Проснулся утром, потому что рядом с кроватью на полочке проиграла какая-то мелодия на мобильном, не закаченная им лично, а родная, от завода, производящего эту марку мобильных телефонов и не терпящих конкуренции, потому с некоторых пор не было возможности установить мелодию звонка ту, которая была бы тебе по душе, да это и не надо было, ибо души у него давно не было. Он взялся за кусочек пластика, означающий металлический корпус, посмотрел на светящийся экран и увидел на нём цифры, просто цифры, семь и два нуля, 7.00. Они ничего не значили для него, за исключением того, что он помнил, когда эти цифры появляются на экране его мобильного телефона, семь и два нуля, он встанет и пройдёт в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок.
По дороге нажмет пару кнопок, тоже ничего не значащих для него, хотя одна включала чайник, а вторая свет. Так же мимоходом он нажал пластмассовую кнопку на своем компьютере, хотя какой он был свой, это был компьютер какого-то производителя, и кажется, китайского, о том, кто изобрел это чудо 20-го века он даже не знал, всегда считал, что это был Билл Гейтс, или Стив Джобс, но позже выяснил, что последний был всего- то отличным маркетологом и дизайнером, а начинкой этой чудо-техники занимался некий Возняк, но сейчас он уже и об этом не помнил, это было совсем не нужным, что-то ещё знать, как и знать, что означают цифры семь и два нуля.
Если бы у него возникла такая необходимость, не потребность, что-то узнать, он всегда мог нажать ещё на какую-нибудь кнопку в том же компьютере, и тот выдал бы ему вдруг понадобившуюся информацию.
Всё теперь было запрограммировано, всё упаковано в жёсткий пластик, за границы которого ты не мог ступить, да и желания такого больше не было.
Его имя светилось где-то на маленьком куске пластика, означающем просто пластиковую карточку, он почти не вспоминал, как же его назвали при рождении, тогда это ещё было так принято, называть какими-то именами людей, появлявшихся на этот свет.
Но помнить о том, как назвали тогда, не было необходимости сейчас, он всегда мог вставить этот кусок пластика в какое-нибудь железо, нажать снова на кнопку, и это железо состыковавшись вместе с пластиком, проведя аутоидентификацию распознало бы его личность и даже не называя ему его имени, сделало бы всё, что ему в тот момент понадобилось.
Точно так же он узнал, что наступивший сегодня день, называется среда. Это тоже, как и его имя было чем-то из его прошлой жизни, из жизни людей, которые были тогда живыми людьми, но которых сейчас больше не было.
Более того, они так же, как и он, давно променяли себя на образы людей, заселив своими личностями виртуальное пространство, где всё и происходило теперь у них, их жизнь происходила там, а не как раньше, здесь.Там они знакомились, там и общались, насколько им позволяли кнопки и их ставшие из продолговатых извилин кнопочными мозги.Там были у них теперь и друзья, их было так много, по нескольку тысяч, чего не бывало в реальной жизни, в реальной жизни даже знакомых не было такого количества, не говоря уже о друзьях.
А тут были, тут ты мог этот список постоянно обновлять, кого-то убирать, а на его место ставить другого, тоже называя его своим другом. Такие рокировки происходили ежесекундно, путём нажатия одной из кнопок, перед тобой проплывали толпами не живые лица людей под никами и никнеймами, где ты мог спокойно встретить лицо, уже виденное тобою где-то в интернете, его скачали и поставили на свою аватарку, а ты принимал его за того, за кого выдавал себя твой новый или старый виртуальный друг.
У всех этих, так называемых, друзей была своя жизнь, насколько она соответствовала поведанной правде, ты знать не мог, потому что в первую очередь, не знал в реальности этого человека, он просто был и всё, как и его жизнь, рассказанная им всему виртуальному миру, была и всё.
И можно было десятки, сотни раз сочувствовать этой жизни, вернее рассказанной истории про эту жизнь, но самому человеку ты сочувствовать никак не мог, ты опять не знал его, то есть сопереживать, если бы захотел, было некому.
