Как причудлив мир. Что ни день, то откровение.
В великолепном настроении, наслаждаясь солнцем и свежестью утра, энергично двигалась на работу. Стараясь о ней, о работе, вовсе не думать. Когда вдруг по моему курсу вдалеке нарисовался мужик в рыбацкой куртке защитного цвета; что-то кому-то пытался впарить. Опять реклама… Захотелось свернуть, но пожалела человека – у кого какой заработок. И решила поддержать его, взять очередную листовку.
- Счастья вам и здоровья, девушка! – Глаза мужика плескали задором. Он протянул мне ламинированную карточку с изображением лика Божьей Матери, которую я по инерции схватила. Но мужик лик отдавать не спешил.
- А за это дайте денежку. На храм.
Я было дернулась за монетками в сумочку, но вспомнила: всю наличку накануне выгребла.
- О, у меня нет.
Мужик продолжал держаться за карточку, создавая со мной единую цепь. Будто так его флюидам быстрее достучаться до моей совести.
- Ну, хоть мелочь-то есть?
Я улыбнулась и покачала головой. Тогда лик уплыл обратно к мужику в карман, как рыбка-наживка для более крупного улова.
- Ну, приходите, когда будут деньги!
Весь путь до работы я с сарказмом и едким смехом жонглировала мыслями, которые горохом засыпали сознание. А может, я зря увольняюсь? Может, зря не попыталась остаться, подписала по соглашению? А то вон оно как уже – и на Бога денег надо, а уже не нашлось. И как же потом, без работы и без Бога-то? Как же вообще потом?
С каждым шагом, все в таком же сумасшедшем диалоге с внутренним Я, от Бога повело куда-то в сторону. А при чем тут эта карточка и Господь? А сколько, вот мне любопытно, стоит выпустить такую штуку и заламинировать ее? И как же мужик рассчитал тираж Божьем Матери, чтобы не прогадать и получить в обратку много больше денег? И правда ли он на храм, или снова на бутыль? Хотя на пьющего ну совсем не тянет. А с чего я вообще взяла, что могу отличить алкоголика от трезвенника? И прочее, и прочее, и прочее. Чем дальше, тем более смутно помнила лукавые глаза, и уже наверняка бы не узнала мужика в толпе. Но никак не забывался лик Божьей Матери – не то Иверской, не то Казанской, не разглядела толком. Только головка ее с нимбом все выскальзывала из моих пальцев, вызывая странное и едва уловимое чувство утраты.