Раб счетовод быстро освоился на рабочем месте. Наблюдательная Принцесса, приметившая его необычный взгляд, решила, что он мог стать оратором, философом, историком или кем –то намного выше счетовода. Под воздействием того убеждения, она распорядилась, чтобы он во второй половине дня посещал уроки.
На первых порах ученик проявлял интерес к наукам, внимательно слушал учителей , участвовал в беседах... Потом он впал в безразличие, особенно на уроках истории. Далее равнодушный ученик потерял интерес ко всем знаниям и заявил, что хочет работать целый день. Хозяйка, в полном недоумении, вызвала раба к себе. И он представился: возмужавший молодой человек, мало похожий на хрупкого юношу, потерянного среди торговых рядов. Его проницательные сверкающие глаза, взрослое правильное лицо и высокий рост невольно приводили к мысли, что многие женщины были неравнодушны к его привлекательной внешности. Принцесса тоже поймала себя на той мысли, и сигналом того послужил внезапный румянец на её щеках.
– Чем же не угодили почтенные учителя, дающие уроки будущим светлым умам Востока? – с удивлением просила принцесса.
– Прилежные ученики усваивают их высокие знания, мечтая о вечной славе, о завоевании новых стран... – стал отвечать счетовод. – Считая себя благородными и справадливыми, они вооружаются, садятся на конях и обмывают Землю кровью таких же послушных учеников, обученных такими же достойными учителями. Учение об Истине несовместимо с восхвалением войн и побед. История хранит память о легендарных героях, захватывающих чужие земли и добро, превращая в рабов свободных людей, грабя чужое добро... Смертоносным воинам история уделяет много внимания, их победы увиты лаврами и делают из них кумиров. Их имена золотыми буквами внесены в историю мировых конфликтов. Писатель и поэт себе не принадлежат, Философ блуждает между ложью и правдой... Ограничиваясь ораторским искусством, он окружает себя крылатыми словами, мудрыми цитатами.., забывая о простоте Правды и Любви. Кто не познаёт и не признаёт сути бытия, рано или поздно, невольно или своевольно становится соучастником убиений...
Принцесса призадумалась, чувствуя, что за теми, не до конца понятными ею словами, скрывалась сама тайна стоящего перед ней необычайного раба. В той речи она ощутила превосходство чуждых ей рассуждений, исходящих не от наук, а изнутри стоящего перед ней человека. В тот момент счетовод напоминал молодой вдове о загадочной личности покойного супруга. Она была готова многим пожертвовать, чтобы узнать, на чём опирался его откровенный чистый взгляд, в котором отсутствовали признаки лести, зависти, озабоченности, страха...
Он стоял перед ней не как раб и внешне не был похож на сильного воина, ни на мудреца, ни на героя, но держался так, будто упирался в саму Магму Земли. Она поймала его глаза и, не отрываясь, смело всматривалась в них. То было что-то похожее на поединок. Принцесса держалась достойно и в какой-то момент даже была уверена, что он сдаёт. В решающий момент состязания глаза соперника наполнились искрами и она не выдержала... А была она, казалось, так близка к победе... В итоге она не проиграла. В её двери постучались сильные чувства, рождающиеся там, где есть Он и Она.
В тот день Принцесса нашла себе достойное место среди фавориток везения, познающих счастливых моментов влюблённости. Далее, пользуясь всеми возможными и невозможными случаями, Она старалась хотя бы краем глаза на Него незаметно и заметно взглянуть. Чувствуя Его рядом:
Она волшебно в облака витала.
Ему небесные ворота отворяла,
желанием пылким радостно страдала,
дрожью эруптивной душу согревала,
Кровь в жилах полновластно закипала,
о близких переменах предвещала...
А Он за Ней обворожённый наблюдал,
взором внуиренним он в тайность проникал,
ночами страстные стихи о Ней писал,
строками чистыми и верными Ей отвечал,
под лунным светом лица, плечи, руки... рисовал,
утренней зарёй цветами дня им жизни прибавлял...
В те ночи Магнат тоже не спал. Принцесса ему не принадлежала и он особенно не рассчитывал на её чисто женское внимание, но в глубине души он давно хранил маленькую безобидную надежду. А когда заметил, что Принцесса стала быть неравнодушной к рабу, у которого ничего не было за пазухой, ни за душой, та незаметная надеяность быстро переросла в самую явную ревность. Зависть тоже заимела своё место во взбудораженном уме магната. Был бы тот счастливчик хоть достойным, он обязательно радовался бы за неё, а так... Магнат чувствовал себя скверно, будто одновременно получил пощёчину и плевок в лицо. И от кого?... Так он обещал себе при первом же подходящем случае наказать раба. Но совершить задуманное было не так легко.
