Делай добро из зла,
потому что его больше не из чего делать.
К. Уоррен
На описание всех бед и мытарств, испытанных раскулаченным семейством Марли, потребовался бы роман, но такой уже написан мной под названием «Амурская сага». Тогда вкратце. Истоки рода Марли тянутся в девятнадцатый век, когда далекие предки покинули родную Эстонию и отправились в помощь России поднимать саратовские земли. Их было три семейства: Марли, Кортель и Каллас. Остановились в селении, основанном эстонцами под греющим душу названием: Балтийка. Стали жить и трудиться, а к земле трудягам не привыкать. Супруги Марли заимели трех родившихся детишек, средним из них был Ян. Их компаньоны тоже обзавелись детьми.
Шли годы; с ними Гельма, которая из рода Каллас, вышла замуж за Яна Марли, а ее сестра Маруся – за Александра Кортель. Окрепнув и остепенившись, трудолюбивые эстонцы с их европейской культурой земледелия взялись за дело. Построили добротные дома, возвели во благо селу пруд, на котором поставили мельницу и, сами того не ведая, стали кулаками. Той порой в стране разворачивались события, не сулившие добра преуспевающим крестьянам. Хлебозаготовки велись методом продразверстки с доведением страны до повсеместного голода начала тридцатых годов. Развернулась коллективизация, но с подавлением злостного кулачья случилась непредвиденная осечка.
Дело в том, что легкомысленное царское правительство оставило в наследство Советской власти настолько незначительные тюремные площади, что они моментально переполнились в самом начале кампании по очистке страны от вредоносного частного собственника. Вдобавок к повсеместному голоду, в тюрьмах свирепствовали эпидемии. О лагерях же старомодный царизм и вовсе понятия не имел. Надо было спешно браться за возведение архипелага ГУЛАГ. С учетом всего, восьмого мая 1933 года вышел циркуляр Совета народных комиссаров о запрете депортации кулачества, получившего короткую передышку. Урожай того года тоже удался, что настраивало людей на добрый лад. За время передышки в семье Марли, поверившей в смягчение карательных мер, родился первенец, доченька Лорейда.
Не успела Лорейда подрасти, как началось светопреставление. Активисты колхозного движения, не желая тратить время на захват добротного кулацкого имущества, среди ночи обстреляли окна эстонских богатеев. Одна из пуль пришлась по спине бабушке Амалии, тогда еще не бабушке, а статной кареглазой красавице. После ночного обстрела перепуганных «врагов народа» взяли в оборот. Разговор с Советской властью был короткий, да и местным беднякам, охочим до чужого добра, они пришлись не ко двору. Хозяев недвижимого имущества, Антона и Мартына, из обжитой Балтийки угнали куда-то в ссылку, не иначе как, в далекую Сибирь, знаменитую трескучими морозами.
О принадлежности к кулацкому роду долгие годы нельзя было распространяться, лучше и не помнить, поэтому внучки, ныне проживающие во здравии сестры Зина и Леонора, о репрессированных дедах не знают ровно ничего, кроме их имен. И то по отчеству родителей, Яна Антоновича и Гельмы Мартыновны. Остались Амалия и Мария без мужей, без дворов и с подросшими детьми под материнскую опеку. У Амалии их было трое, у Марии столько же, Гельма, Маруся и Лена, инвалид от рождения. Эту разгромленную гвардию вытесняла новая власть волжских степей. Но куда податься в большой и негостеприимной стране? Не на Кавказ ли, в местечки Сальме или Гечрипш, где приютилась маленькая эстонская диаспора? С середины 19-го века ту местность по реке Псоу осваивали эстонцы, все же свои, глядишь, пристроят…
Из Балтийки бежали ночью, скрываясь от преследователей и ихних пуль глубокими оврагами. Жаркий Кавказ с крутыми горами и бушующими реками потомственным жителям умеренного балтийского климата не приглянулся. Эстонский поселок Сальме ютился в узкой долине реки Псоу, где свободных земель не имелось. Ниже по реке - поселок Гечрипш, тоже без полей, широких и плодородных, как на волжских просторах, где бы приложились крестьянские руки, а были там каменистые холмы с плодовыми деревьями под урожаи на вино, компоты и на продажу. Да и у селян беглые соотечественники не нашли ожидаемой поддержки, прибывшая ватага была встречена без энтузиазма. Самим бы прокормиться.
