Остров был неузнаваем. Новые хозяева наладили на нём добычу и переработку железной руды. Корабли доставляли всё необходимое, а обратно вывозили готовые стальные изделия – всё те же острые оружия, без которых миру обойтись уже было невозможно. Работали невольники, а солдаты охраняли их, трудовую дисциплину и порядок на острове.
Старому солдату не повезло. За «содеянное» на судне трибунал действительно приговорил его к смертной казни, как он и надеялся, но в последний момент меру наказания заменили пожизненной каторгой. Молодые солдаты – его мнимые собратья по оружию – вовсе о нём позабыли. Как свидетель, он для них уже не представлял никакой опасности. На острове решение суда обжалованию не подлежало, осужденным не верили даже при наличии веских оправдательных доказательств. Простой солдат, пусть даже пехлеван заслуженный, больше годился в рабы, чем в охранники.
На острове производственная машина работала безотказно, но с каждым днём невидимый хозяин требовал больше железа. На ключевых участках назначали самых услужливых наблюдателей. Они через охранников нажимали на рабов, дабы получить как можно больше руды. А те, в свою очередь, пускали в ход кнуты, палки, копья... вытягивая из невольников последние силы.
Старый солдат, носивший имя Спада, с рабами разделяя горькую долю на верхних шахтах, не переставал выжидать желанную смерть. Он старательно выполнял все работы, терпеливо выносил натиск охранников, надеясь взамен получить доступ к глубокому обрыву.
На верхних шахтах, после работы, невольников не выводили наружу, а оставляли ночевать там же, где они днём добывали руду. Спада, хоть и стойко держался на ногах, захворал. Однажды ночью он сильно закашлял, не останавливаясь. Кто-то из темноты подошёл и дал ему попить.
– Что болит? – спросил незнакомец.
– Воздуха не хватает, ослаб я...
– Потерпи, отец, выздоровеешь – силён ещё твой дух.
– Благодарю, да хранят тебя боги, сын мой... Последние слова больного прозвучали яснее. В тот момент никто, даже он сам не знал, что творилось у него внутри. Первый раз в жизни кто-то обратился к нему как к родному человеку. И это... в его годы.... когда – ни брата ни сестры, ни родины!.. Не помнил он ни матери, ни отца. Пол жизни скитался по свету, в походах, рискуя жизнью служа то одному генералу,то другому... Помнил он дядю родного, брата отца, у которого был на попечении. С детства на него работал, за хлеб с похлёбкой. Помнил юность свою—гнёт да унижения и преследование жадных и озлобленных глаз дяди...
В юности своей Спада рановато повзрослел. Уже в 12 лег на его лице виднелись глубокие рубцы суровости. Тем не менее, вырос он крепким, рослым, сильным. Природа, мать да отец одарили его задатками борца, но не дельца и не хитреца... Когда юноше было 17 лет, один из рабов дяди был поражён неизлечимой болезнью. Притащили его в заброшенный сарай, чтобы другим жить не мешал, и ему дать спокойно умереть. Юноша, сердобольный по нутру своему, приносил ему воду пищу и даже фрукты. Перед самым своим уходом, старый раб рассказал юноше печальную историю о смерти его родителей. Он был молод, но знал, что перед смертью люди говорят правду.
После услышанного юноша места себе не находил. Выжидая подходящий случай, он ударил дядю тяжёлым предметом по голове, затащил его в дальний амбар и привязал к столбу. Надавливая сильными руками на горло, племянник заставил дядю говорить. Тот, чувствуя близость смерти, признался в убийстве родного брата и жены брата, отказавшейся выйти за него замуж, которую убиенный брат якобы отнял у него. Также дядя признался, что присвоил себе землю и хозяйство убитых. Потерявший разум, племянник вновь схватил его дрожащими пальцами за горло и задушил. Потом он сжёг амбар и побежал куда глаза глядели, дав себе слово – в жизни больше не возвращаться к той грешной земле.
Ночами он спал, прячась подальше от дорог и домов; днями шёл не останавливаясь, питаясь чем на пути неведомом и под руку попадалось. И удалялся он от страшного прошлого целых две недели, и удалялся бы ещё, но...
На подходе к большой крепости, возле высоких раскрытых ворот, юный убийца увидел скопление людей. Подойдя поближе, он увидел мужчин разных возрастов, стоявших рядами в ожидании чего-то или кого-то. А дальше, вооружённые воины парами спрашивали, осматривали кулаки, мускулы, зубы... Они выбирали новобранцев на службу империи, а юному беглецу, выглядевшего года на три старше своих сверстников, идти было некуда и не к кому, а в армии одевали, кормили и даже платили. Итак, не задумываясь и не колеблясь, он решительно встал в хвост длиннющей очереди будущих наёмных солдат. А впереди его ожидали походы, бои... Так и заснул в пещере старый солдат Спада, в окружении далёкого и близкого прошлого, легко и без кошмаров, а удушающий кашель прошёл как после принятия целительного зелья. Утром проникающий с улицы скупой свет смотрелся совсем по другому, а давящие на плечи и на душу камни немного полегчали.
