(Фрагмент повести "Внедорожный гуру")
- Только наличные, по картам не рассчитываем!
В кошельке пусто. Черт, ну надо же так попасть! Я бреду к машине, прикидывая, дотяну до следующей заправки или останусь тут на веки вечные. Перспектива так себе. Жара, холмистая степь, пустая трасса.
Отгоняю Гаутаму от колонки и лезу в багажник за канистрой. Тридцать километров до следующей заправки, столько же обратно. И попутку непонятно сколько ждать.
Канистра под курткой. Обшариваю карманы – сотка. Это меняет дело. Еще бы пару сотен, и можно дотянуть. Перетряхиваю весь скарб, но нахожу только пятак под ковриком в салоне. О! Идея!
Эту фишку я подметил еще пару лет назад, когда начал колесить по степным трассам. Еще удивлялся – ходят-бродят люди с сосредоточенным видом вдоль обочины. Что они делают в десятках километров от ближайших деревень?
А у них работа такая, промысел своеобразный. Дежурят возле перевалов и прочих культовых точек. Там, где все эти ленточки подвязаны. Местные едут, останавливаются, подношения делают. Конфеты, печенье суслики подъедают, а вот мелочь людям достается.
Чаще всего проезжим останавливаться недосуг, они монеты в окошко кидают. Их-то «дервиши» и подбирают. Это занятие зазорным вовсе не считается. Ведь они не у людей милостыню просят, а у бурхана берут. Вроде как с его разрешения.
Ближайший перевал как раз за холмом. Пешком десяток минут. Пойду-ка и я на бензин соберу. Рублей двести поднять вполне реально.
Свято место пусто не бывает. Выветренный, словно древние камни, черный от солнца абориген неопределенного возраста черепашьим шагом движется по противоположной обочине. Медитативненько так. Сливаясь с обстановкой, в одежде цвета выгоревшей степи. Бурхан - ни дать, ни взять. Я занимаю свою, менее выгодную обочину – чахлый куст в белых лентах на его стороне. Ладно, пусть будет так, не нарушать же концессию совсем уж нагло.
Я киваю «коллеге» – ноль реакции. Ладно, меня это устраивает. Он бредет в одну сторону, я в другую. Рубль. Еще рубль. Отхожу на шаг от асфальтового полотна, наклоняюсь, в траве нахожу желтую десятирублевую монетку. Хорошая методика! Ведь белые монеты хорошо видны, а вот желтые углядеть сверху труднее. Сажусь на корточки, гусиным шагом ползу дальше, шаря руками в придорожном пыльном бурьяне. Пятак! А потом как отрезало. За пять минут – пара десятикопеечных монеток, вот ведь жмоты, кинули, что не жалко.
Внезапно меня легонько хлопают по плечу. Оборачиваюсь, вскакиваю. Он что, бить меня собрался? Бурхан стоит, молчит. И вдруг поднимает на меня взгляд – острый, проницательный взгляд древнего кочевника, потомка ханов-завоевателей. Он протягивает бурую руку, сжатую в кулак, тыльной стороной вверх. Жестом приказывает мне протянуть ладонь. Я повинуюсь, словно под гипнозом. Горстка мелочи пересыпается с невероятно мелодичным звоном. Одна монетка падает, я рефлекторно делаю движение вниз, но бурхан резким жестом запрещает. Рука его указывает в сторону заправки, откуда я пришел. Даже не сказав спасибо, повинуюсь.
Я сел за руль, так и не придя в себя полностью. Монеты вспотели в побелевшем от напряжения кулаке. Сдаю к колонке, иду платить. Усилием воли разжимаю кисть, мелочь стучит в лотке кассира. Ровно двести рублей.
Плюс моя сотка. Теперь дотяну.