Инна Чурикова. А любить-то мне когда?
Какой это адский, каторжный труд то, чем вы занимаетесь такое количество лет. По сути, когда вы выходите на сцену, в вас влезает другой человек и вы должны четыре часа жить его жизнью. Вас как будто нет. И потом, когда он из вас вылезает, что вы чувствуете? Никогда больше или хочу скорее снова?
Мне очень важно, насколько зритель понимал, что происходит на сцене. И если это произошло, то у меня есть чувство удовлетворения. Когда я на сцене, то сцена лечит. Я, может быть, с трудом могу подойти к кулисам. Но, когда я выхожу на сцену, всё личное отступает. И начинается другая судьба моя. И она всегда заново. Это не повтор. А потом я должна придти в себя после этого. Я не могу быстро собраться и убежать из театра. Спектакль возбуждает, как напиток прекрасный.
Вы сказали, что до сих пор любите свою работу. Мне известные актрисы говорили: «О театре я слышать не хочу».
А зачем тогда маяться? Это же интересно, это поиск, это открытие нового характера. И ты же открываешь чтото в себе. Это самое трудное и прекрасное понять другого человека.
А можно вспомнить случай, когда факты биографии Чуриковой, события в стране повлияли на то, как вы вживались образ? Это связано?
Моя личная жизнь и сцена? Абсолютно связаны. Как можно любить на сцене, не узнав это в жизни? Это самое главное. Любовь надежда на жизнь. Настоящие актеры настоящие люди. Только из личности вырастет интересный герой на сцене. Только из любящего человека любящий на сцене актер.
А настоящие актеры успевают жить настоящей жизнью? На это есть время, силы, желание?
А любитьто мне когда? Мне любитьто некогда. Вы правы, Миша, довольно сложная работа, и она заставляет принадлежать ей. Но важно радоваться жизни, даже если тебе грустновато.
Инна Михайловна, в общественном сознании вы счастливы много лет. На сцене вам приходится играть совершенно другое. А откуда это берется, если актер берет из себя переживания, чувства, эмоции?
Нет, чувство потери мы испытываем с детства. Я помню, я маленькая была, мы с мамой жили в Чашникове, и у нас был котенок. И я его любила. И потом его убили. Это было такое чувство потери. Наша жизнь начинается еще оттуда. А мысль тревожит и мучает. А для чего нам дана фантазия? Это и есть наша работа погрузиться в ситуацию.
А как вы относитесь к теории, что знание дается опытом прежних жизней?
Хорошо бы. Я не могу себе представить, кем была в прошлой жизни. Ну, может, я была белочкой. Потому что я очень люблю грызть орешки.
А может, вы были Жанной Д’Арк?
Я думала, что нам удастся снять картину о Жанне. Я даже нарисовала картинку Жанны Д’Арк, которая ведет свое войско. Обожала ее. А потом встретила Глеба Анатольевича, который тоже ее любил. И у нас возникло такое желание. Эта девочка, которая жалела не себя, Францию жалела. У Глеба была сцена в сценарии. И вдруг один молодой воин, в него попала стрела, раненный начал приближаться к людям, которые наблюдали за битвой. И Жанна кинулась к нему, потому что ей было его жалко. У нее такое было сердце невероятное. Она прекрасна. И это без пафоса, это серьезно.
Инна Михайловна, за годы профессии как вы изменились? Что поняли? Какая вы были в начале карьеры и какая сейчас. В чем разница?
То, что ценно было в молодости, что мне хотелось узнать, понять этим же самым я продолжаю до сих пор заниматься. Я профессор, я ученик.
Инна Михайловна, я вам еще раз задам вопрос, который задавал вчера. Вы очень долго смеялись. Как молодая актриса, которая играла в ТЮЗе характерные роли, в кино эпизодические, доросла до великой русской актрисы?
Нет, это слово ко мне не подходит. Я прочла про Элеонору Дузе. К ней пришел драматург. Он пришел и видит: Элеонора Дузе ест макароны и плачет. И он: «Чтонибудь случилось? Что с тобой?» Она говорит: «Не обращай внимания. Я не хочу переплакать на сцене. Я сегодня играю Джульетту». Мне кажется, вот она была великая. А я нормальная труженица сцены.
А вам с годами стало легче играть? Может быть, волнения меньше. Уже всё умеете вы, научились.
Нет, я бесконечно волнуюсь. Когда у нас первые спектакли, это очень сильное волнение. Наш труд не сахар. Но он действительно сладостит. И как прекрасно, когда инструменты, которые отличаются по звуку, по тембру, вдруг соединяются. И божественная тема возникает.
Если артист вам почеловечески неприятен, а на сцене надо его любить?
Это Фаина Георгиевна говорила. «Дают тебе котенка а ты должна думать, что это тигр!» Здесь нет слова «должна», всё равно есть предлагаемые обстоятельства. Как Таня Теткина говорила: «Конопатый, да мой». Я начинаю находить то, что мне нравится в этом человеке.
Инна Михайловна, а вы не жалеете, что вы проживаете такую жизнь? Вы могли быть просто замужем, хозяйство, дети, магазины, поездки?
Ну, это вы говорите о какомто другом человеке, не о Панфилове. Здесь всё вместе. И дело, которым мы занимаемся, жизнь, которую мы проживаем вместе. И наше молчание, и то, как мы бродим по Петербургу или смотрим вместе фильмы любимые. И наши споры. Это не только щи с котлетами, которые, кстати говоря, я очень неплохо делаю.
2013