Молодой раб безупречно выполнял свою работу, за что, по указанию хозяйки, был назначен старшим на оружейном складе. Каждый день он принимал и отпускал готовый товар. Стоящие рядами длинные и короткие копья, лежащие на полках мечи разных размеров, щиты, луки, стрелы... заставляли его всё чаще вспоминать о кровавой ночи на родном острове. Он страдал, ночами не спал. С каждым днём ему становилось тяжелее находиться в окружении смертоносного оружия, чувствуя себя соучастником массовых убийств. Для чего он делал эту работу? Чтобы выжить? А позволит ли ему совесть радоваться жизнью, полученной ценой чужих жизней?... В один день он публично заявил начальству об отказе работать в любом месте, прямо либо косвенно связанном с деланием оружия. Свидетели того смелого отказа: рабы, вольнонаёмные, охранники... окаменели, потому что идущих против течения строго наказывали, вплоть до лишения жизни. На тот момент Принцесса находилась за пределами города. Магнат, как только узнал о протесте раба, строго придерживаясь установленных инструкций, велел избить его палками прямо на рабочем месте. Охранники перестарались. Истекающий кровью, без сознания, счетовод был брошен в карцер, без еды, воды и света, а судьба его располагалась в руках магната. Но это было не совсем так. Магнат мог пользоваться неограниченной властью в отсутствии хозяйки, но не имел права лишать жизнь ни единого раба без её разрешения. За время их сотрудничества такое ни разу не происходило. Кроме того, ему не хотелось подвергать опасности успешно развёрнутое дело.
По возвращении в столицу, узнав о случившемся, Принцесса сконфузилась и раздвоилась: Принцесса-хозяйка должна была стоять на позициях избранных. Принадлежащие ей рабы пользовались её благоприятным расположением, были неплохо одеты, неплохо питались... Но принц и нищий не могут жить в одном доме, сидеть за одним столом... Хозяин без раба не хозяин, раб без хозяина не раб. Богатство проявляется на фоне бедствия, как и бедствие проявляет себя в сравнении с богатством... А вот Принцесса-женщина, к тому же и влюблённая, была восхищена смелостью счетовода, виновника её глубоких волнительных чувств. Идущий против течения раб стал героем её красивых сновидений. Лишённый всяких легальных прав и достоинств, он открыто заявил миру, что душой и разумом он волен, независим, твёрд, недосягаем... И она не могла себе даже представить, каким образом можно осмелиться наказать такого обаятельного нарушителя. Тем не менее, двойственность её не покидала, на неё всё сильней давил долг перед покойным отцом и предками. Будучи единственной наследницей королевского трона, по велению судьбы ставшей богатой и крепко стоявшей на собственных ногах, Принцесса не имела никакого права отказаться от своего будущего. Но огромные глаза мужчины, растущего и возмужавшего у неё на глазах, сводили с ума любую женщину, а её ещё больше. Те загадочные мужские глаза не подлежали чтению, угадыванию... Они то возвышались в необъятное небо, то уходили в неведанную глубину неизвестности, магической мощью притягивая к себе и приводя её в состояние приятнейшей любовной зависимости... И присущий ей твёрдый характер не выручал её в той поражающей внутренней схватке. На распутье тех больших дорог, не зная что делать дальше, она так захотела быть слабой и беспомощной, что будущее стало уступать настоящему.
В это время по восточной столице, правдой и неправдой, с невероятной быстротой прокатились слухи о каком-то протесте. Столь необычный «casus raruм», в первую очередь привёл к пику любопытства интриганок высоких кругов, готовых в любой момент платить золотом за свежесть сенсационного любовного романа вдовы знатного покойного банкира и раба-счетовода с невероятно выразительными глазами. Одна из них, в разгаре любознательности, переоделась в офицерскую униформу мужа и проникла в подвал, где герой содержался под стражей. После того скрытного визита, женщины столицы из хрупковатого раба слепили самого сильного и храброго воина всех времён Востока. Волей-неволей женские шушуканья покатились вниз, к средним слоям, и оттуда, по течению, к бедным и отверженным. В низинах наш герой преобразился в спасителя –предводителя, якобы способный стать во главе долгожданной ударной волны. Расположенные близко к счетоводу рабы и слуги, да и вольнонаёмные, имели лучшее представление о нём. Но тяга к переменам заставляла их поверить проникающим снаружи слухам. Вести разными путями понеслись по восточному миру и за пределами. Казалось, шёпот о предстоящем штурме дворца был близок к реальности. Одни мечтали о свободе, другие – о лучшей жизни, третьи – о сладостях власти и богатства. Но всех объединяло убеждение в том, что без боя никто своё не получит или не отдаст. Правители приказали любым путём избавиться от виновника закрутившейся нешуточной шумихи.
