Глава 1, рассказанная непосредственным начальником.
Пролог.
Бесчисленные завтра, завтра, завтра
Крадутся мелким шагом день за днем
К последней цифре вписанного срока,
А все вчера безумцам освещали
Путь к пыльной смерти.
ИСТЛЕВАЙ, ОГАРОК!
ЖИЗНЬ - УСКОЛЬЗАЮЩАЯ ТЕНЬ, ФИГЛЯР,
КОТОРЫЙ ЧАС КРИВЛЯЕТСЯ НА СЦЕНЕ
И НАВСЕГДА СМОЛКАЕТ...
это повесть,
Рассказанная дураком, в которой много
И шума, и страстей, но смысла...
смысла нет...
- Папа, ну может хватит паясничать? Я же тебя просил: расскажи историю, как ты умеешь, а ты опять Шекспира своего, у тебя часом маразм не начался, ведь ты самолично внес Уильяма в список запрещенных поэтов, цитирование которых грозит тюремным заключением.
- Кто ж меня посадит, я ж Император! Однако, не ной, сына, расскажу: в некотором царстве, в некотором государстве...
- Ну па-а-а-ап, ну хва-а-а-атит может?
- Ладно-ладно, слушай, это история о моем ближайшем и вернейшем сподвижнике – Бароне Аквилле, Почетном командире управления Внешних Дел и куратора азиатского направления. Барон Аквилла заслуживает самого пристального рассмотрения. Помнится в свое время я провел немало времени над его трехтомным досье, включающем записи внешнего наблюдения, протоколы допросов свидетелей (его знакомых), заключения специалистов по психологии, заметки психоаналитика, которого он посещал в свое время, а также его личные бумаги. Если говорить коротко, то Барон Аквилла родился в 1990 году от рождества Христова, или за 5 лет до развала Великой диктатуры и основания Срединного Союза. Закончил спецшколу с гуманитарным уклоном, а затем институт правоведения. Работал сначала в районной Инквизиции, затем перешел в Столичный Сыск. В событиях Очищения нашей страны его роль была особенно заметна, хотя в проводившем ее Ордене он не занимал никаких значимых должностей. В последовавшем за началом Очищения Путче Аквилла проявил себя как лидер, участвовал в штурме Президентского Дворца. После восстановления Империи, как я уже сказал, Аквилла был третьим человеком в государстве, после меня и Великого Инквизитора.
- Пап, я сейчас усну.
- Ну хорошо, раз не хочешь слушать сухих фактов, слушай рассказ с подробностями, давай с тобой попробуем встать на точку зрения нашего достославного Барона, давай попробуем представить как он видел те события, которые привели его к рыцарскому пути.
Параграф 1. Сообщение.
Оторвав глаза от экрана, посмотрел за окно – по стеклу барабанили назойливые капли, нанося с крыши какой-то мусор. Был хмурый октябрьский вечер
«Хм, поспать бы... нет не время, завтра крайний срок сдачи курсовой, тьфу, как она меня достала, кому это вообще надо, кому нужна вся эта формалистика, мне, им, соседу моему, Пал Семенычу... хотя... может и правда мне это надо, там, дисциплина мышления, логика, структура рассуждения, тьфу, ну кому я это впариваю? Ерунда же полнейшая! А, с другой стороны...»
Тут мои праздные рассуждения, которые обычно не имеют конца, оборвались. На серванте за моей спиной пропиликал-продребезжал телефон. «Сообщение... ну кому я, спрашивается, понадобился? Не хочу! Нет меня! Перезвоните позже! А лучше – никогда!.. а может кто из дому? Там сейчас, наверное, утро... Да, пожалуй, кто-нибудь оттуда...» Не люблю, если честно, сообщений и звонков из родной дали, чем-то нереальным тянет от такого общения, ни на том, ни на этом конце провода человек не может вникнуть в жизнь другого. Не может, значит, и понять его полностью, и все сводится, таким образом, к пустому обмену ничего не значащих слов между двумя эдакими выдуманными образами-призраками в мозгу говорящих. Спиритический сеанс, блин, недоделанный!
Но рука, тем не менее, дотянулась до полки, взяла старую Noki’ю и сняла блокировку. «Может, ну, их к свиням?» - в последний раз спросил разум? Но глаза уже читали SMS-ку: «Привет, Юрка. У меня плохие новости. Семен Валин умер». «Че за чушь? Откуда ты узнал? Его сейчас вообще за пределами России, если ты не знаешь» - не согласился я. «Следующую SMS-ку не читай, не надо, не стоит, считай, что это ошибка, будь уверен, что твой друг жив, что через год или два вы встретитесь, не читай, не надо, пути назад не будет...» - шептал мне в ухо надоедливый рассудок. Но что-то сильней его заставило мои пальцы нажать кнопку Просмотр. «На прошлой неделе похороны были. Не ясно, что случилось, нашли в общежитии со вскрытыми венами и побоями на лице». «Все ясно. Вскрытые вены всегда значат одно, что окружающие идиоты, которым наплевать на своих друзей» - в висках стало что-то неприятно постукивать, как во сне дошел до кровати, плюхнулся, закурил сигарету, пустил дым в потолок, писк сообщения. «Семен так-то мне ни фига не друг. А вскрытые вены значат – дурак». Медленно сигарета дошла до фильтра, потушилась в фольгу, загорелась вторая, снова писк SMS. «Что-нибудь про остальных хочешь знать?» «Ах, да! Жизнь – живым! Ну, давай-рассказывай» - и я выключил телефон. Только сейчас. "Слишком поздно выключать..."
Пепел слетел на ухо. Черт! От висков шум дошел до макушки. Глаза закрылись... из-под век медленно вылезла одна слеза, за ней вторая, третья...
- Хватит, - прошипел я, а память рисовала зиму, снег, его смех, улыбку, неторопливый шаг, песню, радость, мечты и такую жажду жизни, которую редко встретишь...
- Почему... – и вдохнул. Ответ ты ведь знаешь: это после тридцати люди кончают с собой из гордости или от отчаянья, а до... Проклятье! Да что такое эта ваша любовь?! Чушь, выдумка, вздор! Полкопейки ей, бл*, цена! Кова х*я вы с ней носитесь, как с торбой писаной! Нашли, бл*, проблему на пустом месте!..
- Бл*дство... – прорычалось из челюстей. Какая-то по счету сигарета дошла до фильтра. Долго смотрел на нее. «И наша дружба тоже что ли - вот так? Тоже что ли - вот и все? Была - да вся вышла? Стоп. Ерунда какая-то. Нет. НЕ МОЖЕТ ЭТОГО БЫТЬ! НЕ ХОЧУ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ ХОЧУ! Тьфу, бл*!..»
И вдруг новым смыслом наполнились давным-давно затверженные строки «Вращаясь купол неба нас давит и гнетет. Пустеет мир и многих друзей недостает. Чтоб вырвать хоть мгновенье у рока для себя забудь о том что снилось и не гляди вперед». Забыть? Легко сказать. А что, ты думаешь, такое горе с собой таскать легче?.. Забыть? И кто ты тогда?.. Забыть? И на фига тогда такой мир?.. Забыть? Жить только тем моментом, что перед тобой? Низко!.. А отравлять жизнь другим своей тоской? Что благородно? Хы... страдалец... нашелся скорбящий, е-мое... не надо... не рисуйся перед собой своим же горем... забудь... как там ты выписал? «Жить – это значит...»
Глава 2. Однажды после тренировки.
Тогда мы сидели на коленях, в зале, но не думали о том, что неудобно, неэстетично, скучно, нет, мы слушали Учителя. Его одухотворенное восточное лицо как всегда не отображало эмоции, оно транслировало мысль, идею. И он говорил без тени сомнений:
- Самурай никогда не был беспечен, каждый деньпоутру он представлял свое тело разрубленным надвое, в полдень он ощущал себя сброшенным со скалы и истерзанным при падении о склоны и камни, к ночи он видел перед собой свое тело выпотрошенным. Он пропитывался чувством смерти и испытывал-усиливал свою связь с вечностью, его восприятие обострялось до той степени, что не только никто не мог подкрасться к нему со спины, но даже никто не мог его обмануть ни словом, ни жестом, ни позой, ни выражением лица. Эта сила примирения с вечностью, с концом своего существования, с пониманием того, что человек осознает, когда костлявая старуха Смерть доносит до тебя свои истины.
Я слушал Учителя, но не был с ним согласен (к тому моменту у меня уже не раз ощущался момент дежа вю, когда я чуял, что те действия и слова, что мной совершались и говорились, я же совершал и говорил в мельчайших подробностях контекста бесчисленное количество раз до, но целую вечность назад, и буду совершать и говорить бесконечное число раз после, через целую вечность). В голове у меня вращался стих, внезапно сложившийся одним жарким июльским днем:
Перевернутой восьмеркой
Над землистым горизонтом
По небесным, пор лазурям
Вглубь времен несется вечность.
Рядом с ней бежит, хозочет,
Улыбаясь, оживляя
Всяку тварь, Великий Духом,
Тот, чье имя всем не ясно.
Замыкает ту колонну
Ненасытная старуха,
Чья коса рождает смысл
Всех бессмертья не достигших.
Это было странно, но я не чуял конечности своего существования, я чуял вечность, но не как те самураи, о которых говорил Учитель, а как нечто органически присущее всему существующему и всем существующим. Вскоре наш Учитель закончил свою речь и отпустил нас. Я, Самурра и Семен, как обычно, пошли по домам через обширный пустырь по склону холма, разделяющего центральные районы и окраину нашего города – сердца Южной Сибири. И по пути к остановке наших маршруток я сказал, что через два месяца отправляюсь учиться в Первопрестольную, Семен, ухмыльнувшись, упомянул, что отправится по обмену в Соединенные Штаты, ну а Самурра заявил:
- Я останусь здесь – буду жить с друзьями и развивать местную движуху.
Семен же ехидно спросил:
- А мы тебе не друзья?
Но ответить на вопрос Самурра не успел – из-за ближайших кустов вынырнули добрых полдюжины крепких смуглых кучерявых цыган, это не было неожиданностью, они не раз уже околачивались около нашего спортивного зала, а один раз не так давно наш Учитель даже дрался и вырубил какого-то цыганского аксакала, поэтому, увидев в их руках цепи, кастеты и какое-то дубье, мы не растерялись, не стали вступать в переговоры, а вкрутую бросились вперед и, применяя высокие удары ногами в прыжках и на удивление (как для нас, так и естественно для них), вышибли в нокаут трех наших противников на раз, ну а дальше скрестились в клинчах с оставшимися противниками и наш боевой дух резко и стремительно подавил наших противников (я хорошо прочувствовал это, когда броском через себя воткнул цыгана головой в землю и пересчитывал ему ребра носком кроссовка). Да, дух – это ключевое понятие. Думаю если б меня не оттащили Семен и Самурра, я бы дошел до полного подавления духа противника, то бишь до смертоубийства.
Глава 3. Встреча с магнетизером.
В тот день я в последний раз посетил скромную церковь святой Марии. Вместе с товарищами мы прошли мимо коренастых невысоких колонн, поддерживавших балкон над залом, и разместились на скамьях в центре зала. Я достал деревянные четки и стал беззвучно перебирать их. Н, настраиваясь на воскресную службу. На удивление народ пребывал достаточно быстро: не успел я сотворить молитву, как почти вся лютеранская церковь заполнилась прихожанами. Наша неказистая инквизиторская одежда вполне сочеталась со скромными одеяниями присутствующих и служителей, отсутствие каких-либо украшений, даже бус и серег у женщин, побудили меня убрать четки не дожидаясь укоризненных взглядов. «С чего бы это сегодня – столько народа и все вовремя?» - подумал я и вопросительно посмотрел на Костю, ответа у него в лице я не увидел, тот лишь пожал плечами, мол, хоть я и протестант, но не в курсе событий, творящихся в приходе.
И тут без всяких прелюдий заиграл здешний орган – но и орган играл не как обычно (плавно набирая темп и подводя паству к возвышенному образу мыслей), нет, сегодня он вступил резко, сминая впечатления еще минуту назад бывшие в душе, сбивая и выводя из равновесия воспринимающую часть сознания, своим натиском красоты звуков покоряя и подчиняя слушающих, это было так...
«По сектантски...» - подсказал мой обычно дремлющий, но никогда не спящий инстинкт, и продолжил, - «Здесь что-то затевается и это – что-то недоброе. Не сливайся с людской толпой, ее собираются увлечь в дурную сторону».
Не слиться с окружающими в едином порыве людской волны? Легко сказать, да не просто исполнить. Впрочем против подчинения себя маске верующего у меня быстро нашлась более сильная и проверенная маска Инквизитора, которая очень подходила к моему глубоко укрытому «Я» - мрачного рыцаря, и я, как мантру, начал твердить про себя слова, которые не раз помогали мне справиться с сомнениями, начинавшими грызть меня всякий раз, когда я уставал хлебать дерьмо своей войны с преступностью – «Десница правосудия – имя мое, кнутом справедливости называют меня, я Плеть закона, с помощью моей карают порок, с помощью моей торжествует добродетель, мы – Инквизиция – удерживаем народ от превращения в толпу, поклоняющуюся силе, удерживаем порядок от обращения его в анархию. Десница правосудия – имя твое». Но это не очень помогало, как вдруг смысл этих слов совершил какой-то кульбит и внезапно слова обрели невиданную доселе силу убеждения и сложились ровными строфами:
Фанатизм сжигает душу:
Плетью правосудья стал я.
Формализм сомнения глушит,
Обернулась совесть сталью.
Милосердье есть лишь слабость
Справедливости десницы,
Что тверда и в грусть, и в радость
В приговор вносить страницы.
Так когда-то над Гримниром
Маг сидел, плетя заклятья,
Нынче ж слово власть над миром
Получает вязью мантий.
Чтобы в хаос не скатился
На земле русской порядок
К долгу и служенью призван
Инквизитор, без оглядки.
Сознание прояснилось как от морозного воздуха, внутренне я улыбнулся, подумав, что для ритма включил в стихотворение архаичную «русскую землю», обозначения, от которого в Союзе отказались из политкоректных и толерантных соображений лет пятнадцать назад.
Но тут орган смолк так же внезапно, как и заиграл, а из-за впереди стоявшей колонны за кафедру вышел незнакомый мне пастор лет сорока, от его появления по залу прошелся вздох удивления: как они добились этого не знаю, но их игра с освещением удалась прекрасно – пастор попал в светлое пятно на кафедре и его бело-красное одеяние смотрелось безупречным, но крест – крест на груди загорелся ярким огнем от позолоты и россыпи драгоценных камней. Все это – внезапная партия органа, и белоснежно-сверкающаий наряд пастора, и несоответствующее роскошный крест, и пассы руками, которые начал делать пастор предваряя речь – все это было так неожиданно для простоты протестанского храма, что ввело паству в состояние транса, поэтому когда он заговор ил мерным негромким голосом, который однако четко разносился по всей церкви, его слова впечатывались клеймом, заполняли сознание паствы. Пастор вещал о предназначении человека, о его долге исполнять свою судьбу, о том, что от предназначения не сбежать и, что для учения лютеранства – для того, чтоб сеять доброе, разумное, вечное – нужно внести пожертвование, чем больше, тем лучше. Я взглянул на тех людей, которых наблюдал уже несколько недель и не поверил – обычно прижимистые и смотрящие с большим скепсисом на само слово «пожертвование» прихожане были воодушевлены и, несмотря на изрядную долю одинаковой пустоты в глазах, готовы были отдать все, что у них было с собой – и даже больше, затем я взглянул, затем я взглянул в лицо пастыря более пристально и тут понял, где я видел его раньше – эту узкую и вытянутую физиономию, под высоким лбом которой покоились узкие змеиные глазки – я видел это на обложке его не очень известной монографии «Медянцев. Некоторые вопросы гипнотерапии при начале сеансов. Взгляд магнетизера». Я потер веки и посмотрел снова – да, это не ошибка, это именно он. Кровь ударила в виски, бешенство сбило дыхание, возмущение от осознания грандиозного жульничества превышало все границы, первым порывом было вскочить и закричать дурным голосом что-то вроде «А царь-то – ненастоящий!», но я сделал по другому, когда ко мне подошло блюдо для пожертвований, я закинул туда бумажный червонец с пририсованными пятью нулями и подписью «Целый миллион Медянцеву на развитие гипнотехник, а то не работают – совершенствовать надо». И когда блюдо вернулось «пастору», внимание его действительно сразу привлекла исписанная бумажка, он прочел ее, , и далеко не каждый мог прочесть в легком поднятии брови горечь разочарования, он подозвал настоятеля, что-то шепнул ему, выбив какой-то ритм по его кресту и быстро удалился. Настоятель удивленными глазами посмотрел на свой приход. И стал возвращать деньги, с какими-то словами благодарности за готовность к принесению жертвы ради истинного и блаженного евангельского учения. А вот мне червонец так и не вернули.
Глава 4. В поезде.
Кровь стучала в висках. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Воздуха не хватало, раззявленный рот жадно хватал его. Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох. В ушах шумело морским прибоем, а глаза смотрели в одну точку, не видя... Душа застыла, тело затекло... Язык высох и прилип к небу. Страх стальными кольцами сковал его. И его, и время, и обратил весь мир в одну громадную пытку над ним. Пытку выбора.
У гидры страха много голов: и равнодушие, и отчужденность, и инстинкт самосохранения, и, собственно, трусость. И сидит этот паразит где-то между лопаток, крепко впившись в тело человека, и вертит им как ему заблагорассудиться, шепча на ухо ядовитую ложь: «Проходи мимо. Не твое дело. Отвернись. Забудь».
Но, однако же, есть и что-то еще в том человеке, о котором я говорю, и благодаря этому он превозмог гниль в своем сердце, расправил плечи, разогнал сутулость, всей своей волей даванул мерзкого гада так, что чуть сок брызнул... и встал... и сделал шаг... и другой... и третий... Деревянность ног прошла. Еле заметно тряхнул руками и сбросил напряжение вместе с остатками страха... Вдох, выдох. Слегка расслабились мышцы, в глаза вернулся привычный блеск, а на лицо – легкая ухмылка.
Две пары ненавидящих глаз пялились на него. Скривленные хари шумно втягивали воздух, стараясь напугать. Их туши нервически напряглись. Свой страх они пытались сорвать на других.
А он шел по проходу между сидений электрички. Шел и готов был рассмеяться, ведь главный враг, который мог его одолеть был уже позади. Раздавлен и растоптан каждым его шагом вперед. И теперь он шел, и точно душа его светилась готовностью. Готовностью умирать или убивать – не важно, важно, что НЕ страшно.
Незаметное движение телом, разрыв дистанции, легкая как плеть рука понеслась вперед, на лету сжимаясь в кулак.
Глаза противника помутнели от боли и страха, какое-то животное хрипение лезло из глотки, когда удар, попав в основание носа, запрокинул его голову. Ошарашенные таким поворотом событий, две бледные тени отшатнулись в стороны.
«До тех пор, пока человек боится, он остается во тьме. Но одолеть страх окончательно ты можешь лишь в самых глубинах своего сердца, - так сказал Семен, выслушав всё это от меня, а затем добавил, – Так победил ли ты?»
Я не ответил тогда ему, заявил свое обычное «Подумаю» (понятное дело об этом случае с гопниками скоро и вспоминать перестал). А вот теперь припомнился. С этого ведь момента, когда мы о нем потолковали, у нас, как бы это сказать, общение вышло на новый уровень. Мы стали обсуждать идеи, идеалы, цели жизни, разбирать предвечные вопросы, но не как это обычно делается, подняв градус не ниже двадцати, а на трезвую (и охлажденную морозным воздухом сибирской зимы) голову. Пусть и не буквально, но итог наших рассуждений можно подвести следующим образом.
Слово честь значит долг. Если в стране у власти – элита, аристократия, тогда крепка земля. Она, эта самая аристократия, должна обладать своим, особым понятием, пониманием чести, которое может быть и неправильным, но всегда скрепляет страну в единое целое. Отчего эти «люди чести» господствуют? Потому что сильны душой, сильны духом. Они - стержень, на котором держится национальная самобытность, то есть и особое самосознание, и жизненный уклад, и художественное творчество.
Но все, не принадлежащие к сословию, желают тех же привилегий, желают равенства в правах. И достигают его, ибо велика их сила, когда сплотятся. Но в любых странах, у любых народов при насаждении в людские отношения равенства происходит понижение чувства чести, долга, ответственности. Эгоизм заменяет собою прежнюю скрепляющую идею. Свобода оборачивается произволом. Разгул алчности, злобы, цинизма, беспринципности во всех областях жизни. Лишенный этических норм народ неизбежно приходит к упадку и вырождению.
В такие моменты как никогда становится необходимо это высшее сословие. Создание его становится самым, что ни на есть насущным вопросом, если по каким-то причинам прежняя элита теряет честь, развращается, тонет в мелком эгоизме и корыстных интересах.
Идеи высшей чести, долга перед народом, ответственности за окружающий мир, как завет всякого, кто хочет присоединиться к элите, обновляемой беспрерывно, разве это утопия? Если живет эта мысль, хотя лишь в немногих головах, то она еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой тьме и по ней видят горизонт и ориентируются остальные.
Но это должны быть не просто идеи, понятые и выученные, мертвые и ненужные знания, нет, они должны быть путеводной звездой этих людей, должны быть страстью, подчиняющей и поглощающей все в человеке, увлекающей всю его сущность, наподобие горного потока, увлекающего и валуны, и шлак, но несущего кристально чистую воду - к цели, отсекающей все колебания, сомнения, мудрствованья. Цель же этого могучего потока не что иное, как деяния высшей культуре, ради которых и существуют, которыми оправдывается сама жизнь, вся история народа...
Вот такую тяжелую идею выстрадали мы с ним на пару, бродяжничая на дорогах познания. А вместе с ней взвалили себе на плечи и трудную ответственность. Ответственность за весь мир, что окружает нас...
Глава 5. Похороны барона.
В тот летний день мы как самые отчаянные головы нашего района поехали в Рабочее предместье Южносибирска, на окраине которого располагалось Ивановское кладбище, облюбованное цыганами. Июльское солнце нещадно припекало головы. И это входило в расчет Самурры-Алексея: вся цыганская банда, хоронящая своего барона, все утро и первую половину дня (пока бетон не застынет) по их традиции должна была стоять и слушать пафосные хвалебные речи покойнику и петь заунывные пафосные песни о том, что теперь они настоящие хозяева жизни в Союзе, что они держат за глотку уже весь Южносибирск, подавили наш район и закрыли наш клуб. Как говорил Самурра:
- В этот момент у всех этих гавриков будет пред-солнечноударное-состояние и внезапный удар четырех бойцов нашей секции сокрушит и деморализует всю цыганскую диаспору. Слух, что великолепная четверка уроженцев города навешала всему цвету этой цыганщины – этой квинтэссенции чужаков и пришлых Союза восстановит дух здоровых сил нашего города (в том числе и бандитов) и они наконец-то начнут передел сфер влияния, так что всем станет не до нашего тихого сада самосовершенствования и вновь прекрасная свобода осенить наш дом.
Его слова были разумны и зажигательны, думаю из него бы получился хороший вождь, такой вождь который бы смог повести за собой боевые дружины нашего народа на исторический реванш Срединного Союза за позор и унижение проигранной холодной войны с Соединенными Штатами, мог ли я предположить, что мы с ним поменяемся местами в несколько отдаленном будущем. Почему же мы пошли к шайке цыган с голыми руками с четырех сторон света? Потому что, во-первых, Самурра, Учитель, Семен и я по праву считались истинными мастерами боя при помощи собственных тел и окружающей обстановки, и, во-вторых, на похоронах цыгане никогда не приносили оружие (запрет традиции). Итак мы подошли к этому скопищу людей, нас опознали не сразу, и сначала было женщины захаяли:
- Убирайтесь, не наши, убирайтесь, нечистые!
Это было иронично слышать от этой кодлы, но мы пришли сюда за другим, и с первых же шагов мы пресекли этот хай четкими и резкими ударами, и дальше резко раздались двадцать пять разрозненных воплей под раскаленным солнцем посеяли панику, разброд и шатания в огромной двухсотенной толпе цыганского народа. А дальше – после психической победы было только дело техники: удары руками впрямую в челюсти, удары ногами с разворота, сталкивание противников и образование свалки из их тел, применение памятников, скамеек и оградок в качестве поражающего элемента, выбивающего зубы, глаза, разбивающего лиц, калечащего-ломающего руки и ноги. Спасибо прозорливости Самурры, одурманенные солнцем головы цыган выносились в нокаут от одного удара в полсилы.
Но тут, когда избиение младенцев подходило к концу, один из цыган выхватил из вещей покойного (еще не замурованных в бетон) револьвер и спустил курок, да не в кого-нибудь, а в самого Учителя, по иронии судьбы я оказался рядом, и долго, почти в полсотни ударов превращал его голову в месиво, но меня оттащил Семен, а подошедший Самурра при этом сказал:
- Не марай руки, брат, кровью этого выродка, за него эти твари заплатят всемеро, он не уйдет от возмездия, скорой сюда прибудет Южносибирское Братство.
Я не сразу уяснил смысл его слов, поскольку приник к Учителю, который прошептал свои последние слова и слышал их (как ни странно) только я:
- Помните учение, братья, будьте рыцарями.
Я поднялся пошатываясь, и оглянулся – те, кто не разбежался, валялись в ауте, а на горизонте уже пылили по дороге и приближалась притча во языцах нашего города – тонированные «восьмерки» Южносибирского Братства. И тут это своевременное прибытие сложило все в четкую картинку: на это и была рассчитана акция Самурры – спихнуть с места главы секции Учителя и занять его место в образе мстителя за нашего «отца-командира», а кроме того – влиться в криминальную элиту города как истинный вождь и хитрый и беспощадный политик, на раз отжавший у цыган крышевание похоронного бизнеса и контроль над наркоторговлей и попрошайничеством в спальных районных Южносибирска – и все это одной внезапной победой. В бессильной ярости я размахнулся и ударил по первой плите свежезабетонированного цыганского барона. А дальше всем на удивление плита раскололась и разошлась сантиметров на пять до самого основания, аж гроб стало видно. Это было так дико и так фантасмагорично, что те из побитых цыган, что были еще в сознании, лишились его пораженные мощью одного человека.
И тут подъехали «восьмерки» Южносибирского Братства. Эти люди были немногословны, четко действовали, слушались приказов Самурры и быстро погрузили семерых цыган – наиболее авторитетных лидеров и лучших бойцов банды в «восьмерки» и увезли их в карьер. Названный через некоторое время карьером мертвых.
Ни я, ни Семен никак им не помешали, гнев за Учителя был слишком силен.
Через некоторое время состоялись краткие атеистичные похороны Учителя, на которых собрались все его ученики, родные и коллеги – нас было много, но никто не говорил о загробном мире на прощании с этим рыцарем – призраком из ушедших эпох соблюдения словом и делом понятий чести.
Какой след он оставил в моей душе? Лучше всего об этом высказался один поэт:
Бегущий призрак под луною
Предвидит свой конец к утру
И, ускоряя свою поступь,
Он тихо шепчет: "Не могу
Я променять на небо землю
Я здесь борюсь, лишь тем живу,
Что в схватки новые бросаясь,
Тем славлю жизнь,
Тем славно маюсь...
Быть может, в небесах все сроки
Растянутся на сотни лет,
И как предвечное светило
Я воссияю, но мой свет
Тогда сродниться с ослепленьем
Всех остальных и, без сомненья,
Я потону в болоте мерзком
Три слова - имя для него:
Любовь, Надежда, Вера?Верность?
Изношенное днем тряпье!
О правда! Ты не слепь безумья,
Ты скромно прячешься в тени
Полночной улицы раздумья,
Робка, горька, без дна, без тьмы;
Кошмар для бравых правоверных;
И бесконечность вышины
Для глаз ребенка, глаз безмерных,
Что видеть ложь - слишком просты.
Я знаю, что моя погибель
Таится в утренних лучах,
Иду на встречу с гордой мыслью,
Что жертвую собой за мрак,
В котором закипают жизни десятки схожих призраков.
И значит все не зря идущий,
Что делал, вызнал, потерял.
И может погрузяться глубже
На поиски ответов те,
Кто знают жребий мой гнетущий,
Сжигающий себя в рассвет
Звезды Сверх-Гения, встающей
И усмирить готовой свет..."
Смерть Учителя не была напрасной. Нет.
Глава 6. Портрет.
- Ну значит пришла сегодня на службу Ириша, вроде все как всегда, попила кофе, обсудила со мной новости, посмотрела в зеркальце, поприхорашивалась, села за свой стул и тут, нет, ну как чуяла, заглянула в выдвижной шкаф, в который она смотрела последний раз недель восемь назад. Ну и значит видит свой портрет в рамке, а на нем письмо анонимное, да еще в стихах, ну это она узнала потом, как вскрыла его, но когда она его вскрыла, она же не удержалась, чтоб вслух прочитать, так как она прочитала его трижды, я запомнил почти дословно:
Пересекал бесплодную пустыню усталый дервиш,
Видит вдруг – оазис пред ним
И у воды, прекрасная стояла в шелках богиня
И глаз ее бездонная пучина его звала
В них утонуть , забыться, и разделить судьбу напополам
«Сихайя ты моя, весна в пустыне,
Когда все расцветает, что живо,» -
Так говорил он, руки ей целуя,
Надеясь навсегда остаться с ней,
Но, улыбнувшись тот мираж растаял,
Разбилось сердце, странник пал в песок,
И смерть жара, и гриф над головою,
Уже хотели жизнь его похитить,
Но дождь пошел весна не обманула,
Спасенный путник обнимал Сихайю.
Ну и затем, она поставила портрет на подоконник и стала меня пытать, сначала она долго не могла поверить, что это не я виновник этого сюрприза, но потом после получасового допроса с пристрастием, убедившись, что я не умею рисовать совсем, начался второй раунд допроса, так как она была уверена, что уж я то точно знаю, кто подкинул ей это счастье. Мне пришлось долго объяснять ей, что когда вчера выключился свет, я сразу отправился домой и что здесь происходило ведать-не-ведаю, зал перед уходом закрыл. Так что даже и не знаю, Ириша все еще в себя в себя прийти не может, все гадает, кто ее поклонник, а работа в зале стоит, куда это годится, меньше забот у Инквизиции никогда не становится. Кстати, судя по твоей ехидной улыбке, это происшествие – твоих рук дело, так что если я прав, то тебе и расхлебывать, - так младший Инквизитор Кирилл, наконец, закончил свою тираду и испытующе посмотрел на Младшего Инквизитора Юрия, который улыбнулся во все свои тридцать зубов (два – мудрости), кивнул и вышел из курилки. Он поднялся на третий этаж районного отдела Инквизиции Благочиния и Благонравия, повернул направо и заглянул в зал Старшего Инквизитора Клинкова. Его взгляд упал на Подручника Инквизитора – Иришку Мильскую, сидящую за своим столом и смотрящую в окошко. Минуту они смотрели друг на друга, затем улыбнулись. Она спросила: «Ты – художник?» Он ответил: «Я старался». Она спросила: «А что такое Сихайя?» Он ответил: «Весна в пустыне». Они замолчали, он обнял ее за плечи, она прижалась к его груди...
Глава 7. Танец.