В тот день, перетаскивая наружу сырьё, Спада по неосторожности уронил корзину. Ближайший охранник немедля подошёл к нему и стал бить кнутом куда попало. Каторжник встал во весь рост и выпрямился, насмешливой улыбкой выдерживая натиск ударов. В его глазах не было ни страха, ни покорства... И он продолжал стоять как вкопанный, с неподвижным лицом, без единого сигнала страдания. Взъерошенный охранник, здоровый как бык, но усталый, выходя из себя, вызвал подмогу. Подошёл не один, а сразу двое, и третий – им вдогонку. Один из них ударил нарушителя рукояткой меча в затылок и тот медленно упал на землю. Случайно среди прибегающих охранников оказался один из участников водного бунта на корабле. Именно он бил сильнее остальных, будто лежащий старый солдат всю жизнь ему вредил и жить не давал, и наступила пора расплатиться сразу за всё. Другие невольники, останавливаясь рядом, стояли и, сжимая кулаки, с горящими глазами наблюдали за картиной. Но постепенно взгляды накрывались злостным туманом, показывая, что всему есть предел. В это время Поэт выходил из шахты с полной корзиной. Увидев происходящее, он оставил корзину на земле, бросился в гущу растущей толпы и стал между солдатами и лежащим, принимая часть ударов на себя. В этот момент растущая толпа невольников зашевелилась.
«Неет, неет!.. Стойте!.. Одумайтесь!...», – стал кричать Поэт изо всех сил. Толпа затихла и замерла, даже охранники остались неподвижными, будто голос тот, хоть и на миг, одержал бесспорную победу над злом человеческим. Непонятной силой, мигом опасность столкновения пролетела мимо и все разошлись по рабочим местам.
Инцидент на верхней шахте не остался без внимания вечно конфликтующих сторон. Осужденный не был в состоянии идти, его положили под навесом рядом с шахтой и временно освободили от работ. Подобное решение на острове являлось редкостным явлением. Чем же Спада вызвал столь необычное внимание со стороны начальства острова? – Оружейники не имели права опоздания, они были зажаты строгостью сроков поставки. Массовые волнения хозяину были ни к чему. Однозначно, тот инцидент хорошо запомнился не только очевидцам, но и их любопытным слушателям. Работы продолжались по старой схеме, но кое-какие изменения были произведены. Замешанных в инциденте охранников было решено отправить на большую землю со следующим отплытием, а до прибытия кораблей они были переведены на другие участки. Кроме того, солдаты получили новые распоряжения, напрваленные на смягчение поведения с рабами в целях улучшения результатов производимых работ и поддержания порядка на острове.
Спада выздоровел и продолжил работу на старом месте, и того было мало. Не узнавая себя, он по-новому начал жить, глубоко каясь за содеянное на протяжение неправильных дорог. Пол жизни убивая людей за чужие лавры и трофеи, и за собственное выживание, он за какие-то дни вбил себе в голову, что никто не вправе отнять жизнь животному, не то что себе подобному. Это могло показаться предельно странно любому ветерану, хотя, кто знает?.. В любом случае, рабы восхищались его выдержкой, мужеством и видели в его глазах сильный дух вожака-спасителя, но они ошибались. Он не собирался бунтовать, ни воевать, ни убивать. Он хотел просто жить и радоваться за то, что дышит, пусть даже не самым чистым воздухом; что видит, пусть даже не самое чистое небо; что слышит ветер, птичий свист, волнение морское... Он не надеялся наверстать упущенное мучительного прошлого. Напротив, он изо всех сил старался о нём забыть и всё начать с чистого горизонта. А разве это возможно? – Да! Это посильно даже невольнику! Небо, воздух, свет – они рядом, кто их у него отнимет? – Никто!.. Даже та сырая шахта стала родной, а ту дымящую дырявую гору он считал своей. Рядом был благородный Поэт ,оживляющий мёртвые камни вокруг себя, которого сам Бог к нему послал. Вокруг двигались люди: рабы, солдаты, пусть даже начальники... Кровь горячая по жилам потекла, сердце силой застучало, тело жизнью закипало, душа загорелась... Была цель: выжить, чтобы жить! И не просто жить, а платить за содеянное, платить добром весь остаток дней своих...