Что ж, кочующим бродягам сборы были недолги. Подтянули кушаки и снова в путь, в сторону центральной черноземной России. Пришли-приехали в казацкую станицу Кущевка, утопающую в зелени садов на реке Ия. Когда-то, при Павле Первом, станица была торговым центром на юге России, потом сохранилась как центр казачьей культуры и быта. Сейчас о Кущевке знает каждый россиянин, спроси его только о зверском убийстве большой фермерской семьи вместе с четырьмя детьми за то, что глава семьи, Сервер Аметов, не покорился крупной бандитской группировке, сросшейся с местной властью. В 2010 году банду разоблачили, а ее главарей через год нашли в тюрьме мертвыми. Не успели отсидеть.
Север Краснодарского края, вот где блаженство, не земля, а Божий дар, лучший в мире чернозем. Здесь невольным переселенцам не остановиться было нельзя. За дело взялись повзрослевшие сыновья, когда-то ходившие в подспорье у ссыльных отцов. Приобрели сельскохозяйственную технику, обжились, обзавелись заимкой и подворьем, да не убереглись от граблей, на которые наступили их отцы. Бдительная Советская власть разглядела неистребимых кулаков, вновь поднявших головы. Наступило время выдирать их с корнем, пока единоличники не загубили колхозный почин. У бабушки Амалии в тяжелых предчувствиях заныла пулевая рана на спине. Саратовский опыт, полученный в ходе неравной классовой борьбы, и занывшая спина подсказывали – надо драпать без оглядки, пока конвоиры с синими околышами на фуражках не угнали молодое эстонское поколение в холодную Сибирь, откуда письма не идут, откуда нет возврата.
В который раз перед беглыми семействами встал гнетущий вопрос – куда бежать? Решили на окраину страны, ближе к северу, откуда некуда ссылать и где можно раствориться средь ссыльного люда. Так эстонские поселенцы оказались в неприметном городке Кондопога Карело-Финской республики, где надо было начинать все сначала, снова да ладом. На сей раз построили не единоличные дома, чтоб не привлекать завидущие глаза, а один, пятистенный, на двоих хозяев – для семей Яна Антоновича и Александра Кортель. Дом оказался почти коммунальный, не для раскулачивания. Пристроились, как могли, на работу, уже не кулаки. Гельма трудилась няней в ясельном саду. Жизнь научила уму-разуму. Научила и вроде как успокоилась. А если дать народу спокойную жизнь, то и страна воспрянет духом, явит миру таящиеся в ней возможности. Воспрянула духом и семья Марли, пополнившаяся детьми Зиной и Леонорой.
***
И жить бы людям, хлебнувшим бед, так нет, настал черед военных лет. Мужчины двинулись на войну не столько за Советскую власть, гонявшую кулаков по всей стране, сколько за эту самую страну. Война стала Отечественной, как в далеком восемьсот двенадцатом году. Женщин и детей погрузили в товарняки, дав на сборы по закону военного времени два часа. Эвакуация. Хватали с собой, что попадется под руки, а тете Марии попалась на глаза домашняя коза. Ее и взяла, как оказалось, не зря. Ехали долго, а еда закончилась быстро. Тут и выручила рогатая скотинка, спасая молоком людей, особо маленьких детей. Потом козочка оказала последнюю услугу семье, когда ее на остановке среди поля прирезали на мясо.
Поезд шел через Саратов на Сталинград. Чем ближе Саратов, тем сильнее щемило сердце у старшего поколения, помнившего Балтийку, их рукотворный пруд с добротной мельницей на нем. Будто вчера оттуда. Обсудили и решили сойти в Саратове с товарняка и вернуться в родную деревню, ведь война списала давнее изгнание, да и враги народу уже были не те, они навалились на страну со всей Европы. Так замыкался большой круг гонений; откуда убегали, туда и прибегли.