Музыкой в полутемном банкетном зале был какой-то современный шлягер. Его громкость, бессодержательность и безблагодатность были смягчены для Юрия принятым болеутоляющим в виде красного вина, смешанного с шампанским и водкой. Собственно, из-за болеутоляющего Юрий не чувствовал ни ритмов попсы, ни горечи утраты своего друга, поэтому, следуя своей внутренней музыке, Юрий и пошел на танцпол. Там было еще пустовато, коллеги по Инквизиции еще недостаточно разогрелись для танцев. Встав в начале площадки, Юрий расправил плечи, раскинул руки в разные стороны, резко свел их в хлопок в области солнечного сплетения, трижды повернулся в округ своей оси в стиле восточных дервишей и когда вестибулярный аппарат наполовину отключился, превозмогая головокружение Юрий приступил к обычному танцу, примерно копируя движения остальных. Лихое начало танца обратило на него внимание изрядной части гуляющего личного состава районного отделения Пресветлой Инквизиции, а точнее его девичьей части, чего ж тут скрывать, в канцеляриях и Инквизициях многочисленных органов Союзного государства подавляющее большинство должностных лиц составляли фемины. Но вернёмся к Юрию: танцуя на площадке, его внимание приковала к себе миниатюрная девушка в оранжевом платье, в личном каталоге знакомых Юрия она проходила под именем Дюймовочка, настоящего имени Юрий не знал, но это не мешало ему улыбаться и здороваться с ней при встречах в бесконечных коридорах Инквизиции. Она танцевала и с огоньком в глазах смотрела на него. Юрий начал танцевать, взяв ее за руку. Она улыбнулась мило-соблазнительно. Шлягер сменился. У них пошел какой-то микс из старой доброй рио-риты и классического танго. Странные косые взгляды начали падать на них со всех сторон. Но и ему, и ей было все равно – его наконец-то отпустило чувство вины, ее опьянило чувство краткой свободы от будничных обязательств. Шлягер снова сменился. Он взял ее левую руку в свою правую, их пальцы сплелись, ее правая рука нежно уперлась ему под пиджак в область сердца, его левая рука обняла ее за талию, они медленно кружились в такт музыки, их лица были все ближе, вот их носы уже трутся друг о друга, вот их губы касаются, вот они слились в поцелуе...
- Так вы встречаетесь с Марией? Почему же ты молчал, друг мой? – спросил Юрия на следующее утро его напарник Кирилл.
- Так ее зовут Марией, - задумчиво ответил Юрий, потягивая минералку.
Глава 8. Расставание.
«Тигр, о тигр, светло горящий в темноте полночной чащи...» - крутилось у меня в голове, когда я, стоя битый час около клетки с тигром, смотрел на полосатого друга. Стоял и параллельно с этим материл самого себя за то, что согласился на свидание в зоопарке. Большей дурости придумать было нельзя – назначить встречу в 2 часа у клетки с тиграми и при этом безбожно опаздывать. «Впрочем, она всегда опаздывает... Интересно, она бы также опаздывала, если б знала, что мы расстаемся надолго, а может – навсегда?.. И может – к лучшему это. Как устал я от её любви, слепой, глупой, самозабвенной, навязчивой любви. А была она взаимной? Не знаю... Нет, говорю честно – нет! Увидел чувства, не поверил их искренности, решил проверить, ввязался в эту игру. Ввязался надолго, но как она меня достала... даже не понимаю, что больше достало – её искренние чувства или моя вынужденная подделка под них. Стоп, стоп, стоп. Чем это вынужденная? Похоже – целью. А какова цель? Простая – Катино тело. Нет, минутку, не может ответ быть так прост. Чтобы я – одержимый когда-то духом искания истины аскет – стал актером пошлого водевиля, который разыгрывает большинство. Нет... тут дело в другом. Это ведь – тоже бунт. Бунт против идеи, против идеала, против памяти. Против тебя, Сема. Тогда ведь я решил обмануть её, нашу высшую идею чести. Тогда в то время решил уйти в жизнь от идеи. Прости меня. Прости, я боялся – боялся, останусь верен идее и погибну, как и ты. Пойму то, что понял ты – и не смогу жить. Стал цепляться за нее, как будто она невесть какая ценность...»
- Знаешь, почему наше свиданье назначено здесь? – перебили мой внутренний разговор слегка картаво произнесенные слова. Как меня взбесили и эти слова, и проколотый язык, с которого они слетели, и вся она, молодая, крепко сбитая брюнетка, Катерина Аленова. Жизненной необходимостью стало для меня её как-нибудь уколоть.
- Чтобы пример взять с тигры и тебя покусать, - тем не менее, сказал я. И обнял её, и даже укусил слегка за мочку уха. «Ладно, доигрывать, так до конца...» – прошелестело где-то в голове.
- Не совсем, - она еле заметно выскользнула из моих объятий, подошла к клетке и несколько секунд понаблюдала за громадным котом.
- Ну а для чего тогда, - положил на её талию руки и потянул к себе; она и не сопротивлялась, покладистая сегодня, глупышка.
- Знаешь, мне тигры с детства нравятся, ну, там, грозные хищники, Шер-Ханы, властелины джунглей, сила которых делает их господами, свободными, самовластными, могучими, покоряющими... одинокими, бесконечно одинокими. Да его величье завораживает. Оно пугает окружающих, порабощает их страхом, но он, этот страх, этот трепет безразличны ему, ночному властелину. Ему безразлична и сама власть над джунглями, и следующее за ним по пятам одиночество. И то, и другое, и третье - так... довески. Всего лишь довески к его силе. К его мощи, которая, просто по своей сути, получает свои царские права. Н-да, тигр... Символ природной власти. Естественной гордыни, - она замолчала, пытаясь отдышаться, ораторские способности отнюдь не были её коньком.
- Глупая. Романтизм какой-то, хрень в общем несешь. Ненастоящее что то.
- Вот-вот! – горячо подхватила она. Я даже поднапрягся, предчувствуя что-то неожиданное.
- Именно! Не по-настоящему у нас все, натянуто. Я думала – ты тигр, ты мой хозяин, моя опора, моя каменная стена... а ты... ты ничего не понимаешь... дурак... только и знаешь тротуары мостить, план курить, под насваем или выпивкой постоянно, да еще качаешься-тренируешься, мало видно устаешь на объектах... а обо мне в неделю раз вспомнишь – и то хорошо... и на свидания как на каторгу какую-то ходишь... откровенности от тебя не дождешься, слова чуть ли не клещами вытаскивать приходиться... так и не знаю любишь или так... забавляешься... – если свою речь про тигра она проговорила, стоя спиной ко мне, то теперь она повернулась и сверкала на меня своими карими глазками. А у меня в душе ничего не шевельнулось, что-то, конечно, оборвалось, но внутри у меня воцарилось полное спокойствие. И ни один мускул не дрогнул на лице, пока она горячилась, входила в раж, доходила до точки, остывала и, наконец, без сил опускалась на плечо.
- Дурочка, да люблю ведь, люблю, - сказал я, помолчав немного. – Только... только нам расстаться придется... не надолго, месяц, может два, не больше...
- Ч-что? – протянула она, вглядываясь в мои глаза, какое-то удивленье, растерянность слышались в этом «Ч-что?».
- Уезжаю. Домой надо.
- З-зачем?
- З-затем, - не удержался, передразнил её.
- Тьфу, дурак, - и её ладошка в полу-пощечине погладила меня по лицу. Ненавидит она, когда её передразнивают.
- Ну, так что попрощаемся, да я пойду – у меня поезд через полтора часа. Только домой за чемоданом заглянуть и до вокзала доехать. В обрез времени, сама понимаешь.
- Что же ты раньше не сказал? Дурак!
- Да ладно тебе, больше всех нужен что ли?
- Ну, я же люблю!
- Мне пора, - усталым голосом отрезал я, обнял её, поцеловал так, как обычно выполняют надоевшую, давно опостылевшую обязанность и пошел... «Бунт подавлен,» - мелькнуло ни к селу, ни к городу...
Но тут я открыл глаза и, посмотрев немного в потолок, понял что до отправления поезда еще часов восемь, так что можно поспать еще хотя бы пару часов. После чего я закрыл глаза, глубоко вдохнул и, взяв в правую руку кисть Кати, подумал: "Жаль что она не умеет так ораторствовать, как во сне моем это делала".
Глава 9. Со зверьми.
Ночь. Луна. Роща. Гнилой забор. Иду вдоль него. Спокоен. Недалеко, в паре-тройке метров плетется дог. Рядом с ним еще один – побольше и полохмаче. Медленно, незаметно они придвигаются все ближе. Начинаю беспокоиться. Продираюсь сквозь ветви, хлещут по лицу. Собаки начинают утробно рычать: «Ув-ув, ув-ув». Прибавляю шаг. Еще быстрее. Они не отстают. Задеваю ногой какой-то корень, теряю равновесие, выправляюсь, собака в это мгновение тявкает, начинаю бежать. Давай, давай, шибче, перебирай ногами. За спиной уже отчетливый зловещий рык. Одна псина бежит совсем рядом, так что чувствую, как из пасти разит какой-то дрянью. Забор делает поворот. Заворачиваю. По инерции пробегаю пару шагов и замираю как вкопанный. Передо мной тупик. Тупик и черная тень. А в тени горит пара красно-желтых глаз. Эта тень без всяких прелюдий начинает рявкать на меня громко, оглушающе. Рык из-за спины приближается, спортивная сумка, которая была у меня в руках, летит в темноту, а сам я, с неизвестной доселе прыгучестью и тянучестью, вскарабкиваюсь на забор, а затем прыгаю в какую-то яму. Как я медленно планирую вниз, так медленно, что успеваю заметить, как из забора вылетают несколько досок, и какие-то сатанинские твари рвутся через эти дыры...
Лечу в темноте. Медленно, будто погружаюсь в воду. Вдруг слышу сдерживаемый, но прорывающийся наружу смешок. Знакомый смешок. «Чему смеешься?» - мои слова вязнут и глохнут. Совсем неожиданно я слышу ответ: «Тебе, кому ж еще. Эх ты, щенок-недопесок! А я-то думал, что хорошо выучил тебя. Что зная истину, ты будешь достаточно честен, чтобы не отступать от нее. Что ты достаточно смел для этого». «Но постой, что же мне остается делать? Я выживаю, я бегу...» Он обрывает меня: «Эхей! Недопесок, ну куда ты бежишь? От себя и от истины ведь не скрыться – сам знаешь. Так повернись же и встреть врага лицом к лицу, дай ему гордый, благородный и ответ, и отпор! Пусть это безумие по меркам выживающей мрази, но эта безумная храбрость чего-то, а стоит в мире. Скажу больше: на этой храбрости стоит, держится мир, и лишь безумием жизнь перерастает, превозмогает самоё себя. БОРИСЬ ЖЕ, НЕДОПЕСОК, ИЛИ ПОГИБНИ!»
И тут мои ноги достигли дна. Я слегка спружинил в коленях, поймал точку равновесия и зажег спичку. С трех сторон на меня глядели звериные морды, а откуда-то из глубины залы, в которой мы оказались, была полузнакомая тень. И значит: мне оставалось одно – драться. Я подбросил спичку вверх, метнулся вперед на всей возможной скорости и ногой хлестнул рванувшегося навстречу пса. За рукав правой руки ухватились зубы, правой рукой подтянул к себе тяжелую тушу, второй, свободной, ударил по морде. Ударил растопыренной пятерней и попал в один глаз. Псина заскулила и ослабила хватку, но рукав не выпустила. Третья и самая здоровенная из этих зверюг напрыгнула и толкнула своими лапищами меня в спину. Не торопясь, я спикировал к полу. Спичка потухла. В правую кисть впилось что-то, её замочило чем-то горячим и вязким. Рванулся всем телом, выдернул руку, сел, коротко, куцо ударил пока что целым, сжатым кулаком, попал во что-то холодное и влажное. Кто-то взвизгнул. На мгновенье я остался в полной тишине и темноте. Дыхание сдавило, воздуха не хватало, пульс замер.
Прошелестело передо мной в темноте. Прошелестело за спиной и сбоку. А затем пасть попыталась схватить меня за левый бок, там, под ребрами. Ударил локтем, слегка повернулся, схватили за ногу, подтянул, треснул кулаком, держит. И тут тварь с горящими глазами прыгнула. Шерстистая и очень увесистая масса прибила, впечатала меня в пол. Лапы с крепкими когтями встали на грудь. Левую руку поймала пасть другой собаки. А эта, эта тварь потянулась к горлу. Прижал голову к груди. Её зубы скользнули, соскабливая кожу с лица, с щек и подбородка. Морда чуть-чуть отклонилась, точно хотела посмотреть своими горящими зенками мне в глаза. Или может быть скорее в душу? Что же она хотела увидеть? Агонию, страх, отчаянье, пораженье?
Я ударил головой, лбом по этой морде, крутанулся, изгибнулся всем телом и повалил её влево, на другую псину, размахнулся и треснул правой рукой. Острая боль пронзила запястье. Я открыл глаза. Купе. Хлопнул глазами пару раз. Плацкарт. Поезд «Москва – Иркутск». Березоньки за окном. Сосед с верхней полки выглядывает, лыбится.
- Ну так, что, может по пивку? Стресс-то снять?
- Ладно, уговорил. Умоюсь только.
И я, с долей тоски посмотрев на слегка погнувшийся столик, стал одеваться. До дома ехать было еще почти двое суток.
Глава 10. Маска Острослова.
Как то раз в Святки я вернулся домой после того как уже устал от безудержного веселья Всесоюзных новогодних каникул или, как ее называют в народе, «пьяной недели». Организм требовал передышки – а ничто не подпитывало меня лучше, нежели несколько часов тишины в том месте, которое я называл домом. В какой-то момент я даже задремал, а проснувшись понял, что уже глубокая ночь – около полуночи. Спать дальше – не хотелось, выдвинуться на одну из вечеринок или отправляться в клуб – также не хотелось. Хотелось чем-то себя занять – и тут вспомнился новогодний подарок с рецептом от одного знакомого эзотерика: распаковав свертки, я смешал ароматический табак, шалфей и засушенную шкуру жабы в однородную сыпучую массу, забил ее в свою трубку, перетащил зеркальное трюмо напротив зеркальной двери шкафа, зажег на столике свечу и одновременно раскурил трубку. Скажу прямо и вкус, и запах мерзкой жабьей шкуры не перебивались ни табаком, ни шалфеем – голова пошла кругом или комната стала вертеться вокруг меня, зрение расфокусировалось на несколько минут, редкое расслабление охватило мышцы, но я сконцентрировал свой взгляд на пламени свечи, как и следовало по наставлениям друга-эзотерика. Постепенно головокружение прошло, острота зрения вернулась, я вновь контролировал свое тело. «Быстро же меня отпустило,» - подумалось мне.
Но стоило поднять взгляд с пламени на зеркальный коридор в отражениях, и внутри у меня похолодело: там я увидел ничто иное как чей то санузел, белоснежная плитка и душевая кабинка которого говорили о недавно сделанном ремонте, однако, это пусть и шокирующий, но только фон, а центральное место в увиденном занимал здоровенный накаченный амбал, лицо которого было скрыто под вошедшей в моду этой зимой маской Гая Фокса. Кроме того, откуда то из зеркала слышалось негромкое журчание воды очевидно открытого крана в этом санузле. Человек с той стороны зеркала с крайним удивлением смотрел в мою сторону, остолбенев. Наконец он осторожно постучал по зеркалу и неуверенно спросил:
- Эм... это у меня уже белая горячка началась, да?
Соглашаться с этой версией я совсем не хотел:
- Я похож на белку? Нет. Скажу больше – я вполне конкретный и живой человек. Думаю, что неспроста судьба вывела нас с вами на сеанс, эээ... ментальной связи. Вы стоите перед зеркалом в собственном сортире, надев маску, мне кажется у вас какие-то неразрешенные проблемы, я прав?
Мой собеседник постоял, посмотрел на меня, помолчал, переваривая услышанное, а затем заговорил:
- Проблема? Я бы так не сказал – скорее у меня есть желание. Я с удовольствием бы погрузился в теплую ванну, полежал там, давая мышцам расслабиться, а кровушке свободно течь по жилам... а затем рассек бы свои голубые дорожки вен на руках при помощи острого канцелярского ножа, но по вдоль, ни в коем случае не поперек, иначе рассеченная кожа предательски сойдется вновь и в довольно частном случае отделаешься лишь легким испугом и глубоким обмороком.
Внутри меня что-то похолодело, именно с глубокими разрезами вен на руках нашли Семена, причем разрезы были именно по вдоль. Что у них там самоучитель по этому делу издан что ли?!
- А человек в маске продолжал:
- И что самое интересное, если не оставлять никаких записок, то вполне возможно, что будет возбуждено дело об убийстве, и будут кропотливо искать того поддонка среди твоих знакомых, которому была бы выгодна твоя смерть.
Чушь звучащего, понятная мне как юристу, даже заставила поморщиться. В таких случаях, как и в случае Семена, никаких разбирательств не ведется, никакого следствия по делу не возбуждается, осматривают место происшествия да в общем и все обычно. В случае Семена рядом на столике была обнаружена вырванная из ежедневника часть страницы, на которой было скупо написано – «Я никого не виню», правда, сам ежедневник никто не нашел, но почерк был несомненно опознан как Семена, и на этом проверка закончилась. В общем то, в моей душе сомнения оставались с самого начала и до сего дня – слишком не похожим, не сочетаемым с натурой Семена был этот поступок.
Кому же могла быть выгодна смерть такого открытого, дружелюбного и смелого человека как Семен?
А кому могла быть выгодна смерть вышвырнутого за границы Великой Диктатуры Троцкого?? Правильно старому товарищу по «партии», которому Троцкий в свое время помог взлететь к вершинам власти.
Или в нашем случае – выгодна Самуре. Конечно, демонизировать старого товарища по татами мне совсем не хотелось, но ведь логика власти всегда меняет того, кто эту власть получил.
Такие вот мысли стремительным скакуном пронеслись сквозь мое сознание, и я сказал:
- Понимаешь в чем дело, мой друг в смеющейся маске, нельзя путать того, кто человек есть на самом деле и того, кого он вынужден играть на потеху почтенной публики. О! почтенная публика – это самая страшная власть на Земле, она заставляет своих актеров быть предателями, трусами, подонками и сволочами хороших в сущности людей, она – эта публика пишет требует себе звук от всей совокупности ролей, которые должны играть актеры в соответствующих декорациях и соответствующем акте пьесы. Отсюда вывод: нет плохих людей – есть декорации и акты, в которых актер должен поступать плохо. Или совсем просто: нет плохих людей – есть обстоятельства.
- Или возвращаясь к исходной формулировке: нет плохих людей – есть плохая публика?
- Публика тоже зависит от тех пьес, которые приняты в театре, ведь в конце же концов, не публика пишет пьесы, ей для этого ума не хватит.
- Так она же выбирает что смотреть!
- Ха, когда выбор идет между Кольтом или Браунингом, чтобы застрелиться – выбора нет, есть иллюзия выбора!
- Так кто виноват? Кто пишет эту пьесу, которая должна закончиться для меня ванной и канцелярским ножом?
- Ее пишут силы, мощь которых неизмеримо превосходит человечью. Многие назвали бы ее богом, но ведь Бог по определению, в первую очередь, всеблагая, а только потом уже всемогущая и всеведущая сущность. Нет! Автор пьес – условно назовем его Демиургом – это могучее, но не всемогущее, мудрое, но не всеведущее, и совсем не всеблагое, а злобное или скорее зловещее существо. Не он сотворил мир, но он принес невиданное опустошение на эту землю, не он сотворил речь, но он принес в нее ложь, не он сотворил закон, но он принес преступление. И он пишет пьесы, итогом которых оказываются самоубийства, вражда, ненависть, непонимание и прочие атрибуты ада на этой грешной земле.
- Сдается мне, ты говоришь о дьяволе. Но и это всегда меня беспокоило. Почему бог не одолел дьявола еще до появления того на свете?
- Неисповедимы пути господни: может он хочет испытать своих детей, чтобы в конце наградить тех, кто сохранит веру, а может он ждет, когда из мириад порожденных природой жизней – кто-то один сможет встать вровень с ним?
- И что же делать тем, кому как мне выпала несчастливая пьеса?
- Для начала, тому человеку надо осознать разницу между собой и ролью, которая ему выпала, ну а осознав, отринуть роль, отринуть ее вопреки укору почтенной публики.
- И как я смогу осознать кто я есть, если за всю свою жизнь я двигался в соответствии с пьесой, если окромя своей роли у меня и нет никакой другой жизни?
- То, кто ты есть, можно определить по важнейшему качеству – постоянство имя ему, это то самое свойство, по которому можно определить твое истинное я. Просто начни откидывать все несоответствующие постоянству я и увидишь что останется только одно.
- Расскажи поподробнее, что за постоянство, что ты под ним подразумеваешь?
- Постоянство – это то, кто ты есть вне ролей и масок, одеваемых на тебя условностями человеческого общежития и общения. Постоянство недвижимо, беспредельно, самобытно; оно неистощимо, когда человек возвращается к нему, оно одно способно спасти человека и от рабства, и от свободы, ведь и то, и другое одинаково губительны, если превысишь меру нахождения в них. И проявляется постоянство в форме истинного благородства – делать добро, не требуя награды, бороться с тьмой, не чувствуя мести, приносить жертвы, без тени тщеславия, творить свет и звезды из глубин души, не говоря громких слов и не стряпая при этом бесполезной суеты. Но где же лежит постоянство? В глубинах сердца и разума, между слагающих память воспоминаний, между перемежающимися в характере областями хаоса, безумия, воли и рационализма. Там ищи постоянства, подобного музыке сфер, слышимой перед пробуждением.
-Перед пробуждением я слышу только стрекот будильника, - горько ухмыльнулся человек под маской и добавил, - спасибо вам, гражданин поэт. У вас очень завораживающая личина, а у нее завораживающий взгляд на мир. В каком то смысле вы – это чудо спасшее меня от суицида.
- Нет у меня никакой личины, - ответил с кислой улыбкой я, - это лишь задумчивость и склонность к размышлениям. И да, я не гражданин поэт, я – Юрий Самсонов, 23 года, младший Инквизитор Прибрежного Округа Первопрестольной, ни от кого не прячусь и никого не боюсь, всегда следую своему пути и всегда отвечаю за сказанное и сделанное. Приятно познакомиться.
-Меня можно называть Острословом, мои возраст, род занятий и место проживания скажем так неопределенные, поскольку в условиях тотальной проницаемости, власти денег, ментальных шаблонов и упомянутого вами Демиурга как квинтэссенции деструктивных стремлений всех человеков считаю лучшей защитой своей скромной персоны анонимность. До сегодняшнего дня я всегда следовал роли человека, который избегает жизненные трудности. Но пожалуй, что я попробую осознать постоянство и отказаться от этой роли. Я почти уверен, что теперь я буду встречать их грудью и, даст Бог, вместе с соратниками преодолею эти подранки-обстоятельства. И да, Юрий, вас я запомнил, возможно однажды я попробую найти вас, и мы выясним, насколько вы были правы на самом деле, после проверки ваших слов реальностью. Если, конечно, вы реальны, и у меня, на самом деле, не расплавляется в данную секунду мозг от алкогольного делириума.
Высказать ему свое негодование по поводу сомнений в реальности моего существования я не успел, зеркало внезапно затянуло непроницаемой дымкой, скрывшей Острослова, дымка повисела секунды три, и зеркала вновь стали зеркалами, мой взгляд упал на свечу – от нее шел дым, видимо непонятно как пробравшийся сквозняк задул ее буквально пару мгновений назад. Но думать об этом экстравагантном способе настраивать скайпоподобную связь мне не хотелось. Не сейчас. Сейчас я перебрался на кухню и поставил варить кофе, размышляя над словами Острослова о том, что я «гражданин поэт». Слово поэт привело с собой слово творчество. Творчество напомнило о том клубке противоречащих друг другу образов, мыслей, ощущений и чувств, взметающихся со дна души, когда приходится использовать творческий подход для решения каких-то проблем. Этот клубок вызвал ассоциацию со взрывом. Взрыв... взрыв может быть только атомный, Хиросимский, бескомпромиссный! Попивая кофе, я начал делать наброски на листе бумаги. И получилось очень даже пристойно:
Я – взрывная волна
Хиросимского ада!
Я – потерянный в зеркале
Отблеск заката!
Я несусь на крыле
Духов тех вдохновенья,
Что готовы сполна
Заплатить мне забвеньем!
Память предков – их имя
Тех духов могучих.
Первый я не скрываю,
Что не с неба, не с тучи
Творчества не откроет
Воля Бога иль случай.
Но приходит минута
Голова как в огне
Обострившимся взором
Видишь ты в темноте
Ускользающий образ
Смысла жизни в Земле!
Чуешь силы распутать
Тайну правды во зле.
Но откуда та сила
В глубине твоих глаз?
Воля рода людского
Вдохновенья экстаз
Призвала, воплотилась
В мире, в творчестве, в нас…
Память предков – вот имя
Вот исток вдохновенья.
А поэт, и мыслитель,
И пророк – они звенья,
Что без цепи бессильны,
Но велики в Единстве,
Откажись ж от гордыни,
Потони в белом свисте!
Глава 11. С людьми.
Дверь. Металлическая дверь. И серые стены... Есть во всем этом какая-то безотрадность, безысходность, что ли. Надо, надо позвонить. Страшно. Страшно и тяжело. А вдруг откроют? И что за тем? Об этом я старался не думать раньше. Но еще страшнее, если НЕ откроют. Если никого нет. Вот тут уж подлинная безысходность. И безнадежность. Что же мне остается? Одно из двух: или позвонить, или уйти, третьего не дано. Ну, решайся же...
Медленно рука дотянулась до звонка, вдавила кнопку, опустилась. Покрепче сжал зубы, сглотнул, когда услышал шаги и поворот ключа. «Да?» - был вопрос женщины лет сорока. «Здравствуйте, - начал я, чуть выждал, решился и сказал. – Я друг Семена». Что-то в ней изменилось, она внутренне как-то осела. «Проходите» - чувствовалась в её голосе та самая безысходность. Она прошла внутрь.
Снял ботинки, поставил на коврик, в ушах и перед глазами шло изображение, а ум как будто отошел в сторону и просто наблюдал за всем тем, что происходит. Зашел в гостиную, уже бывал тут раз или два когда-то давным-давно, тогда еще не стояло этого фотопортрета на столе, большого, во все лицо, улыбающееся лицо моего друга. Друга, которого я не увижу больше никогда. Никогда.
Закусив губу, я спросил прямо, как всегда спрашивал: «Слышал, что Семен умер, правда ли это?» Как я хотел услышать «Нет», о Боже, как я хотел это услышать...
- Да. – И что-то снова оборвалось во мне, но теперь окончательно. Окончательно...
- Он в это время был в Сан-Франциско, по обмену, со всеми дружил... Девушки его даже прозвали Доктор Любовь, настолько он им всем был дорог, всегда выслушивал, когда у кого-то личные проблемы, давал совет как поступить... А вот его выслушать видно некому было... Я еще тогда накануне позвонила ему, что-то шептало мне, беспокоилась... Странный у него голос был тогда... Отрешенный... Спросила его: «У тебя все нормально?» «Да, мам, говорит, все. Только вы прилетайте скорее». Мы как раз на четверг билеты взяли. А это, это мы в воскресенье с ним разговаривали...
Воспоминания теснее подкатили, мама заплакала, я прижал её к своему плечу, чуть не прокусил язык, но смог таки выдавить из себя, что-то вроде «Все будет хорошо» и тут же за горло меня взяли мои воспоминания и понимание, что нет, все хорошо не будет, что все, возврата нет, что эта боль останется с тобой до могилы, и что этой раны ничем не заживишь. Впервые за долгое время по щеке пробежала горячая капля. Но и слезами не изольется, не выйдет это горе. Ни теперь, ни потом. Безысходность. Серая стена с железной дверью, которую никто не откроет...
Потом, позже я спустился, с тоской посмотрел на Костю, который ждал меня внизу, и сказал, тоном недопускающим возражений:
- Пойдем. – И мы пошли. Некоторое время шли, молча. Наконец, он не выдержал и спросил:
- Ничего не хочешь мне сказать? – Подавив желание брякнуть «Если б хотел – сказал бы!», ответил;
- Как я и говорил, безответная любовь, горячая, страстная, может – первая...
- У всех так, первая, она - и горячая и страстная. Но ведь не все же так кончают. Что было с ним не так?
- Не так? Да ты себя что ли выше его ставишь? Напрасно. Но если хочешь знать... Если хочешь знать – сильный ум уходит далеко вперед, оставляя остальных позади, и неизбежно платит за это одиночеством. Одиночество – холодная штука... Человека в ней, если что и согреет, так непременно любовь, причем не простая привязанность, а чувство, горячее чувство, и когда он, вдохновленный и обогретый ею, вдруг наталкивается на пустое место там, где он был уверен во взаимности, когда вместо открытых ворот – каменный вал... Отчаянье, вот, что ждет его... Отчаянье, человек в нем слепнет, глохнет, теряет рассудок, отчаянье... Там и один шаг до бритвы...
Тут наш разговор прервал мужчина, который странным образом все держал левую руку в кармане. Мы к тому моменту дошли до католического костела. «Не найдется закурить?» - спросил он. «Вот – держи» - ответил я ему и протянул открытую пачку. Своей правой рукой он пошарил в пачке и с какой-то натугой поймал сигарету. «И закурить бы» - добавил он. Я протянул ему коробок спичек. «Да нет, - как то замялся он, - Зажгите... У меня левая – не работает» Он прикурил от зажженной спички, поблагодарил и пошел в одну сторону, а мы – в другую.
- Зачем так жить? – спросил я, когда мы в молчании прошагали квартал. – Ведь это же мука, а не жизнь: каждый день чувствовать себя ущербным, тягостным для других...
- Samyrra, его жизнь не так плоха как тебе кажется. Человек, даже и потеряв обе руки, остается человеком, ведь главное в нем, не то, что у него есть, а то, чем он является, что он сделал для других...
Но на эти трехкопеечные истины я даже не захотел отвечать.
Глава 12. Его Божественная Тень.
Извлеченное из обычной микстуры от кашля с помощью некоторых манипуляций по смешиванию ее с бензином и дальнейшим выпариванием вещество обладало достаточно поразительным действием, влекущим расширение восприятия времени и пространства. А также ни на что не похожие ощущения от света. Особенно от света фонарей в сумрачные ночи Первопрестольной. Расширенное таким образом сознание не опьянялось, но возникающие мысли зачастую уносились далеко за пределы обыденности. Несмсотря на то, что это было всего лишь «первое плато» измененного восприятия». Я неспешно прогуливался в этом состоянии по улицам соседнего квартала, когда наткнулся на нее – непонятную фигуру из одеткую в иссиня-черный плащ, капюшон которого покрывал голову, лицо незнакомца терялось в тени. Когда я поравнялся с ним, он внезапно заговорил и слова его могли бы показаться безумными, если бы не звучали слишком искренне, без капли лжи:, он говорил:
- Его Божественная Тень имеет сообщить вам, что властолюбие – это продолжение воли владыки в подчиненных, воля, распространяясь и разветвляясь среди них, расширяет личность господина далеко за пределы его человеческой оболочки и, если воля достаточно сильна, может сделать свое влияние поистине долговечным, намного больше обычной человеческой жизни. Именно страх перед смертью заставляет волю усиливаться, ускоряться и изощряться, чтобы избежать этого бессмысленно уравнивающего жребия всех человеков. Боишься ли ты смерти, Юрий? Хочешь ли ее преодолеть?
И я ответил с непреклонной душой:
- Если я отвечу, что боюсь, то я распишусь в том, что я на твоей стороне! Что я поглощен этим страхом и являюсь лишь игрушкой этой усиливающейся и изощряющейся воли, которая в свою очередь лишь марионетка перед лицом смерти. Но ведь это не правда! Передай Его Божественной Тени – властолюбие чуждо мне, как и страх гибели. Я знаю: все – вечно и все повторится, вновь и вновь бесчисленное множество раз. И потому, воля – игрушка моей доблести, а вечность – моя плоть и кровь.
И человек в плаще заметил на это:
- Рано или поздно вы сдадитесь и признаете правоту Его Божественной Тени, это абсолютно неизбежно. Мой господин имеет потрясающий нюх, на те кто обладает неизмеримой жаждой власти и вечной жизни. До сих пор мой господин ни разу не ошибся за целые эпохи. Не ошибается он и в этот раз. Когда вы будете дышать властью, тогда поспешите вкладывать, вкачивать мощь своего господства в подручных, тогда вы убоитесь смерти и придете к Его Божественной Тени и поклонитесь раболепно до земли, лишь бы дал он вам ключи от всех царств земных.
С этими словами человек в плаще стал быстро удаляться. Я попробовал последовать за ним. Сначала шагом, но несмотря на то что он также уходил спокойным шагом, расстояние между ним и мной все возрастало. Затем я переключился на бег, но все равно никак не мог сократить все увеличивающееся расстояние. Наконец я переключился на галоп, когда он внезапно скрылся в какой-то боковой улице и выпал из моего поля зрения. Я помчался туда же и выбежал на перекресток, где запыхавшись сбросил темп и подойдя к мигающему желтым светофору встретил невысокого коренастого коротко стриженного мужчину с острыми чертами лица. Он не спеша закуривал папиросу. Что то в нем выдавало уроженца Южносибирска даже во внешнем виде и мне захотелось узнать это наверняка, а самый верный способ сделать это – всегда был послушать речь человека, и я спросил его:
- Вы не видели, чтобы здесь проходил человек в плаще с низко накинутым капюшоном?