Недоброе предчувствие принцессы привело к опережению властей. Верные слуги, в глубокой тайне, ночью, увезли счетовода подальше от столицы. Утром, незадолго до прибытия конвоя, охрана Магната доложила о побеге арестованного. Правители заподозрили подмогу снаружи, со стороны нижних заинтересованных слоёв, а саму хозяйку оставили вне подозрения, хотя и были в курсе высоко блуждающих слушков.
Принцесса давно хотела удостовериться в надёжности шагающих рядом, по чужой земле, верных слуг – её незаменимых поданных, перешедших в наследство от отца. Их дети росли там же, рядом, у неё на глазах, и они стали взрослыми и внушали не меньше доверия, чем их родители. Она помнила дорогу в рабство, как они, маленькие, беззащитные, истощённые голодом и жаждой, стояли за неё горой, никого не подпускали, любого готовы были грызть молочными зубами. Та слепая верность пришла к ним из чрева матери , а позже она клятвенно твердела в ответ на крепкое покровительство Принцессы. На чужбине, далеко от родной земли, разделяя между собой добро и зло, они стали такими близкими, что почти не чувствовали черту классового различия. Она ещё помнила день венчания, когда, выполнив одно из её условий брака, Банкир объявил их свободными и разрешил уйти на четыре стороны . Такого страха, и растерянности такой в их глазах она ранее не замечала. Не забыла она и блестящих от радости лиц после того, как попросила их всех остаться и продолжить служить ей уже в качестве свободных людей, с какой лёгкостью они бросали папирусы той свободы в горящий огонь сразу после их вручения, будто расставались они не с волей, мечтаемой каждым рабом...
В задумках западной наследницы детям её верных слуг отводились особые места. Они получили образование, знания и навыки военного искусства от лучших мастеров Востока. При достижении совершеннолетия они участвовали в походах, сражались в боях, вверх поднимаясь по военной лестнице. Высокие, стройные, смуглолицые, светловолосые и голубоглазые молодые воины в поле боя отличались изворотливостью, стойкостью, храбростью и везением, в котором больше всего нуждается воин любой армии и эпохи. Опытные полководцы их замечали , на ответственных участках назначали, по службе продвигали, растущими званиями поощряли. Принцесса и сама хвалила их, всякими подарками баловала: то мечом из стали высшей марки с рукояткой из слоновой кости, то щитом с изображениями героев всех веков, то пиратской финкой-невидимкой... Она и сама, с гордостью, большим удовольствием и интересом, подальше от чужих глаз носила всякие панцири, щиты, мечи разные...
В один жданный день самый старший из слуг – мужчина преклонного возраста – уставший от жизни, почувствовал близость конца и просил позвать хозяйку. Он словесно отблагодарил её за покровительство, доброту, заботу... Тихо, тяжело дыша, он слово в слово передал последний разговор короля, и впервые он рассказал ей свою историю: Его маленькое племя располагалось в плодородной долине, по соседству с владениями молодого принца – её будущего отца. Жили они в достатке и добром соседстве. После обильных снегов, весной долина часто подвергалась наводнениям. Однажды вода так быстро поднималась, что перекрыла все подступы к отходу. Не имея шансов на спасение, женщины с детьми карабкались на деревья, мужчины пытались что-то предпринимать, но было поздно. Бурлящая вода безжалостно проглатывала всё на своём пути. В это время, по самому верху ближайшего холма проходил отряд всадников во главе с принцем. Откликнувшись на крики о помощи, они спустились ближе к воде, спешились и начали рубить деревья, кустарники , ветки..., всё, что могло послужить для быстрого сколачивания плотов. Утопающих удалось спасти многих., но безжалостной стихии удалось увести в мир иной и десяток жизней спасающих. Сам принц, оказавшись вблизи засасывающего сильного водоворота, чуть не ушёл на дно. Всех спасённых спасатели увели с собой и как родных приютили в своих владениях. Принц принял к себе всех, которых лично спас. Среди них оказались слуги принцессы и сам умирающий. Великодушие молодого принца обернулось пожизненной верной службой спасённых... Принцесса, предельно взволнованная рассказом, была готова слушать дальше, но умирающий умолк. После долгой паузы он устало вдохнул и произнёс последние, когда-то обращённые ему последние слова короля: «Берегите мою дочь, не дайте ей пропасть. Заботьтесь о ней, и она позаботится о вас. В моём роду верность всегда была в цене. Нашу землю ожидают большие поджоги... Она сможет вернуть доброе имя и всё, что принадлежит нашему народу. Только бы не зазналась... Амбиции ослепляют, оглушают... Прошу тебя, мой верный друг, напомни ей об этом, когда время наступит. И сохраните ей жизнь, кроме вас, её больше некому спасти. Сделайте это ради меня». Старик глубоко вздохнул и закрыл глаза, с улыбкой на усталом лице, будто радуясь, что успел всё сказать. Доволен ли остался он жизнью и собой, уходя на заслуженный покой? Скупая слеза покатилась вниз по старой морщинистой щеке, то ли от радости, то ли от сожаления... Крупные слёзы потекли по лице Принцессы. Плакала она, плакала и вдруг ей стало стыдно за пролитые слёзы. Мокрые изумрудные глаза высохли и приняли стальной холодный блеск: «Не допущу, чтобы на моей земле, земле отца, матери... волки плодились из бездомных собак, а настоящие доживали свои дни в вонючих ямах непрошеных гостей!...». Для оправдания надежд отца было всё: собственное твёрдое убеждение, средства, верные люди, готовые в любой момент броситься в огонь, ради неё идти на любое пожертвование, вплоть до неизбежной гибели.
