тысяча игл

Валентин Душнилов
Что с тобой не так, мразь? Всё. Безусловно.
Алкоголик и придурок.
Делу время, а потехе с тобой я готова посвятить всю жизнь.
В полумягкой суете будней, высохших до состояния изюма от скуки, бумажный цветок шипами из картона впился в мою слабую на лесть сердечную мышцу.
Пустота. Мне кажется, внутри меня что-то сгорело.
Служители систем идут мимо, а ты скажешь «солнце» и согреешь колени мои, когда отключат отопление.
Раствориться в этом тёмном солнечном зайчике, что так рьяно хочет быть плохим примером. Что в нём такого? Цепляшка. Дышу рядом реже, ноги подкашиваются, мечтаю быть ближе. Но никогда не касаться. Как реликвии. Как хрупкого фарфора, что растает от одного только вздоха. С холодными руками, усталыми глазами под тяжестью век, ты весь сгораешь до тла. Плохо спишь, ешь. В душе всё сожжено твоими дурацкими привычками. Прокурить юность, перечеркнуть опостылевшую действительность, окунуться в иную реальность. Чтобы дышать. Свободой. Ты устал от своего тела, желая лишь обратиться в пепел над всем этим конченным миром.
Вдоль кожи проходят полосы грусти и волны моих мурашек. Остановись. Не обжигай больше. Иначе мне никогда не уснуть. Сердце тает под твоим взглядом. Печать боли пронзила его насквозь. Оно всё навечно в тебя влюблено. В теле же от него разливается тягучее тепло.
Хлопья соли прицельно летели сквозь платиновые фантики домов. Ты бросишь слово — как под огнём.
В груди кричала птица, наглухо запертая в стальную клетку из ребёр. Ты спасаешь меня своим существованием. Я вся цвету, попадая в твой дырявый невод. Плюешь в улыбки, смеёшься неудачам. Ещё не тронутый сединой, ты засел глубоко в подкорке. Тебя не соскрести, не выскоблить. Упрямый, безрассудный. Обрывки слова — боль. Ночами потухшим взглядом выворачиваешь мою изнанку, прокуриваешь по новой сомнения. Тушишь о собственные сны. Жизнь прошла мимо тебя. Ты родней, чем она. Ты — осень, сковывающая каждую связку. Я молчу, ты кричишь немо во мгле. Я распускаюсь буселью, пока ты тонешь в слякоти. Плачу от любого слова. Безумнее, чем фанатики. Красишь небо в красный, кидая на грязную землю окурки. Ты бросаешь в ответ на их обиды камни. Плюёшь в лица. Спасаешь под огнём лжи и жестокости. Душу вынул, чтобы после боли отпустило. Вынимаешь по очереди и куплеты моей скучной песни, мешаешь с вопросами, кидаешь в котёл последствий. Время проглотило глаза цвета неба. И меня сожгло в факте твоего постоянства. Не отпускай меня, прошу тебя. Я в мутной реке, твоя весна на волоске. Не стыдись юности. Не прячь безоружность за улыбкой. К сердцу ближе любым. Пьянство со смыслом, за поворотом горизонт сожжён до тла. И мы с тобой в шаге от края.
Моя память — крошево останков из наших. Осыпаясь окаянными нитями, спутанные рвёмся канатами собачьего лая, взвиваясь в холодную высь. В твоих глазах буйство сибирских пожаров. Я в них грею свои сказки о лете на двоих в облаках далёкой планеты. Имя твоё высечено по живому обещаниями и разлуками. В твоей вечно колеблющейся душе гаснут фонари, тонут мои мысли. Умолкли птицы, затихли ветра скорби. Никому не говори. Лишь тому, кто помнит все твои дебри. Каждую веточку твоих бескрайних лесов. Каждую сожжённую в них ведьму. Видимо, забыли меня. В синем пламени твоих глаз, не щадя, обуглил каждую кость. Они — чудеса. Трудно дышать. Ранишь наскозь как демон стрелой. Я так сильно тебя люблю, будто меня расстреляла целая толпа купидонов! Ты самый плохой среди сплошного счастья. Я ошиблась? Худший кошмар и рана насквозь прямо в живот. Враг номер один. Пророс во мне сорняком, пронзил каждую клеточку. Купи мне пистолет, облегчи жизнь, милый. Это нечестно.
Я обниму тебя ветрами скорби, но не посмею. Едва дыша, незаметно и тихо. Бросишь убийственный взор, не пожалеешь ласки. Но я не коснусь твоей плоти даже под страхом смерти.