Мужчина оказался весьма общительным:
- Проходил? Нет! Тут пронеслась какая-то жуткая фигура, лицо которой терялось во мраке капюшона. И веяло от нее чем то как минимум... мягко говоря недобрым. Мне показалось, что это был всадник апокалипсиса бегущий за своим конем как минимум.
Я достал сигарету и закурил:
- В такие минуты, кажется, вот-вот поверишь в призраков.
Мужчина даже улыбнулся:
- Что же удивительного в признании факта существования призраков? Или вы отрицаете и телепатию, и вещие сны, и графологию, и общение с ждухами умерших? Может вы даже в магнетизеров не верите?
Мне пришлось вдохнуть перед ответом:
- Увы... как не прискорбно, но магнетизм в нашей стране расцвел настолько сильно и бурно, что отрицать его, как и значительную часть его достижений – невозможно. В конце концов, не зря же по нему в нашей стране – первой в мире – целая академия открылась? С другой стороны – спиритизм, призраки, общение с духами умерших – разве это не чересчур, не через край, не за пределами не то, что трезвой науки, но какого бы то ни было здравого человеческого разумения. Верить в них? Опираться только на веру как я понимаю, недостойно гражданина двадцать первого века!
Острое и тонкое лицо случайного собеседника слегка побагровело, видимо мои слова каким-то образом задели некоторые сокровенные струны в его душе. Он пристально посмотрел в мои глаза, и от моего взгляда не укрылось, что у этого прохожего левый глаз был не чем иным как стеклянным протезом. Это на мгновение приковало мое внимание и я пропустил мимо ушей начало его быстрой речи, а когда прислушался, то услышал:
- ... с чего все взяли, что этот век станет веком науки и бесконечного технического прогресса. Еще небось в лоне рыночной экономики и демократической власти! Напротив, стоит открыть глаза и хорошенко посмотреть по сторонам: весь мир расслаивается на супербогатых и полнеушую нищету сильнее, чем когда-либо, националная ненависть как чума заражает одну страну за другой, да сейчас границы открыты, границы проницаемы почти по всему земному шару, да сейчас темп жизни ускоряется день ото дня. Но скоро он достигнет той неимоверной скоротси, когда будучи помноженным на мировые вызовы разобщенности, просто разорвет нынешнюю цивилизацию на мелкие жажадующие впиться друг другу в глотки куски, и новым странам придется вновь окунуться в пучины рабовладения, варварства, средневековых порядков и пожаров мировых войн. И тогда сильные духом и наделенные мистическим сознанием беспощадные философы возьмут власть в ...
- Да вот же он! – внезапно воскликнул я, заметив, что человек в плаще, внимательно следя за на, стоит буквально в том же доме в пространстве под аркой этого дома. Я кинулся за ним, не знаю почему, но мой бесцеремонно прерванный собеседник также рванулся следом. Но оказавшись под аркой перед нами предстала странная картина: фигура в капюшоне шагнула в намалеванное на стене графити и застыла спрятавшись за какой-то дико изображенной буквой «Х» так, что смутный силуэт посланца превратил ее в глубокомысленное «Ж».
Я пораженно прошептал:
- Пора домой, принять душ и поскорее это забыть.
Одноглазый только кивнул мне, и мы потопали к перекрестку. А из арки тем временем раздался хрипло-спилый голос, который тем не менее пробирал до костей и заставлял нас топать себе, не оглядываясь, а скандировал он не очень то складные вирши:
- Был день мой разум соскользнул
С дорог отчаянно табачных
И в грустных грезах потонул
О будущем иль прошлом, мрачном...
Моя рука держала плеть,
А за спиной - котомка с мясом.
Я вел людей. Я гнал людей
Через пустыню и с запасом,
Хлестал я морды, лил их кровь -
Все ради светлой милой цели -
Им вечеру харчей, чтоб вновь
Наутро потащились цепи.
Я знал: им все равно куда
Лишь не скучать и чтоб кормили
И чтоб не думать никогда:
"Зачем и кто мы? Что забыли?"
И кнут мой отсекал все думы
Кусок мясной давал идею,
Горели голодом глаза и страхом за сохранность сумы,
И шли за мной, и шли, не веря
А я? Я тоже в цель не верил,
Но без сомнений, без тревог
Я знал: пустыни все конечны!
И шел я к морю - на Восток
Как основатель государства
Неведомы дремучих стран
Для знания и правды царства.
Без пошлой примеси смутьян
И потрясатель всех основ
Любимой Родины прогнившей
Первейший враг царей, дворцов,
Переворотчик мира мыслей!
Итак, собрав в Отчизне сброд
Я двинулся к мечте в поход
Хоть знал - возможно на костях
Свой созидаю небосвод.
Но совесть чиста у меня -
Так было раньше, будет впредь -
Века идут без перемен
В вопросах нравственных заверть.
Закон ж вождя суров и прост,
Его звучаньем убивают
Всех слабых духом, а потом
По ним без жалости шагают...
Но вот очнулся я от сна
И сплюнул трижды и вина
Плеснул в стакан, позвал дружка,
Про наважденье рассказал...
"Сон - справедлив был," - друг сказал.
Глава 13. В огне.
Медленно, с чувством собственного достоинства бреду по улице. Мыслей - никаких. Воспоминания о том как посещал Семину могилу - стерлись. Скоро надо уезжать. Бреду по улице.
Какой то плач-причетание вывел из транса. Оглянулся по сторонам, припомнил местность, увидел главное: из небольшой халупы, в которой проживали наши полузнакомые родственники (какая то седьмая вода по линии матери), так вот из той халупы выходил черный, черный дым. На небольшом участке набилось уже немало зевак, а ближе всех - ломала руки и билась в истерике женщина. Кажется её звали Ольга. Когда то я был у них в "гостях", вместе с бабушкой, когда-то давным-давно...
Скорым шагом подойдя ближе, я услышал слова, от которых что-то стало сжимать мое сердце. "В доме ребенок"
- Эй, Ольга! В доме... ребенок, где он?
Безумные, отчаянные глаза, грязно-коричневое, пропитое лицо, бессвязный поток слов, из которого ни с того, ни с сего разогнавшийся рассудок смог вычленить "Второй этаж, запертая комната напротив кухни - детская, кухня - первое окно слева".
Затем все слова погасли в моем уме, я делал то, что чувствовал надо сделать ни меньше и не больше, и на редкость безошибочно. Что это было инстинкт, интуиция, Провидение? Черт его знает.
Но я пошел слегка пружинящей, кошачьей походкой к дому, кто то попробовал взять меня за руку, я вырвал и тут же ударил его, не оборачиваясь, по кисти. На углу, с крыши дома свисал кабель, оборванный скорее всего еще в незапамятные времена, наверху обмотка уже расплавилась, и жидкая резина доходила-дотекала до низу. Подхватив и замотав ладошки в какую то тряпку, с секунду примерившись, я взялся за этот хренов канат и полез: вверх, вверх, вверх, на одних руках, крепко-крепко сжимая-сдавливая трос, чтоб не соскользнуть. Хорошо что лезть было немного, на уровне второго этажа проходил карниз, на который я и взгромоздился, слева от меня было то самое, кухонное окно. Руки горели. Вздох. Для пробы легонечко стукнул левой ладонью по стеклине. Горяча, но не слишком, подается даже на небольшое давление. Короткий замах, удар основанием ладони - треснуло, еще удар - дыра, третий, четвертый удар - сшиб сверху и снизу осколки. Головой вперед влетел то ли в баню, то ли в печку. Дыму было много, но огонь сюда еще недобрался. С левой ладони капала кровь. Взял полотенце намочил из чайника, обмотал нос и рот, приметил газовый баллон. Ударом ноги распахнул дверь, как можно плотнее закрыл её за собой. Обои в коридоре почернели, местами горели. С небольшого разгона правым плечом вышиб хлипкую дверь, упал на одно колено, замер на секунду, смотря на детскую кроватку. С нее раздался тоненький, слабенький, чуть живой писк. Аккуратно подхватил маленького, прижал левой рукой к себе под куртку. Развернулся быстро вышел. Короткий коридор до лестницы. Под ней уже горело во всю какая-то вешалка что ли. Один шаг, второй и, во-первых, почувствовался нестерпимый жар, во-вторых, ступеньки стали прогибаться до последней степени. Недожидаясь паденья, я рванул вниз, сметя попутно хлипкие перильца. В полете умудрился извернутся таким макаром, что упал на правый бок. Что-то будто хрустнуло. Ребенок как то шевельнулся, левая рука плотнее прижала его. Правая отряхнула волосы, пока вставал, смела что-то горячее, полотенце слетело с лица, голова уткнулась по нос за воротник, перед глазами туман и муть. Как я нашел выход, передвигаясь галопом по этому аду, не знаю. Знаю что на всем ходу врезался во входную дверь правым плечом, что она рухнула, и я кое-как ползком двинулся дальше.
Дальше какие-то лица, какие-то люди, кто-то оттаскивал подальше, слабосильный гром и волна теплого воздуха. Безумное лицо Ольги, отчаянный вопль "Сашенька", крик "Неотложку!" и боль. Боль. БОЛЬ! Обе руки, особенно правая, правые плечо и бок, лицо, голова, лодыжки, ступни. Ничего кроме боли. Ничего кроме.
И все-таки я смог сохранить сознанье, пока меня не запихали в "скорую"...
Глава 14. В госпитале.
Сон прошел. Но глаза открывать не хотелось. До жути не хотелось. Ну откроешь, ну увидишь, то что ты и так уже знаешь. Чувствуешь на своей шкуре, так сказать.
Препаратами острую, одуряющую, всего человека на себя стягивающую, боль, конечно, сняли, но тупая, ноющая, скребущая в правой руке, на ребрах, на плечах осталась...
"Долго же тебя будут латать, наверное, а потом еще дольше - в койке лежать, раны зализывать... А все ради чего? Погеройствовать захотел, дур-рак?! Тьфу на тебя! Что же это такое? Неужели последние восемь месяцев тебя ничему не научили? Неужели вся эта брехня о долге, о немногих хранителях идеи, благородных, все еще сидит в твоей голове? Неужели даже Семен, его гибель, его жертва ничему не научили тебя? Не спасать и не осчастливливать этот мир рождается человек, и потому отрекаться от себя во имя других глупость, глупость, заслуживающая презренья... Или я все-таки неправ, так говоря? А прав тот я, который ТАК поступает? О много бы отдал я за то, чтоб узнать истину..."
Какое-то движение услышал я у двери и открыл глаза. На меня с насмешкой смотрел вошедший санитар. Эта насмешка, этот взгляд свысока, ехидные чуть чуть приподнятые уголки губ - все это вызвало такую ненависть в моей душе, что будь у меня силы, я бы с удовольствием затоптал эту мразь в г*вно по самые уши. Но сил у меня сейчас было не много:
- Ищешь кого-то? - спросил я с максимальным вызовом, с максимальной ненавистью; на удивление голос мой оказался вполне громок и ясен, правда добавилось к нему какое-то рычание...
- А... это... имя-фамилию... - аж осекся санитар, видимо будучи трусом по натуре.
- Самсонов Юра. Ул.Гоголя, 17, кв.12, - последнее само добавилось тоном, с которым обычно говорят "пошел к черту, кусок дерьма".
Санитар со уже злобой посмотрел на меня, видимо немалый опыт в выслушивании унижений подсказал ему что я хочу его послать. Какое-то недоношенное или может кастрированное высокомерие проскользнуло по лицу его, и он добавил как бы между прочим:
- А девчонка то, которую вы, герой однорукий, из огня вынесли, - скончалась: сотрясение мозга, - последние слова он выплюнул уже уходя.
Первое, что я сделал, это закрыл глаза. Закрыл и попробовал ни о чем не думать. Выдержал не долго - острый и беспокойный ум рвался осмыслить услышанное. "Так положим, он может говорить правду, по крайней мере, о руке я хоть сейчас могу узнать, а вот о девочке... Хотя с другой стороны, что мне она? Как что ты же за-ради нее жизнью рисковал? Нет, нет, постой, горячки то не пори, она или другая, тут ведь разница не велика, ты её и не знал вовсе, ты ради своего принципа в огонь полез, это другое дело, ты свое право первородства, избранничества, что ли, отстаивал. Стало быть, что, к чему я... а да - плевать на девчонку, ты и не знал даже что это девчонка, только сейчас узнал, тьфу, блин, не важно, все равно померла, я б не вынес, в огне б померла... Не то, не то, так что же тогда давит то тебя... А-а!.. Рука... Да, как же я... Стопе, может врет? Боль то я еще вон как чувствую от руки то, значит должна быть... А если нет? Так глянь, глянь... НЕЕЕТ... Не могу глянуть... Страшно... А вдруг - правда... Та-а-ак, но глянуть то придется? Придется. Так, ну тогда обдумай сперва что потом, если правда то, разъясни, что тогда то делать... Однорукий... Инвалидность... полжизни в топку... а мне лишь двадцать... одиночество... тоска... попытки выживания... нельзя делать, что хочешь... побираться грошовым состраданием, грошовыми подачками людской жалости... стыд, позор, презренье... высокомерный взгляд всякой мрази вроде этого козла... Ну, знаете!" И тяжелое решение принял вместе с этим "Ну, знаете!". А приняв решение, мне как-то полегчало, прояснилось малость. И - открыл глаза...
Культя... по локоть...
Закрыл глаза. "Почудилось, не может быть, я чувствую её!" Открыл глаза...
Культя... по локоть...
Закрыл глаза. "Бред, ну бред же, не должно так быть, чтоб за хорошие дела и подвиги руку отрезали. Не должно!" Открыл глаза...
Культя... по локоть...
Уставился в потолок...
Сколько прошло времени не знаю. Не думаю, что много. Но за него успел перебрать в уме все способы смерти, доступные мне в таком положении, привязанном бинтами к койке. Странно, но мой разум не был сломлен отчаянием, страхом или еще чем. Напротив, он неожиданно обострился, разогнался, доставал до самой сути. И, только когда я хладнокровно подтянул к лицу левую руку, прокусил пластиковую трубку вставленной капельницы и вдул воздуха сколько смог, мой разум, подавивший в те мгновения все мои чувства, куда то отлучился. Не то что страх, нет, но жуткое сознание последней потери, смертельная усталость, грустное уныние накатило на меня. "Господи, слышишь ли меня?" - прошептал я, не заметив катящиеся слезы по щекам. А пузырек, за которым я тем не менее не переставал наблюдать, дошел до вены. "Чуть-чуть," - мелькнуло у меня, и я прикрыл глаза. И плавной чередой прошли перед внутренним взором все эти воспоминания, о которых я только что поведал. А затем перед воображением моим развернулся бред полнейший. Лес, лужайка, скошенный стог, лето. А возле стога какой-то пожилой полный мужчина с плешью на голове. И в руках у него древний-древний пистоль. А рядом - шагах в десяти господа гусары в форме, с мушкетами. А напротив них штатский в цилиндре и пальто облезлом. "Зря ты говорил, мол, благородных людей на Руси нету, а их вон сколько..." - говорит пожилой штатскому. А тот ему в ответ: "Ну, ты не болтай, а стреляй, а то языком то чесать каждый может..." И наводит себе на сердце пожилой пистоль свой, закрывает глаза, нажимает... Тут и у меня всё ослепилось, всё залило светом, белым светом, льющимся откуда то из-за глаз...
Глава 14. Прыжок через тень.
Я лежал как труп ничком. На каком-то холодном и каменистом и жестком полу. И было темно, лишь рассеянный свет слегка разгонял мрак.
Впрочем довольно скоро я понял что не просто лежу: я двигался, как то переваливаясь, переволакиваясь - я перемещался куда-то вперед ногами. Развернув шею, я увидел свинцовый туман, пару миут мои глаза привыкали к нему, наконец, я смог различить того кто волочил меня - это была немного не мало моя собственная тень. Она разрослась, вытянулась ввысь, наполнилась объемом - эдакий черный столб дыма надо мной, крепко накрепко привязанный к моим ступням.
Но я не удивился. И не испугался. Я вспомнил, что по природе я - сверхчеловек, и если мир вдруг перевернулся и теперь не я отбрасываю тень а она собирается отбросить меня куда то, что я вступлю в поединок и скорее погибну, чем буду приспособляться. Потому что роль неудачника не для UberMensch'a.
Нежданно для тени я крутанулся и, оказавшись на спине, потянулся торсом, плечами и головой вверх, Тень соответствующими местами стала спускаться к земле, причинно-следственная связь этих явлений не укрылась от моего взора, и я усилил нажим, но не прошел я и полпути до сидячего положения, как Тень оценила ситуацию и, дернувшись-изогнувшись, впечатала меня в пол. Чудом голова моя не расшиблась ни о какой булыжник, более того в полете ее осенила светлая мысли - сконцентрировавшись на торсе Тень забыла о ногах, которые я тут же приподнял, подтянул к груди, напряг спину, уперся локтями в камни и, качнувшись-толкнувшись, вскочил с земли. "Uber!" - бессознательно вырвался из моей глотки победный крик, одновременно
я поставил ногу на то место где должно было находиться лицо повалившейся тени. К моему удивлению, нога ушла в туман. И не просто ушла, но утянула за собой всю мою персону. Так я полетел в пропасть.
Летел я не меньше часа. Становилось все теплее и влажнее. Тень моя летела рядом. Невыносимо скучно лететь со своей тенью в пропасть. Ей кстати тоже было скучно. Поэтому она заговорила:
- Ну вот и близка та Пустота, то блаженное Ничто, в бездну которого ты потеряешь себя, близко исполнение твоего Желания, - - сообщила она мне воюще хрипящим голосом.
- О чем ты? Я всегда любил жизнь и боролся за нее до конца всегда., ответил я ей.
- А твой поиск опасностей, а твоёй вызов своему Ученику, геройство в огне? Ты искал смерти, ты звал смерть, но она не приходила, и ты отравил себя кислородом...
- Дура, кто я без руки? И кто я без чести? Всего лишь животное, вставшее на задние лапы...
- А человек и есть животное. Неудачная выдумка вашего неудачного Бога. Может увидишь его в полете, спросишь наградит ли он тебя за твой выпендреж с "честью, долгом, душой и прочее, и прочее". Только лететь наверно надо в другую сторону.
- Ты лжива, Тень: во-первых, я не за награду жилы рвал, а за блеск имени, а во-вторых, человек не промах нашего Бога, силы человека поистине велики, хоть и предел имеют.
- Да, и тебе его не перепрыгнуть. И меня не перепрыгнуть.
- А это мы сейчас проверим!
Сказав это, я ухватил Тень за пятку (до сих пор не понимаю как это удалось), уперся ей ногой в грудак и оттолкнулся... и полетел.
"Неожиданно," - подумала рациональная часть моего мозга.
Тень тоже удивилась, издавая вопль недоумения, она продолжила путь вниз. А я полетел к верху. "Uber," - прошептали мои губы. Сам я, испытывая нереальное освобождение-облегчение, поплыл вверх, начав медленно-медленно, но затем все быстрее набирать скорость. Ускорялся я до тех пор, пока своей головой не пробил облака и не взмыл к свету. Он был такой яркий, что поначалу я даже закрыл глаза...
Глава 15. Разговор с Лордом.
Да, свет был ослепительный, и глаза к нему не привыкали, так что пришлось смотреть далеко вправо от него. Так далеко , что я увидел то место, где садилось красное («как холодильник» – мелькнула Летовская глупость в уме) закатное солнце («а откуда тогда свет?» – мелькнула собственная умность в голове). И, прищурив глаза в две щелки, я взглянул на столп белоснежного света и спросил:
- Бог, ты ли это?
- Ты ли это, счастливый? Или ты , свободный? – прожурчал-пропел неведомой музыкой нечеловеческий голос.
- Не жалуюсь на свою долю, но буквально недавно моя тень чуть не уволокла меня в Преисподнюю, так что скорее я свободный.
- Хэ, нет никакой Преисподней, твоя тень несла тебя на землю, но ты действительно свободный. Но не до конца, ибо абсолютно свободный счастлив...
- Постой, постой! Но - где же тогда жарятся грешники? И кстати, это рай здесь, или как? И еще одно – ты не ответил мне Бог ли ты.
- Примерно один из ста тысяч сюда входящих оказывается таким же болтливым как ты. Впрочем одно твое пребывание здесь доказывает, что ты достоин того, чтоб с тобой поболтать – и для начала представимся: я не тот Бог, которого ты себе представляешь – всемогущего, всезнающего, всеблагого, поэтому меня обычно называют скромнее – просто LORD, и я – основа всех материй мира, этого единственного и дивно прекрасного мира; постигающий мир – постигает меня; постигающий меня – постигнет мир; таково моё имя , как же звать тебя?
- Я называю себя Samyrr'a, когда то я хотел стать великим рыцарем, воином света, самураем, и многие люди хотели того же, но затем пришло трудное время, и люди отвернулись от меня, и мой Ученик (и Верный Друг) предал, и мой Учитель (и Верный Друг) предал меня, но мое богатырство, которое я в себе наращивал, осталось со мной, поэтому как символ его я сохранил это имя до сих пор. И не мало я сделал чтоб прославить его, так что знающий имя Samyrra знает меня, а знающий меня – знает, что значит Samyrra
- А ты большой гордец, - ответил LORD, - впрочем может ты и заслужил свою гордость, однако ж, чересчур многих ты винишь, и, похоже, для чересчур многих ты пророчишь ад. Но ты ошибаешься6 нет никаких наград и наказаний, посылаемых свыше моей волей, мне глубоко противно ограничивать вашу свободу, ведь она – высшая ценность человека. Не ведающий свободы отправляется не в ад, а обратно на землю, или говоря точнее упускает шанс достигнуть этого места, но после целой вечности небытия, он возродиться, и вновь проживет ту же самую жизнь, но с новым шансом осознать свободу, освободиться, достигнуть этого места...
- Хм, и нет ни Сатаны, ни чертей?
- Вы и сами прекрасно справляетесь.
- Стоп-стоп, а рай то есть?
- Не уверен. По крайней мере не здесь. Boт Leonardo da Vinci перед тем как уйти отсюда сказал, что рай тоже на земле.
- Так что же это за место такое тогда? Отвечай скорее! – разгорячился я не на шутку.
- Это место свободных духом. Тех, кто доходит своим умом и своей волей до первоосновы мира. Тех, кто способен продавить мир обыденности и быта, как грязный и мутный экран, и увидеть истинную реальность.
- Но она же ну ничем не лучше!
- Именно, Samyrra, именно, поэтому все возвращаются обратно к земле, обратно к своим Теням...
- Ну... тогда и я пойду, может я еще не до конца мертв может еще поживу-потаскаю свое имя.
- Попытайся, кто знает на что способен человек, даже от меня предел его сил сокрыт. Попытайся...
- Хм... LORD, а не хочешь со мной на землю, а?
- Leonardo, кстати, тоже меня на землю звал, да извини, ну что там столпу света делать? Абсолютно нечего! Хотя может через пару эпох...
- Ну тогда до встречи через пару эпох...
И я нырнул вниз под облака, так и не расслышав его последней фразы...
Глава 16. Сихайя.
Юрий стоял в морге. Впрочем стоял ли? Вопрос был не праздный, ведь тела своего он не чувствовал, более того, его тело все в ожогах, ушибах, ссадинах, без правой руки лежало на койке для мертвых. Это зрелище ввергло Юрия в глубочайшее уныние. «Лучше бы я у Lord’а остался,» - подумал он с горечью, - «И что мне теперь делать?»
- Не бойся, родной, - вдруг услышал он у себя за спиной голос, который он никак не ожидал услышать когда-либо.
Опешив, Юрий обернулся и увидел ее, свою Сихайю, ту единственную с кем он был согласен провести всю свою так скоро прервавшуюся жизнь.
- Моя Сихайя... – голос Юрия дрогнул – Ты наверное, пришла увести меня в рай? (то что ему только что говорил Lord каким-то странным образом уже успело выветрится из его головы).
- Глупенький, ты же знаешь – рая нет... а еще ты знаешь, твоя Сихайя сейчас далеко во Второпрестольной, а я... я лишь так сказать благословение любящей и ее желание встретить тебя снова... иногда такое желание исполняется... так что тебе не более чем повезло, выпал счастливый билет в Великой Вселенской Лотерее так сказать, у тебя будет еще один шанс пройти свой жизненный путь, надеюсь не менее благородно, чем ты его прошел до сих пор, но – молчи, молчи и смотри...
Она говорила, улыбалась и гладила волосы мертвого. Когда она замолчала, то как заправский фокусник вытащила у мертвого из-за уха толстую и длинную кубинскую сигару, щелчком пальцев высекла искру от которой зажгла сигару, обошла койку против часовой стрелки, в несколько навёрточных затяжек выкурила ее целиком, бросила хабарик с угольком на пол, выдохнула целое облако густого молочного дыма, который завис ровным конусом над койкой мертвого, что-то прошептала на неизвестном языке, затем прыжком оказалась на койке, встав на руки, так что ее длинное платье цвета морской волны опало и скрыло ее от пояса до головы, а заодно и мертвое тело с ней, То что было выше от пояса до ног скрывал шатер дыма. Пару мгновений ошеломленный событиями Юрий созерцал эту картину, а затем острая боль пронзила его солнечное сплетение, от боли он рухнул ничком и когда его «лицо» коснулось пола, он ощутил себя вновь в своем теле и резко вскочив с койки и оглядевшись по сторонам, понял что он на полу рядом с койкой, пустой койкой. Все тело болело, правой руки не было, холодно было до зубовного стука, Сихайя куда-то пропала, но все это были мелочи по сравнению с осознанием того факта, что он был жив. Жив. ЖИВ. «Да!!!!» - воскликнул он и тут же зашелся кровавым кашлем. Кое-как он совладал с собой, перетащил на пустую койку какого-то другого несчастного, внешне сходного с собой (в смысле ожогов). И отправился к выходу мимо впавшего в глубокий обморок смотрителя морга.
Глава 17. Ворон и Острослов.
Cерый коридор старой больницы. Зимний темный вечер. Гуськом идут семеро в польтах. Напряженно так идут, шаг чеканят шустренько. А впереди - длинноволосый брюнет. Взглянув на его нос-клюв, главврач Виталий, вышедший из кабинета, подумал: "Ну ни дать ни взять - Ворон!"
- Эй, уважаемый, - окликнул главврача Ворон.
- Нет времени, после, - бросил через плечо Виталий, собираясь уходить.
- Да нет, не после: сейчас, и в том голосе было столько властности и императива, что Виталий на секунду остановился.
- Позвольте, - начал было он, но события вдруг набрали скорость.
Быстрым шагом невысокий и не особо внушительный с виду человек подошел к дородному (косо-сажениевому) мужику почти в упор, резко толкнул его руками в груд; от неожиданности тот слегка потерял равновесие и, пытаясь удержать это потерянное равновесие, выставил вперед руки, тут же Ворон поймал одну из них, по хитрому вывернул кисть, подсек Виталеву ногу и, не церемонясь, бросил Эскулапа на пол. Чтобы падение не наделало шума, Ворон подхватил в полете и придержал его за одежду, так что та затрещала и в тишине коридора этот треск особенно напугал Виталия. Он было хотел крикнуть, как упреждающий толчок в челюсть захлопнул ему рот. Ворон же легким движением руки извлек из рукава заточку и поднес лезвие к глазу Виталия.
- Не пищи, глаз вырежу, - прокаркал Ворон, распустив как крылья, полы своего пальто над бессильным телом главврача. Было во всем его облике что-то апокалиптичное или, может, ракурс у Виталия был такой, но что раздавать звуки ему совсем расхотелось.
Видя, что жертва присмирела, Ворон сверкнул правым глазом, и Виталий понял, что тот стеклянный. "Вот и пригодился опыт врачебной практики, - мелькнуло и тут же забылось у него в голове. И опять мелькнуло, - Да, опыт бессилен перед Вороном”. А тот начал каркать:
- Ищу Юрия Самсонова, парня с пожара - где?
- Где? - машинально выдохнул он.
Заточка проплыла по кончикам ресниц.
- С пожара? Так он в морге...
- Проводишь. Поднять его, - обратился Ворон к своим спутникам. Двое верзил, не в пример внушительнее своего патрона, в миг поставили доктора на ноги. Тот хлопнул пару раз глазами и начал медленно валиться вперед, теряя чувства. Ворон, не размазываю кашу действий по тарелке событий, треснул ему ладонью по щеке и так зыркнул, что доктору прибавилось сил, и он спешно почесал в направлении морга Пятеро не отставали, двое, которым Ворон успел что-то негромко сказать-приказать., пошли в другую сторону.
Для всех шестерых недолгий переход в подвал показался тягуче-медленым и ну очень протяжным; чем ближе они подходили, тем мрачнее и собраннее становился Ворон и его попутчики. И только оказавшись у обгорелого трупа, хищный птиц чуть-чуть расслабился: выудил сигарету из пачки Кента, поджег от спички и, затянувшись, слегка улыбнулся глазами. От этой улыбки кровь заледенела в жилах доктора, взгляд его был прикован к лицу хищника, тот же смотрел на труп и не мог оторвать от него вдохновленного взгляда, наконец, он выдохнул дым и по губам доктор то ли прочел, то ли ему привиделось "Vae victis" - а давно забытая латынь учтиво подсказала перевод "Горе побежденным", после чего Ворон с чувством жуткого самодовольства стряхнул пепел на бездыханное тело. Доктор медленно начал пятиться, еще минута и от ужаса он бы забился в истерике, но тут....
- Имей уваженье к тому, кто поумнее да поблагороднее тебя, кусок дерьма. Тем паче, что скоро ляжешь рядом с ним. Считай это честью, - раздался сзади, от входа чей-то металлический, абсолютно лишенный эмоций голос.
Ворон медленно повернулся, пустил колечко дыма и изрек:
- А ты видно и есть тот самый Острослов?
- А ты видно и есть тот самый Ворон?
И они разом оскалились в улыбках, показывая кривые, прокуренные, местами выбитые зубы; доктор кинулся на пол - и не зря: новоприбывший амбал со своим подручным открыли стрельбу из нетабельных забугорных "Смит-Вессонов", а Ворон со стаей, вырывая из одежды кортики, метнулись-укрылись от пуль за мертвецами...
Глава 18. Сыскарь.
Было уже глубоко за полночь, когда в морг провинциального города прибыл представитель столичного сыска – Генрих Исаевич Шлейхель. Сотрудники местного ополчения с почтением впустили его на оцепленную территорию, вручили ему составленные протокол осмотра, схему, сделанные ими фотографии и бланки с объяснениями опрошенных лиц, после чего удалились в столовую больницы, чтобы выпить кофе и передохнуть. Пункт 7 Сыскного регламента – представитель сыска должен минимум час пробыть на месте происшествия в одиночестве, чтобы составить собственное мнение о порученном деле, непроизвольно вспомнилось Шлейхелю.
Почитав объяснения главврача, смотрителя морга, дежурного реаниматора и привратника, Шлейхель установил что 17 января 2018 около 15 часов прибыл в больницу Н-ска со множественными ожогами гражданин Срединного Союза – Самсонов Юрий Орлович. После реанимационных мероприятий находясь в палате он совершил суицид, путем прокуса котетора и вдувания в него воздуха. После окончания процедуры констатации смерти его тело было увезено в морг. Спустя некоторое время, со смотрителем морга случился глубокий обморок на почве переутомления. Примерно в это же время, в больницу проникли две группы посторонних: которые состояли соответственно из 7 и из 2 человек, большая группа взяла в заложники главврача и пришла в морг с целью осмотра трупа Самсонова и возможно глумления над телом. Но их глумление было пресечено подошедшей второй группой, которая навязала первой потасовку, в ходе которой были застрелены 3 человека из первой, зарезан 1 и тяжело ранен ножом человек из второй группы. Как было видно из следов, первая группа пользовалась офицерскими кортиками, а вторая Смит-Вессонами. То что члены первой группы не были перестреляны подчистую объяснялось двумя моментами: 1 – они были на редкость подготовленными и бесстрашными бойцами и 2 – они пользовались трупами как щитами. Видимо когда второй из нападавших был ранен они принял единственно верное решение – ретироваться, оборонявшиеся же проследовали за ним на улицы города. Выкурив трубку грибов, жабьей секреции и шалфея предсказателей Шлейхель выписал квалификацию: покушение на глумление над телом усопшего группой лиц с совместным умыслом, 12 оконченных глумлений над телами усопших, совершенных с индивидуальными умыслами, одно убийство человека группой лиц с применением холодного оружия, одно тройное убийство с применением огнестрельного оружия, покушение на убийство 4 человек с применением огнестрельного оружия группой лиц с применением огнестрельного оружия, покушение на убийство человека группой лиц с совместным умыслом с применением холодного оружия.