В это время на острове преобладало смиренное равновесие. Верхние участки добывали сырьё. Железную руду спускали ниже, переплавляли и спускали дальше - к мастерским. Готовое холодное и метательное оружие, доспехи грузились на судна и отправлялись на большую землю. Высокий спрос на товар и бесплатный труд перекрывали затраты и обеспечивали немалую прибыль. И казалось, что сам хозяин острова пребывал в полном удовлетворении, но это было не так. После избиения, Спада и Поэт вошли в состав почётных рабов. Не только невольники, но и некоторые охранники с восхищением на них посматривали и с уважением произносили их имена, и это замечали услужливые наблюдатели. Во избежание неожиданностей, Поэта перевели ещё выше, на другой участок добычи сырья, а каторжника – вниз, в мастерскую. Но, внизу уже знали о происходящем на верху.
При явлении каторжника у подножия горы любознательным невольным глазам оставалось только восхищаться храбрецом. Бывший воин был ещё хорош собой, и не таким старым, как его кликали и по слухам рисовали. Он был чуть старше среднего возраста, чуть выше среднего роста, жилистый, мускулистый, с живыми голубыми глазами и светлыми, не седыми волосами. А шрамы на загорелом лице обращали ещё больше внимания представительниц женского пола на его персону. Одежда на нём, от которой остались одни лохмотья, убедительно дополняла облик рабского героя времени. Его внешность легко можно было отнести к борцам, разбойникам, пиратам, но только не к мыслителям, одним из которых он совсем недавно стал. Из всей толпы только одна женщина хорошенько сумела разглядеть его изнутри. Ей одной удалось прочесть в его глазах наплыв раскаяния. Он её тоже заметил особенной, но конвоир отвлёк и не дал ему разглядеть её до конца. Он потерял её из виду, не навсегда.
В другой день та рабыня проходила мимо мастерской, когда осужденый выносил на улицу готовый панцирь. Она положила на землю тяжёлую корзину с овощами, передохнула, потом одной рукой взяла корзину за ручку, другой нашла дно корзины и одним рывком набросила себе на плечо. Попытка не удалась. Она потеряла равновесие и упала на землю. Корзина рухнула рядом, овощи покатились во все стороны. Наш герой немедля подбежал к бедной женщине на помощь, подал ей руку и помог подняться. Потом он выровнил корзину и стал собирать разбросанные овощи, тихо про себя повторяя: «Ну как же так?.. Разве можно так с женщиной обращаться? Такую тяжесть даже мужчины на себе не потащат... Неужели у этих вампиров хоть капельки души человеческой не осталось? Неужели добру места нет на этой грешной земле?...» Она стояла как онемелая, слушала и смотрела, как наш герой, забываясь, на коленях, как ребёнок махал руками, выражая своё изумление. Потом он стал во весь рост и растерянно посмотрел в её сторону, будто смущался того, чего ожидал в ответ на ничтожную подмогу. Недолго длился тот деликатный миг, Спада осмелел, повернулся лицом и стал изучать её всю, с ног до головы. Перед ним стояла женщина средних лет, ростом чуть ниже него, брюнетка, с большими черными глазами. Волнистая прядь чёрных волос вперемешку с заметной сединой переходила в смуглое красивое лицо, а под грубой рабской одеждой скрывалось полноценное женское тело. Зря он осмелел, не зная что сказать, ни что делать, ни куда деваться. Но всё же они встретились глазами... Так бы и смотрели друг на друга, если бы не голос охранника. Каторжник, смиренно попросил разрешения помочь бедной женщине донести корзину. Получив на то разрешение, он взял корзину на плечо и доставил к её месту работы – единственная большая кухня на весь остров, где готовилась еда. Там он как перед принцессой поклонился, улыбнулся и удалился, в сопровождении того же охранника.
Тот пасмурный день стал самым светлым в жизни нашего героя, и он поймал себя на мысли, что впервые влюбился, по-настоящему. По небольшому, и не совсем малому острову, из уст в уста стали передаваться события вокруг захватывающей любовной истории. В нижней части, где каждый шаг и вздох героев был на виду, воображения мнимых очевидцев овладели таким всплеском, что за считанные дни маленькая новелла перекатила в сторону романа без начала и без конца. Следует отметить, что по данным«свидетелей» любовные потехи достигли пика сексуального искусства, а на самом деле герои даже поцеловаться толком не успели.
Бессомненно, ходячий роман рассмешил высокое начальство. Сам хозяин, весь в цифрах и заботах, немного отвлёкся забавными слухами, а ночью ими же развлекал он задумчивую супругу. Та слушала внимательно отрывки, но захотела узнать больше. И тогда его стал грызать один вопрос: «чем же так заинтриговала жену смешная история двух несчастных рабов?»
Старый солдат переживал глубокие изменения и испытывал неизвестные ему чувства. Он с интересом слушал свежие любовные легенды про себя и, как ребёнок, радовался изобретательности рабской, ещё не потерянной фантазии. Говорят «всему есть конец», но ободряюще звучит «всему есть начало». С того незабываемого дня каторжник всё чаще выходил складировать готовые доспехи, и Она проходила мимо, уже не с такой тяжёлой корзиной. Они молча переглядывались и, с надеждой на лицах, расставались.
