Богословская Антропология
Бытие как духовное явление.
Бытие того, кто существует.
Духовность «бытия», определяющая его структуру и формы, становится очевидной и открывается нам из двух источников. Первым источником, несущим нам «откровение» о «бытии» как «нетварности», является «дух», в вторым источником нашего знания о «бытии» как «тварности», нам служит наше «созерцание» - функция нашего «сознания» в нашем «бытии», которая отражается в нашей психике как «мышление» и «разум». И тот факт, что «бытие» складывается в единую и непротиворечивую «картину мира» лишь только как взаимодействие «духа» и «материи», «откровения» и «созерцания», показывает и доказывает нам, что «бытие» - это действительно «духовное» явление, имеющее своей основой именно «сознание», то есть того, кто «существует».
«Бытие» и «сознание», называемые «чистыми» или «духовными», не только «безвещными», но и «безыдейными», свойственны, как уже упоминалось, «нетварности» - нетварному «бытию», в котором «сознание» и «бытие» - это некое «единство», нечто «единое», которое не есть даже «идея о единстве»! - В философии оно получило наименование «благо» или «добро», и совсем не отождествляется с «любовью», ибо в нём не выражены никакие качества: нет «идей», нет пространства и времени, причин и следствий, живого и неживого, мужского и женского, субъектов и объектов. И, тем не менее, «откровение» утверждает и подчёркивает, что имя этому «нечто», что называют - «дух», есть именно «любовь»!
Почему «откровение», в своём богословии, так упорно противоречит «чистой» логике философского мышления?
Для ответа на этот вопрос, нам необходимо исследовать отличительные черты взаимодействия понятий «бытие» и «сознание», в «нетварности» и в «тварности».
«Нетварность», исходя из «откровения», представляется нам единством мысли, слова и дела, которое и определяет однозначность «бытия» каждого «сознания». В таком едином и единственном «бытии» может быть только одна единая и единственная «идея» любой «вещи», которая «существует» в этом «бытии». Подобную характеристику «откровение» и называет нравственным «бытием».[1] Например, «идея» существования такого предмета как «молоток», будучи единой и единственной, предполагает использование этого предмета только как «инструмента»! - А обращение к «идее» о «молотке» как «оружии», указывает нам на наличие отсутствия «нетварности» в «сознании» - то есть отсутствия в нём единства мысли, слова и дела, что и порождает в «сознании» необходимость использования «молотка» как «оружия», из-за того, что «сознание», сталкивается со своим собственным недостоинством и недостаточностью, выражающимся как стыд, страх, сопротивление и неподчинение своего «бытия» самому своему «сознанию», как неисполнимости своих желаний нравственными и морально-этическими способами, вынуждающими «сознание» выходить за те рамки, которые они полагают как единство мысли, слова и дела.
[1] То есть нравственность, как знак присутствия «нетварности» в «тварности», есть категория, определяющая зависимость «бытия» от «сознания» как следствия присутствия «нетварности» в «тварности». Отрицание нравственной зависимости «бытия» от «сознания» есть отрицание онтологического значения нравственности.
Таким образом, мы видим, что «тварность» отличается от «нетварности» наличием возможности не единства мысли, слова и дела, которое многие понимают, как «свободу», думая, что «свобода» только тогда может быть «свободой», когда она является и «свободой от совести и нравственности», в числе всех прочих «свобод сознания».
И здесь нам становится очевидным, что реальная «свобода сознания» невозможна в том случае, когда «разрывается» и «разделяется» сама реальность, представляющая собой общение, взаимодействие и соприсутствие «нетварного» и «тварного». Возможность отсутствия единства мысли, слова и дела в «тварном», допускает то, что «свобода» в тварном «бытии» может оказаться кажущейся и иллюзорной, а это оборачивается для «сознания» тем, что его «бытие» может статься не единым и неединственным, а предстать перед ним раздробленным и множественным, но не как «творческое богатство» и «благословение», а как «проклятие» невозможности радости и счастья, которое осуществляется в невозможности исполнения его желаний, в стыде и страхе за себя, в гордыне, в гневе на другие «сознания» и в прочих греховных страстях, в которые превращаются все прежние способности и возможности «сознания» в его «бытии».
«Бытие» у такого «сознания», которое само лишает себя нравственности, превращается в «ад». И надо заметить, что этот «ад» строит себе само «сознание», ибо его невозможно лишить нравственности извне, со стороны. Каждое «сознание» лишь сталкивается с предложением возможности сделать своё «бытие» безнравственным, которое, так или иначе, приходит со стороны другого «сознания», одиноким и бесстыдным словом или делом возбуждая в «сознании» порочную мысль, как бы «заражая» его этой бессовестностью. Но «следовать» этой мысли или «переболеть» ею, решает только само «сознание», этой мыслью «заразившееся».