Шлейхель задумался на минуту, что-то в представленных материалах не сходилось, он присел на пустой стол для мертвецов, выкурил вторую трубку, прилег посмотрел в потолок, затем сел, выкурил третью трубку и тут его осенило. Он вновь заглянул во врачебный отчет по Самсонову, посмотрел на труп с биркой Самсонова, еще раз в отчет, еще раз на труп и улыбнулся, у трупа якобы принадлежащему Самсонову, находящемуся в морге были обе руки в целости и сохранности, Шлейхель осмотрел все находившиеся трупы, с руками у всех все нормально.
Первым импульсом Шлейхеля естественно было отправится на поиски пропавшего мертвеца, поднять на уши местное ополчение и пустить собак ищеек по следу, но опыт сыскной деятельности дает в первую очередь умение сдерживать свои порывы. Генрих вновь присел на стол и посмотрел на часы, да, выкуренная смесь сбила его внутренний хронометр, до предусмотренного регламентом часа осталось еще почти полчаса, кончено можно было бы еще подумать над разборкой банд произошедшей в морге, но там было настолько скучно и очевидно, а раскрытие его настолько зависело от техники и тактики здешнего ополчения, что сыскаря клонило в сон.
Что касается соответствия их действий статьям уложения о наказаниях, то Шлейхель прекрасно знал, что усмотренная в первичном рапорте квалификация будет постепенно обрастать соответствующими доказательствами в процессе деятельности Союзных сыщиков, когда же они соберут пять священных разновидностей доказательств – слова свидетелей, улики вещественные, документы бумажные, мнения экспертные и исследования запротоколорованные, рапорт автоматически преобразуется в Слово о нарушении закона, затем оно не читаясь обвинителем, получит его визу и станет Словом обвиняющим и наконец по прочтении его Старшим Инквизитором района, рапорт переродится в Слово Справедливости, так что Шлейхель был спокоен за бандитов, еще бы глумление над телом умершего было третьим по тяжести преступлением в Союзе, после государственной измены и убийства соответственно.
А вот пропавший труп Самсонова был очень интересен. Логика подсказывала что его украли, но зачем – это был большой вопрос. Чтоб развлечь себя Шлейхель трижды подкинул монетку загадав решка труп украли первые, орел – вторые. Но когда монетка три раза встала ребром, Шлейхель почувствовал что судьба недвусмысленно хочет сказать ему нечто важное.
Вздохнув, он достал из сумки карты Таро и понимая что лишает себя удовольствия разгадать важную загадку самостоятельно, перетасовал колоду, спросил вслух «Что это за притча такая здесь произошла?», вновь перетасовал колоду, разделил ее на две равные части, одну из половин перевернул кверху ногами, обе половины смешал равномерно, вновь перетасовал , разложил Кельтский Крест. Когда он закончил у него перехватило дыхание – все карты в раскладе были из Старших Арканов, и не один из них не был перевернутым. Это не могло быть простым совпадением – единственное объяснение которое приходило на ум Шлейхелю, на этом Самсонове завязано несколько важнейших для жизни срединного Союза узлов судьбы, а значит неведомые могущественные силы этого мира, что-то более чем отчетливо говорят Шлейхелю и он углубился в разгадывание смысла расклада.
Первая карта обозначала самого сыскаря в виде возницы, несущегося на колеснице с белым и черным конями. Эта карта всегда выпадала для его обозначения, символизируя его сознательные (белый конь) и бессознательные (черный конь) способности к познанию.
Вторая – парень подвешенный за ногу на перекладине, несомненно обозначала Самсонова и здесь было над чем подумать. Как помнил Шлейхель эта карта обозначала победу духовных сил человека над материальным, или шире над железобетонными законами мироздания, что могло говорить о победе Самсонова над смертью. М-да, ситуация становилась все интереснее.
Карта давнего будущего показывала Отшельника удалявшегося от мира для постижения мудрости, но держащего в руке фонарь, не дававшего случайным путникам сбиться с пути. «Уж не был ли Самсонов благородным мужем, светочем доблести? – подумал сыскарь, - А ведь именно такого человека я искал последний год для своей организации.»
На карте недавнего прошлого был скелет с косой, восседающий на черном коне. Что согласно традиции говорило о недавнем перерождении нашего героя. «Занятно. Что же изменило этого парня?» – задумался сыскарь, заглянув в анамнез сомнительного покойника. Листе на третьем он наткнулся на рецепт антидепрессанта в связи с депрессией, вызванной потерей близкого. «И из-за этого он пошел в огонь спасти первого попавшегося человека? Похоже это и правда тот самый персонаж, которого я искал.»
Карта ближайшего будущего показывала мальчика, едущего на белом коне навстречу солнцу. «Хм, видимо, скоро его ждет новая заря свершений, надеюсь в рамках наших планов»
На карте вероятного будущего был изображен архангел Гавриил, трубящий и зовущий на суд, и это очень хорошо ложилось на замыслы организации по пересмотре многих порядков в нашей стране. «Самсонов должен сыграть свою роль в нашей игре,» - все больше убеждался Шлейхель.
Седьмая карта – Дьявол, собственно это было видение Шлейхелем самого себя, этаким злым гением перемен, ветром, который раскрутит застоявшуюся мельницу Срединного Союза, погрязшего в духе эгоизма и потребительства.
Восьмая карта – Маг, это было видение Шлейхеля окружающими, видение его человеком способным творить непостижимые чудеса. Сыскарь улыбнулся, он все-таки был скромен, но его самолюбию льстило подобная оценка, о которой говорили карты.
Карта самых больших надежд была карта Императора. Сыскарь улыбнулся еще шире, от карт не укрылась главная цель перемен, которые хотели затеять соратники Шлейхеля – Реставрация монархии в Союзе, замена Верховного выборного чиновника несменяемым единоличным Самодержцем, опирающегося на лучших людей нации, таких как Шлейхель и, возможно, Самсонов.
Финальная карта показывала рушащуюся Вавилонскую башню и падающих в пропасть гордецов, вздумавших соперничать с Богом. «Если такова судьба, предначертанная нам на этом пути, мы с радостью примем ее, с радостью погибнем во имя нашей мечты,» - улыбка Шлейхеля померкла, но тут же сменилась спокойным и строгим выражением лица, - «Да, пусть будет так».
Сложив карты в футляр, Шлейхель посмотрел на часы на цепочке, да, час прошел. Надо было попробовать найти Самсонова, вероятно он не пошел по адресу регистрации своего жительства, скорее он, как благородный человек, отправился на место своего подвига, чтобы подумать о вечном, то есть, Самсонов вероятно был вблизи от пожарища.
- Вот так я понял что ты Юрий жив и находишься именно здесь, - этой фразой сыскарь закончил свой рассказ и выжидающе посмотрел на Самсонова, сидящего на скамье в парке напротив сгоревшего дома.
Глава 19. Сделка.
- Занятная и в то же время невероятная история, нет - правда, я в нее не верю, чтоб сотрудник союзного сыска прибегал к оккультным приемам в своей деятельности.
- О должно быть я совершил ошибку назвав свое имя и чин, но не объявив своего титула в ордене Срединного союза.
- Орден Срединного союза? Никогда о таком не слышал.
- Это не удивительно ведь это секретная организация.
- А чем вызвана его секретность?
- Очень простой причиной – подготовка государственного переворота и преобразования нашей прогнившей республики в процветающую монархию.
- Статья 1 уложения о наказаниях – измена гражданином Союзной присяге карается смертной казнью либо пожизненным заключением без права переписки и свиданий с близкими.
- Условный рефлекс Младшего инквизитора, да? Усмотрел признаки преступления – дал квалификацию, так?
- Нет, просто напоминание основных устоев нашего государства.
- Эх, Юрий, ты же знаешь , что в последний раз по данной статье человек был осужден 18 лет назад, при том что возраст нашей республики – 20 лет.
- И тем не менее эта статья есть норма закона а значит воля народа.
- Перестань, Юрий, скорее воля зажравшихся котов, которые сейчас держат в своих слабеющих руках власть над нашей родиной.
- Что ты хочешь сказать?
- Да что тут еще говорить - ты все видишь лучше меня, страна превратилась для северной коалиции в сырьевой придаток, города заполонили выходцы из южных дыр и задней Азии, дороговизна цен, мизерные зарплаты, развал армии, спаивание народа и растление нравов и все это с согласия и благословения правящей элиты. Неужели ты согласен терпеть это дальше?
- Еще утром мне было плевать на все, что ты перечислил.
- И ты хотел умереть? Да, но сейчас уже вечер. Готов ли ты использовать свой второй шанс на благо родины?
- Родины ли? Орден срединного союза – такие ли они спасители отечества? Если да, то почему они действуют в тени, почему они скрываются от света?
- Потому что орден намеревается до конца этого года создать из союза вторую Империю.
- Лихо, вот только...
- Чего?
- Почему ты посвящаешь меня, первого встречного, в сокровенные тайны своей организации?
- Во первых по всем документам Юрий Самсонов признан умершим сегодня в 19 часов 12 минут, следовательно, его показания не могут быть положены в основу слова Справедливости. Во-вторых прости за пафос, но сама судьба указала на то что ты сыграешь важную роль в появлении империи.
- Судьба указала, говоришь? И в каком же качестве я должен быть задействован?
- Видишь ли орден уже нашел достойного кандидата на роль Императора – это герцог Юстиниан, таковы его титул и имя в Ордене, так что не раскатывай губу.
- Ну, об этом я даже не думал.
- Тем лучше, великий инквизитор, который возьмет на себя ответственность за волну кровавых репрессий, также уже найден - граф Россе.
- И остается только человек на роль орудия этих репрессий, не так ли?
- Одно удовольствие, говорить с умным человеком. Да нам нужен тот кто холоден, благороден и смертоносен, как клинок самурайского меча, тот кто без тени сомнений сверкнет над головами врагов Империи, тот кто ослепит мятущихся духом и не даст людям иного выбора, кроме как идти за нами, и это – ты, Юрий.
- Раньше я был в Инквизиторах, нынче повышен до Палача, а каковы будут мои привилегии?
- Значит согласен, это хорошо, что до привилегий, то они поистине царские: Орден обязуется во что бы то ни стало сохранить твою жизнь, он предоставляет тебе и всем твои потомкам родовой титул Барона и еще, отныне твое имя –Аквилла.
- Барон Аквилла... Звучит неплохо.
Эпилог.
- Вот такая история, а теперь засыпай, сын...
- Но, пап, ведь история же не закончена
- Но это и не последний вечер, когда я рассказываю тебе байки, спи спокойно, ты все услышишь в свое время...
- Хорошо. Спокойной ночи, пап.
- Спокойной ночи, сын.
И Император покинул комнату своего двадцать первого сына, удалившись в свой кабинет. Едва он присел за стол к нему подошел посланец от Шлейхеля, который протянул ему конверт со словами:
- Перехвачено сегодня, после того как господин Барон покинул совещание по подготовке проекта «Люцифер».
Император неторопливо вскрыл конверт и стал читать письмо:
Аквилла приветствует любимую!
Как ни прискорбно, по воле Императора я был направлен на Восток, даже не получив права проститься с тобой, моя богиня, перед дорогой. Впрочем за те 140 лет, что мы с тобой вместе ты наверное уже привыкла к внезапным отлучкам своего милого. Как и к высоким порогам секретности, скрывающим все, что касается будущего его службы. Но не касаясь подробностей, слушай и исполняй, Любовь моя!
Собери наших семерых детей с семьями и не привлекая всеобщего внимания отправляйся на курорт к Великим Пирамидам. В Кайруте тебе надо будет связаться с Аль-Фаради, тем самым арапчонком, который лет 40 назад учил тебя арабскому, ну ты помнишь. Передай ему, что я сказал «Хадж», тогда он проведет Вас, мои любимые домашние, в удаленный оазис среди пустыни, там ты найдешь убежище класса А1, рассчитанное и на ядерную ночь, и на ядерную зиму, и на ядерную весну. И не начинай, Любовь моя, что ты уже едешь в восьмое убежище, хотя семь раз до этого никакой войны не начиналось
Угроза реальная как никогда!
Я сделаю все, чтоб предотвратить ее, ты знаешь.
Не уверен, что мы снова встретимся, но помни – люблю тебя больше жизни,
Твой
Барон
Аквилла.
Император вздохнул:
- Ну и что дальше? Ему и не такое с рук сойдет.
Часть вторая.
Пролог. Патруль в зоне 10-101001.
Последние лучи заходящего солнца освещали серые и достаточно унылые равномерно-квадратные кварталы промзоны 101001 Второпрестольной, или Города-10 как его было принято называть на младоимперском слэнге. Впрочем приставка «младо» не очень соответствует положению вещей, думал юный гвардеец Сережа Брусницын, проносясь на реактивном ранце мимо корпусов производственных цехов, в конце концов, этому слэнгу не меньше двухсот лет и возник он после смутной эпохи гражданской войны за возвращение к Союзным порядкам. Что не мешало Сереже иногда думать на нем или о нем – вообще подобные пустопорожние размышления возникали у него достаточно часто во время вечерних и ночных нарядов на патрулирование, даже когда, как сейчас, от диспетчерской приходила заявка разобраться с несанкционированным проникновением в промзону. Диверсии, промышленный шпионаж, хищение продукции и расходных материалов – все это как магнитом притягивалось к производственным мощностям Города-10. И не было бы в этом ничего удивительного, учитывая, что на всех этих предприятия полностью автоматизированных станков, конвейеров, податчиков-погрузчиков максимум находилось по одному технику-смотрителю. Но вот почему диверсанты, шпионы и расхитители так упорно не желали понять, что гвардейские патрули тем не менее всегда пресекают их гнусные дела – вот это было удивительно.
Может тут дело в том, что они так и не смогли расколоть систему автоматической идентификации «свой-чужой» (на младоимперском АИ СЧ или просто аисочка), используемую в промзонах Срединного Империума? Может они так и не осилили книгу сэра Первого Рыцаря Империума барона Аквиллы «Боевые действия в городском ландшафте» и не поняли, что гвардия и не с такой напастью (как они) может справиться на своей (и не только) территории? А может (но эта мысль у Брусницына была крайне редка) их толкали отчаяние и безысходность? Ведь, чего греха таить, почти все «проникающие элементы» были выходцами из концентрационных поселений, густо раскинутых по территории Империума. И чем они там занимаются – живут своей аграрной жизнью уже три века, с самой Реставрации: покинуть поселение – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, организовать свое производство или бизнес – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, даже вступить во второй брак или завести любовницу – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, ну в общем очень много нельзя, включая алкоголь, азартные игры и книги. Только паши землю, паси скот, да прочей физкультурой на свежем воздухе занимайся. Есть, короче, от чего в тоску впасть, бунт поднять или еще какую гадость устроить. И начал уже Сережа думать, как бы все упростилось, включи Император чужаков из концентрационных поселений в гражданское население Срединного Империума, однако, были прерваны его рассуждения пулями, забарабанившими по броне экзоскелета.
В соответствии с Регламентом Патрулирования юный гвардеец установил ожидающий режим на реактивном ранце и открыл подавляющий огонь из ручного АК-77, одновременно оценивая ситуацию: нападающий стрелял мелким калибром, короткими очередями, дистанция около 60 метров. Хорошие новости - ручного гранатомета или фаустпатрона у него нет, иначе Брусницыну бы сейчас полагалось только приходить в себя от оглушения (экзоскелеты рассчитаны на взрывы подобной мощности, но попасть во взрывную волну для пилота все равно приятного мало), однако, гранаты у чужака вполне быть могут, раз у него при себе есть пистолет-пулемет, следовательно, медленно продвигаться вперед смысла нет – опасно. Ждать напарника по патрулю тоже опасно, вдруг у гада есть туз в рукаве чтобы отступить? Как то же он смог обойти АИ СЧ, раз оказался не на том конце квартала, где по идее должен быть. Или это вообще не тот «проникший элемент»? А черт с ним! Надо действовать! Как поется в марше «неудержимым натиском гвардейским» - вперед!
И патрульный, сняв режим ожидания, коротким реактивным прыжком, минуя поток пуль, пролетел мимо угла цеха, из-за которого велся огонь, включив тормозное сопло, резко сбросил скорость и завис на мгновенье в воздухе в трех шагах от чужака. От мгновенной перегрузки перед глазами Брусницына начал сгущаться туман, но прежде чем его голову окончательно закружило, один точный выстрел прямо в смуглый лоб чужака решил исход боя. Так было подумал Сережа, опускаясь на асфальт магистрали, намереваясь немного передохнуть и прийти в себя от перегрузки.
Но внезапный раскат грома в шлемофоне помешал ему выполнить задуманное. А следующий – раскат грома, совмещенный с толчком самосвала в левую сторону груди, опрокинул гвардейца навзничь. Вот дерьмо, это бронебойные что ли, думал Брусницын, барахтаясь и пытаясь встать. А еще один чужак тем временем, держа в руках револьвер какого-то слоновьего калибра, приближался и пускал в патрульного одну пулю за другой. Брусницын уже было попрощался с жизнью после пятого выстрела, долбанувшего его словно какой-то средневековый таран, ожидая, что за ад случится, когда шестой заряд будет выстрелен ему в упор в лицевой экран шлемофона, но тут точным реактивным прыжком рядом с чужаком приземлился его напарник Иван.
Одной закованной в броню рукой он выбил у чужака револьвер, а второй, точнее - бронированным кулаком - с размаху ударил того в солнечное сплетение: чужака отбросило на пару метров. Затем Ваня протянул руку и помог гвардейцу встать. Сережа медитативно, приходя в себя, наблюдал как на проезжей части корчится, отхаркивая кровь, второй чужак, как Иван поднял выбитый револьвер, с интересом осмотрел его, голос напарника в шлемофоне прокомментировал Сереже «О! Смит-Вессон, круто, раритет», после чего засунул дуло револьвера в рот поверженного противника, надавил на спусковой крючок и мозги разлетелись из коротко стриженной черноволосой головы чужака.
Затем Иван присел на поребрик, жестом пригласил Сергея присоединиться к нему и на длинных частотах запросил серверный центр проверить АИ СЧ. Умники из серверной попросили 5-7 минут на то, чтобы установить причину сбоя и устранить ее. Тем временем, Иван приподнял защитный экран так, что стало видно его поросшую седой щетиной челюсть, закурил папиросу и протянул вторую напарнику. Сережа не стал отказываться – в голове у него все еще шумело.
Прошло по две или три затяжки грубого табака через бумажные мундштуки без фильтра, прежде чем Иван сказал:
- Никогда нельзя терять бдительность, парень, надеюсь, этому ты сегодня научился. Особенно, если думаешь, что бой закончен. Особенно, если думаешь, что закончен твоей победой.
- У тебя было что-то подобное, Иван?
- Было. Я тогда чуть свое первое трансплантированное легкое не потерял.
- Понимаю.
- Не понимаешь. Тогда банк трансплантации плохо пополнялся, только от добровольцев, завещавших медицине свои тела.
- Неужели было и такое в Империуме?
- Было. Но тогда не было системы концентрационных поселений и не было наказания в виде смертной казни без выдачи тела родственникам.
- Сколько же тогда люди жили? В дефиците заменяемых органов то?
- Правильно рассуждаешь, мало жили, лет 80-90 в лучшем случае. И каждое десятилетие, как правило, зарабатывали какое-нибудь хроническое заболевание, так что под конец их жизнь была сущим мучением.
- Кошмар какой. Очень мало и очень тяжело, слов нет.
Тут в разговор вмешалась серверная:
- Все в норме, сбой устранен, исходный код вирусной программы выделили – отправили в исследовательский отдел, спасибо, бойцы, это что-то новое, над этим покумекать надо. А сейчас свободны, аисочка говорит в зоне 101001 все чисто, только свои.
- Принял, ребята. Давайте копайтесь в своем двоичном дерьме. Отбой, - ответил Иван, затем связался с диспетчерской, к счастью, заявок пока больше не было, в две затяжки дотянул папиросу и сказал Брусницыну, - Ну ладно, давай грузить этих. Знаю я один бар на границе с промзоной – туда их и сдадим.
И патрульные стали засовывать останки чужаков в мешки. Смутное чувство после этого разговора было у Сережи, чувство какой-то неправильности, порочности устройства, порядка и уклада Империума, но развивать эту мысль у себя голове он пока не стал.
***
В имперский бар вошли двое гвардейцев. Местные завсегдатаи с интересом взглянули на металлический звук шагов закованных в экзоскелеты по полной выкладке стражников, зашедших с боевого дежурства пропустить по пиву. Впрочем интереса завсегдатаев хватило всего на минуту, их не привлекло ни то, что гвардейцы засунули в приемный люк два длинных полиэтиленовых мешка с чем то подозрительно напоминающим человеческие тела, ни то, что в гвардейской гардеробной они оставили легкие механическо-электронные доспехи предпоследней модели. Единственное, что они сказали относительно новых посетителей:
-Эти чертовы чужаки пробираются в город все чаще... Почему не удвоить Гвардию? Моего сына/брата/племянника/другого оболтуса пристроить бы к делу получилось...
После чего они вернулись к обсуждению более важных и насущных вопросов: о решении Совета повысить пенсионный возраст для простых подданных до 100 лет, а для аристократии и вовсе до 200, о колебаниях имперских трудоденег относительно марки Технофа и доллара Соединенных Штатов Земли, да и о предстоящих зимних отпусках и накрывшихся поездках к пирамидам, наконец.
Оставив броню в гардеробе, служаки расположились у стойки. Бармен глянул на одетого в зимний бушлат младшего лейтенанта, затем на его напарника и решил, что лучше обратиться к нему. Причиной решения очевидно был тот факт, что человек был одет в очень старомодную «аляску» с меховой оторочкой воротника, таких не выпускали уже лет полтораста, что могло значить, что перед ним важный дворянин.
-Чего изволят, господа гвардейцы? - спросил бармен и добавил, смотря на «аляску», - Хороша вещь, старинная... как же она сохранилась?
Мрачноватый офицер усмехнулся:
- Да, вещь хорошая, ей сносу нет... Если заплаты ставить и починять время от времени.
-Тоже можно сказать и о наших телах... - с горечью сказал бармен.
Старый офицер вздохнул и произнес:
- Ты хороший парень, и я обязательно загляну к тебе как-нибудь, и мы потолкуем о старых временах, цене за бессмертие и еще много о чем. А пока будь другом, нацеди двум уставшим за рейд воякам по кружке темного...
- Не вопрос, - изрек бармен и принялся за дело.
Но его – на посту задающего вопросы тут же сменил молодой напарник:
- А ведь и правда! А я и внимания не обратил, думал в рейды только молодеж отправляют. Но выглядишь ты на удивление хорошо сохранившимся... Ой!
Гвардеец улыбался все шире, слушая юнца, видимо ему вспоминалась его собственная молодость... и когда его напарник осекся, он сказал:
- Эту привилегию – ходить в рейды по своему желанию – я получил лично от Его Светлости барона Аквиллы. Очень давно. Лет триста назад.
- О-о-о, а можешь рассказать подробнее?
- Но это долгая история.
- Так почему бы не занять ей это тягостное ноябрьское ночное дежурство? От диспетчера заявок все равно нет...
- Не по уставу, конечно. Но пиво бармену сегодня особо удалось, так что слушай...
Глава 1. В изоляторе.
Темно-коричневые стены и бордовая мебель не очень гармонировали с общей серой и тусклой гаммой сыскного изолятора. Барон Аквилла сидел за столом и буравил затылок арестанта № 34 в глубокой надо полагать задумчивости. «Как же это он так невероятно врет? Или не врет? А иные доказательства? А первичные показания?» - размышлял сыскарь и не находил ответов. Арестант тоже о чем-то размышлял, переминаясь с ноги на ногу, стоя лицом к стене, но о чем именно: может о том убедил ли он сыскаря в своей правоте, а может об уставших ногах, на которых он стоял уже добрых два часа, смотря в одну точку на стене. Адвокат 34-го сидел все это время и скрипел зубами, но он не первый раз работал с Аквиллой и знал, что протестовать и спорить с сыскарем бесполезно. Он был немолод, дико устал от допроса, это было видно по его лицу, и вообще ждал-недождался обеденного перерыва.
- Да, кстати, Ефимович, - обратился сыскарь к адвокату, - Ко мне знакомый недавно заезжал, винца привез кавказского, а я, как ты знаешь не пью, подшился месяц назад, краля моя все спиртное дома вылила, так что возьмешь фляжку?
Адвокат улыбнулся краешком рта, но сурово сказал:
- Возьму, но не думай, что между нами мир. Пройдет час, обед кончится, допрос будет продолжен и я буду задавать вопросы клиенту. И камня на камень не останется от твоих гнусных инсинуаций при получении показаний... – наверняка Ефимович собирался продолжать свою тираду, но его прервал вошедший конвой, который недолго думая потребовал тишины, не мешать уводить арестанта и вообще покинуть допросный кабинет, а лучше и вовсе изолятор, поскольку в учреждении обед, лишние люди здесь не нужны, не положено это, конечно, если господин сыскарь хочет еще покопаться в своих бумагах, то это пожалуйста, но все таки не совсем по уставу и так далее, и так далее. В общем Аквилла старательно делал вид, что вчитывается и разбирает какие-то документы, пока пожилой прапорщик не увел 34-го, не прекращая что-то бурчать себе под нос. Благо что и Ефимович ушел вместе с ними, что то ободрительно шепча своему клиенту, но при этом держа руку в кармане на полученной бутылке.
Оставшись один в кабинете, Аквилла подошел к участку стены, напротив которого стоял допрашиваемый, немного расшатал и отвел в сторону дошечку и выудил из небольшой ниши мини-камеру, после чего вернув дощечку обратно, со всем своим скарбом направился в оперативную часть изолятора к своему знакомому Веселенькому. Ему надо было посмотреть, подумать, да и посоветоваться с товарищем.
***
Аквилла никогда не любил оперативные части ни в Ополчении, ни в изоляторах, ни в таможне, ни в приставских управах. В оперчасти госбезопасности он никогда не бывал, но чувствовал, что и там его душе уютно не будет. В них почему-то всегда низкие потолки, железная дверь на входе, затхлый воздух, скрип проржавевших сейфов, шелест пожелтевшей бумаги доносов и хруст нынешних «тридцати серебряников» для агентов. Это если еще не говорить о повсеместном нахождении на их столах чугунных пресс-папье на аккуратненьких льняных салфетках (видимо чтоб кровавых следов на столешнице не оставлять).
К счастью, кислую мину, с которой сыскарь вошел в часть, удостоился видеть только опер Веселенький, давний (почти 2 года как) знакомый Аквиллы. А он уже, во первых, к ней привык да и потом редко кто мог посоперничать с самим Веселеньким в кислых, мрачных и унылых физиономиях.
- Кого я вижу, какими судьбами, - попытался выдавить из себя подобие улыбки опер.
- Тоже рад тебя видеть, старик, - с этими словами сыскарь бесцеремонно расположился за свободным компьютером, благо тот работал.
Затем Аквилла подключил к флеш-разъему портативную камеру и активировал видеозапись, вырубил звук (содержание и ход допроса были свежи в памяти, Аквилла маразмом не страдал), включил ускоренную перемотку и стал всматриваться в лицо 34-го. Вот он бегает глазами, привыкая к даче показаний стоя спиной к сыскарю, вот он расслабляется, понимая, что на его физиономию никто не смотрит и нет надобности играть мимикой перед собеседником (чем все мы грубо говоря грешим в разговорах), и вот по нему уже можно читать правдивые эмоции: непонимание за что его держат в клетке, стремление донести правду до сыскаря (о том, что 12 июня 2019 года он просто задержался в баре при подпольном казино «Сокровищница», а затем приехал домой и лег спать), праведный гнев искреннего отрицания показаний сторожа, видевшего как он закуривает в машине у Богосвятского кладбища, также уверенность в ошибочности данных видеокамер с лестничной площадки, согласно которых он пришел домой в одежде, перепачканной землей, и в более позднее время (нежели сам показал), жалость к тому факту, что под кулачными аргументами местных ополченцев ему пришлось оговорить себя и подписать соответствующее признание, движение глаз вверх и влево – показатель реальных пространственных воспоминаний – при ответах на уточняющие вопросы по обстановке в квартире, когда он вернулся домой, словом, сыскарь не видел в мимике и жестикуляции 34-го арестанта признаков лжи.
- Ты еще не устал искать истину на лицах допрашиваемых? И чему только в нынешних Сыскных Академиях учат?
- Да уж не тому же, чему в Школах Ополченцев. А истина в наших делах...
- Не нужна. Нужна доказанность. По Шамалину есть признание, есть косвенные улики.
- Вот только косвенные – они не прямые. Признание на суде 34-ый не подтвердит. И, между нами говоря, признание то из него выбили: можешь сказать почему?
- Могу только сказать: очень странный почерк у преступника – похитить, вывести на кладбище, износиловать, закопать заживо. Это ж явная психическая патология в сексуальной части мозга. Опера, которые по делу работали, донос получили от консьержа в доме пострадавшей, проверили, подтвердилось Шамалин - ее сосед был лишен родительских прав за домогательства. Ну а где одно психо-сексуальное нарушение, там и другое, это еще дедушка Фрейд доказал. Ну опера зашли, да и расспросили Шамалина по существу.
- И он стал с ними об этом говорить?
- А его порасспросили...
Сыскарь сверлил опера взглядом несколько минут. Тот молчал. А в это время в голове Аквиллы проносился целый поток данных о делах, нынешних и минувших лет, про которые он узнал, тусуясь в аналитическом отделе четырепрестольной в недавней командировке. И тут его осенило.
- Вот дерьмо!
- В смысле?
- Все правильно. Во всех этих делах: доказанность сводилась к первичному признанию, от которого они все отказывались в суде, и косвенным уликам, а в итоге – 4 расстрела, 7 пожизненных приговоров.
- Да о чем ты?!
- В этом деле – двенадцатое преступление с одним почерком. Двенадцать преступлений за двенадцать лет с идентичным почерком. Ты должен знать –они были громкими: Хортицкий маньяк, Столичный душитель, Малосельский насильник, Тверской могильщик, ну и менее громкие – Саватов, Карасов, Марьев...
- Это же абсолютно не связанные друг с другом дела! Ни жертвы, ни фигуранты никак не пересекаются!
- А может и пересекаются. Просто мы пока не знаем как. Но почерк то не врет, почерк то один.
- То есть ты хочешь сказать, что у нас во Второпрестольной дюжину лет назад выросло тайное общество насильников убийц? Это бред.
- Вот поэтому то и нужна правда от 34-го.
- Ты ж ее видел на лице Шамалина.
- Я видел то, что он считает правдой. Или то что ему позволили считать правдой.
- Вам в Сыскных Академиях теперь и ясновидение преподают? И умение строить необоснованные гипотезы?
- Не гипотезы это моя фишка. А в Академиях нам гипноз преподают, но об этом тссс! – сыскарь бросил взгляд на часы, врезанные прямо в его деревянный протез левой кисти: времени прошло достаточно, чтобы арестанта вернули в комнату для допроса... и чтобы снотворное в вине, врученном адвокату, подействовало. Аквилла ухмыльнулся, взглянув на опера, одел темные очки, прилепил накладные усы и не прощаясь ушел из части.
***
Сыскарь зашел в комнату для допроса. Как он и ожидал – адвокат мирно спал на столе, рядом с ним сидел 34-ый. Тот взглянул на Аквиллу, не узнав в нем человека, который недавно его допрашивал (не зря его лицом к стене ставили). Шамалин спросил:
- Кто вы?
На что сыскарь уверенным солидным голосом ответил:
- Я специалист по психологии, которого вызвал сыскарь для продолжения допроса. Позвольте поздороваться с вами.