Вот потому он и сам тоже был давно без души, с пластиковым заменителем вместо неё, ведь и его жизнь была сплошным пластиком. Он так привык к этому, к пластиковым людям, к пластиковым душам, что удивлялся каждый раз сходив по утру в туалет, что его экскременты не были упакованы в пластиковую тару, по примеру мешочков для продуктов из супермаркета, но это всё, что осталось от него настоящего, его экскременты, которые имели запах и даже какой-то внешний вид. Всё остальное было пластиком, одним сплошным искусственным пластиком.
Его это даже не волновало, настолько он привык ко всему искусственному в своей ставшей искусственной жизни, где чувства и эмоции людей тоже давно стали искусственными, они, если что, могли их даже подтвердить, нажав очередную кнопочку, которая выдала бы улыбку или выдавила бы из себя искусственную слезу. Ведь и в реальной жизни люди давно искусственно радовались и смеялись, и это не называлось теперь лицемерием, это просто была их жизнь, без чувств и эмоций, просто с ничего не значащими улыбками и таким же ничего не значащим горем, как те цифры семь и два нуля на экране дисплея его мобильного телефона, с такой же ничего не значащей, не трогающей его искусственную душу мелодией.
Потому он, наведя утренний марафет, даже не глядя на себя в зеркало, привычно что-то запихнул в себя, в качестве еды на завтрак. Вкус пищи его тоже больше не волновал, он его не чувствовал, еда ведь тоже давно вся была пластиковая, и даже ароматизаторы и усилители вкуса уже не нужны были, он привык к вкусу пластика, сжился с ним, как и со своей пластиковой жизнью.
Вся квартира его была усеяна какими-то кнопками, на которые он только бездумно нажимал, еще помня, что эта, под номером один, открывает входные двери, а эта под номером два дверь холодильника,нажав на кнопку, означающую вызов лифта, когда находясь на лестничной площадке многоквартирного дома, пройдя этапы всех других кнопок, он, давно стоя в подвижной кабинке, спустился вниз в надетых наушниках для комфорта, вышел на улицу и заскользил подошвами ботинок по выщербленному асфальту в сторону автобусной остановки. Тут, войдя в двери транспорта, снова идентифицировался, приложив свой мобильный телефон к валидатору, его жизнь ведь была вся записана в этой пластиковой штуке, произведенной в Китае, он через неё и в соц сети заходил, к своим виртуальным пластиковым друзьям, чтобы понажимав на кнопки, пообщаться с ними, он мог доехать до работы, с помощью этой пластмассовой штуковины и сделать ещё много чего другого. И он это знал, знал, что вся его жизнь записана в пластике, который был живее его самого, он почти дышал за него, не только выполнял ежедневные функции, вот только в туалет за него этот пластик ещё не ходил, но вполне достаточно было того, что этот кусок пластика жил за него, руководил его жизнью, распоряжаясь им самим.
Как и в этот раз, он, пластик, а не он сам, вдруг расхотел жить, у него закончился заряд батареи, вот так просто закончился жизненный ресурс, вместе с которым закончился и он, тот, чья жизнь была давно пластиком. Но пластик умер, а значит умер и он сам.
И таких пластиковых жизней вокруг него и на этой планете жило и вдруг неожиданно умирало очень много, для этого им не надо было болеть, попадать в автокатастрофы, достаточно было амортизации самого мобильного аппарата, который мог и сломаться в любой момент, или закончившей свой срок работы батареи, которая, как и телефон, была сердцем человека, но которое ничего не чувствовало, оно же было из пластика, пластмассовое сердце, такая же душа и чувства, всё из синтетики, всё искусственное, вся жизнь не живая, и только экскременты, лежащие на дне унитаза поутру, как напоминание о том, кем мы были, людьми. И то, при нажатии еще одной кнопочки и они исчезнут из этой жизни, смытые навсегда воспоминания водой из сливного бачка в унитазе, вся наша жизнь сольётся в доли секунды, а мы даже этого и не заметим, как и не замечали того, что наша жизнь давно стала пластиком.
01.11.2019 г
Марина Леванте