Далеко от родных земель, Принцесса всегда шагала рядом с фортуной, но она не замечала её, и не ценила, и не хвалила. Собранное в её руках состояние заставило вспомнить о Банкире. Она продолжала пребывать в недоумении от его странных уступок, выполненных условий в обмен на её руку, но не сердце её. По существующим законам, каждый хозяин был вправе делать, что хотел со своими рабынями, тем более удовлетворять физические потребности. Где? Когда? Кем было видано и слыхано, чтобы хозяин женился на рабыне, да ещё с такими претензиями??? Казалось, он не ценил богатство, статус собственника, ни традиционного превосходства мужчины... В начале она приняла его за безумца, одолеваемого азартом затягивающей игры в романтичную любовь, желающего расположить её к себе неординарным поведением. Позже она поняла, что ошиблась. Но так и не разгадала, что означал тот выходящий за рамки здравого смысла поступок банкира. По восточным измерениям, недвижимость и активы покойного мужа успешно могли утешить всех столичных дам, даже самых избалованных и придирчивых, только не её, принцессу благородных западных кровей. Предсмертные слова отца так воодушевили Принцессу, что ей хотелось лететь на запад в тот же момент, но внушительный внутренний голос подсказывал: «не спеши, придёт твой час». Так и поступила она, терпеливо продолжая наполнять жёлтым металлом новые и новые тайники.
Позже, не раз вернувшись к словам отца, Принцесса поймала себя на мысли, что недопонимала его до конца. «... Амбиции ослепляют... победы одурманивают, от людей отдаляют...». В итоге, она пришла к заключению, что с самого детства рядом с ней шли мужчины, которых было сложно понимать: отец, Банкир, раб –счетовод, в которого она по уши была влюблена...
В ночь исчезновения раба-счетовода из заключения Магната, закрытая телега, в сопровождении летящих неизвестных всадников, поспешно отдалилась от окраины столицы. В закрытой телеге лежал счетовод, в полусознании. Смерть обошла его стороной, но могло быть иначе. В день протеста услужливые охранники Магната постарались... Голова счетовода раскалывалась от боли, а когда под колёсами телеги попадал не мелкий камень, он опять терялся.
Очнулся счетовод в деревянном домике. Настежь распахнутые двери и окна пускали внутрь знакомый воздух. Совсем рядом, знакомым же шумом, давали о себе знать буйные волны. Перевязанная голова, чистая одежда, постель, запах горных трав свидетельствовали о том, что опасность миновала и он находился в надёжном месте, и кто-то за ним ухаживал. Чистота воздуха, помещения, аккуратно сложенные вещи и букет цветов на деревянном столике располагали к покою и благодати, напоминая рабу о домашнем уюте, с детства сохранившийся в его удрученной памяти. Уставший от событий последних дней, он опять заснул, уже крепким и здоровым сном.
Проспав вечер и всю ночь, невольный беглец проснулся утром, но глаз он не открывал, словно боялся потерять предсонное изображение. Увидел он свет когда рядом послышались легкие шаги. Женщина средних лет, одетая не по-столичному, перекладывала вещи, вытирая невидимую пыль. Высокая, по- женски мускулистая, с правильными черты загорелого лица, собранные красным коротким платком волосы особой, блестящей черноты... напоминая ему родную мать. Почувствовав наблюдение со стороны, она повернулась к нему. Её добрый оживлённый взгляд, выражающий лёгкий поклон, мгновенно слился в открытую улыбку. «Где я?» – Спросил больной. Она, не теряя улыбки, не промолвив ни слова, вышла. Потом в дом вошёл мужчина, чуть постарше её, такой же смуглый, повыше ростом, крепкого сложения, с бородой, пронзительным взглядом, орлиным носом... Перед лежащим гостем стоял самый настоящий горец. Без особых объяснений, он сказал, что добрые люди скоро прибудут и сами всё объяснят. «Ни о чём не беспокойся, все вокруг свои. Ты наш гость» – сказал мужчина и вышел.