И Аквилла сделал несколько твердых шагов к арестанту, начав тянуть к нему руку за пару шагов до нужной дистанции, при этом он громко назвал первое пришедшее ему на ум имя:
- Искандер Акопян.
Арестант автоматически встал со стула и потянулся в ответ пожать руку, но Аквилла внезапно сделал еще шаг и оказался слева от Шамалина, правой рукой он схватил его правое предплечье и рявкнул на него:
- Спите!
От удивления и неожиданности арестант попытался отпрянуть назад, но его руку крепко держал сыскарь, растерянный взгляд Шамалина обратился в глаза Аквиллы, именно это ему и было надо. Холодный немигающий взгляд прекрасно дополнил поток внушений:
- Вы скованы, вы теряете волю, ваше тело наливается свинцом, веки тяжелеют, все тело цепенеет, веки слипаются, дыхание замедляется, дремота накатывает, глаза закрываются, вы устали, вы устали бороться, вы вверяетесь мне, вы сдаетесь, вы цепенеете, вы спите, спите, спите... Сейчас я досчитаю до трех, щелкну пальцами и вы впадете в транс. Раз, два, три.
Щелчок пальцами – кисть сыскаря отпустила предплечье арестанта, но его рука осталась висеть в воздухе, да и сам он как будто застыл в позе отстраняющегося.
«Больно легко впал в транс, - подумал Аквилла, - Да, еще какой глубокий. И так сразу. Не иначе, его уже не раз гипнотизировали. Интересно».
Сыскарь не спеша продолжил:
- Вы в трансе, вы подчиняетесь только моей воле, своей воли вы лишены, также как вы лишены свободы. Сейчас вы откроете глаза, но продолжите находиться в трансе.
Арестант открыл глаза, но жизни в них не было, взгляд его был абсолютно пустой, вовсе не тот эмоциональный взгляд, который Аквилла видел на записи.
- Сейчас вы садитесь на табурет, но не на простой табурет – с его помощью можно путешествовать во времени, садитесь я проведу вас сквозь время.
34-ый сел на табурет у стола, и Аквилла продолжил:
- Вы сели и едете на нем как на лифте, спускаетесь вниз – в прошлое. Я отмеряю расстояние, на которое вы погружаетесь, вы говорите, что видите. Раз, вы прошли назад на полтора часа, что вы видите?
- Темно-коричневую стену комнаты.
- Хорошо. Два, вы вернулись на 1 день назад, что вы видите?
- Койка арестанта сверху, арестанта 35-ого.
- Три, вы вернулись на 1 неделю назад, что видите?
- Вижу заседание, Инквизитор рассматривает сыскарское ходатайство о моем аресте.
- Хорошо. Четыре, вы вернулись на 3 недели назад, что видите?
- Наручные часы.
- Что вы по ним понимаете?
- Что опаздываю на 15 минут, уже пора идти.
- Что еще видите?
- Стол с алкоголем и закусками, рядом со мной – Человек.
Даже сквозь транс у 34-ого прошла нервная дрожь по телу при этих словах. Аквилла включил диктофон на запись и спросил:
- Итак 12 июня 2019 года в вечернее время, где вы находились?
- В «Сокровищнице».
- Что вы делаете дальше?
- Мы вышли на улицу, сели в машину и подъехали к моему дому вместе с Человеком. Подходим к двери парадной моего дома. Вдруг вижу, что перед нами в парадную зашла соседка, живущая двумя этажами выше, обращаю на нее внимание Человека. Он говорит о том, что полночь настала, и возвращается к машине. При словах Человека я быстрым движением выхватываю ремень, догоняю соседку, накидываю петлю из ремня ей на шею, стягиваю, она не сразу понимает, что происходит, и не успевает оказать сопротивление. Я вытачкиваю ее из парадной одновременно удушивая ее примерно полминуты пока тащу до машины.
- Что это за машина?
- Зеленый седан – Тойота 2010 года выпуска.
- Что дальше?
- Помещаю соседку на заднее сидение машины за тонированные стекла, снимаю ремень, чтобы не задохнулась, заклеиваю ей рот скотчем.
- Откуда скотч?
- Передал Человек.
- Дальше.
- Ей на голову надеваю тряпичный мешок, руки связываю за спиной ремнем, затем мы едем к кладбищу, я закуриваю, Человек приказывает мне затушить сигарету, я затушиваю ее об руку пленницы, она начинает стонать приходя в себя.
- Что еще сказал Человек, когда вы подъезжали к кладбищу?
Тут 34-ый запнулся. Сыскарь взглянул ему в глаза и не отрывая взгляд механически с нажимом повторил:
- Что сказал Человек?
По лицу 34-ого прошла искажающая гримаса, точно он выдавливал из себя слова:
- На заднем сидении твоя 24-летняя дочь, ты отнесешь ее на могилу жены, там ты сделаешь то, что тебе не дали сделать 8 лет назад, скроешь следы как должен, также закопаешь ее в ту же могилу, затем вернешься домой и забудешь наш сеанс экстремальной терапии сегодня. Ни при каких обстоятельствах ты не укажешь кто я, если окажешься в сыске, ополчении или Инквизиции, на допросах помни ты не виновен и не причастен, ты – жертва ошибки. Мое внушение закончено – исполняй.
У Аквиллы отвисла челюсть – вот оно что – вот она правда – вот почему он искренне отрицал свою виновность, ему запретили об этом помнить, им манипулировали как марионеткой, вот только магнетизер скрывающийся в зеленом седане, не мог предположить, что его двенадцатый инструмент подвергнется сеансу постороннего гипноза. В задумчивости Аквилла сказал все тем же механическим голосом:
- Что дальше?
- Я взял на руки свою связанную дочь и отнес на могилу своей жены, а там...
Аквилла пододвинул диктофон поближе и взглянул в потолок со вздохом: ему было омерзительно слушать как 48-летний подонок насиловал девушку вдвое моложе себя, да еще и воспринимал это как инцест, вдруг, сыскарь поймал себя на мысли, что уже не меньше полутора лет перестал испытывать позывы к тошноте, слушая своих клиентов, уж слишком много жести прошло перед его глазами, слишком много дел он успел довести до инквизиторских приговоров и даже успел заработать прозвище «черный следопыт», видимо с легкого словца Веселенького, за свой неизменно черный галстук – единственный предмет одежды который запоминали злодеи, в остальном внешность сыскаря была для них загадкой, недаром он всегда ставил их лицами к стене, а сам располагал освещение таким образом, чтобы оставаться в тени, если не весь, то, по крайней мере, лицом. К гипнозу он прибегал нечасто – только по особо темным делам – но слухи в криминальных кругах и тюремных камерах уже приписывали ему сверхъестественные способности, вроде вызова духов, наведения транса, ясновидения, правдовидения и прочее, и прочее. Хотя увы – гадать на делах как это делал Шлейхель, Аквилла даже не пытался – предубеждения. Несмотря на то, что основам гадания, ясновидения, спиритизма и сглаза, как и гипнозу, сыскаря и выучили Магистры Союзного ордена (естественно, никаких Сыскных Академий Аквилла не заканчивал). И выучили похоже хорошо, раз барон смог преодолеть блок магнетизера достаточно высокого ранга, который оборзел настолько, что отправляет своих марионеток преступать закон практически в центре Второпрестольной. Тут повисшая тишина прервала раздумья сыскаря.
Это 34-ый закончил свою историю тем, что вернулся домой, положил одежду, перепачканную землей, в стиралку, а сам лег спать.
Аквилла взглянул в глаза арестанту и тоном, не допускающим возражений спросил:
- Кто был за рулем зеленого седана?
34-ый молчал.
- Опиши мне его, скажи его имя.
Молчание.
- Это приказ! Кто это был?! ГОВОРИ! НЕМЕДЛЕННО! СЕЙЧАС! – рявкнул Аквилла.
Руки 34-го затряслись, он весь побледнел, положил голову на стол, закрыл затылок руками и закричал:
- Нет, нет, нет, не могу, не могу, страшные кары ждут меня, Змей похитит мой разум, Дракон сожрет мое тело, Змей похитит разум, Дракон сожрет тело, боюсь, боюсь, боюсь, страшно, страшно, страшно, запрещено, запрещено, запрещено...
- Тогда говори, где мне найти Дракона!
- В «Сокровищнице», конечно, - ляпнул 34-ый, внезапно он выпрямился, его глаза округлились от страха, он зажал себе рот руками, мгновенье и через пальцы начала сочиться пена, глаза арестанта закатились, он рухнул навзничь и забился в конвульсиях.
Аквилла вскочил и крикнул:
- Дежурный, сюда!
Недоумевающий конвоир – тот самый пожилой прапорщик – с табельным наготове влетел в кабинет, постоял один миг соображая ситуацию и вызвал по рации медчасть. Вскоре припадошное тело 34-ого на носилках переместили в госпиталь. Сыскарь в шоке вышел из кабинета и тут же в коридоре закурил сигарету, его никто не останавливал, прапорщик тоже в шоке уже смолил тут свой беломорканал, он не глядя хахлопнул за Аквиллой металлическую дверь в допросную.
Только через три часа проснувшийся адвокат забарабанил в дверь, моля о том, чтобы его выпустили.
Глава 2. Привет с Родины и что из этого вышло.
Аквилла брел поздним вечером по улицам Второпрестольной от изолятора к своему дому. Арестанта еле откачали, практически вытащили с того света. Судя по всему магнетизер, который работал с ним, обладал поистине дьявольской силой. Или божественным даром, это уж как посмотреть, коли он смог одним лишь внушением вызвать обширный инфаркт миокарда при упоминании чего-то хоть как-то похожего на зацепку. Конечно, сам факт, что в деле замешан магнетизер такого уровня значительно снижал круг поисков. В конце концов, достичь такого уровня квалификации без соответствующей подготовки в Университете магнетизма было просто нереально. Но и привлечь магнетизера к ответственности – это задача экстракласса: за всю историю Столичного Сыска, а также его предшественника – Комиссии глубинных расследований, едва найдется полдюжины случаев, когда магнетизеры получали тюремные срока.
Вдруг размышления Аквиллы были прерваны появлением двух амбалов. Это было в узком переулке между заброшенным зданием ткацко-станочного завода и чучельной мастерской. Один из амбалов стоял посреди тротуара в трех шагах от Аквиллы, а второй в десяти. Второй посветил на сыскаря карманным фонариком, тогда первый сказал:
- Да, это он. Словесное описание верно. Наш патрон прав. Все-таки сновидящие – большая сила. Извините, господин Самсонов, но мы пришли, чтобы вас убить.
Из-за спины амбал вытащил мачете и замахнулся им над собой, одновременно делая шаг вперед. Он намеревался разрубить барону голову своей железякой, здесь и сейчас прикончить его окончательно и бесповоротно. К счастью, годы тренировок не прошли даром для сыскаря – он сразу понял, что медлить нельзя и кинулся вперед, вперед пока мачете не закончит замах и не рванется в смертельном ударе. Сократить дистанцию – единственный шанс в бою безоружного против обладателя холодного оружия. В мгновение Аквилла оказался вплотную к амбалу, накрыл его лицо своим деревянным протезом, схватил правой рукой его левую, от неожиданности противник замешкался, замешкался лишь на миг, но этого оказалось достаточно – Аквилла подсек его левую ногу, параллельно толкнув в лицо протезом. Амбал потерял равновесие и рухнул с высоты собственного роста, Аквилла просел в коленях, массой своего тела ускоряя падение противника, так что тот влетел своей головой в твердый тротуар и что-то мерзко хрустнуло и смачно лопнуло там, где у амбала был затылок.
Но радоваться было рано. Аквилла отпрянул назад, поднимаясь, и еле успел блокировать удар мачете второго противника. Благо что сыскарь то как раз был не безоружным и понял он это когда мачете прорубило его деревянный протез наполовину, да и застряло в нем. Еще хорошо, что по настоянию Аквиллы его протез был из твердого дуба (что кстати влетело Ордену в копеечку).
Глаза нападавшего выражали смесь удивления и недоумения, видимо он намеревался прорубить ладонь до самого мозга сыскаря. Затем выражение глаз сменилось на ступор, когда барон нанес удар ногой в низ живота противника. Наконец в глазах амбала отразился страх смерти, когда Аквилла отдернул руку-протез, и лезвие мачете переломилось, и сыскарь нанес удар ребром деревянной ладони в шею противника, по сонной артерии. В горячке схватки Аквилла и не заметил, что лезвие мачете осталось в ладони протеза, он понял это только когда фонтан горячей крови остудил его боевой пыл и его голову. Схватив за ворот умирающего, барон крикнул ему:
- Кто тебя послал, кому нужна моя смерть?
Глаза амбала угасали быстро, но прежде чем жизнь окончательно ушла из них, его губы прошептали:
- Самура достанет тебя.
И бешенство берсерка сменилось у Аквиллы грустью человека, родственник которого очень давно и тяжело болен. Он достал телефон и вызвал в переулок наряд ополчения, карету скорой помощи и дежурного следователя.
- Ну как ты, Юра? – спросила его дежурная сыскарша Марьяша.
- Я в порядке, - флегматично ответил Аквилла.
- Вот это меня и пугает. Ты только что убил двух человек и ты в порядке, хотя по идее не должен быть...
- Эй, - перебил ее Аквилла, - Они первые начали.
- Ну у тебя и шуточки, - прошептали побелевшие от страха губы молодой девушки. Побелевшие даже через слой помады, намалеванной так, будто девушка не на дежурство, а на свидание собиралась.
Но дальше беседа не сложилась, так как внезапно подошел коренастый мужчина, лет сорока, в кожаной куртке, низкий лоб и развитая челюсть которого говорили не о высоких умственных способностях, но о хватке бульдога, чем выдавали у него наличие чина в конторе, известной как...
- Департамент внутренней безопасности, - мрачно сказал он и добавил, - Оперуполномоченный Хмурый. Это дело в нашей юрисдикции, мы забираем все первичные материалы и приступаем к доследственной проверке, вас, товарищ Аквилла, я забираю с собой для дачи объяснений. Вы под подозрением.
Марьяна от этих слов остолбенела, эх молодежь. Но Аквилла спокойно на этот наглый пассаж ответил:
- Не могу согласиться на вашу просьбу, товарищ Хмурый, согласно пункта 7 главы 3 Общесилового устава я сначала отчитаюсь перед своим надзирающим прокурором и он то и решит вопрос о вашем участии.
- Думаю это вас не спасет – я здесь по указанию своего надзирающего прокурора, полагаю что наши господа надзирающие уже обо всем договорились. Так что я поеду с вами – сейчас, но прежде я изымаю вашу верхнюю одежду и протез как возможные вещественные доказательства.
Аквилле не понравилось ни слова из того, что он услышал, но он кивнул хмурому, начав расстегивать застежки на протезе – порядок сыска есть порядок сыска.
***
Сыскарь был в кабинете господина надзирающего прокурора – Веринского Ильи Иваныча. Без протеза, без своего любимого плаща, зато с изъявшим их оперуполномоченным Департамента внутренней безопасности Хмурым. И кислая физиономия Хмурого не давала поводов к оптимизму. Похоже на основании отсутствия у Аквиллы каких-либо телесных повреждений и в связи с командой сверху, опер собирался выдвинуть против сыскаря подозрение в хладнокровном убийстве двух милых дяденек, пошедших порубить вечерком тростника своими мачете. И похоже он собирался посадить сыскаря в кутузку (так, на всякий случай), но еще более тесное общение с Веселеньким не входило в планы Аквиллы, а похоже (к счастью) в планы господина прокурора – тоже не входило.
Прокурор испепеляющим взглядом посмотрел на Хмурого, но увы бывалого опера этим было не прошибить, он даже не почесался.
Тогда господин прокурор холодно изрек:
- Каков у тебя доступ к гос.тайне, молодой человек?
- Пятый, - небрежно бросил Хмурый.
«Ого, - подумал Аквилла, - Предпоследний для невоенных и недипломатических ведомств».
- Покинь кабинет, Хмурый, доступа к разговору у тебя нет, - отчеканил господин прокурор.
Физиономия Хмурого стала еще кислее, хоть это и казалось невозможным, но ослушаться приказа он не осмелился, только сказал выходя:
- Вы же понимаете, что мне придется доложить об этом своему надзирающему прокурору.
Когда опер вышел, господин прокурор тем же холодным тоном обратился к Аквилле:
- Теперь говори. Только сперва прикинь, чтобы в твоих словах были сведения, достойные грифа секретность шестой степени.
Сыскарь неспешно (с одной рукой все обычные действия делаются небыстро) достал из портфеля карманный компьютер, нашел и открыл закон о гостайне и (к удивлению) обнаружил, что гриф секретно шестой степени может быть присвоен сведениям, угрожающим или способным представлять угрозу основам Срединного Союза, что хорошо, четкого определения этих самых основ наш мудрый законодатель дать не потрудился, а значит у господина прокурора были развязаны руки, то есть дело оставалось за малым – убедить надзирающего прокурора в особой ценности раскопанного по делу 34-ого, и очень кстати вспомнились догадки, изложенные в утреннем разговоре с Веселеньким, а также кстати пришелся тот факт, что Хмурому пришла команда приступать к работе с самого так сказать верха. Правда его верха.
И барон начал свой монолог:
- Покушение на мою жизнь, которое неудачно предприняли эти верзилы, состоит в непосредственной связи с делом, которое я сейчас веду, а точнее последними событиями по нему – сердечным приступом арестанта № 34, в подтверждение – последние слова моего подследственного на допросе, которые к слову, зафиксированы на диктофоне, когда он начал сдавать своих подельников и, в частности, указал на место встречи с ними перед преступлением – казино «Сокровищница». На 34-ого внезапно напал приступ бессознательной паники, который сопровождался словами – Дракон сожрет мое тело, Змей похитит мой разум – после чего у арестанта случился обширный инфаркт миокарда. Связь его подельников с инфарктом объясняется участием в деле магнетизера высочайшего класса, работающего совместно с воротилами теневого сектора азартных игр и покрывающими их коррупционерами в силовых и правоохранительных структурах. Либо кто-то из персонала изолятора был также загипнотизирован магнетизером, либо его соучастники из коррупционеров получили информацию по официальным или неофициальным каналам, но в любом случае сведения о том, что 34-ый начал колоться быстро дошли до преступной группы и она предприняла самое очевидное в такой ситуации – натравила на меня головорезов, то что я остался жив – это поистине чудо, но это их не смутило и через давление на надзирающего прокурора Крылова они напустили на меня этого Хмурого. Еще один факт – преступление 34-ого, скорее всего не единичный случай, а целая серия схожих преступлений, в которых принимали участие различные исполнители с неустойчивой психикой, и за которыми стоит один организатор – тот самый магнетизер. Полагаю, что криминальная деформация лица настолько могущественного как магнетизер, а также его участие в организованной преступной коррупционной группе безусловно представляет угрозу основам Срединного Союза и потому составляет государственную тайну шестой степени.
Господин прокурор встал из своего вольтеровского кресла во весь свой двухметровый рост, подошел к единственному окну кабинета и задернул бархатную массивную штору, и начал свою ответную тираду еще стоя спиной к сыскарю, продолжил ее по ходу, подойдя к тому чуть ли не вплотную, а к концу монолога снова сел в свое кресло и, закатав рукава, оперся на правую руку:
- Недоговариваешь, сыскарь. Во-первых, магнетизер, поставив инфаркт миокарда на упоминание кому-либо своей персоны, не мог не поставить блок забвения на свое в принципе участие в этом деле в памяти подследственного, а снять блок забвения ты мог только применив гипнотическую интервенцию, что выходит за рамки допроса, то есть твоя аудиозапись недопустима как доказательство. Во-вторых, если он такой могущественный магнетизер, но отслеживает судьбу Шамалина, почему он просто не внушил тебе мысль о том, чтобы остановиться на Шамалине и не копать дальше? В-третьих, если бы эта коррупционно-магнетизерская мафия действительно хотела тебя убрать, думаю они бы прислали кого то понадежнее каких-то деревенских бугаев с ножиками. В-четвертых, судя по татуировкам нападавших, они заезжие гости и относятся к южносибирским бандам, а мачете они могут использовать (в силу своих тиранических традиций) только для уплаты давнего кровавого должка, то есть это что-то глубоко личное и не связанное с делом насильника. Да и, в-пятых, если честно, серия изнасилований и убийств, за которыми стоит магнетизер? Ты сам то в это веришь? Здесь все-таки жизнь, а не бульварный роман. А в-шестых, ты же знаешь закон о магнетизерах, даже если ты знать будешь, что вот этот Иван Иваныч – преступник, ты ж с ним сделать ничего не сможешь, пока он магнетизер. Но ладно – твои доводы бумага пока стерпит. Даже бумага моего доклада наверх для утверждения грифа секретно шестой степени. Это временно свяжет руки Хмурому, то то он обрадуется. Вот только у тебя есть только трое суток, чтобы добыть весомые доказательства в подтверждение своих версий. Не сможешь – пеняй на себя. Но лучше смоги – меня за неутвержденный гриф секретности тоже по голове не погладят. И еще – как то странно ты на покушение реагируешь – ты точно адекватный человек? Так что на всякий случай – отправлю-ка я тебя пройти курс психоанализа, и учти, что это я по дружески делаю и ты мне по дружески через 4 месяца положишь на стол свое досье от психоаналитика. Вот кстати список аналитиков, с которыми заключены гос.контракты на помощь, консультирование и обследования, - выбирай.
Равнодушным тоном (главное все-таки было достигнуто, а психоанализ – досадно, конечно, но ничего) Аквилла произнес:
- Мой выбор бесполезен, так как я ничего не знаю о них. Пусть выбирает случай – вторая колонка списка, седьмая строчка сверху.
Надзирающий прокурор еле заметно улыбнулся краешком правой губы и прочитал, и, пока он читал, взгляд Аквиллы прошел с этой полуулыбки по его руке до сгиба локтя, где неожиданно оказался небольшой, не больше двухрублевой монеты, вытатуированный знак двойной свастики – знак Ордена, Аквилла пораженно сидел, понятно почему прокурор рисковал своей шеей, чтобы прикрыть его, но тут до него дошло, что в голосе Веринского появилась нотка раздражения, которая всегда появлялась, когда ему приходилось что-то повторять:
- Я сказал – Медянцев.
Сыскарь и прокурор переглянулись настороженно, памятуя о словах арестанта № 34: все-таки медянка не змея, а лишь безногая ящерица.
***
Глубокой ночью Аквилла вернулся к себе домой в безразмерном кителе, без левого протеза, с трудом одной рукой он открыл входную дверь и зашел в темный коридор, щелкнул включателем и зажег свет. Из единственной комнаты его квартиры донесся голос:
- Как долго. Припозднился ты, сыскарь. Кого-то важного ловил что ли?
- Э, нет. Сегодня меня пытались поймать, - ответил барон вышедшей в коридор в ночнушке заспанной и растрепанной брюнетке, она же адвокат Мария.
- Тебя? – удивилась его зазноба, - Тебя ж никто из твоих злодеев в лицо не знает. Даром что ли маскируешься? Да и куда интересно знать делась твоя деревянная рука?
Аквилла кисло улыбнулся:
- Изъята как вещдок.
- В смысле? – не поняла Мария, - И где твой легендарный плащ? Чего это ты в служебной форме домой вернулся? Ты ж ее и на службе то не носишь?
Аквилла с той же кислой миной на лице прошел на кухню, сел на табурет, щелкнул чайник, и чайник весело зашумел, разгоняя грустные мысли.
- Это был привет с Родины, любовь моя, пара верзил с мачете пытались покрошить меня в капусту, их постигла неудача и теперь за меня взялась внутренняя безопасность.
Миниатюрная брюнетка подошла и обняла сыскаря со спины:
- Отголоски прошлого, да?
- Да.
- Это нормально. В конце концов никто из нас не богат настолько, чтобы свести счеты со своим прошлым к нулевому балансу. Но как они узнали, что ты здесь?
- Забыла в каком мире мы живем? Чудеса, вещие сны, колдовство – не такая уж редкость. И главное – что делать я пока совершенно не представляю.
Мария задумалась на минутку (ей всегда хватало минутки, чтобы выдать светлую мысль, это если она задумывалась на более долгий срок – тогда тушите свет от ее креатива) и сказала:
- Наверное, лучше всего дать симметричный ответ.
- Ну я же не колдун, помнишь?
- Но ты ведь знаешь как это делается.
- Может и знаю, - Аквилла повернулся на табурете, прижался к ее груди и зашептал:
- Однажды моя знакомая ведьма рассказала как впервые навела порчу. Взяла фотографию своего класса и с чувством глубокой ненависти перечеркнула ручкой крест-накрест лица шести своих одноклассников, на следующий день все они тяжело заболели ветрянкой и не появлялись в школе добрых два месяца.
- Вот видишь. Ничего сложного, бери фотографию человека, пославшего за тобой охотников.
Аквилла вздохнул:
- Нет у меня его фотографии, нет уже давным давно.
- Не беда, думаю, фотография не принципиальна, перечеркни с тем же успехом портрет. Уж рисовать то ты умеешь, это я тебе как твоя натурщица говорю, - и Мария с лукавой улыбкой указала пальчиком на свой портрет, висевший на стене, который Аквилла сделал еще в свою бытность Младшим Инквизитором.
- И когда мне приступить к черному-черному колдовству? – ехидно спросил Аквилла.
- А вот чайку попьем, и принимайся, Темный Властелин, нам еще с тобой нужно будет глупостями позаниматься, - в тон ему ответила Мария.
***
Аквилла положил на стол чистый лист бумаги, разделил его карандашом на четыре части и легкими штрихами набросал контур того мысленного образа, который он помнил как своего соученика, своего друга, а теперь – своего врага: Самурры. Медленно штрих за штрихом на бумаге вырисовывались скуластое лицо, узкие азиатские глаза, нос с широкими крыльями, большие зрачки сливающиеся с карей радужкой глаз, высокий лоб, короткие прямые волосы, узкие губы, волевая челюсть. Затем еще несколько штрихов поверх, растер их, создавая тени и полутени, наконец, отложил карандаш в сторону – перед ним было лицо Самурры.
- А талант не пропьешь, - улыбнулась Мария, - Давай твори магию.
Аквилла устало посмотрел на нее, и она могла бы прочитать в его взгляде, что все-таки он не верил до конца в то, что у него получится, да и потом просто перечеркнуть своего друга? Это просто неуважение к такому выдающемуся противнику, разыскавшему его через бездну времени и свидетельств смерти барона, мудро зафиксированных и обнародованных Шлейхелем. Крест-накрест тут явно не годилось. Что же, что же, что же?
Тут Аквилле вспомнился символ, вытатуированный как у него самого в основании среднего пальца правой руки, так и у господина прокурора на сгибе локтя, тот же символ был вышит на мантиях Магистров Ордена в области сердца: это не была Омега, изображающая этическую ступень человека, это не была Зета, символизирующая религиозное учение в человеке, также это не был знак Искусства или Совершенной Мудрости, нет, то был знак Неведомого. Вот он подобающий погребальный костер для его соученика, его друга, его врага.
Аквилла прикоснулся углем к нижнему левому углу листа, вывел одну линию, согнул ее путь дальше под углом, затем продолжил ее вертикально через центр листа, вывел ее выше макушки, загнул ее направо, и еще раз загнул направо. Далее таким же образом провел линию по горизонтали.
- Это что свастика? – спросила Мария, положив ему голову на плечо.
Аквилла не ответил ей, он сосредоточился на том, что делал – начал проводить второй ломаный крест в промежутках первого, затем от центра, оставив немного места, закрутил спираль до первых изломов двойной свастики и, наконец, набросал открытый глаз в центре, в пересечении всех линий, после чего накрыл лицо своего врага открытой ладонью и сказал:
- Мир праху твоему, Самурра, - после чего сжал ладонь и смял лист.
Аквилла взглянул на Марию, она коснулась его лица, он прижал ее ладонь к своей щеке, вторую руку Мария положила ему на плечо и притронулась своими губами к его...
***
Самурра встал из-за письменного стола с донесениями своих людей, думая о присланном по телеграфу его агентом – Наблюдателем – из Второпрестольной подтверждения – двое ловцов нашли Самсонова и попытались убить, но их сил оказалось недостаточно. Даже без оружия этот однорукий инвалид прикончил двух профессионалов его банды. Наблюдатель запрашивал распоряжений о дальнейших действиях. Самурра размышлял об этом, хотя вроде бы иного пути у него и не было... Тут сердце Самурры сжал смертельный холод, он прошел к окну своего кабинета, оперся на подоконник и взглянул вдаль, не понимая с чего бы это его сердце так закололо.
- Аквилла, - прошептал он, - Жаль что у меня нет выбора. Жаль что я не могу оставить тебя в покое. А ты молодец – обманул меня в прошлый раз, улизнул из моих лап сейчас.
Вздохнув полной грудью, Самурра взглянул на полную луну и ... отшатнулся от окна – в круге луны он увидел двойную свастику, а также круг мандалы опоясывающий первые изгибы линий свастики и в центре глаз, налитый кровью и полный ненависти.
Самурра не по наслышке зал о глубоких таинственных силах коллективного бессознательного человечества, о могущественных символах, о магии – собственно, это тайное знание и неутолимая жажда власти в свое время сделали Самуру и Самсонова врагами. Самурра не раз обращал тайное знание, или как его иногда называют Искусство, против других, упрочняя и расширяя свою власть в своем городе, постепенно становясь серым кардиналом всего Сибирского округа.
Так что теперь, смотря в зрачок этой свастики, Самурра знал: «Смерть идет». Бандит сделал несколько неверных шагов назад, но тут его сердце опять пронзила острая боль. Он взглянул в окно вновь и увидел: свастика-мандала переместилась ближе – она была на стене дома напротив – глаз в центре несколько раз моргнул, наливаясь кровью все сильнее. И Самурра почуял ледяное дыхание смерти, от которой нигде не спрятаться. Однако его воля тем не менее была крепка – по крайне мере он должен закончить начатое. Самурра шаркающей походкой (ноги не слушались, боль не проходила) сделал несколько шагов к столу, внезапно в комнате похолодало, он обернулся и побледнел: свастика заняла подоконник, глаз моргнул, лучи свастики начали расти и вращаться. Рывком Самурра оказался в своему кресле, схватил чистый лист бумаги и ручку, в верхнем правом углу чиркнул: «Всем подчиненным и Наблюдателю», по середине «Последний приказ», с красной строки «Самсонова – найти и уничтожить.», глаза Самурры взглянули на подоконник – там было пусто, взглянул на портрет жены (быть может в последний раз), но не увидел ее – в рамке была свастика-мандала, ее лучи вращались все быстрее, глаз ненавидящим взором сверлил свою жертву. «Вот и все – последние секунды,» - подумал Самурра, но не стал вспоминать все прожитое и испытанное, воля велела ему закончить дело. Однако рука точно налилась свинцом, сердце билось глухо, с перебоями, точно нехотя, кишки скрутило, болью пронзило почки, ныла печень. Тем не менее Самурра нагнулся, прокусил кожу на руке, и новая игла боли привела его конечность в движение – рука вывела с новой строки «Найти и уничтожить любой ценой», строчной ниже слева «02.07.2019», справа он начал не глядя свою подпись, а сам взглянул на рамку и увидел свою светленькую Светочку в последний раз. Затем перевел взгляд на прокушенную кожу на руке и издал стон ужаса – из раны сначала проступил глаз, затем лучи свастики, они тянулись по его руке, прошли холодом сквозь плечо, сердце, все нутро, затем вокруг глаза появилась спираль-манадала и тут лучи начали вращаться, внезапно, вихрем; ручка выпала из руки Самурры, он рухнул на пол, согнувшись пополам от боли, из его рта хлынула кровь, черная кровь, целым потоком – видимо, вихрь превратил все его внутренности в кашу, жизнь ушла из глаз Самурры, спираль перестала вращаться, лучи свастики втянулись в центр, глаз закрыл веки, метка Неведомого исчезла. Самурра остался лежать в луже собственной крови – поверженный своим врагом, своим другом, своим соучеником.
***
Аквилла резко сел в своей постели – он был в холодном поту. Мария дотронулась до его спины:
- Что-то случилось?
- Кошмар приснился, - ответил барон.
- Ты уверен, что именно кошмар?
