять строгие меры. А когда мы дрожащими от нервенности голосами обрисовали ситуацию, молча оделся и ушёл. Вернулся с кульком шоколадных конфет и сказал:
- Молодец. За сестру и справедливость - вот тебе награда.
А потом друзьям своим рассказал, что я, как храбрый портняжка, одна против семи балбесов встала на защиту сестры.
Не смешно!
Эта история случилась, когда мне было 16, я училась в 9 классе. У нас была девочка, которая серьёзно увлекалась фотографией. В то время это было очень сложно, затратно: целая лаборатория была нужна, реактивы, навыки работы с выдержкой и диафрагмой. Фотоаппараты были у многих, но больше всего фотографий в школьных альбомах осталось от Ольги Иосель.
Весной, после первомайской демонстрации, Оля принесла большую пачку снимков. На последнем уроке пустила по рядам, чтобы на задней стороне написали, кому какая фотка нужна, она напечатает каждому. До нашего ряда очередь дошла во второй половине урока. Разбухший от вложений учебник алгебры оказался на моей парте. На нескольких снимках обнаружила себя, подписала, что хочу себе. И вдруг увидела свою Любку, стоящую у памятника Ленину около клуба. И поняла, почему некоторые, рассматривая фотки, косились на меня и хихикали. Я думала, что я там получилась смешной, а они над сестрой моей смеялись. У неё на снимке получились очень кривые ноги. Да, они были не совсем ровные, но тут - просто колесом!
Вот зачем Оля это всем показала? Там ведь больше никого нет на фотке?! И Люба не в нашем классе учится... Я осторожно вынула фотографию из учебника и запихала в свой портфель-сумку. На перемене подойду, разберусь. А учебник передала на следующую парту. Больше никто не смеялся. Но когда всё вернулось к хозяйке, она сразу заметила пропажу и затеяла разборки посреди урока. А учитель поддержала (даже не помню, какой урок был).
И началась проверка. По очереди каждый вынимал содержимое портфеля и складывал на парте, а боевая рабочая группа трясла учебники вверх корешками. Я сидела и молча ждала, когда дойдёт очередь до меня. Не могу сказать, почему я сразу не призналась. Наверное, была не готова к публичным разборкам. Но вела себя стойко и ровно, готовила обвинительную речь, оправдываться не собиралась.
А вот теперь попробуйте опровергнуть моё стойкое убеждение, что Бог есть, и он помогает правым. В класс вошла завуч и по списку зачитала фамилии четырёх человек - на прививку какую-то. Первой в списке была я. Никто не посмел остановить нас в присутствии завуча. После укола противотуберкулёзного я в странном состоянии полуобморока зашла в туалет, где кабинки не имели дверей, только разделительные стеночки, вынула фото, порвала на мелкие кусочки и выбросила в корзину.
Одноклассницы выловили меня стоящей над унитазом со спущенными штанами. Я кивнула на сумку, стоящую на подоконнике. Конечно, ничего они там не нашли. А я сказала, что вообще не видела фото с сестрой.
- А что там такого было, что целое расследование устроили? - спросила, глядя в глаза Оле.
Она опустила глаза и сказала, что ничего особенного.
- А ты ещё раз напечатай и мне покажи, ладно?..
Конечно, больше эту фотографию никто не видел. Мне стыдно до сих пор. Но побеждает чувство другое: не надо смеяться над физическими недостатками человека, в которых он не виноват. Тем более, если это моя младшая сестра.
От сумы и от тюрьмы не зарекайся
Да-да, каждого может зацепить. Как только я уехала из посёлка по окончании школы, обучение Любы прекратилось. Я хоть изредка, но заставляла её учить уроки. Однажды пришлось подпирать дверь в коридоре, сидя на полу и упираясь ногами в стену, чтобы она не ушла гулять, не сделав домашнее задание. А друзья стояли на улице и настойчиво советовали, как можно меня обмануть и убежать. Закончилось всё печально: Люба бросила в дверь со стеклянными окошками батарейку из фонарика, разбила стекло, которое посыпалось на меня сверху.