Больной медленно встал, с трудом поднялся на ноги и подошёл к окну. Наруже, как он и предпологал, широкое морское пространство брало свои начала. Внизу, глубоко, прямо под домом, слышались и виднелись удары сильных вод, настойчиво бьющие о скалистый берег, кривой линией растянувшийся вправо и влево от дома. Счетовод вышел и оказался на противоположной стороне дома. Там, перед ним, к небу возвышались высокие горы, сплочённые высокими скалами, разделённые долинами и ущельями. Среди гор выделялась одна – высокая, гордая, больше всех покрытая снегом... А на ней, выше высоченных скал, то ближе, то дальше, люди виднелись как муравьи, и двигались они во все стороны: кто вниз, кто вверх... Всё наблюдая за окружением, счетовод забылся. Дни незаметно уходили и в нём вновь зародилась душа поэта:
Высокая гора людей не отвергала,
но слабых и ленивых не прощала.
Как знающий кузнец ковал железо силой молотка,
свою Любовь и Душу вкладывал в металл,
ему стальную прочность придавал,
так и Она, Природа, людей творила и ласкала,
от яростей небесных и морских оберегала.
В поисках истоков Жизни горец Волю закалял,
на спусках и подъёмах сил своих пытал,
порывам ветра песней и улыбкой отвечал.
По краю пропасти бездонной он ступал
и острыми камнями пальцы окровлял,
холод смерти рядом признавая,
пощады от богов не ожидая...
Ноги усталые к уходу дня сдавали.
Чуя дым манящего родного очага,
к теплу стремилась очерствелая душа...
Шагая к дому, горцу легче стало,
словно с землёй сравнялась та гора,
словно подъём и спуск пропали навсегда.
Тяготы дня и, возни, оставались позади.
Вступали в силу думы благие, заслуженные сны...
А утром зори тихие с Востока наступали,
о новом дне и о другом начале предвещали,
творцу тепла смиренно уступали...
Лучшая пора предзимняя настала,
сердце горца веселее застучало:
Спелый виноград в корзины падает гроздями
в корыте круглой давится ногами...
Тёплыми лучами Солнце греет днями,
ласкает Землю полная Луна ночами...
Муст виноградный зашевелился, бродит и играет,
силой Магмы сердце горца наполняет.
Из под навеса бочки он катает,
в подвал прохладный опускает,
рубиновый напиток в них сливает...
Вино строптивое течёт струями,
строгость горца тает, пропадает.
В открытую смеётся он глазами,
поёт, танцует вся его душа,
а рядом взглядами сверкает смуглая жена.
Романтикой охвачен горец: от сердца получил приказ,
тревожно горы озирает, будто их видит первый раз...
Беглому рабу горы шли на пользу. Окружающая среда, приводящая к исчезновению признаков времени, травы лечебные (и не лечебные) и идущий от моря воздух быстро поставили его на ноги. От минувших событий, кроме рубца на правой щеке, видимых следов не осталось. Он чаще стал выходить из дома, не переставая восхищаться молчаливым согласием между хозяином и его супругой, которые общались больше глазами и едва заметными знаками.
Пребывая в полном здравии, счетовод каждый день поднимался на самую высокую доступную скалу. Иногда он забывался и находился там всю ночь, а днём писал стихи о море:
Ночь глубокая, пик новолуния, непробиваемая тьма,
у нижних скал, похоже, умерла вода...
Миры охвачены цепями спящей тишины.
Но вечным быть не может царство темноты.
Пока в домах бытуют сладкие людские сны,
Стрелы Эос(ы) скользят к поверхности воды.
Ночь мирно наступает на другую часть Земли,
день ясный бездну заставляет прочь уйти.
Вокруг открыты зримые картины:
горы, равнины, реки и долины;
луга зелёные, холмы и снежные вершины.
Прекрасно всё, но Море...
Про Море мудрецы крылатые слова писали
и вольности его спокон веков правдиво излагали.
Море в старинных одах барды воспевали,
о нём поэты блудные стихи любовные слагали...
Питомец муз, носивший имя Раб, в расцвете сил,
с высот прибрежных на морскую ширь взирал –
так далеко, что горизонт свои черты терял.
И Раб против картины той не устоял:
О Море, я восхищён, польщён!..