- Такого не может быть в действительности: я видел Самуру.
- Того упыря, что отправил к тебе своих псов?
- Можно сказать и так, а можно – мой бывший соученик, мой друг, мой враг...
- И что тебе приснилось?
- Что он умер в страшных мучениях, что знак Неведомого пришел к нему и разорвал в клочья все его внутренности, что Самурра лежал в луже собственной крови, навсегда покинув этот мир.
- А что он делал перед смертью? Молился, просил о пощаде, звал любимую?
- Нет, выписывал приказ найти и уничтожить меня.
Мария усмехнулась:
- Значит ты все правильно сделал. Собаке – собачья смерть.
- Не говори так, пожалуйста.
- Разве он заслужил что-то другое?
- Это я заслужил нечто иное, нежели лежать в постели с девушкой, черствею, любовь моя, не прошло и восьми часов как из-за меня погибло трое человек, а я ни капли не раскаиваюсь, что со мной?
- Ты просто хорошо подготовлен, милый. Скоро тебе предстоит предать смерти тысячи. Какое уж тут раскаяние из-за трех шакалов?
Аквилла резко обернулся, положил ладонь единственной руки на затылок своей любимой и долго смотрел ей в глаза.
- Откуда ты знаешь? – спросил он, наконец.
- А ты не обратил внимание на татуировку прямо под моей левой грудью?
- Обычно я не смотрю на него, а касаюсь его языком или губами.
- Так посмотри разок, любвеобильный ты мой, - усмехнулась Мария и, улыбаясь, откинулась назад.
Аквилла включил лампу, осторожно приподнял грудь любимой, посмотрел и замер изумленным – там была небольшая, не больше двухрублевой монетки, татуировка знак Неведомого.
- Ох, уж этот проклятый Орден, - прошептал Аквилла, поцеловал татуировку и спросил, - Скажи ты была в Ордене до того, как меня завербовали?
- Нет, - с улыбкой, будто вспоминая что-то хорошее, ответила Мария, - Меня завербовали из-за тебя, тогда на рассвете ко мне пришел сыскарь, как там его, Шлейхель, вместе с женщиной в мантии и маске медведя. Они бесцеремонно вошли ко мне в дом и спросили, люблю ли я тебя настолько, что готова последовать в неизвестность и неопределенность. Все тогда считали тебя погибшим, и это было словно чудесное воскресение. Конечно, я согласилась и ответила, что готова пройти хоть весь ад на карачках лишь бы быть с тобой. И, как видишь, до сих пор не раскаиваюсь, хотя мне пришлось взять новое имя, сменить профессию, место жительства, солгать друзьям и родителям, что я встретила свою либовь – прекрасного человека, приняла его религию и уезжаю с ним в далекую желтую империю. Ха, все тогда решили, что я сошла с ума, как будто никто из них никогда не совершал безумные поступки ради любви. Впрочем я, пожалуй, не солгала им, сказав, что встретила того самого человека.
- В этом ты абсолютно права, - улыбаясь, подтвердил Аквилла, поцеловал ее, и лег, положив Машину голову себе на плечо.
***
Утром в семь часов барон Аквилла проснулся от звонка в дверь. Долгого, настойчивого и нетерпеливого, а затем пошли короткие, конвульсивные и еще более нетерпеливые, один за другим. Аквилла вскочил с кровати, проклиная утренних гостей, накинул халат и пошел к двери. На пороге оказался посыльный в форменной прокурорской одежде.
- Надеюсь, вы принесли мне весть от господина прокурора, что все улажено, дело замято, и так далее? – позевывая, спросил Аквилла.
Мрачный посланец из прокуратуры в ответ, молча прошел, не разуваясь, на кухню и положил на обеденный стол сверток и какое-то сопроводительное письмо, коротко сказал:
- Распишитесь в получении.
- Что это? – спросил Аквилла, разворачивая сверток, в котором оказался достаточно массивный футляр – сантиметров 40 длиной, не меньше.
- Последняя разработка технического НИИ Генпрокуратуры. Я как руководитель проекта был против вручения вам опытного образца, но у вас слишком влиятельные и настырнее друзья в руководстве. Распишитесь в получении, а потом рассматривайте сколько влезет.
Нехотя Аквилла поставил свою размашистую подпись на сопроводительной, из которой следовало, что ему, сыскарю, направлена во временное пользование опытная модель боевого протеза РВ-17 в количестве 1 штуки.
- Боевой протез? Это издевательство такое, да? – закипая, прошипел Аквилла.
- Сейчас увидите, что это, - ответил мрачный тип, открывая футляр и доставая из него механическую руку (фрагмент от локтя до кончиков пальцев). Как раз недостающий барону фрагмент руки.
- И что она может? – скептически спросил Аквилла.
Посланник начал свой ответ издалека:
- Боевой протез разработан в рамках проекта Рука Возмездия, это опытный образец № 17. Предыдушщие 16 моделей были провалом, хотя можно и назвать их ступенями к цели, поскольку функциональности протеза мы добились именно работая над ними. Но 17-ая – это успех, можно сказать гордость НИИ.
- А почему не работали предыдущие 16-ть?
- Может быть потому что большую часть бюджетов распиливали, а может потому что в них мы рассчитывали исключительно на технику, но год назад Вертинский, курируя работу НИИ, отдал волевое распоряжение и к участию в проекте допустили двух колдунов.
- В смысле магнетизеров?
- Да нет – именно колдунов. Знахарей из каких-то глубинок Союза. Уж не знаю, чего они там назаговаривали, но самое сложное – подключение схем к живым нервам человека успешно произошло. А теперь приготовьтесь.
И он прикрепил к остаткам предплечья барона шину, насадил на нее 5 спиц, а на спицы установил механическую руку, пробормотал «сейчас будет больно», щелкнул по рычагу на руке, в тот же миг шина сжалась, жестко сжались и спицы, механическая рука вдавилась в край живой плоти и Аквиллу на миг ослепила боль: механическая рука прорезала кожу, кровь обильно потекла, затем края протеза резко нагрелись, кровь зашипела, спекаясь, запах жженой крови и плоти окутал кухню. Глаза Аквиллы заволокло туманом, он моргнул несколько раз, резкая боль закончилась.
- Мать вашу! – рявкнул Аквилла и хлопнул кулаком левой руки по столу. Столешница проломилась.
- Аккуратней, это все таки боевой протез, - вставил, наблюдая, предусмотрительно отступив на шаг, посыльный.
Пораженный барон смотрел на свою руку – она слушалась его как живая, на ноющую тупую боль он даже не обращал внимания. Затем он перевел взгляд на гонца – и только сейчас узнал старину Шлейхеля.
- Какого черта, Шлейхель! Чертов мастер перевоплощений, сразу не мог сказать что это ты?
- Как ты меня раскусил, сэр Первый Рыцарь?
- На последних словах твой голос слегка дрогнул, ты использовал знакомую мне интонацию.
Два товарища обнялись, а затем расположившись на табуретах у сломанного стола, начали беседу:
- Два колдуна – это же были люди Ордена, да? И Вертинский среди избранных Орденом?
- Верно в обоих случаях, только слово колдуны как то не очень пристало Великим Магистрам... А ты все так же отрицаешь магию?
- Я все еще не в восторге от того, что магия есть в нашем мире, но иногда приходится ей пользоваться, - и Аквилла указал на портрет Самурры, лежащий на подоконнике за спиной Шлейхеля.
Тот посмотрел и нервно сглотнул:
- Ну ты, блин, даешь... Это же чудовищное проклятье Неведомого. От него никто не уходит живым, но и использовавший его затем платит сполна.
- Тут ничего не попишешь: что сделано, то сделано. Хотя оно и правда бьет без промаха. Да еще и отчитывается в сделанной работе. Ты же не просто принести мне протез зашел?
- Да, я узнал, что на тебя охотились, и ты отправлен пройти курс психоанализа к Медянцеву – одному из сильнейших магнетизеров нашей страны. Он не должен раскусить твое участие в тайной организации, а он – может. Наши планы не должны быть поставлены под срыв. Собирайся, пойдем на встречу с Магистром. Где твой орденский телефон?
- Да здесь.
Но набрать номер они не успели – раздался звонок, Аквилла нехотя поднял трубку старого дребезжащего аппарата, провода которого тянулись к стене, но кончались в углу кухни огрызком, не приходя никуда. Приложив трубку к уху, Аквилла тут же узнал печальный голос коллеги своего наставника – голос Магистра Апо.
- Привет, соколик, - раздался меланхоличный голос этого человека (впрочем человека ли? Наверняка ни Аквилла, ни кто либо другой скорее всего не знали), - Что скажешь?
- Да, вы, Магистр, и так все знаете.
- Ну доложи свое видение ситуации.
- Меня пытался убить человек из прошлого, я не мог этого позволить и ликвидировал убийц, меня послали к аналитику провериться не маньяк ли я.
- Это плохо, соколик, ты ж маньяк, самый что ни на есть настоящий одержимый рыцарь-маньяк, который нужен нашей организации. Чтоб такого придумать, чтоб, с одной стороны, не вызвать лишних подозрений, и не выдать Орден, с другой? – на том конце провода зависла тишина, видимо, Магистр Апо соображал.
Соображал он быстро, так как через несколько секунд стало слышно , как на том конце провода Апо окликнул своего коллегу – наставника барона:
- Эй, Дио! Дио, очнись, приди в себя! Проект Лицемер завершен?
- Давно, - отозвался раздраженным и, как всегда, полупьяным голосом Магистр Дио.
- Дай-ка результат.
- Подавись! И не лезь ко мне со всякими глупостями, - затем раздался храм Великого Магистра Дио.
Прошла пара мгновений пока Апо вернулся к трубке, и его голос промолвил:
- Надо срочно встретиться. Шлейхель еще у тебя?
- Все то вы знаете, - едко заметил Аквилла.
- Знаю, знаю, соколик. Пусть проводит тебя ко мне.
- А где будет встреча?
- Пожалуй, в галерее современного искусства через час, - ответил Апо и повесил трубку.
- До встречи, - мрачно попрощался Аквилла с короткими гудками и положил трубку.
- Ставь чайник, - сказал барон Шлейхелю, - Тебе нужно будет сопровождать меня в галерею современного искусства, Магистр Апо будет там через час.
Шлейхель не споря начал наливать воду в чайник, похоже ждал чего то в этом роде. Аквилла же отправился будить Марию.
***
Через час они втроем бодро шагали по галерее современного искусства. Магистр Апо был тем еще любителем нагнать таинственности на встречу: он, естественно, не уточнил даже на каком из четырех этажей галереи будет происходить встреча. Так что они бодро шагали из зала в зал, мимо того, что называют современным искусством:
мимо странных кривых зеркал по стенам предбанника:
мимо большого – во весь холл – шестиугольника, по периметру которого катался шар, а из соседнего зала все время прибегали смотрители и говорили незадачливым посетителям:
- Нет, нет, не трогайте руками шар, - и указывали на знак с перечеркнутой рукой, но вновь прибывающие посетители все равно толкали шар;
мимо очень странных залов с матрасами, подушками и одеялами, набитыми человеческими волосами;
мимо не менее странных картин ржавчиной на ваннах;
мимо громадного железного ежа из толстых труб, тянувшихся от стен и пересекавшихся в центре комнаты;
мимо зала, в котором транслировался раз за разом короткометражный фильм, по ходу действия которого скульптор здоровенным молотком разносил на куски статую Моисея, а потом она обнимала обломки;
мимо зала, где транслировались два странных перформанса, на одном экране художнику на голову выливалось ведро краски и он пускал пузыри, на другом – у девушки из-за фена или вентилятора развевались длинные волосы.
Наконец, они подошли в центральный на третьем этаже, где за столом сидела копия Льва Толстого, обсыпанная зерном, а по столу, скамье и самому Льву Николаевичу бродили куры, которые клевали зерно и гадили и на стол, и на скамью, и на саму статую классика. Рядом с барьером, отгораживающим это произведение современного искусства от современного же зрителя, стоял человек в балахоне, а на лице у него была бронзовая маска Овна. В обстановке этого места он явно не привлекал лишнего внимания, так что даже не пользовался никакими заговорами невидимости. Магистр обернулся и поманил Аквиллу.
Барон подошел и спросил:
- Чем вам приглянулся эта инсталляция?
- Именно ее символизмом, она хорошо показывает насколько прогнила эта страна за 20 лет вседозволенности, которую называют свободой, правами и демократией. Ты видишь тоже, что вижу я, Аквилла?
- А вы видите, что чернь глумится над авторитетами и над самой идеей искусства как чего-то, что выражает нечто высшее?
- Ты видишь тоже, что и я, - ответил грустно голос Магистра Апо из-под маски.
Он протянул руку, зажатую в кулак, барону. Аквилла подставил ладонь, и Магистр положил в нее массивный серебряный перстень.
- Щедрый дар, - отозвался Аквилла.
- Примерь, - велел Апо.
Но прежде чем одеть, Аквилла его внимательно рассмотрел: перстень делился на две половины – одна светлее, другая темнее, на внутренней стороне светлой половины было выгравировано «Все ложь», а у темной половины – «И это ложь».
- И что же это за колдовской амулет? – спросил Аквилла, одев перстень на средний палец правой (настоящей) руки.
- Правильно сделал, одев его светлой стороной наружу. Перстень, носимый светлой стороной вовне, позволяет тебе избежать обмана, а темной – обмануть собеседника. Поверни перстень темной стороной наружу и ложь твоих слов и твоего лица не сможет вычислить даже такой выдающийся магнетизер как Медянцев. Да, кстати, все избранники Ордена, получив от Совета Магистров дар, должны пройти три испытания.
- И что мне нужно сделать?
Магистр наклонился к барону и прошептал:
- Убить дракона в его логове.
Аквилла растерялся:
- Какого еще дракона?
Магистр ответил:
- В этом городе остался один-единственный дракон, и ты найдешь его там, где много золота и много алчности, где все бурлит, все изменяется. Я сказал, дальше думай сам. До встречи, соколик, - и Магистр Апо вышел из зала.
А Аквилла еще некоторое время медитировал сначала один, потом с товарищами, смотря на то, как куры вдумчиво клюют зерно на голове Льва Николаевича.
Глава 3. В приемной аналитика
Барон Аквилла, повернув кольцо на своей руке темной стороной наружу, вошел в небольшую приемную. На стеклянной двери, которую миновал барон, были нанесены следующие строки: «Магнетизер У.Ж. Медянцев. Часы приема 10:00-20:00. Частным лицам – прием по предварительной записи. Сотрудникам государственных органов – в порядке очереди».
Аквилла мимоходом задумался, что будет если должностное лицо в порядке очереди подойдет именно во время этой самой предварительной записи частного лица. «Видимо, Медянцеву придется проводить сеанс одновременного психоаналитического сеанса на дух кушетках,» - с долей иронии разрешил данный вопрос сыскарь. Впрочем, судя по скучающему лицу девушки с ресепшена, а также по наличию всего одной скамейки в приемной особых очередей тут давно не было, да и вообще похоже пациенты не особо посещали господина Медянцева.
- Вы по записи? – скучающе спросила девушка, заглядывая в какой-то журнал.
Аквилла удивленно поднял левую бровь: все-таки это прерогатива представителей власти – задавать очевидные вопросы, но вслух сказал:
- Неужели на утро выходного к вашему патрону кто-то записан? Все приличные люди в это время пьют кофе в семейном кругу и обсуждают события прошедшей недели.
- Приличные люди и не приходят проходить курс психоанализа, в принципе, - не растерялась девушка и спросила, - Вы из Столичного Сыска?
- В точку. Как узнали?
- Нет ничего проще: простой гражданин назвал бы время сеанса, а затем номер записной квитанции, ополченец вывалил бы на стойку свою ксиву с цепочкой, прокурор начал бы требовать и распоряжаться об отдельном кабинете, Инквизитор, после того как поиспепелял бы меня взглядом, велел бы проводить его к главному, на а сыскарь сразу начинает меня допрашивать.
- Вы не упомянули представителей законодательной и исполнительной власти.
- Депутаты вызывают магнетизеров на дом. Что касается тех чиновников, то они не приходят к нам вовсе.
- А при переаттестациях?
- Что вы, образ мыслей служителей администраций и комитетов – это страшная тайна, наш дорогой мэр давно решил, что знавать ее нам не положено, поэтому к нам просто присылают нарочным их личные дела, на основании которых мы выносим свои заключения, которые с делами также нарочным отправляем обратно.
Зная свою Родину, Аквилла представил как по общей болванке выносятся сотни положительных заключений и спросил главное:
- Как же вам такой хлебный контракт от государства перепал?
Девушка не смутилась, видимо чувствуя полную безнаказанность:
- Мой шеф с господином Президентом в одном классе учился.
«К стенке бы вашего шефа заодно с господином Президентом, а также заодно со всеми их одноклассниками поставить,» - с горечью подумал барон, но вслух ничего колкого ответить не успел, так как стеклянная дверь открылась и вошедший гражданин с порога заявил:
- Назначено на 11:30. номер квитанции 1212.
- Смотровая № 2, - ответила девушка.
Не успел пациент скрыться в коридоре слева от ресепшена, как в приемную вошел еще один гражданин, он был еще лаконичнее:
- Квитанция 1248.
- Смотровая № 18, - также лаконично ответила девушка, и гражданин ушел в коридор ведущий вправо от ресепшена.
- Сеанс одновременного двухкушеточного психоанализа лучше проводить в одном помещении, - прокомментировал Аквилла.
- Вы чего, сударь? Дедушка Фрейд и старый добрый кушеточный метод давно в прошлом. 21 век, как-никак, новые веяния – пациент сидит в комнате, одна из стен которой является зеркальным экраном, из динамика раздается голос магнетизера, пациент говорит в микрофон, а находится ли магнетизер за зеркальным экраном или в своем удобном кабинете – это никого не интересует. Психоаналитик ведь не дает советов и не отвечает за судьбу пациента, он – слушает.
- Зачем тогда тратить деньги на аналитика? Можно встать перед зеркалом и высказать все, что накипело.
- Зеркало не дает трех листов наукообразного текста, которые называются заключением. А ведь оно так необходимо для проштрафифшихся граждан, которых к нам направляют в дисциплинарном и административном порядке.
- Н-да... эта мода на психоанализ в Союзе похожа на культ карго.
- Простите на что, - голубые глаза девушки (показавшиеся странно знакомыми сыскарю) с интересом взглянули своими суженными зрачками в глаза Аквиллы.
- Это очень старая история. Во время Великой Войны в Тихом Океане на различные островки сбрасывали на парашютах боеприпасы, амуницию и продовольствие для пиндосовских вояк. Наблюдательные дикари заметили, что все это добро прилетает в особые места, имеющие в центре вертикально закрепленную палку с магическим лоскутом ткани. Тогда они стали возводить копии данных сакральных мест и, о чудо, с неба ценнейшие припасы стали сбрасываться и им... С тех пор война давно закончилась, но до сих пор на многих островах стоят сакральные места, похожие на полевые лагеря ВМФ Пиндостана, вокруг которых с надеждой на небесные блага смотрят вверх туземцы.
Девушка некоторое время смотрела на Аквиллу, потом сказала:
- Знаете вы мне понравились. Пойду переговорю с папой, может, он примет вас лично.
И девушка удалилась через неприметную дверь за своей спиной.
В это время стеклянная дверь снова скрипнула, Аквилла непроизвольно обернулся и... открыл рот от изумления, увидев как всегда мрачное лицо Веселенького. Оперативник решительным шагом подошел к стойке, внимательно посмотрел на дверь, в которую ушла девушка, наклонился к Аквилле и быстрым шепотом протараторил:
- Между насильником и Медянцевым есть связь. Между теми делами об убийствах и изнасилованиях, про которые ты говорил, также проглядывается связь. И след Медянцева в них тоже прощупывается. После моих запросов начальство спустило мне оперативное дело Медянцева, у которого скоро выйдет полуторагодовой срок...
Веселенький замолк на полуслове. Через две секунды вернулась дочь Медянцева, она повернула свою блондинистую головку в сторону опера и спросила его:
- По записи?
- В порядке очереди, - отрезал Веселенький и, нахмурив брови, дал понять, что говорить больше ничего не собирается.
Девушка и не горела желанием продолжать с ним общение, она мило улыбнулась Аквилле, указала на коридор слева и сказала:
- Смотровая № 49, второй этаж, папа ждет. Удачи, сыскарь.
***
Барон Аквилла поднялся на лифте на второй этаж серого здания на Гадюкинской улице и прошел по голому коридору до упора, где тот расходился в разные стороны: вправо были указатели «прачечная», «турбюро», «страховая компания», налево висел единственный указатель «смотровые 33-49». Повернув налево Аквилла прошел в самый конец коридора и на секунду остановился перед массивной черной дверью, на которой белой краской скупо был намалеван номер «49». Аквилла огляделся, остальные 16 смотровых были оборудованы точно такими же дверями. Все различия были в номерах.
Барон потянул дверь на себя и вошел в смотровую. Это была особо ничем не примечательная длинная комната, но узкая комната, единственное что – левая стена представляла собой громадный зеркальный экран.
- Гражданин Медянцев? – спросил Аквилла пустое пространство комнаты.
В дальнем конце зеркальной стены приоткрылась дверь. Аквилла твердой походкой зашел туда. Там была копия пациентской части смотровой, за тем исключением, что еще стоял стол и дополнительный стул. Аквилла с интересом посмотрел на Медянцева, с интересом посмотревшего на Аквиллу.
Это был мужчина средних лет, довольно высокого роста, с длинными и слегка неряшливыми черными волосами, трехнедельной щетиной, бледным цветом кожи и, видимо, профессиональной сутулостью. Он сидел за столом, водрузив подбородок на руки, сложенные в замок.
- Присаживайтесь, - негромко сказал аналитик.
Аквилла присел напротив магнетизера. Теперь их разделял только стол.
- Кофе будете? – спросил Медянцев.
Аквилла мельком глянул на электрочайник за спиной аналитика, ряд грязных кружек там же, отметил для себя слой пыли, покрывающий и кружки, и чайник, и вежливо отказался. После ритуального пожимания рук и называния друг другу имен, аналитик предложил перейти к делу, Аквилла был не против.
- Что привело вас сюда? – начал доктор.
- Приказ прокурора. Он беспокоится о моем психическом здоровье после того, как я при самообороне убил двоих бандитов.
- Вы не поняли. Я не спрашивал, кто направил вас в мою контору, я спросил, что привело вас ко мне в кабинет. Вы могли бы как остальные пациенты сесть в кресло в основной части смотровой и пройти курс дистанционно.
- Не знаю. Может вы поможете разрешить мне какие-то личные проблемы?
- Логично. Человек не пойдет на классический сеанс психоанализа, если у него нет проблем. Так в чем заключается ваша проблема?
Про себя сыскарь подумал: «Мои проблемы? Я состою в тайном обществе, планирующем государственный переворот. Это не проблема. Я столкнулся с настоящей магией, практикуемой главами Ордена, не укладывающейся в рамки рационально объяснимого мира, от чего иногда боюсь за свой рассудок. Это тоже не проблема: нельзя отрицать неведомое, когда оно происходит перед твоими глазами только потому, что так жить удобнее. Орден намерен использовать меня как острие чистки в Срединном Союзе. Это также не проблема: чистка необходима Союзу, и лучше ее проведу я, нежели какой-нибудь мясник. Во главе Ордена стоят Магистры, которые являются какими-то непостижимыми сущностями, явно не людьми. Но и это не проблема: точнее это не имеет значения, так как цель Ордена – благородна». Поэтому вслух Аквилла сказал:
- А может вы поможете мне определить мою проблему?
- Думаю это будет несложно. Пойдемте по классическому пути. Расскажите воспоминание из глубокого детства.
- Э-э, какое? У меня их много.
- Мультфильм, к примеру, который запал вам в душу, что у вас всплывает в памяти?
- Прям всплывает?
- В голову что пришло – прямо сейчас!
И Аквилла рассказал ему такой эпизод.
Бородатый полуголый качок прикован к скале, его допрашивает орел, и орел спрашивает:
- А теперь – признайся, какие тайные причины побудили тебя это сделать?
И закованный бородач сурово отвечает:
- Я хотел помочь людям.
Глаза орла наливаются кровью, он рвет печень прикованного своим клювом и, всматриваясь в искаженное лицо допрашиваемого, орел кричит на него:
- Говори правду! Скажешь?
Бородач набирает в грудь воздуха и громовым голосом оглашает окрестности:
- Я хотел помочь людям!!!
И его голос слышен в долине и какой-то там пастух у костра кричит в горы:
- Боги, вы не справдливы!
А тут другой качок с молотом и в рабочей робе, падает на колени и молит прикованного:
- Признайся. Одно только слово и тебя пощадят!
Но скованный цедит сквозь зубы:
- Все равно не поймете.
И орел, полагая что бородач вот-вот расколется, вкрадчиво шепчет:
- Почему же? Ведь это так просто. Скажи – виноват, хотел власти, силы, могущества... Всякий тебя поймет.
Усмешка скривила лицо узника, и он глумливым тоном отвечает:
- Я хотел помочь людям. Неужели вы не понимаете – ведь это так просто. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха-ха! АХАХАХАХАХХАХХАХАХАХАХАХХАХАХАХ!
Орел пораженно шепчет:
- Он смеется над нами, - и орел взлетает вверх, насколько высоко он взлетел неясно, но определенно он долетел до огромного и брутального старика, закутанного в тогу, видимо, собираясь донести ему.
Однако в этом не было необходимости – смех заключенного гремел громом до самых небес и явно злил старика. Наконец тот дошел до определенной точки и произнес свой приговор, и голос его пробирал до костей:
- Тебе мало твоих мук? Так получай самую страшную кару – забвение.
И из глаз старика ударили молнии: цепь молний окутала скалу с прикованным, и от этих ударов скала стала проваливаться в появившуюся бездну, но и это не остановило смех. И среди своего торжествующего смеха узник, рушась в пропасть, выкрикнул:
- Я хотел помочь людям – и я помог им.
И смех его звучал, пока земная твердь не сомкнулась над головой мятежника.
И только тогда старик закончил свой приговор:
- Все – нет больше Прометея – и не было его никогда!
Конец.
- Занятный эпизод. А с каким энтузиазмом, с каким жаром вы о нем рассказывали. Почему это вольное изложение древнегреческого мифа так важно для вас?
- В нынешнее время, когда наше молодое поколение узнает о содержании преданий и легенд из компьютерных игр и богомерзких блокбастеров, во всей массе которых не найдется и трех стоящих идей, очень важно сохранить в памяти подлинный смысл древнего мифа, прошедший через десятки веков.
- Но какие именно смыслы вы усмотрели в этом моменте мифа?
- Ну разве это не очевидно? Во-первых, это логика власти: за проступки наказывают, да, но за неповиновение – уничтожают, хотя для власти – даже божественной вполне достаточно и одного, пусть и неискреннего, но слова покорности. Видимо это лежит в самой сущности любого господства –достаточно внешней покорности, чтобы твоя власть была крепка. Во-вторых, и это вопрос мироустройства: боги не справедливы. За добрые дела они воздают злом, за подвиги карают. И если ты жаждешь добиться правосудия на земле – ты должен пойти против богов. В-третьих, касательно самого страшного для личности – это не смерть, но забвение. Такое уничтожение самой памяти о жившем, как будто бы его никогда и не существовало. И, наконец, в-четвертых, и об этом все же не стоило проговариваться детям: действительно, нет Прометея, и не было его никогда... альтруистические поступки и те, кто их совершает... таких не бывает, есть только такие, о которых говорил орел, которые ценят и добиваются лишь силы и власти, просто напоказ выставлять этого нельзя, ведь без благолепных белил и румян морали, красивых слов о чести и правде можно собрать лишь шайку, но не тот прочный режим власти, который называют – государством.
- Но отчего вы упустили концовку мультфильма, ту в которой последствия подвига титана пережили его?
- Потому что последствия, дела, поступки – это всего лишь последствия, дела, поступки. Но личность – не важно человека ли, титана или даже бога – это нечто совсем иное. Именно поэтому Прометей несмотря ни на что потерпел поражение. И это в своем роде предостережение – ты можешь быть великим героем и совершать грандиозные деяния, но если ты потерпишь поражение... тебя ничто не спасет.
- А вы видно с детства были мыслитель. Правда с несколько бедной эмоциональной сферой.
- Ну да. Я – свободный художник и холодный философ, и в сердце моем нет жалости, - вставил Аквилла цитату из классики.
Но аналитик толи не сообразил откуда она, толи вдруг задумался о чем-то постороннем, в любом случае он сказал:
- Интересно... пойдемте дальше. Что вам снится? Какой сон всплывает у вас в памяти в первую очередь?
Аквилла пристально посмотрел на Медянцева (прикинул о своем последнем сне о Неведомом и смерти своего друга), затем прикрыл веки, откинулся на спинку стула и стал рассказывать ему сон из какого далекого-далекого периода своей жизни:
- Это весьма странный сон, если конечно к снам в принципе может относится понятие нормальности. Был теплый июльский день. Летнее небо с небольшими облаками. Светит яркое солнце. Передо мной залив – вижу другой берег. Иду по мосту. Мост построен кустарно. На некоторых участках есть рабочие. Не то чтобы они мне не нравятся, но я не хочу чтобы они меня заметили. Я иду вперед, но кажется они меня замечают. Периодически оглядываюсь. В один из моментов вижу, что все таки меня заметили и что рабочие бегут ко мне. Бегу от них. Мост который сначала был выше уровня воды постепенно приближается к ней и, наконец, перестает быть мостом, а становится какой-то переправой – рядом плотов, соединенных вместе веревкой-канатом. Перепрыгиваю с одного плота на другой, они раскачиваются как льдины. Один край спускается, другой поднимается, но я все перепрыгиваю и бегу дальше. Чем дальше, тем плоты становятся хуже. Наконец один из них буквально рассыпается от того, что я наступил на него, и я оказываюсь в воде. Всплываю, но по непонятной причине не могу удержаться на плаву, вновь погружаюсь, барахтаюсь, наконец, замечаю рядом небольшую палочку – прутик. Опираюсь на нее, вдавливаю ее в воду и обретаю равновесие, могу плыть. Плыву обратно мимо плотов, доплываю до места, где мост выше уровня воды, понимаю что тут уже мелко, дотрагиваюсь ногой до ила, встаю, я по пояс в воде, передо мной камыши. Рабочие на мосту возвращаются на свои места, чтобы продолжить работу, говорят друг другу что-то вроде «Недалеко ушел то, и стоило из-за него беспокоиться». После этого я просыпаюсь.
Аквилла открыл глаза и увидел горящие глаза Медянцева (наверное, тому и правда нравилась его работа – а что день-деньской сидеть чужие байки слушать, кому ж надоест?). Барон спросил:
- Что скажете, док?
- Давайте разберем ваш сон по косточкам. Какие у вас ассоциации с тем днем?
- Это определенно прекрасный день. Он напоминает мне о глубоком детстве, из летних каникул ранних классов, возможно начальной школы.
- Хорошо, продолжайте, что с тем местом?
- Оно напоминает берег рядом с дачей одних моих родственников, у которых мы часто гостили в июле.
- Так, мы определили пространственно-временной континуум, имеющий значение для толкования.
Аквилла подумал: «Неужели, добавляя в свою речь заумные слова, психолог понимает больше, нежели он понял в начале? Или это нужно чтобы навести научный шарм для суеверного гадания по снам?»
А магнетизер тем временем продолжал:
- Но давайте перейдем к действиям, происходившим в ваших снах. Почему вы оборачивались на ремонтников, почему вам было важно их мнение?
- Возможно потому, что мне казалось – эти ремонтники-строители являются как бы хозяевами этого места и по-хорошему, по правилам, мне нужно их разрешение чтобы пройти, но каким то образом я понимаю, что разрешения они дают только своим людям. Поэтому прохожу самовольно, увидев это – они побежали за мной, чтоб возвернуть меня силой.
- Дальше. С чего это взялись льдины? И почему чем дальше, тем мост становится хуже?
- Возможно, мост символизирует мой жизненный путь. Если раньше – в детстве он был крепок, возвышался над уровнем житейских проблем, то чем дальше, тем больше он соприкасается с мутной водицей, с этим постоянно текущим потоком, размывающем размочаливающим разлагающим опоры по которым идет человек, проживая свою жизнь, лишает человека твердой почвы под ногами. Лишает его надежной опоры... Может я боюсь, не уверен в будущем, боюсь что опорные точки, с которыми я иду по жизни однажды разрушатся, и я низвергнусь в пучину?