В тот раз, испугавшись, что она убила меня, а потом того, что скажет маме, она закрыла форточку, села учить уроки и только просила не рассказывать об этой истории, сказать, что случайно разбила. А я уже устала её прикрывать. Напомнила ей несколько случаев, когда мне пришлось реально обманывать маму. Сколько можно!? Тогда она поняла, что придётся отвечать и неделю прилежно учила уроки после разборок.
После второго курса института, когда мама с Любой прилетели в Хабаровск, затем уехали к бабушке в Приморский край, мы улетели в Туапсе на Чёрное море. Улетели вдвоём с мамой, сестру она оставила у бабушки, без объяснений. Оказалось, что она 10 класс окончила на "неуд.", совсем никак, со справкой школу окончила. Мама её наказала так.
Потом, на третьем курсе, пришло письмо, что Любу за тунеядство осудили и на год посадили в тюрьму. В советское время так боролись с теми, кто 3 недели оставался без работы. К этому добавилось, что в свои 18 лет она была признана алкоголиком 1 степени. Было письмо из Приморской женской зоны, Люба писала, что всё у неё нормально, но хочется получить посылку, как все. Мама, конечно, с Чукотки ничего не присылала. На стипендию собрала что могла, отправила. Съездить на свидание я не могла, уже сама замуж собралась, беременная была.
И по окончании срока мама сестру забирать на Чукотку отказалась. Я подписала согласие, Люба приехала ко мне в Хабаровск. Соответствующие органы определили её на завод "Энергомаш" художником, выделили место в общежитии. Питалась она у нас. Хватило её не надолго. Сначала выпила у меня тройной одеколон, потом в парке нашла компанию. Потом её снова посадили - за распространение венерических заболеваний. А я уехала из Хабаровска. И снова наши пути разошлись.
Жди меня
Много воды утекло с тех пор. Я жила в Приморском крае, туда же переехала мама со своим пьющим сожителем. Она совсем стала несамостоятельной, и этот крокодил Гена продал нашу двухкомнатную благоустроенную квартиру в Нагорном и купил квартиру в трёхквартирном бараке на окраине Дальнереченска. Мама, проработавшая на Севере 27 лет, на сберкнижке имевшая деньги на пару "Жигулей", приехала на материк нищей, с копеечной пенсией.
О Любаше мы с ней поговорили один раз. Она присылала письмо с мухенской зоны, просила прислать ей денег на сапоги. Мама хотела сапоги выслать, но она передала, что нужны деньги. Денег она не послала: понятно, что они не на нужды Любы пойдут. Всё. Потерялись.
После перестройки двоюродная сестра, жившая в Хабаровске, узнала среди вокзальных бомжей Любу. Спросила как она тут оказалась, дала денег и быстро ушла, ибо была она с маленькой дочкой в коляске, боялась инфекций или насекомых. Когда рассказывала мне об этом, плакала и извинялась. А что она могла сделать? Сама жила в общежитии, денег в обрез...
В 2000 году я осталась без мамы. В 2007 - через передачу "Жди меня" нашла двух родных братьев по отцу в Калининграде и Туле. Летала к ним на новый год в родовой хутор Башаевых. А запрос на поиск Башаевой Любови Константиновны так и висит на поисковом сайте без ответа. Все, кто с ней учился в классе, только тёплые слова говорят, она была доброй девочкой, не склочной, не подлой. Ей просто при рождении достались гены отцовского рода, или зачали её в нетрезвом виде. Вот точно не в воспитании тут дело, воспитывались мы одинаково, только результат кардинально разный...
Мы все, имея работу, дом,семью,еле как пережили перестройку и развал СССР. Как выживала она, бездомная и ничья, одному Богу известно. Даже не знаю, в каком из миров сейчас живёт моя младшая сестрёнка. Но молюсь за её здравие. И верю, что хоть кто-то откликнется в поиске...
01.11.19