Волнением и красотой твоей порабощён,
дыханием твоим глубоким одолим!..
О Море, не стареешь, вечно молодеешь!
Душа в тебе загадочна и не раскрыта до конца...
хотя, вода твоя прозрачна и чиста.
Очи синие твои, как женские влюблённые глаза,
от света золотистого сияют до заката дня,
а ночью штильной их туманит звёздная тоска.
В сердцах морских, и женских, диктует доброта,
хотя, себя шторм проявляет иногда.
Из-за одних капризов страдают корабли и берега,
из-за других – вторая любящая сторона.
Пульс Моря волнами стремится к скалам и пескам,
пульс женский – к огненно горящим очагам...
О Море!!! Блеск глаз твоих – сигнал грядущих перемен,
а в них могучий Ветер – твой главный компаньон.
Тучи тяжёлые стрелами бурю предвещают в самый штиль,
волны ожили, растут, сливаясь в быструю кадриль.
Гремит гроза и вой тревожный с неба валится, гудит...
Суровый шторм мелодией трагической звучит,
дождь крупный падает везде, вода вокруг кипит.
О Море!!! Нутро твоё дрожит, танцует и бурлит,
Буран свирепствует, и шепчет, и свистит,
только любовных слов не говорит.
Ты не сердись, прекрасно знаешь, он немой,
но он твой верный сказочный герой...
Вдруг волны тают, исчезают на поверхности воды,
Ветер утих, тучи ушли, шторм остаётся позади,
а ноты бури осели в глубине морской души.
Скажи мне, Море, что это было?
Не хочешь? – Не надо, сам скажу:
В порыве яростном ты Миру открываешь норов волевой,
неровное дыхание и, неизвестно кем, нарушенный покой...
О Море!!! К рекам большим и малым ты добра,
без выбора их воды принимаешь на себя,
солью очищаешь, лечишь, воздухом своим питаешь,
на Землю тучами и Ветром возвращаешь,
В ответе ты за всё живое, и, неустанно,
в обмен не требуя хвалы, всё делаешь повторно,
и вот, к тебе я обращусь, хоть и не скромно:
Голубизной глубоких вод и чарами пенистых волн,
людей, блуждающих в густом тумане неудачливых времён,
к реальности верни, не дай им в мир другой уйти,
песню нашу пой о Правде и Любви...
Ооо Море!!! Твои владения люди дробят на добро и зло.
К чему они относят бурю, ураган, им недоступное морское дно?
Кажется, в этом догадаться – просто и легко,
не понимая, что Единое нельзя делить на зло, добро...
Простым умом тебя раскрыть нам не дано,
это подвластно Солнцу, Небу, глубине Земли,
Вселенной нескончаемой, своих судей имеющей везде.
Но нам до них никак нельзя дойти...
Тебя послушаем, только вздохни, и тайны открывай свои...
В один ясный день, возвращаясь с пункта наблюдения в окружении самых ясных мыслей, счетовод услышал знакомый звонкий голос. Сама Принцесса, из самой столицы, пожаловала в гости к горцу. Судя по тону оживлённой беседы, они давно были знакомы. Ещё при жизни Банкир покупал у горца добротное вино. И это было не всё, их связывали ещё какие-то дела. Принцесса всё спрашивала, всё наступая длинными вопросами. Неразговорчивый горец отбивался короткими словами. Его супруга неизменной улыбкой поддерживала диалог и во всём соглашалась.
Поворачиваясь лицом к счетоводу, Принцесса показала свои белые зубы, улыбнулась и прямым взглядом осмотрела его с ног до головы. Её розовеющее лицо и сверкающие зелёные глаза вполне могли украсить любую хижину, тем более уютный каменный домик. Понимающие хозяева попрощались и оставили гостей наедине. Гости смотрели друг другу в глаза молча, не отрываясь, без малейшего движения ресниц. Перед Принцессой стоял взрослый мужчина в превосходном здравии. Свежий рубец на правой щеке никак не препятствовал проявлению его мужественности, и с этим бесспорно согласилась бы любая женщина. Глаза его, создавая внушительное впечатление абсолютной независимости от тела и всего мира, как и ранее, заслуживали особого внимания. Магическое содержание тех глаз, из-за которых она потеряла женский покой, оставались неизменными. В тех глазах присутствовало то, что отсутствовало у других: у магнатов, важных торговцев, коммерсантов, хозяев разных уровней и рангов, вплоть до самых ядрёных генералов. Она готовилась к этой встрече, но тот известный и неизвестный взгляд мгновенно лишили её дара речи. По дороге туда она зря готовилась к длинному разговору, в тот момент ей безнадёжно не хватало ни слов, ни воздуха, ни смелости. Именно так ощущала себя Принцесса на том этапе столь жданой встречи, уже жалея, что горец с супругой так рано покинули гостевой домик.
