Возможно, я был рождён оратором, но о чём мне было говорить в эпоху восхваления партии?
Возможно, мне суждено было стать политиком, но что за политика в эпоху раз и навсегда провозглашённых истин?
Возможно, я должен был стать борцом за правое дело, но я не видел пути, а идти без цели - последняя вещь.
Мне бы отразить красоту мира в своих стихах, но быть единственным в своём роде я не мог, а кому охота быть одним из многих?
Во времена кумачовых лозунгов, дешёвого вермута и дорогих джинсов я влюбился в продавщицу маленького полуподвального магазинчика напротив дома, в котором жил, приезжая на каникулы к тёте. Продавщица была молоденькой девушкой: худой и высокой, с длинными тёмно-каштановыми волосами, стянутыми на лбу матерчатым ободком.
Девственно чистый магазин зиял пустотами прилавков. Подмигнув продавщице, я доверительно спросил:
- Портвейн есть?
- Нет.
- Даже из-под полы?
- Ну, что вы... - она покраснела.
- А морская капуста?
Девушка вздохнула, как вздыхают о чём-то безвозвратно потерянном.
- Может, чай второго сорта?
- Увы...
- А что есть?
- Кроме меня - ничего.
С чувством юмора, как мне показалось, у неё всё было в порядке.
- Как вас зовут?
- Лена... Скажите, вы ко мне пристаёте?
- Да. Вы мне очень нравитесь. В период всеобщего падения уровня жизни и обесценивания рубля единственным островком прежних ценностей остаётся женская красота.
Девушка смутилась:
- Мне ещё никто не говорил, что я красивая.
- Грустно, - вздохнул я, садясь на подоконник с цветами. - Люди заходят сюда каждый день и не замечают, у кого они покупают хлеб и горчицу, ведь по утрам эти товары всё ещё бывают, но их расхватывают, потому что нет на свете лучше завтрака, чем намазанная на чёрный хлеб русская горчица.
Лена улыбнулась:
- Вы ведь племянник тёти Майи?
- Да, я племянник тёти Майи из города, где есть университет, общежитие, большая река, масса театров и библиотек, есть почти всё, что нужно молодому человеку для того, чтобы найти своё место в жизни, но там нет этого магазинчика и продавщицы по имени Лена.
- Я не продавщица, - тихо проговорила она, - я всего лишь заменяю бабушку: она подвернула ногу и не может ходить.
- Леночка, это написано у тебя на лице: я - не - продавщица, я просто девочка, которая в прошлом году окончила школу и которая решительно не знает, чем бы ей заняться, когда всё неясно, расплывчато и неопределённо, как лихолетье, в котором нам почему-то выпало жить.
В магазин зашёл небритый мужчина с целеустремлённым взглядом:
- Портвейн не завезли?
- Я уже спрашивал, - сообщил ему я. - Портвейн не завезли и навряд ли завезут сегодня.
- А который час?
- Половина седьмого.
- Поехали в «стекляшку». У меня мотоцикл, - мужчина явно увидел во мне товарища по несчастью.
- Успеем?
- А то как!
Лена грустно посмотрела на меня:
- Можно и мне с вами?
От неожиданности мужчина с небритым лицом вытаращил глаза.
- У меня мотоцикл с коляской, - сказал он, подозрительно косясь на Лену.
Она быстро скинула белый халат, набросила на плечи светло-коричневую дублёнку и, повесив на дверь магазина ржавый замок, печально улыбнулась мне.
До «стекляшки» было пять минут быстрой езды.
- Попридержи свою девушку, земляк, - крикнул мне мужчина, - а то она, чего доброго, вывалится из коляски.
Я крепко обнял Лену за плечо:
- Тебе не холодно?
- Холодно, но я ещё никогда не ездила на мотоцикле с коляской: такое чувство, как будто паришь над землёй!
У «стекляшки» стояла огромная очередь.
- Не успеем, - занервничал мужчина.
- Я сейчас, - сказала Лена. - Дайте мне деньги: у меня здесь знакомая.
- А она - ничего! – радостно хлопнул меня по плечу мужчина, явно довольный таким поворотом дел.
Лена вышла через пять минут и улыбнулась нам, протягивая сумку:
- Шесть бутылок - и сдачи.
Обратно возвращались в приподнятом настроении.
- Вам опять к магазину? - спросил мужчина.
Я вопросительно взглянул на Лену.
- Да, - кивнула она, - мы живём рядом.
- Спасибо, земляки, - поблагодарил нас наш новый знакомый. - Ну, бывайте!
Мы стояли у входа в магазин: пошёл мелкий снег и пушистые снежинки падали на тёмно-русые волосы Лены.
- Куда пойдём? - спросил я.
- Можно в магазин, - сказала она, смущаясь. - Там есть небольшая подсобка, с улицы нас видно не будет.
- Почему ты вдруг так сразу решилась поехать с нами?
- Потому, что ничего не имеет значения. Потому, что ты мне тоже очень нравишься, а я устала от одиночества, и по ночам часто плачу, и ничего не могу с собой поделать.
- Плачешь? Почему?
- От холода.
В магазине, как только мы вошли, она обняла меня:
- Не считай меня легкомысленной, это не так. Просто я очень устала от жизни.
- В семнадцать лет?
- Да. Я не понимаю, зачем я родилась, зачем живу, зачем просыпаюсь каждый день, чищу зубы, расчёсываю волосы, подвожу тени под глаза, что-то ем, пью, улыбаюсь покупателям. У меня какой-то холод внутри, он меня очень пугает, особенно, когда я остаюсь одна. Мне так хочется, чтобы кто-то был рядом, но рядом никого нет.
Она открыла дверь в подсобку.
- Я помню тебя с детства: ты ведь и раньше приезжал к тёте Майе?
- Да, но я тебя совсем не помню.
- Мы живём в соседнем подъезде, а ты просто не обращал внимания на какую-то маленькую девочку.
Я улыбнулся:
- Получается, что мы давно знакомы.
Мы не выпили портвейн, я не выкурил ни одной сигареты, мы просто целовались, и Лена просила:
- Не сейчас... я не хочу, чтобы в первый раз у меня было так... Завтра ты не занят? Я всё устрою...
Не понимая, как я счастлив, я смотрел в её глаза и думал о завтра.