Спада прижился на новом месте и пользовался уважением рабов. Охранники тоже почитали бывшего сослуживца (особенно после того, как прошлись слухи о событиях на корабле) и, в знак внимания, они разрешили ему в тайне навестить рабыню. Но он попал в большой конфуз. Понятия не имея, что означает свидание, наш герой так волновался, что не знал, где правая рука и где левая... Тем не менее, первая встреча состоялась: Она, спокойна и молчалива, ласково смотрела ему в глаза, а он, весь растерянный и неуклюжий, стоял окаменелый, только глаз от неё не сводил. Придя в себя, он всё-таки положил свою твёрдую мозолистую ладонь на её руку, и они оба почувствовали прилив природных желаний. Так и поберегли они вместе тишину тех мгновений, не произнося ни единого слова, а на прощание наградили друг друга честным поцелуем. После той встречи многие вокруг замечали новый блеск их глаз, но прочесть в них особые сигналы могли только те, которым хоть раз в жизни приходилось познать истинные чувства в стремлении к высотам настоящей Любви, всегда ведущей к сливанию двух рек в Единую.
Он и Она виделись каждый день, а когда это не удавалось, просто грелись мыслью о том, что оба ходили где-то рядом и, ясными глазами, на мир смотрели. Но однажды Она рядом не прошла. Не проходила она мимо мастерской ни на второй день ,ни на третий... Он места себе не находил... Целую неделю её не видел и ничего о ней не знал, и вокруг никто о ней слова не молвил. Заподозрив неладное, Спада умолял охранника дать ему навестить её, но тот строго запретил. Ночью, минуя охрану, каторжник нашёл рабыню. Она лежала под навесом недалеко от кухни, вся в ранах и следах от кнута. Стараясь изо всех сил владеть собой, он спросил: «Милая, кто тебя обидел, кто?...» Горькие слёзы покатились по её лицу: «Прошу! Умоляю! Не губи себя, и меня!.. Я – рабыня, ты – осужденый. Нам другого не дано... Но мы выживим! Вылечим наши раны нашими же страданиями. Наши же раны сделают нас выносливее, а каратели наши останутся такими же больными, какие есть... До наших душ им не дойти ни палкой, ни кнутом, ни голодом... Они сильны властью, деньгами и войсками, а души у них слабые, больные...». Она была умна и только умом хотела изменить мир, а её мудрые слова держали его в пределах разумного терпения. Тем не менее, он видел в ней оскорблённую женщину, страдающую от бессердечной рептилии с обликом мужчины. Был бы он помоложе, вряд ли пережил бы избиение женщины, но... Каторжнику ничего не оставалось, как соблюсти покой, сострадать и мириться с рабской участью. Позже, с горечью в душе, из уст очевидца он узнал о происходящем: Помощник хозяина, он же начальник охраны, сильно захотел утешиться с его рабыней. Она упорно сопротивлялась, царапая ему лицо, и он, в ярости, жестоко избил её кнутом. Время и терпение вылечили следы насилия невольницы, а начальник так и остался с позорной меткой на щеке.
Та рабыня себе ещё принадлежала. По велению судьбы оказавшись вновь на родном острове, в снах своих она жила в прошлом: с беззаботными мирными селянами; с окружаюшей морской и земной красотой; с доброй улыбкой и честными глазами покойного мужа; с юным сыном, пропавшем в рабском восточном мире... Сына она вспоминала чаще всего и была готова на многое, чтобы услышать хоть какую весточку о нём.
К тому времени по острову уже шли слухи о молодом рабе по имени Поэт. О нём с пафосом говорили: якобы расписывал он стены верхней шахты стихами о свободе, равенстве... Сентиментальные рабы наизусть читали целые его куплеты и гордились тем, что среди них то же есть поэт. Но его мало кто видел в реальности, и росписи его тоже мало кто читал наверху. Скорее всего невольники сами сочиняли те ходячие стихи, сами их и читали, сами их и восхваляли.
Стихи энтузиастов шли своими тропами, а Поэт следовал своей Дорогой. Как-то днём выносил он очередную корзину с камнями, подальше от шахты. Радуясь солнцу и свету, выпрямился он, осмотрелся вокруг и случайно приметил свою скалу – оголёную, одинокую... Немного постарела она, не годами, а дымом чёрных углей, но ещё держала свою горделивую осанку. Поэта осенила мысль: тайник, там же, на скале, откуда он когда-то осматривал горизонты и писал первые неуклюжие стихи... Там когда-то хранились его письменные атрибуты. От шахты до тайника по прямой линии было совсем недалеко, стоило только вспомнить тропинки, но без ведома охраны невозможно было обойтись.