Неизвестно, чем мог завершиться конфуз, если бы сам виновник происходящего не заговорил, тем самым выручая Принцессу, и себя тоже. Он стал рассказывать обо всём и ни о чём. Под действием тех же эмоций он соблюдал словесный порядок, хотя мысли его бесконтрольно разгуливали вдали, то глубоко ныряя в морскую глубину, то достигая пика высоченной горы. Одним своим присутствием принцесса могла сводить с ума любого мужчину, а начинающего поэта ещё больше. Услышав совсем рядом её неровное дыхание, он повиновался чувствам и им овладела та сила притяжения, от которой спасения не было и быть уже не могло.
Беспорядочный монолог перешёл в мягкий диалог, а игристое рубиновое вино (налитое Принцессой из глиняного кувшина в глиняные чаши) настойчиво разжигало уже не столь скованную беседу, растущим желанием наполняя дрожащие молодые сердца. И они, герои наши, на равных правах, до самого дна отпили содержимое тех глубоких чаш и, опьяневшие, решительно доверились неописуемым объятиям, и пришла пора чудес неминуемых мгновений. Длинная, совсем непрохладная ночь прошла незаметно, словно скрытый ревнивый свидетель сговорился с утренней зарёй, чтобы время укоротить – предположение наивное, потому как то, что Он и Она делали ночью, продолжили делать и средь бела дня, до того пристрастились они друг к другу.
В какой-то день Принцесса вернула счетоводу стихи, оставшиеся незамеченными охраной магната после ареста. В момент вручения явное смущение на её лице легко доказывало, что она прочла те строки и была ими восхищена. Пользуясь случаем, она объявила счетовода свободным человеком и присвоила ему редкое имя «Поэт». Созревшие чувства, долгим уединением прошедшие достоверное испытание, окрыляли влюблённых новыми и новыми желаниями. Дни и ночи, забытые хлопотным миром, смиренно отдавались они в объятия манящей Природы, где ароматы горных трав с ума сводили, где воздух с моря лёгкие пронизывал... где Звёзды дальние мигали, а близкие Поэту всё шептали: «Возьми её, огнём любви земной...».
А рядом, ветки дубовые, отяжелевшие годами,
гостей, поклоном царским, к своей поляне приглашали,
липовые кроны, ливнем листьевым, к себе прельщали,
а прутья буковые « к нам идите» неустанно звали.
Черешня стройная, среди других пород, неподалёку,
прелести свои преспелые, рубинные – миру лесному,
скалам голым, огненным сердцам, вершинам выставляла,
горному, летящему, всезрящему орлу презентовала.
Низкий кизил, краснеющий плодами, к себе не звал,
хоть и красив, неважным ростом он стыдился и страдал,
подальше от полян,в тени забвения себя держал,
стволам высоким и хволённым он завидовал,
на род кривых кустов всю жизнь свою зело серчал...
Сочувствуя, влюблённые к нему крадуче наступали,
ладонью гладкою, и доброю, ласкали,
хвалили нежными глазами, обиду старую снимали...
Кустарники вокруг, из той же ревности, обидно тосковали.
Принцесса, обиженных усердно гладила зелёными очами,
руками мягкими, душою женскою, крылатыми словами...
Поэт, цепляясь за ствол черешни, карабкался на самый верх, рвал самых крупных и спелых фруктов и спускался на землю. Розовеющие щёки принцессы выдавали её целиком. Она была на седьмом небе от радости, удовольствия, а может и от счастья.
Соблазнительное благовоние горных растений преследовали наших героев повсюду, провоцируя молодые организмы к новым любовным затеям, а их привольные души, теряя ориентацию во времени и пространстве, доверяясь сладким желаниям, широко отворяли свои ворота. От высоких полян они спускались к долинным лугам подножия, где беззаботно шагали по высокой траве, спотыкались, падали, с трудом поднимались, опять падали, обнимались, целовались, земляникой пахучей наедались, опять целовались, и долго на дне высокого травяного тайника оставались. И это повторялось в каждый Божий день, и так они большим черпаком набирали живой воды нескончаемого источника жизни, ею обливаясь с ног до головы и с головы до ног. Но те несчитанные блаженные дни не могли растягиваться до вечности. Принцесса, мысленно, всё больше и больше возвращалась к своим планам, но не решалась заговорить о них с Поэтом, опасаясь нарушить созданную гармонию. Однажды утром они попрощались, молча и бесстрастно, но их западшие взгляды обещали ждать новых встреч. Тогда же к дому горца прискакал отряд вооружённых всадников. Принцесса с невероятной лёгкостью прыгнула в седло, окинула Поэта прощальным взглядом и удалилась с верной охраной.