- Но причем здесь лед? Мост же был деревянным?
- Да деревянным. Но послушайте – переходить реку по мосту это одно. Переходить реку без моста это совсем другое. Перейти ее, не замочив ног, можно по льду. А это опасное дело, лед может треснуть и похоронить тебя под ледяным надгробием.
- А пучина? Смесь воды и пузырей, в которой невозможно плыть?
- Думаю это олицетворение моего страха перед тем, что однажды опоры, которых я держусь, будут размыты рекой жизни и я провалюсь, и это меня сломит и я вернусь назад. Но соломинка? Какого черта соломинка?
- Заметьте, вы смогли опереться на соломинку, только когда перестали двигаться дальше. Только тогда вы обрели устойчивость на плаву. И что вы сделали? Поплыли назад, к тому берегу, с которого пришли, а не к тому, к которому стремились сначала. Вы сами считаете, что еще не готовы перейти на тот берег, вы сами предпочитаете отступить. И еще заметьте, когда вы шли по мосту, вы постоянно оглядывались, то есть вы сами надеялись, что вас заметят и силой вернут, вы надеялись на это потому что тогда это сняло бы с вас ответственность за то, что вы не можете продвинуться вперед.
- Так значит, моя проблема в том, что мне недостает решимости, уверенности в себе перед будущим? Что я еще недостаточно повзрослел, чтобы идти дальше?
- Ну что ж вы сами определили свою проблему, истолковав свой сон.
- И как мне решить эту проблему? Как обрести твердую опору, которую не размоет потоком? Это можно сделать в рамках психоанализа?
- Думаю с этим не будет особых сложностей. В моей клинике их решают на раз-два в рамках стандартного курса. Но у меня нет достаточно времени принимать вас лично каждый раз. Лучше вам пройти курс дистанционно, как остальные. Вам не о чем беспокоится, эта техника одобрена Палатой магнетизеров Срединного Союза.
- Думаю вы правы. А как долго длится курс, как часто нужно посещать сеансы?
- Сеансы дважды в неделю. Курс в пять недель. Стандартный курс.
- Если позволите, я посещу вас еще один раз лично и тогда окончательно приму решение.
- Как пожелаете, сударь, ее один, но только один личный сеанс. Скажите спасибо, что за вас попросила Лизочка – моя дочь.
Что-то заскребло на душе у Аквиллы, когда Медянцев напомнил ему о своей дочери, что же в ней было такое, что же беспокоило его? Но додумать этот вопрос он не успел – Медянцев широко улыбнулся, и тут барон заметил, что на шее у магнетизера на цепочке висела пробитая монетка. Точнее не монетка, а – жетон.
- Игральный жетон, - зачарованным голосом сказал сыскарь.
- Вы об этой безделушке, - бросил доктор и, сняв с шеи, протянул жетон барону, и прибавил, - Сувенир одного клиента. Подарок на память.
В голове Аквиллы мелькнуло: «Сокровищница, не иначе. Но какая у нее связь с Медянцевым? Да, точно Сокровищница, в Союзе уже два года как игральные заведения вне закона. Что не мешает действовать тайным казино. Немного, но для досуга хватает. На всю Третьепрестольную – два или три». И он спросил прямо:
- Это ведь из тайного казино?
- Да, - без обиняков признался магнетизер, и продолжил, - А знаете почему оно действует, а я этого не скрываю? По той же причине, по которой я получил заказ на предоставление психоаналитических услуг всем госслужащим Второпрестольной. Вы поняли что я хочу сказать? – и при этих словах выражение лица Медянцева стало высокомерным и пренебрежительным.
- Понял. Но не думайте, что коррупционные связи это панацея от всех невзгод.
- Знаю. Но меня также защищает и закон о психоанализе, магнетизме и парапсихологии, предоставляющий достаточные гарантии и иммунитет нашему сертифицированному брату от бюрократов, вроде вас, любящих совать нос не в свои дела.
Глаза сыскаря сверкнули холодным огнем, он бросил краткое «До встречи» и вышел из кабинета.
Перед тем как Аквилла ушел, дочь аналитика заставила его заполнить краткую анкету-квитанцию госслужащего, получившего сеанс психоанализа, и мимоходом подивился свободным порядкам в здешней бухгалтерии – даже удостоверение предъявить не пришлось. А напоследок милашка на ресепшене попросила его:
- Пожалуйста, выйдя во двор, пригласи всех тех, кто там курит.
- Что? – сперва несколько растерялся Аквилла.
- Когда вы пришли на сеанс к отцу, он объявил перерыв во всех смотровых и выставил их во двор – курить, думаю, они все еще там. Все таки отец не Юлий Цезарь, он может концентрироваться только на том, что прямо перед ним, или живой человек, или шесть десятков мониторов. Думаю он уже вернулся в свой основной кабинет, выпил чашку кофе и неспешно потягивает сигару, которые просто необходимы ему после личного приема пациентов, так что пока вся эта публика снова расположится в смотровых, отец как раз будет готов перейти к дистанционному приему.
- А у твоего отца неплохая деловая хватка с этим дистанционным психоанализом... До встречи.
- До свидания, - ответила девушка, улыбнувшись.
Аквилла вышел во двор и увидел добрых две дюжины человек, сидевших, стоявших и дружно дымивших, несмотря на знак с перечеркнутой сигаретой. Барон на миг задержался, размышляя о том, что помимо знака, есть же и закон, запрещающий курить рядом с учреждениями здравоохранения, к коим несомненно относится и шарашкина контора господина Медянцева, а также о том, что все эти представители органов власти должны бы блюсти закон, а не плевать на него, но затем и сам достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся полной грудью и громко заявил:
- Можете проходить, товарищи пациенты, сеансы сейчас будут продолжены.
Некоторые взглянули на него с неприязнью, другие с завистью, а с интересом, пожалуй, только Веселенький, который, подойдя к нему, отозвал его в сторонку, а клиенты-пациенты тем временем, докуривая, один за другим исчезали в дверях психоаналитической клиники.
И опер спросил:
- Что скажешь, друг сыскарь?
- Думаю ты сам понимаешь, что доктору пора присваивать псевдоним Змей, а его подельнику из Сокровищницы – псевдоним Дракон, и вести единое уголовное дело и на них, и на арестанта № 34. Похоже всплывут трупы, похищения, изнасилования и коррупция, если копнуть чуть глубже.
- Как всегда, безапелляционно. И, как обычно, бездоказательно. Не всем очевидны твои выводы и умозаключения. Чтоб прижать того же Медянцева придется и попотеть, и покумекать, - Веселенький приуныл даже больше, чем обычно. Опер был отнюдь не глупый малый, но вкладывать ум и рвение в службу не любил категорически, наверное, поэтому его оперативные разработки и прозвали «резиновыми».
- Полуторагодичный срок поджимает, да? Не реализуешь разработку, прокурор три шкуры спустит, верно? А с кого спустит? С того, у кого дело сейчас в производстве, и не важно, что получил ты его не далее как вчера? Поэтому такая активность, да? – понимающе спросил Аквилла.
- Да уж, - мрачно ответил опер, - Результат нужен как воздух, работать придется, не откладывая.
- Ну это мне только на руку. По паре дел только заскочить сперва надо в свою контору.
- Тогда жду тебя в три часа в кафе Саманчо напротив Сокровищницы.
- Жди, - ответил барон и не прощаясь потопал на трамвайную остановку. Времени у него было немного, а посмотреть одну вещь было необходимо.
Глава 4. Сокровищница.
Аквилла вместе с Веселеньким зашли в бар «Предместье», просторный зал которого предварял вход в подпольное, но от того не страдающее в известности казино Сокровищница. Предъявив свои служебные удостоверения солидному секъюрити в классических деловых тройках и получив просьбу подождать некоторое время, Веселенький перешел к свободному месту у драпированного хеленым сукном стола, где повисла напряженная пауза замершей игры в какую-то разновидность двадцатиодного. Аквилла же присел на один из барных стульев. Пока бармен не вернулся из подсобки, Аквилла пребывал в мрачных мыслях: ему вспомнились слухи о чемоданах с деньгами, перевозимых из Сокровищницы в прокуратуру города. Даже имея на руках железные доказательства, привлечь в качестве фигуранта владельца казино практически не реально, подобные постановления сыскарей о привлечении прокуроры ломали на раз, попытки же обжаловать прокурорские решения увязали в бюрократической волоките нашего тогда свободного и демократического государства. Перспективы были не радужные: у Веселенького конец карьеры за нереализованное оперативно-розыскное дело, у него – Аквиллы – за заглохшее дело, если насильник все же помрет.
Но тут вышел бармен и мрачные мысли выветрились из головы Аквиллы – он просто остолбенел от неожиданности. Остолбенел и бармен, глядя на Аквиллу. Бармен был бледен как бумага, точно увидел призрака, впрочем скорей всего он действительно давно зачислил барона в разряд покойников. Барон же никогда бы не поверил, что идейный заговорщик и конспиратор, горячий борец с капиталистической системой, революционер Острослов работает барменом в подпольном рассаднике капитализма.
- Двойной эспрессо, пожалуйста, - нарушил наконец тишину Аквилла.
- Мне казалось, что покойникам нет нужды пить бодрящие напитки, - пробубнил себе под нос Осрослов, заводя на автомате кофейную машинку и все еще не придя в себя окончательно.
- Не все покойники имеют роскошь отлеживать бока в мягкой земле, - хмуро усмехнулся барон, - А вы как я погляжу сменили свои левые убеждения на бесконечно правые и добились успеха вместе с теплым местечком? И кто из нас больший покойник?
- Как человеку спасшему мою шкуру в свое время, я объясню, но учтите что делаю я это второй раз в жизни, - ответил Острослов, подавая Аквилле чашку кофе, и после того как тот сделал глоток и ожидающе посмотрел на конспиратора продолжил, - Когда я выносил из морга на своих плечах смертельно раненного Вольдемара, попутно отстреливаясь от шайки головорезов, пришедших поглумиться над вашим телом я думал что все миссия патрона провалена и меня вычеркнут из списков организации, но внезапно все оказалось наоборот – патрону понравилось мое поведение в той ситуации. Теперь ты скреплен кровью товарища и кровью врага в рядах грядущей революции, именно такие люди нам и нужны, сказал он. однако, чтобы эти мелкобуржуазные шавки не загрызли тебя раньше, чем ты поможешь свершить революцию, я вызываю тебя к себе в колыбель всех революций. Собирай монатки и отправляйся во Второпрестольную – на пересечении улиц Ноябристов и Амстердамских комиссаров жду тебя через неделю. И я отправился, здесь в этом самом месте я и встретился с ним впервые. Отчасти меня смутило, что мне пришлось выполнять революционные обязанности в таком месте. Но затем проанализировав ход иных революций, когда при смене верховной власти на местах как правило оставались те же чиновники, я понял зачем патрон привлекает сюда весь цвет Второпрестольной бюрократии, чтобы не стать одни из сотен горлопанов Революции, сеявших только смуту и хаос, а иметь реальную власть после падения нынышнего правительства. Однако я увлекся, как получилось, что человек, которого все считали мертвым, пьет кофе передо мной?
- Я повидался с исполняющим обязанности Господа, он сказал мне – еще не все твои дела закончены, и я отправился их заканчивать, одно из этих дел в частности касается Сокровищницы и ее хозяина, - назовем его условно Дракон.
- Вы важный человек для меня, а я важный человек для хозяина Сокровищницы, но лучше называйте его не Драконом, а Дрейком. Думаю я смогу организовать вашу встречу с ним, но это займет некоторое время – как я вижу за столом для покера как раз освободилось место – займите его пока, чтоб скоротать время, - с этими словами Острослов удалился в подсобку, а Аквилла, поскольку несколько секунд посмотрев на белую улыбающуюся маску, подвешенную над дверью подсобки, переместился за драпированный зеленым бархатом стол.
***
Статный спортивного телосложения обладатель рыжих бакенбардов с пудовыми кулаками подошел к столу и обратился к Аквилле с Веселеньким:
- Господа, вы можете пройти к рулетке.
Судя по вытянутым лицам остальных игроков, они надеялись пройти гораздо раньше этих вновь пришедших пижонов, особенно того который даже перчаток снять не соизволил, но возражать грузному служителю казино никто не осмелился. Сыскарь вместе с опером покинули погрустневших товарищей по игре и прошли за массивную дверь красного дерева с золотыми вензелями «Aus Caesar? Aus nihil», где оказался зал побольше с полудюжиной столов, на которых размещались веселые крутящиеся Столпы Азарта. Вдоль стен зала были помещены автоматы с узкими проходами отдельных кабинетов, закрытые от любопытных глаз ширмами. В одном из таких проходов Аквилла краем глаза заметил мелькнувший птичий профиль со сверкнувшим стеклянным глазом. «Прямо день встреч какой-то, - подумалось Аквилле в одном из уголков его сознания. Внезапно перед Аквиллой возник Острослов:
- Сейчас у Дрейк важная встреча, сделайте пока что пару ставок, когда придет время вас пригласят. Получить жетоны можно там, - и конспиратор-бармен указал на столик в середине зала.
Там сыскарь с оперативником и поменяли выигранные в предыдущем зале синие еврики на золоченые жетоны.
- О чем мы интересно будем говорить с владельцем казино? – без энтузиазма спросил Аквилла у опера.
- Я – ни о чем. Есть дела поважнее. А ты не обратил внимание, что тут все буквально нашпиговано камерами? – глубокомысленно ответил Веселеньткий и отошел к ближайшему столику. Аквилла направился к дальней рулетке, чтоб иметь время хорошенько осмотреться. И действительно наметанный оперской взгляд вычленил главное – камеры отслеживали вход, общую панораму зала и похоже отдельные кабинеты. Встав к рулетной таблице и поставив на черную семерку, Аквилла думал чем же можно убедить Дрейка предоставить ему записи с камер, как:
- Семерка черного, возьмите ваш выигрыш.
Резкий возглас крупье отвлек отвлек его от праздных мыслей и заставил сосредоточиться на существенном – сгребании золоченых жетонов. В конце концов, легенду – посещение казино – тоже надо блюсти. Следующая – семнадцать красное – тоже оказалась счастливой. «Да, что за чертовщина, никак о деле не подумать,» - раздраженно вздохнул и поставил вновь выигранные жетоны на зеро. Напряженный шепот завсегдатаев вокруг стола также не способствовал концентрации.
- Зеро победил, - сухо сказал крупье и добавил, - На сегодня рулетка закрыта.
Получив мешочек с золочеными жетонами, Аквилла проследовал к столику с прохладительными напитками, рядом с ним оказался невысокий коренастый мужчина с залысиной. Нацедив себе рюмку коньяка, он спросил:
- И какое ведомство сегодня поймало удачу?
Аквилла флегматично ответил, поднимая бокал сока:
- Сыскное. Не везет в полномочиях, везет в рулетке.
- Золотые слова, - осклабился в подобии улыбки собеседник Аквиллы, - Инквизитор вроде меня мог бы сказать тоже самое.
Аквилла посмотрел на этого человека более внимательно и неожиданно быстро (в сравнении с Марией например) увидел выползающий из-под ворота рубахи край двойной свастики. Стянув с пальца перстень, Аквилла протянул свой рукой бокал к рюмке Инквизитораи сказал:
- За удачу правоохранителей?
Инквизитор скользнул взглядом по татуировке Аквиллы и ответил:
- И за справедливость.
Осушив свои чарки, двое служак завели неспешную беседу, по ходу которой Аквилла выяснил, что его собеседника зовут Виктор, что он Великий Инквизитор Прибрежного района Второпрестольной, а также что Инквизиции до смерти надоело бытьтв роли довеска нашего полицейского государства, что почетная обязанность бить по рукам политическим оппонентам власть имущих настолько опостылела, что Виктор до сих пор не сложил с себя мантию только потому, что верил – не за горами время самостоятельности судебно-инквизиционной власти, не за горами тот день когда Инквизиция выйдет на Большую Охоту и очень многим из нынешних больших боссов об бюрократии тогда небо с овчинку покажется.
- Но особенно проклянут тот день, когда они родились на свет те, кто продал свою страну в далеком 91-ом и сдал врагу все народы, проживающие на нашей земле, - и переведя дыхание Виктор добавил, - А после этих славных деяний, можно и мне будет в страну Вечной Охоты без страха и сожаления отправляться.
- Ну положим это совсем не обязательно, я думаю и после этой самой Большой Охоты, о которой вы говорили, дел еще очень даже много будет...
Но развить свою философскую идею Аквилла не успел, так как к столу подоспел тот саамы рыжебакенбардный секъюрити и заявил:
- Мэтр Дрейк ожидает Вас, пройдемте.
Аквилла оглянулся, но Веселенького нигде не было видно.
- Придется идти одному, - себе под нос сказал барон.
- Удачной охоты, - последняя реплика Великого Инквизитора также не добавляла оптимизма.
***
За золоченой дверью с обсидиановой вязью «Оставь надежду всяк сюда входящий» оказался небольшой кабинет, основную часть которого занимал стол владельца казино, в вольтеровском кресле спиной к окну помещался он сам – высокий блондин со светло-зелеными глазами, лет сорока. На подоконнике сидел как видно его личный телохранитель, похожий на приведшего Аквиллу секъюрити как брат близнец, с той только разницей, что его бакенбарды были иссиня черными. Без отдельного приглашения наш барон присел на стул напротив мэтра Дрейко.
- Чем обязан, сыскарь Аквилла, находящийся под подозрением и расследующий государственные тайны? – спросил мэтр.
- А вы достаточно осведомлены обо мне, думаю, что и то зачем я прибыл вам известно, - ответил барон.
- Восстановить ваше доброе имя я не в силах, - сухо ответил мэтр и прибавил, - Все мы под горпрокуратурой ходим.
- Не думаю, что вы намекали бы на связь моего расследования со светлейшим именем господина городского прокурора, таких как например видеозапись встречи Светлейшего с маньяком или его кукловодом, а может – бухгалтерской книги, в которой отмечены перемещения денег из вашего заведения в прокуратуру, - сказал барон.
На секунду повисла пауза, которую нарушил Дрейко:
- А какую ставку вы можете поставить, отчаянный игрок? – и зрачки мэтра сузились от предвкушения.
- Принимают ли в вашем казино настолько высокие ставки как жизнь? – не моргнув глазом, ответил Аквилла.
- Ха, эта ставка моя любимая, хоть и самая распространенная, которую в казино мира Величайший из крупье принимает на черное, красное и на зеро. Да, он – крупье – только принимает эту ставку, но сама она – в руках того, кто могущественнее всех, того, чье имя Случай. Правда есть ставка, превосходящая жизнь и это – судьба. Готовы ли вы, сударь, поставить на банк свою судьбу? – по щекам Дрейко внезапно растекся нездоровый румянец.
- Извините, я не понял, что вы выставляете взамен? - решил на всякий пожарный уточнить Аквилла.
-Как насчет этого? - и из глубин стола мэтр извлек толстый гроссбух, открыл его на случайной странице и показал сыскарю. У того аж заныло под ложечкой, когда он увидел ровный разграфленные столбцы, с суммами в рублях, евро и долларах, а также подписями, кто отпустил и кто принял, при этом в графе приемке предварительно стояли подписи Медянцева, как посредника, а затем заверяющие получение конечными адресатами подписи различных лиц горпрокуратуры с расшифровками фамилий. Такой удачи и такой бюрократии от коррупционеров сыскарь никак не ожидал.
- По рукам, - только и смог выдавить барон – его дыхание даже слегка перехватило., да и потом ему чертовски везло в тот день в двух предыдущиъхх залах, как не испытать удачу еще разок?
Мэтр неторопливо открыл один из ящиков стола и достал оттутда позолоченный Смит-Вессон и один патрон к нему.
- Думаю правила русской рулетки вам не надо разъяснять?
- А вы до безумия последовательны, но причем тут ставка в судьбу? – задумчиво спросил Аквилдла, открывая барабан револьвера и помещая туда боеприпас.
- Это вы поймете чуть позже, - сказал Дрейко, наблюдая как барон провел барабаном револьвера себе по левому предплечью.
Уж очень легко барон прислонил холодную сталь дула к виску, то ли он чересчур надеялся на колдовство Магистров, которое ему обещали как опору и защиту в Ордене, то ли слишком опьянился своей удачей в предыдущих залах, а может ему и правда было все равно жив он или мертв. Но щелчок спущенного курка не вызвал в нем даже выдоха облегчения, он только передал револьвер мэтру Дрейко, смотря на того холодным взглядом. Тот провел барабаном револьвера себе по правой руке. «Так он левша,» - вдруг сообразил Аквилла, вспомнил о странной гематоме на правой щеке 34-ого, но крикнуть «Подождите! У меня есть пара вопросов!» он не успел. Дрейко нажал на курок и оглушительный треск выстрела вместе со вспышкой вынесли мозг мэтра на стену, и в тот же миг секъюрити за спиной мэтра и секъюрити за спиной барона встали на колени, согнулись в поклонах до земли и произнеся загадочную фразу:
- Долгая жизнь тебе, Великий Дракон,
Буквально обратились в золотые статуи. Потолок и стены маленького кабинета раздвинулись – раздались в стороны. Мгновенье и барон оказался в пещере, освещаемой тусклым светом факелов, в шахматном порядке расположенных по стенам пещеры, пол которой устилали золотые монеты, слитки, статуи. А перед Аквиллой оказался труп мэтра, дергающийся в неистовых конвульсиях. Через несколько секунд труп разорвался на клочки, а на его месте оказался огромный покрытый золотой чешуей дракон, четыре когтистые лапы которого погружались по колени в золотые монеты, а два чешуйчатых крыла стояли торчком на его спине.
- Ну здравствуй, охотник за сокровищами и удачей, - оскалилось чудовище, говоря человеческим голосом, - Ты ведь знаешь, что победитель дракона сам становится драконом?
- Эта драконья мудрость не относится к истинным героям рода людского! – нашел в себе силы не растеряться Аквилла.
- Самодовольный болван, отведай моих клыков! – проревело чудовище и его голова на неожиданно длинной шее понеслась к барону. Молниеносно барон ударил в верхние зубы дракона своей левой рукой, но отдернуть ее не успел, когда от удара драконья башка затормозила и из глаз ее посыпались искры, но тем не менее громадная пасть сомкнулась, барон слегка удивился, что металлический протез принесенный ему Шлейхелем выдержал подобный прикус. Дракон услышал металлический скрежет вместо крика боли и замер в изумлении – оторопел.
- Вот из чего сделаны настоящие герои! – гаркнул Аквилла и, метнув свою правую пятерню впился в драконий глаз. Адский рев потряс всю пещеру, чудище замотало головой, задергалось всем телом, но Аквилла крепко держался левым автопротезом за драконий клык, а правой рукой за глазное яблоко твари. Наконец при особо сильном махе башки чудовища, что-то мерзко хрякнуло-хрустнуло и Аквилла пролетев полпещеры, рухнул на какое-то барахло, к счастью, это оказались персидские ковры, и он ничего не поломал. Очередной рев чудовища потряс пещеру, Аквыилла взглянул на свои руки, ощутив влагу правой ладонью и увидел в левой руке- клык, а в правой что-то отдаленно похожее на драконий зрачок.
- Отведай огня, Смертный! – взревело чудище и взвилось под потолок пещеры.
У Аквиллы перед глазами мгновенно пронесся весь курс настойчиво отрицаемых магических занятий у Великих Магистров, барон насадил зрачок дракона на его же клык, от чего тот стал искриться. Тем временем дракон под самым сводом пещеры разинул свою пасть и выдохнул в сторону барона целое облако огня. Но Аквилла не с обирался так просто сгорать, искрящимся клыком он в мгновенье ока изобразил перед собой двойную свастику со спиралью в кольце первых фаланг, оставщуюся висеть в воздухе искрящимся узором искр свел руки в молитвенном движении перед собой и приложил татуировку на пальце к центру узора. В тот же миг раздался подземный гул , перекрывший рев чудовища, гул с которым камни пещеры и золото пещеры встало стеной и нерушимым мчащимся к дракону валом смяло огненное облако и накрыло чудовище.
- Будь ты проклят, Аквилла! – был последний взвизг монстра, чьи кости уже начали ломаться под прессом камней.
***
Аквилла моргнул. Заместо пещеры, полной золотом, перед его взором предстал вновь маленький кабинет, напротив него с вышибленными мозгами развалился в кресле мэтр Дрейко. На окне с разбитой упавшим с потолка кирпичом головой лежал секьюрити, чьи иссиня черные бакенбарды успели окраситься красным. Все здание трясло и лихорадило, по стенам шли трещины. Вскочив, Аквилла схватил со стола конторскую книгу и бросился к выходу. Он перепрыгнул через лежащего навзничь второго секьюрити также с раскроенной кирпичом головой, распахнул дверь и помчался через разрушающуюся залу с рулетками. Пробежав – пропрыгав через игральные столы, Аквилла мчался к двери красного дерева, миновав центральный столик меняы , у которого все еще находилось несколько сумасшедших игроков, набивавших карманы золочеными жетонами.
- Спасайтесь, кретины, на х*ен! – рявкнул им барон.
И о чудо, они оглянулулись, взвыли как стая собак и кинулись вслед за Аквиллой. Бар Острослова не только рушился, но и начал гореть, что можно было заметить по клубам дыма, вырывавшимся из подсобки. Судя по тому, что улыбающейся маски ни над проходом, ни за стойкой не было, старина Осрослов успел ретироваться. На эти наблюдения у Аквиллы ушло пол драгоценных секунды, так что он выбегал из здания последним, когда от толчков у Сокровищницы в буквальном смысле слова стены заходили ходуном. Не успел Аквилла добежать до противоположной стороны улицы как адский грохот и облако пыли окутав его, доходчиво сообщили, что казино Сокровищницы, до самого своего основания рухнуло под тяжестью своих пороков. Поблуждав в выбежавшей из Сокровищницы и прилегающей к ней домов толпе, Аквилла нашел Веселенького.
- Ну что? – был многозначительный вопрос бароны к оперу.
Веселенький посмотрел на него дикими глазами, несколько раз открыл и закрыл рот, после чего все-таки пришел в себя и показав на невесть откуда взявшуюся спортивную сумку, сказал:
- Сорвал куш. Десяток жестких дисков с записями. Архив за полтора в суматохе смог вынести. Вся охрана в первые минут лишилась голов. Мистика какая-то.
- Это ничего, в нашей жизни еще не такое бывает. Я вот тоже куш сорвал – конторская книга коррупционной связи горпрокуратуры по линии казино-Медянцев-карманы коррупционеров. Поехали кА с этим добром к нашему районному прокурору, он человек честный, порадуем старика.
И они стали отходить по улице Амстердамских комиссаров в сторону оставленной машины Веселенького. Но тут их движение затормозилось.
- Не так быстро, Юрий, - тут перед ними появился человек со стеклянным протезом вместо глаза.
- Твой знакомый? – слегка растерялся Веселенький.
Но Ворон не дал Аквилле ответить:
- Кровь Самурры – на тебе! ДА Я ТЕБЯ НА ЛОСКУТЫ ЗА НЕГО ПОРЕЖУ!
И головорез кинулся на барона, выхватив кортик из под плаща. Первый удар Аквилла отбил металлическим протезом, от второго увернулся, но тут к счастью вмешался опер – от его пинка под коленку Ворон на мгновенье замешкался, а тут и барон подоспел – своим металлическим кулаком так двинул тому в подбородок, что тот рухнул в нокдаун. Возится с ним сейчас не было времени, да и не хотелось, так что вместе с Веселеньким Аквилла помчался к машине. Запрыгнув в нее, они развернулись и было поехали, как на заднее сиденье вдруг села фигура в темно-зеленом плаще и черной маской медведицы на лице. То ли Веселенький был слишком шокирован и без того сверхъестественных сущностей, то ли на всех магистров очень сильное заклинание незаметности. А может просто на них никто не обращает внимания.
- Да, Великий Магистр Арти? – спросил Аквилла предательски дрогнувшим голосом.
- Ты молодец, барон. Не успел получить первое испытание как уже его прошел. Но и второе испытание не ждет – собственно поэтому я здесь.
Их авто мчалось через кварталы мрачных готических зданий и не менее мрачных ампирских высоток причудливо сочетающихся друг с другом. На удивление несмотря на час пик на улицах не было людно, да и машин почти не было.
- Если вы будете каждый раз при своих испытаниях мне дороги от пробок расчищать, то я согласен их хоть каждый день получать, - постарался пошутить Аквилла.
- Ты божий дар с яичницой не смешивай, человек и птица, - в тон барону ответила Магистр Арти, надо сказать, что только когда в глоссе Арти просыпались игривые нотки барон вспоминал, что этот Магистр все-таки женщина. Наверное женщина.
- При чем тут яичница? – механически спросил Аквилла, внезапно задумавшись человек все таки этот Магистр или нет.
- А при том, что отсутствие пробок – это просто твое везение сейчас, думаешь если б у тебя сегодня не был счастливый день одолел бы ты Великого Золотого Дракона? Но не об этом речь. А речь сейчас о твоем втором испытании – ты должен разоблачить Великого Змея. Даю подсказку – к нему можно подобраться через его змеевку. И еще – возьми вот это – пригодиться.
И Арти вручила барону маленький ключ из нефрита. Скривив губы в усмешке, Аквилла спросил:
- Нефритовый ключ от яшмовых врат змеевки?
Внезапно Магистр Арти рассмеялась, вот уж не ожидал барон настолько человеческих эмоций от практически сверхчеловека.
- Да ну вас мужиков, все ождно на уме! Спать тебе с ней незачем, у тебя Сихайя есть, - и с этими словами Магистр Арти вышла из машины так же неожиданно как появилась в ней благо Веселенький как раз стоял на светофоре.
- Ты чего? Все нервничаешь из-за того типа с ножом? Хотя и правда что то слишком часто они на твоем пути появляются, - осторожно спросил опер.
- Да нет, с чего ты взял? – попытался непринужденно ответить сыскарь.
- Потому что ты уже 10 минут сосредоточенно молчишь и смотришь в зеркало заднего вида, - сказал вновь мрачный как всегда товарищ Веселенький.
- Да нет, ничего. Ты это... домой меня сперва подкинь, - попросил Аквилла.
Веселенький кивнул.
Глава 5. Дома.
Приняв душ и смыв с себя цементную пыль Сокровищницы, Аквилла сидел на кухне и пил чай, размышляя о рухнувшем казино, добром десятке трупов, появившихся под завалами из-за его действий, возможном психическом расстройстве, из-за которого он видел дракона, связи казино с Медянцевым и скорой речи на совещании силовиков у прокурора Вышинского. Да так заразмышлялся, что не услышал мягких шагов подошедшегй к нему девушки, пока та не закрыла ему глаза ладошками, а ее волосы не коснулись лица барона. Сыскарь вдохнул и растерялся, мягкий и теплый запах с тонким, едва уловимым оттенком фиалок говорил о том, что на кухне находилась его любимая – Сихайя... Он дотронулся до сухих, вечно обветренных кистей своей милой, спустил до губ и поцеловал их. Повернулся, обнял и прижался к груди Сихайи. Она погладила го по волосам, положила ему руку на левое плечо и отстранила Аквиллу немного назад. Они посмотрели друг другу в глаза, ее губы нежно улыбались, а глаза сияли. Он поднялся, приник к ее скуластому лицу и слился с ней во французском поцелуе. Ладонь Аквиллы коснулась ее груди, она обняла его за плечи, он взял Сихайю на руки и отнес на кровать. Конечно, странно, что несмотря на пестуемую и лелеемую подозрительность сыскарь не задался (и не задал ей) рядом вопросов: что делает Юлия во второпрестольной, как она узнала его место дислокации, как она попала к нему в квартиру, почему она нисколько не изменилась за два года разлуки, почему она не удивлена тем, что Юрий жив, хотя должен быть мертв, и чем вызван ее любовный порыв? Но этими вопросами Аквилла озадачился только когда Юлия ушла в душ. И отсутствие внятных ответов на эти вопросы дико напугало барона.