А в Балтийке непримиримые земляки к обездоленным беглецам отнеслись по тем же законам классовой вражды. По деревне прокатился глухой ропот: «Кулаки вернулись!», хотя от кулаков осталось одно потрепанное название. Пришлось горемыкам покидать поставленное предками село. На зиму зарылись в землянки, близ спецсовхоза № 94, что в двух километрах от Красного Кута, а зима стояла особенно лютая. Леоноре о той зимовке пожизненно напоминала приобретенная в подземелье туберкулезная болезнь. Еле излечилась. Закопавшихся людей грела только живая земля, в которую вкопались глубоко, толща нескончаемая, сколько ни копай. Оттого и давала она пшеницу особо ценную, твердых сортов.
Как выжили в подземных норах в ту холодную и голодную зиму, сегодня уже не понять, о том бесполезно рассказывать. Иной раз дядя Каллас подсыпал в ладошки сестричек горстку зерна, но в птицесовхозе его за это ругали. Сказать одно, что вытаскивали беднягу Гельму из петли, решившую от безысходности покончить с собой, оставив на произвол судьбы детей родных, мал мала меньше. Все одно, не могла их прокормить. Наголодавшаяся Леонора и сегодня, восемь десятилетий спустя, не выбросит сухую корочку со стола, а размочит ее в супе и съест. Бабушка Мария Каллас не выдержала долгих мытарств, еще в товарняке ее хватил паралич. Дочь Лена, сама инвалид с детства, вывезла матушку в село Ямское и еще пятнадцать лет ходила за ней как за ребенком.
Минула зима. Бабушка Амалия с семейством отбыла в Красный Кут. Там вначале встали на постоялом дворе, где их встретили невозмутимые верблюды. Только их, горбатых, здесь не хватало. От верблюдов переселились к людям, к сестре бабы Амалии, Сальме Шейбе. Гельма Мартыновна, вынутая из петли, устроилась на работу в птицесовхоз, ходила за цыплятками, как в Кондопоге за дитятками. Зиму сорок второго - сорок третьего года провели под крышей, где в тесноте, но не в обиде. Зима запомнилась яркими сполохами неба, но не от солнечного света, а с фронтового зарева грандиозной Сталинградской битвы, растянувшейся на сотни километров. Долгими ночами и вечерами небо горело по южной линии горизонта, то затухая, то занимаясь с новой силой. Там шла невиданная на земле кровавая бойня.
Маленькая Леонора, дитя войны, следила за небесным сиянием, не понимая его природы, как и того, что ее несчастная семья должна была оказаться там, в кромешном аду, в Сталинграде, не покинь она товарняк на саратовской станции. Бог уберег от погибели в Сталинградском пекле. В наше время правительство Иркутской области ко дню великой Победы выдает «детям войны» годовое пособие в две тысячи рублей, за что ему спасибо. Могла бы и федеральная власть внести запоздалую компенсацию поколению, перенесшему горести военных лет. Если государство не смогло защитить людей от лихолетья, то оно обязано в мирное время способствовать их благосостоянию.
Война окончена, и Ян Антонович, оказавшийся в Свердловске, изможденный и едва живой, перебивался кое-как, подкармливался у сердобольных людей столовскими пирожками, но со временем устроился в автоколонну, где продвинулся на должность главного механика и забрал к себе в уральскую столицу маму Амалию и дочек Зину с Леонорой. Конец скитаниям. Брак с Гельмой Мартыновной распался. Зина, которая постарше, окончила хлебопекарный техникум, вышла замуж за Мишу Казанина из Воронежа и стала передовым мастером на воронежском хлебозаводе. Ударник коммунистического труда.
Леонора Марли с окончанием средней школы № 9, расположенной на центральной площади Свердловска, площади Пятого года, поступила в Уральский политехнический институт, где судьба свела ее с автором этого рассказа. В старших классах школы, а потом в институте "кулацкая дочь", с полвека таившая свое происхождение, избиралась комсоргом. В ту пору она и думать не думала, что ее жизненные странствия далеко не завершены, что она направится в ту страшную Сибирь, куда, по слухам, угнали под конвоем ее дедов Антона и Мартына. Она еще не полагала, что без принуждения, а по доброй воле и по подсказке сердца составит компанию выпускнику физтеха, предложившему ей махнуть в далекую Сибирь, где дышится свободно и легко, где места хватит всем, кто готов строить жизнь своими руками.