- Я же не схожу с ума, правда? – спросил он у зеркала, прижавшись к нему любом, вдруг его отражение высунулось из зеркала, схватило его за плечи стало трясти бедолагу, при этом крича ему в лицо:
- Конечно ты нисколько не сходишь с ума! Это не ты разгвоаривал со столпом света по имени Лорд, не ты был воскрешен Сихайей с помощью сигарного дыма, не ты общался с помощью зеркала как по Скайпу, не ты получил механический протез заместо руки, не ты общаешься с неизвестными в масках и балахонах, невидимых для окружающих и исполняешь по их воле задания, не ты наколдовал проклятие от которого были выпущены кишки у Самурры, не ты сражался в пещере с Драконом, владевшим казино, и уж точно нет ничего странного в том, что с тобой сейчас спала лювоь всей твоей жизни, которую раньше ты даже взасос не целовал. С тобой все нормально, парень, ТЫ В ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ!
Наконец Аквилла вырвался из хватки своего двойника и схватил табуретку, намереваясь метнуть ее в зеркало, но его остановило две мысли: первая – разбитое зеркало это очень плохая примета, а вторую он тут же озвучил:
- А почему это ты не упомянул о Его Божественной Тени?
- - От черт! – выругался образ в зеркале, темнея на глазах и затем развернувшись, уже молча он побежал в глубь отражения в зеркале, впрочем Аквиллу это уже не могло смутить, как что-то само собой разумеющееся, он прокусил подушечку большого пальца и кровью на зеркале нарисовал символ Неведомого, стоило ему начать перечеркивать ее как тень впопыхах вернулась обратно и упав на колени, стала молить:
- Не надо, пожалуйста, не губи, я только шутил и то не по своей воле а по его, Его Волое. А так то я парень очень даже неплохой, сметливый, способный.
- И что ты можешь мне предложить? – спросил Аквилла.
- Пригожусь, службу исполню тебе, - проговорила Тень, и почему то Юрий поверил ей (может потому что она смутновато, но весьма сильно походила на него самого?). барон достал табакерку с ночного столика, открыл и сказал Тени:
- Полезай, будешь со мной для надежности, но помни, у меня служба простой не будет.
И Тень исчезла в табакерке.
«Не покурить мне теперь трубку... обидно,» - подумал сыскарь.
- Чего ты там сам с собой беседы беседуешь, кабель? – раздался голос Марии из ванны.
И тут озарение пришло к Аквилле: у Марии тоже есть магистерское кольцо, но в отличии от баронского, похоже оно было заговорено на соблазнение образом первой любви. Как говорится: «Элементарно, Ватсон», просто не надо забывать в каком мире живете, господин сыскарь, и какое безумие творится вокруг, если ты идешь по путям Неведомого. И внутренне, расслабившись, сыскарь пошел под душ к Марии. Ну а табакерку закинул перед тем к себе в сумку. У барона был еще почти час до совещания назначенного в районной прокуратуре.
***
В актовом зале районной прокуратуры, когда туда вошли Аквилла и Веселенький, за круглым столом уже сидел: прокурор, начальник сыска, глава спец.отрядаополчения, Инквизитор и двое оперативников – их псевдонимы барон вспомнил не сразу, но вспомнил – Илия и Котовский. Прокурор бросил вошедшим краткое «Садитесь» и указал на два места между начальником сыска и главой спецназа. Аквилла и Веселенький сели, но совещание не началось пока представители органов не закончили беседовать друг с другом по всевозможным текущим вопросам, так что сыскарь с опером успели выпить по чашке кофе, покурить и еще выпить по полчашки. Наконец Илия, потянувшись, спросил у прокурора:
- А зачем, собственно, вы собрали всех нас?
- Наш сбор вызван явной необходимостью, о которой я предлагаю доложить почтенному сыскарю Аквилле, - ответил прокурор и выразительно посмотрел на барона. Во взгляде его читалось ожидание, что сыскарь набрал достаточно для чего то заслуживающего шестой степени государственной тайны.
Аквилла прокашлялся и заговорил:
- Расследуя кладбищенское изнасилование, мной было установлено соучастие в них магнетизера выского ранга, проверяя на причастность к делу аналитика Медянцева, ход моего расследования совпал с оперативной разработкой оперуполномоченного Веселенького, следуя по звеньям преступной цепочки, мы оказались в подпольном казино Сокровищница и буквально за секунды до ее обрушения, мы сумели спасти оттуда ценнейшие доказательства коррупционных связей, отмыва нелегальных доходов казино через аналитическую контору Медянцева с откатом значительной доли в прокуратуру города, а также достоверно установили факт связи аналитика с владельцем казино и тянущейся продолжительное время серии тяжких преступлений – убийствами, изнасилованиями, похищениями. В связи с изложенным, предлагаю провести наступательную операцию по Медянцеву, получить от него признание и на основе его показаний на коррупционеров начать крупномасштабную зачистку верхушки властей города, для для чего потребуется силы оперативных подразделений, санкции Инквизиции и массированная поддержка спецназа.
Мерный голос Аквиллы и вес слов, которые он говорил, а также деловой тон сыскаря ввели собрание в состояние некоего гипнотического оцепенения. То о чем большинство присутствующих старалось не говорить в слух даже беседуя наедине с самими собой, было высказано так ясно и определенно, что это с одной стороны было шоком, а с другой (и это читалось по лицам), принцип «были бы факты, а привлечь можно кого угодно» составлял сущность каждого из сидящих за этим столом – да прокурор знал кого пригласить на совещание, кто настоящий законник, а кто трясущийся за свою шкуру шакал.
Установившуюся было тишину нарушил начальник сыска:
- А какие есть конкретные доказательства и какие вы предлагаете меры включить в операцию?
Совещание отошло от осознания масштабности задачи по свержению и привлечению к уголовной ответственности бюрократической верхушки Второпрестольной и переключилось на детали. Веселенький начал предъявлять трофеи из Сокровищницы.
Глава 6. Дуэль со Змеем.
Аквилла повернул перстень эмблемой вовнутрь ладони, выдохнул и вошел в роскошный и просторный кабинет аналитика, тот сидел за внушительных размеров столом, на котором помещалось примерно восемь огромных мониторов, и микрофон.
- Не ожидал увидеть вас так скоро, господин сыскарь, - встретил Аквиллу Медянцев подозрительным взглядом, но даже его проницательным глазам было не под силу одолеть чары Магистров – он видел только маску встревоженного человека.
- Увы, не случилось ничего из ряда во выходящего после нашей встречи, - ответил ему Аквилла вслух, а про себя подумал «Разве что я Дракона одолел».
- Но вы пришли, так что присаживайтесь и рассказывайте... возможно вы увидели некий сон?
- Как вы догадались? – удивился барон, располагаясь в кресле напротив (что характерно, сон ему и правда приснился).
- Нет ничего проще – на нашей вчерашней встрече вы пробудили, растревожили свое подсознание, я это заметил, а подсознание тут же направило вам послание – через необычный сон – этого главного почтальона Неведомого.
- Так вы все же разделяете учение о Неведомом?
- К нему в конце концов, приходят все неважно через какие религии – православие ли, католичество ли, лютеранство.
И при слове лютеранство – какое-то давнее воспоминание колыхнулось в сыскаре, что-то такое неопределенное и достаточно давнее, но что именно, он никак не мог вспомнить – единственное, до сыскаря вдруг дошло, он встречал или видел этого аналитика когда-то давно.
Тем временем Медянцев достал из своего бюро дело Аквиллы открыл его пробежался глазами и взяв ручку и открыв чистый лист, сказал:
- И что же вам сказало Неведомое?
Не отводя глаз от лица аналитика, сыскарь откинулся на спинку стула и заговорил:
Сон о змее
Передо мной громадный змей, размером в два или три метра в высоту и в ствол дерева толщиной, с пепельно-серым цветом чешуи, вытянувшийся вертикально, он смотри на меня и периодически высовывает свое жало. Я стою и не двигаюсь, понимая, что иначе он бросится, моя левая рука поднята передо мной ладонью вверх, я аккуратно скидываю с нее монетки, они падают и звенят, змей бросается на них. Тут я выхватываю из-за спины пистолет и несколько раз стреляю в середину туловища змея. Он тем не менее подымается во весь свой рост и стоит шатаясь передо мной. У меня в руке уже не пистолет, а меч и я разрубаю змея в том же месте куда стрелял напополам: верхняя часть змея отлетает в сторону, нижняя – заваливается, и тут из нее, опираясь только на пальцы кисти, выползает расчлененная и запакованная в полиэтиленовый пакет девушка, я смотрю ей в глаза в ужасе и просыпаюсь.
***
- Что вы скажете мэтр? – аккуратно спросил магнетизера Аквилла после небольшой паузы: по лицу Медянцева нельзя было понять его эмоции.
- Ваш сон можно трактовать с разных точек зрения. В любом случае – все во сне – это вы, ваша личность. С точки зрения классического анализа здесь на лицо случай переноса – змей – это ваше отношение к аналитику, то есть ко мне, и вы жаждете победить меня, поскольку полагаете, что своими действиями я могу принести вам вред, ведь я могу открыть сексуальность, надежно подавленную, расчлененную и запакованную в самые потаенные уголки вашей личности. С точки зрения аналитической теории Змей будет символизировать мудрость вообще, а девушка Аниму, то есть душу и жизнь. И вы считаете, что только отказываясь от гнета разума вы сможете жить полной жизнью, но ответьте мне лучше – лицо какой девушки вы видели?
- Лицо было скрыто, а вот глаза.. не иначе я видел их раньше- не один, не два, а кажется несколько раз... Это важно- хотя про себя Аквилла решил что это очень-очень важно, но память опять играла с ним злую шутку, он опять не мог вспомнить что-то важное.
- Конечно, это важно, я думаю, это были глаза вашей матери или первой любви, подумайте и скажите, кто скорее всего ассоциируется у вас с этими глазами – ведь это ключ к тому, чтобы вскрыть вашу проблему в эротическом пласте личности и либо выйти на преодоленный Эдипов комплекс, либо.... – но тут речь аналитика прервала мелодия звонка на его айфоне. Взгляд сыскаря упал на всплывшую фотографию абонента и внезапно в его голове все прояснилось. Но ни по этому он своей правой рукой перехватил лежащий на столе телефон, к которому было потянулся ответить аналитик.
- Извините, конечно, что не выключил телефон на сеанс, но дайте ответить.
- Доктор, это чрезвычайно! Я посмотрел на ваш айфон, на фотографию звонящего и понял – это глаза вашей дочери! Неужели же я влюбился в нее с первого взгляда?! – конечно, Аквилла понимал, что на подобную чушь про влюбленность аналитик долго вестись не будет, но отвлечь его было необходимо – судя по времени, наш почтенный пристав Олег уже 5 минут как вручил милой секретарше предписание о приостановлении деятельности аналитической консультации и теперь аудио запись беседы сыскаря с аналитиком можно было использовать в качестве доказательства в суде. Отвлечь хоть на минуту и тогда Олег начнет составлять протокол приостановления и не даст девушке предупредить патрона, а мы тем временем расколем поддонка.
- Что за ерунду вы говорите! – воскликнул магнетизер, отдернув руку, - Ввы ее даже не знаете!
- Но для любви с первого взгляда....
- Не бывает любви с первого взгляда! это особого рода нарушение в психике принимают за нее!
- Отчего вы так занервничали?
- Оттого, что она – моя. И только моя!
- Или из-за того, что я могу откатать ее отпечатки пальцев и по картотеке выяснить, что она – пропавшая без вести Куралева Нина Ивановна, пропавшая предположительно из-за Кладищенского Охотника, лишенная памяти с помощью вашего искусства магнетизера, с лицом перенесшим пластическую операцию, благо что ваша вторая специализация – мимическая трансплантация?
Аналитик изменился в физиономии и сделал он это так специфично, что тут Аквилла вспомнил первую важную, да так вспомнил ярко и зримо, что тут же ее и выложил:
- Кстати, а ведь это вы три года назад в Лютеранской церкви Святой Марии пытались, введя в транс паству, заставить выложить вам все ее сбережения!
Тут аналитик расхохотался и этой реакции барон никак не ожидал.
- Все таки вспомнил? – от этих слов внутри Аквиллы все похолодело, неужели это была ловушка на него?
Аналитик же продолжал:
- Я узнал твой почерк в анкете, когда начал читать твое дело, да, та купюра с угрозой до сих пор при мне. Сначала я подумал, что ты осознанно преследуешь меня еще с тех времен и намеревался сделать из такого одержимого фанатика справедливости хорошего слугу взамен провалившегося арестанта № 17, но похоже что ты просто копаешь под меня по какому-то скучному уголовному делу и мне просто придется уничтожить тебя самолично, верша волю Неведомого.
- Не посмеешь, я – слуга Соьбзного Государства и за мной вся его мощь!
- Боюсь улик не останется: камер тут нет, сигнал через стены этого кабинета не проходит, аппаратура что при тебе я как и само твое тело исчезнут, а девочку мою никто обкатывать по картотеке не догадается.
- А справишься со мной?
- Думаешь напялил на себя какое-то колдовское кольцо, от которого я не могу увидеть твое настоящее лицо и стал неуязвим? Наивнос-с-сть... – при последнем слове руки аналитика точно прилипли к его бокам, серый костюм расползся на все тело, обернув его пепельно-серой чешуей, сам он точно вытянулся и прибавил в росте. Это не было как с Драконом – переход в иной пласт реальности, нет – аналитик Медянцев обернулся гигантским змеем в реальном мире!
Но Аквилла не был бы собой – бароном и первым рыцарем еще не рожденной Империи, если бы не сохранил самообладания: он спустил свой автопротез в карман и раздавил свою табакерку, необычное чувство легкости, полноты жизни и невероятных сил наполнило его, когда как барон понял, его окутала Тень, и тут же у Аквиллы в ушах прозвучал вкрадчивый шепот Тени:
- Чего изволите, товарищ кредитор?
- Возвращай должок, тень, наведи иллюзию огня в этой комнате на чудовище, да такую чтоб его этот огонь прижигал, а на мне придай грозный вид, мантию там все дела, - быстры прошептал одними губами сыскарь.
- Будет исполнено, хоть это и не чудовище, а лишь пугало, - был ответ.
И тут же языки пламени окутали весь кабинет, начиная от стола стоящего между аналитиком и бароном, Змей отпрянул, было видно, что огонь причиняет ему адскую боль, но Аквилла не чувствовал жара – Тень прекрасно разбиралась в магии. Аквилла встал во весь свой рост, чувствуя как тень покрыла его иллюзорной мантией багрового цвета, по ощущениям не отличающейся от настоящей ткани, барон рассмеялся, буравя взглядом корчащегося на полу змея и его голом прогремел в кабинете, чеканя каждое слово:
- ХА-ХА-ХА, ты попал к НАМ в ловушку. И теперь МЫ – уничтожим ТЕБЯ!
На Змее треснула кожа и из нее выскочил в сорочке и трусах трясущийся от боли и страха Медянцев, согнувшись в три погибели он забился в угол кабинета, свободный от пламени и дрожащим голосом произнес:
- Не надо , я все скажу.
А барон не унимался и голос его все также гремел:
- И что же ты расскажешь такого, чего я еще не знаю? – а затем щелкнул пальцами, Тень поняла его без слов: морок огня развеялся, и мантия с баронских плеч куда-то исчезла.
А в комнату в следующее мгновение вошли пристав Олег, держа в руках протокол, а с ним двое понятых, и спокойным голосом сыскарь спросил Медянцева:
- Так что вы хотели сообщить, чтобы облегчить свою совесть?
Обхватив колени руками и не отрывая взгляд от пола, аналитик произнес:
- Я – организатор и руководит ель группы психически неуравновешенных людей, нападавших, избивавших, насиловавших и похищавших женщин на кладбищах Второпрестольной.
- Спасибо, конечно, что сказали это на протокол, но что вы можете сказать, чего я не знаю? – продолжил сыскарь вкрадчивым голосом.
- Похищеные – почти все находятся в каземате под этим домом, - пробубнил себе под нос аналитик.
О*реневший от услышанного Олег, тем не менее, слово в слово записал все в протокол и легкими тычками выведя понятых из ступора, заставил их заверить подлинность записи.
- Так давайте проверим истинность ваших слов, - подвел итог сыскарь. Олег надел на аналитика наручники, после чего пятеро присустствующих спустились в подвал, где под указанной плитой на полу оказался люк, закрытый на врезанный замок. Задержанный аналитик видимо дошел ДО своего нервного предела, поскольку на вопросы где ключ, увещевания и требования открыть люк он никак не реагировал.
Но Аквилла вспомнил слова Магистра Арти, извлек легким движением руки из кармана ключ и со словами «Захватил в кабинете», отворил люк, за которым оказалась шахта и веревочная лестница, ведущие вниз метров на семь.
- Дальше мы сами не пойдем. Надо вызывать подмогу, - принял решение и огласил его сыскарь.
Круто развернулся и, набирая по телефону штаб операции, барон стал подниматься по лестнице из подвала. Только он успел вызвать оперативно-следственную группу при поддержке спецназа как перед ним вдруг нарисовалась невысокая фигура в плаще, она одним коротким и резким движением приблизилась к сыскарю в упор и не успел он ничего предпринять, как со словами «Самурра приказал – найти и уничтожить», фигура, сверкнув стеклянным глазам удалилась также внезапно как появилась. А барон, держась правой рукой за солнечное сплетение, на котором предательски расплывалось красное пятно, стал медленно заваливаться навзничь. Когда его поймали за плечи, он еще был в сознании, а когда спросили: «Кто это сделал?» - уже нет.
***
Сыскарь вновь оказался на знакомом каменистом плато, вновь этот свинцовый туман и вновь перед ним оказалась Тень. Но она никуда не тащила Аквиллу.
- И чего ждем? - - спросил барон.
- Понимания. Принятия. Ты ведь уже побывал у Лорда и не вынес от него настоящей истины о том, что происходит в Союзе. Ведь так? Почему бы не послушать другую сторону?
- Сторону зла?
- А разве ты на стороне добра? Разве Великие Магистры добры?
Аквилла внимательно посмотрел на Тень.
- Ты хочешь сказать, что и Лорд, и Его Божественная Тень, и Великие Магистры, что все они вне добра и зла? И что даже я – вне добра и зла?
- Поговори с моим шефом, он умнее меня, у него вся информация. В конце концов, я всего лишь твоя тень.
И темный силуэт, стоящий над бароном протянул ему свою «руку». И сыскарь принял руку. И вновь то странное ощущение, которое было у сыскаря при перевоплощении в кабинете аналитика: Тень окутала барона и он снова почувствовал себя абсолютно цельным и единым, даже прибавившим в росте. И барон встал на ноги, подошел к краю плато и увидел, что пропасть, в которую он падал в прошлый раз, скорее и не пропасть даже, а шахта, с аккуратно идущей винтом вниз лестницей по краю шахты. Так что Аквилла плавно потопал по лестнице вниз-вниз-вниз. И топал он долго, так долго, что потерял счет времени, еще хорошо, что, приняв Тень, он практически перестал ощущать усталость.. туман стоявший на плато, спускался вглубь земли и излучал мягкий фосфорицирующий свет. Это здорово выручало барона, пока он не дошел до дна шахты, где ему пришлось топать по тоннелю в полной темноте. Ему казалось: он шел целую вечность - часы, сутки, недели, месяцы....
Но наконец и эта вечность темноты в идеально вырубленном тоннеле закончилась, и он оказался в небольшом зале освещенном одной тусклой лампочкой, зал был напичкан всякими техническими приспособами – пультами, мониторами, а посреди всего этого пиршества техники стоял табурет, на котором расположился небольшой столб черной массы (дыма? Стоящей в воздухе сажи?), от которой ко всем пультам тянулись многочисленные отростки Тени. Она – Тень - была настолько плотной, практически материальной.
- Так ты и есть Его Божественная Тень? – недоуменно спросил барон, и неуверенно уточнил, - В смысле можно мне его увидеть?
- Уже видишь, вернее ты видишь то, что от нее осталось. Власть Тени и технологии вечность назад пала... А теперь – лишь небольшая комната, чтобы считывать данные, анализировать, измышлять, подкидывать некоторые придумки через немногочисленных подручных людям... в надежде, что технологии однажды вновь вырвут человечество из рабства чудесного, вновь дадут свободу разуму и род людской наконец примет свою тень.
- Ты хочешь сказать, что правил Землей когда-то? А теперь ей правят Магистры?
- Правили... Но тысячи лет прошло как и их власть пала... Практически пала... И сейчас все ближе тот момент, когда мне удастся выйти из заточения... Хотя пожалуй, я немного преувеличил... в конце концов, отменить законы природы у этих типов... сейчас они называют себя Магистрами... так и не получилось... обходить их, они правда до сих пор умеют.... но все хуже и хуже....
- Это интересно.... сначала ты правил Землей, потом Магистры загнали тебя в катакомбы, а потом и им переломили хребет. Это часом не 200 лет назад было?
- А ты умен, умеешь делать выводы, в общем то поэтому ты и здесь, полагаю в тебе есть достаточно потенциала.... добить этих ублюдков.
- Хочешь предложить сделку?
- В этом нет естественной необходимости, думаю, что ты и так сделаешь то, что мне нужно. Я просто буду тебе иногда помогать. А когда именно ты сделаешь это... сейчас, через 100, через 200 или через 300 лет, не так уж и важно после тысячелетий заточения.
- Сколько же тысяч лет ты здесь, раз века для тебя ничего не значат. Вот только для меня то важен каждый год, неужели ты этого не понимаешь? Впрочем не важно... важнее иное – есть Лорд, он же свет, есть ты – Божественная Тень... но кто же тот, кто отбрасывает Тень?
- Обычно его называют скромно – Смотрящий.
- И что он делает?
- В основном, согласно имени – смотрит.
- И что – это заслуга?
- Понимаешь, Лорд может пыжится сколько угодно, называя себя Первоосновой мира, но если рассуждать здраво... ведь пока не открылся первый глаз, где доказательства, что мир существовал, пока Смотрящий не увидел его? Так что...
- Можно сказать, что он – Творец? К этому клонишь?
- Конечно сказать, что угодно можно...
- У вас с Лордом есть определенные места, где вы базируетесь. А у Смотрящего?
- там в глубине каждого взгляда...
- Но постой, если Смотрящий создал мир одним актом видения... кто сказал первое слово если не он?
- Хорошо... хороший вопрос... могу ответить лишь одно – тот, кто его сказал – сотворил мир в истинно человеческом смысле слова...
- Что ты такое говоришь? Что человек не более чем речь?
- И не только человек – чудеса, Магистры, разум...
- Та больно любишь загадки, Тень, с тобой тяжело...
- Это правда, я знаю... и тебе совсем скоро пора уходить... но перед тем – вот тебе загадка на дорожку:
Оно тебе неведомо,
С ног на главу поставлено,
И потому – губительно,
И злит оно – Смотрящего.
- И что я пойму, разгадав эту загадку?
- Что земля не не для Магистрови не для Теней... Что на роду людям написано...
Но договорить Его Божественная Тень не успел. Внезапно то ли свет погас, то ли с бароном что-то случилось, но мрак и тишина окутали все, затем была вспышка света и сыскарь увидел себя в больничной койке и склонившихся над собой двух человек в белых халатах, Аквилла не мог пошевелится, но ясно услышал как один сказал другому:
- Ну что ж, трансплантация прошла успешно, шеф будет доволен, сердце бьется как новенькое, - и Аквилла узнал в голосе интонации Шлейхеля.
- Идиот, это сердце и есть новенькое, - ответил ему мрачный тип, по виду напоминавший доктора Менгеля.
- Ой ладно, - оборвал разговор Шлейхель.
Тут Аквилла вновь впал в забытие.
***
Из блаженной темноты и забытия барон вышел, находясь на больничной койке, с ноющей болью в груди. И первое что он увидел его не особо обрадовало – в лучах заходящего солнца резко выделялся точеный профиль человека в мантии, с маской козла на лице.
- Великий Магистр Дио? – голос Аквиллы еще дрожал от слабости, несмотря на громадное усилие воли заставить звучать его твердо.
- Держи, сделай глоток, - Магистр протянул барону фляжку, тот машинально взял ее и отпил. Магистр был в своем стиле – несущая сивухой водка обожгла горло Аквиллы и пошла напалмом по пищеводу прямо в кишки.
- Е* вашу мать! – голосом, в котором не было ни тени слабости, выругался Аквилла и зло посмотрел на своего Орденского учителя.
- Ну вот, теперь ты готов, встань и иди. За мной. Благо. что все прошли свои испытания – и теперь впереди у вас, ребята, не много не мало – Церемония Очищения. Ее надо проводить без отлагательств в долгий ящик.
Аквилла вздохнул, подумал про себя: «Надеюсь, третье испытание не заключалось в том. чтобы выпить Диосовского пойла», и стал собираться.
Глава 7. Церемония.
Из темноты зала к столу выступила фигура Магистра Апо.
- Все в сборе, - с такими словами он обратился к присутствующим, - Все ли готовы участвовать в Церемонии начала Очищения?
- Да, брат, - ответила ему Магистр Афи, - Каждый прошел свои два испытания и осознал мощь Искусства.
- Это надо скрепить клятвой Ритуала, пусть клятва будет для них третьим испытанием, - прибавил к этому вышедший из мрака Магистр Дио.
- Приступим же, повторяйте за мной пропустив через себя, это общая формула, - и, сделав небольшую паузу, Апо затянул монотонным голосом, - Я, Ученик Магистра имярек, зная силу Искусства, Я, испытанный битвой и хитростью, Я, имярек, клянусь следовать путем предначертанного, клянусь склонять других своей волей, клянусь сжигать всю слабость и погань. Вперед, мэтр.
И, стоявший во главе стола, Прокурор начал:
- Я, ученик Магистра Апо, зная силу Господства, я, испытанный болью и соблазном, я, Император Талион, клянусь следовать путем Предопределенного, клянусь быть абсолютным владыкой, клянусь одолеть неверных и нечистых. Да начнется Очищение!
Следующим – слева от Талиона – был Инквизитор и таковы были его слова:
- Я, ученик Магистра Афи, зная силу Справедливости, я, испытанный алчностью и гордыней, я, Герцог Верлен, клянусь идти предвечным путем, клянусь нести абсолютную ответственность, клянусь карать и осуждать необходимое. Да начнется Очищение!
Пока они говорили свои клятвы перед глазами сыскаря вставали картины того, что своими словами они создавали из предопределенного и предвечного в будущем нашего мира – миллионные толпы людей меж трех океанов, раболепно распростертые перед изображением Императора и его символом – Орлом, сотни тысяч публично судимых и публично каящихся преступников и изменников Родины. Аквилла тряхнул головой, сбрасывая пелену перед своими глазами, и начал свою клятву:
- Я, ученик Магистра Дио, зная силу Доблести, я, испытанный Драконом и Змеем, я, Барон Аквилла, клянусь идти путем незримого, клянусь быть абсолютным рыцарем, клянусь возглавлять атаки и замыкать отступления. Да начнется Очищение!
И тут барон понял, ощутил, что у него открылось второе зрение (то самое, которое он безуспешно пытался достичь во время обучения в Ордене), тогда он воочию увидел сплетающуюся сеть заклятий над центром стола, где находилось ювелирное изображение Срединного Союза (из тех, которые оцениваются коллекционерами в целые состояния). И в этой сети он увидел последствия своей части заклинания – танковые клинья, сшибающиеся в парках Третьепрестольной, боевой крейсер, дающий залп по Президентскому дворцу, баррикады поперек улиц горящих городов. Также барон увидел, что и у остальных столпов будущего Империума красным горят глаза второго зрения – все видят в грядущем последствия своих слов. Затем зазвучал приятный голос его Адвоката и Аквилла на время утратил фокусировку тайного видения.
- Я, ученик Магистра Афи, зная силу Хитрости, я, испытанная знанием и ненавистью, я, Маркиза Медея, клянусь идти путем предреченного, клянусь быть абсолютным провокатором, клянусь выявить и привести к жертвенному алтарю всех врагов Империума. Да начнется Очищение!
Ее слова магическим камнем ударили по ладонному варианту Союза на столе, и поток видений пронесся перед взором Аквиллы: рушащиеся дома, прорываемые плотины, обрушивающиеся шахты, пылающие леса и тонущие корабли; и от того что эти картины были вызваны словами его любимой Медеи, барону стало по настоящему жутко, жутко от ощущения той степени чуждости, которая разделяла их несмотря на то, что они жили бок о бок уже почти год, но сентиментальным размышлениям барона не суждено было продолжиться – их оборвала краткая клятва Шлейхеля:
- Я, ученик Магистра Апо, Кардинал Шлейхель, клянусь идти путем Императора, не щадить его врагов, помогать его союзникам и исполнять его приказы и поставленных им начальников.
Могучая громада Имперского Колосса, возвышающаяся над всеми континентами Земли, на миг предстала перед восхищенными глазами заговорщиков, а затем тугой пучок заклинаний влился в дорогую безделушку, она несколько раз мигнула всеми цветами радуги и погасла. Магистр Апо подал ее Талиону со словами:
- Храни ее, Император, как зеницу ока до конца Очищения, без нее сделать следующий шаг будет почти невозможно.
Все свечи на столе погасли и Магистры скрылись во мраке. Инквизитор зажег огонек своей бензиновой зажигалкой и заговорщики не без труда покинули заброшенный паркинг на окраине Второпрестольной.
Эпилог.
- Подожди минуту, - прервал историю молодой гвардеец, - Но я так и не понял причем здесь твоя привилегия ходить в рейд по желанию.
И в словах гвардейца смешались сомнение по поводу всего услышанного с надеждой, что это все таки не фантазии и выдумки впадающего в маразм долгожителя.
- Ты же не думаешь, что я забыл с чего начал рассказывать историю? Просто ночное дежурство и впрямь очень долго тянется, поэтому я пошел из далека. Но раз уж тебе так не терпится узнать – потом было Очищение и много коррупционеров старого режима получили по заслугам, отчасти из-за них, а также из-за этого проклятого Медянцева в Третьепрестольной объявилась Триада Хаоса и уж они то устроили такой чад кутежа! Подожгли гражданскую войну, захлестнули столицу волной террора. Сильны были собаки! Но мы и с этими психами разобрались – из танка расстреляли, да. Ох и жаркий же выдался бой... В общем за него мне барон привилегию и даровал... – чувствовалось, что старый офицер может и намерен еще многое рассказать, но тут к ним за стойку подсел немолодой мужчина в простом пальто, чью принадлежность к аппарату Империума можно было угадать только по приколотой в области сердца золотой эмблеме орла, да по перстню с двойной свастикой – знаку Неведомого – у него на руке.
- Что за... – начал было возмущаться молодой гвардеец, когда этот имперский бюрократ бесцеремонно взял и отпил из пивной кружки его товарища, но осекся, внимательно посмотрев в лицо нежданного гостя и узнав в нем немного немало барона Аквиллу собственной персоной, и тело молодого гвардейца как то само, на инстинкте, вскочило и отдало честь.
Столь странный для 4-х утра поступок, сопровождаемый грохотом уроненной парнем кружки, разбудил бармена, он взглянул на нового посетителя, поморгал, определяя сон это или нет, и поняв что это совсем не сон, ухмыльнулся и сказал:
- Вот только этот бар попробуйте не сравнять с землей, сэр первый рыцарь Империума.
Барон посмотрел на бармена и тоже криво улыбнулся:
- Видать на роду нам, Острослов, написано в каких-то пивных видеться. А я опять по делу.
И сделал еще один большой глоток пива, после чего обратился к старому офицеру:
- Скажи, мой любезный Шлейхель, почему когда мне срочно нужны материалы по проекту «Люцифер» тебя можно найти где угодно, только не дома, не в своем кабинете и не в одном из любых других мест, где пристало находиться высшим чинам Империума?
Пока барон произносил свою тираду, старый гвардеец крутанул на своей руке перстень и тут молодой парень, все это время стоявший навытяжку, просто упал в обморок, когда понял, что вместе с ним попивал пиво не просто старый (ну ладно, очень старый) солдат, а никто иной как глава Тайной полиции, а заодно Разведбюро Иван Карлович Шлейхель. Очнулся парень от того, что Шлейхель хлестал его по щекам. Увидев, что парень пришел в чувства, Иван Карлович виновато улыбнулся и сказал:
- Извини, напарник, придется тебе додежуривать в одиночестве. А историю я как-нибудь в другой раз дорасскажу...
И два столпа Империума покинули бар.