Столица встретила Принцессу летней духотой и затхлыми запахами, настойчиво напоминающие о большом скоплении живых людей, животных, зверей... Но она не обращала внимание на мелочи, дела её успешно продвигались только вперёд. От её мастерских стальные доспехи и оружия попадали прямо в руки солдат, готовящихся к новым и новым походам. Довольные генералы щедро оплачивали счета и смело обновляли растущие заказы. В то же время доверенные лица Принцессы держали производство и вели строгий учёт за движением капитала, приносящего новые скопления жёлтого металла...
В один необычный день, когда на Востоке солнце сияло как никогда, Принцесса решила, что пришла пора готовиться к возвращению на Запад. Предстоящие действия той рискованной затеи нуждались в советах и предсказаниях, к которым прибегали великие герои всех времён. По городу, в высоких и низких домах ходили слухи об одарённой кудеснице, именитой на весь Юг и за пределами, но точно никто не знал где её найти. Принцесса, не боясь неизвестности, сопровождённая отрядом храбрецов, направилась к ней.
Долго ездил неустанный отряд по необъятной пустыне, достойно вынося жажду и жару, мертвецкий штиль, песочную пургу... В один везучий день томительные блуждания остались позади и отряд благополучно добрался до места обитания гадалки. Редкостный для тех мест клочок твёрдой земли вмещал в себя несколько каменных домиков, которых ближайшие песчаные бугры как нельзя лучше скрывали и от мира, и от пустыни. В двух шагах от песчаных сугробов, на фоне белого горизонта красовались низкие зелёные пальмы, открытому глазу выставляя свои коричневатые фрукты. Между пальмами, ухоженными грядками выстраивались овощные кусты, травы и цветы, огороженные высокими сорняками и ростками виноградной лозы. В самом центре поселения, среди других нехитрых строений выделялся большой каменный колодец, окружённый со всех сторон дорожками и тропинками. Именно к нему и устремились бравые гости с треснутыми губами, и так напились они живой воды, что за какие-то блаженные мгновения забыли зачем пришли и чего искали.
Обиталище Ясновидящей совсем не отличалось от остальных домов, будто они все были построены одними и теми же руками. Принцесса вошла одна. Сидящая пожилая женщина, не обращая на неё внимания, неподвижно смотрела в сторону одного из верхних углов потолка. Возле маленького окна стоял молодой человек: сухощавый, среднего роста, смуглый и черноволосый, с правильными чертами лица и густой юношеской бородкой. Его выразительные глаза напоминали принцессе знакомый образ, но в тот момент не могла вспомнить, чей именно. Женщина продолжала хранить молчание, не отрывая глаз от мёртвой точки потолка. Принцесса с интересом начала её осматривать. Ранее никогда не обращала внимание на пожилых женщин, но здесь был отдельный случай: представилась возможность ощутить близость известной гадалки Юга, а может и самого Востока, и Севера, и Запада, кто знает?
По мере изучения молчаливой гадалки Принцесса больше убеждалась, что предстояло иметь дело с совершенно неизвестной ей личностью, от которой шла волна непонятной силы. Кроме того, на лице старухи хранились черты давней женской красы, а белоснежные пряди волос на голове, вперемешку со смолистыми, делали её достойной, умной и в какой-то мере волнующей. Гадалка заговорила первой: «Дома здесь не такие просторные, как в столицах, но место в тих найдётся для всех , кого тревожат мутные мысли и сомнения, заставляющие пройти долгий и нелёгкий путь. Мой сын позаботится о вас. Ступайте с миром, отдохните с дороги, завтра поговорим.»
Другой день оказался полным неожиданностей. В начале беседы гадалка сказала: – Не думаю, что ты проделала такой длинный и опасный путь в обмен на сладкий обман... Осмелюсь спросить, готова ли ты принимать всю правду такой, какая она есть? – Да, мне нужна только правда. – Что тебя волнует? – Всё, что смогу услышать в этих стенах, но в первую очередь – мой возлюбленный. Сможем ли мы по настоящему друг друга полюбить? В состоянии ли он, ради нашей любви отказаться от своих убеждений? Не станет ли наша любовь помехой на дороге, ведущей к обязательному выполнению моего высшего долга? – В вашем цивилизованном мире мало кто знает, сколько весит слово Любовь. Оно там кажется таким лёгким, что повторяют его чуть ли не на каждом шагу. Не советую играть с этим чувством, не зная его истинного содержимого. Подобная игра рано или поздно приводит к драме. Это не телесное удовлетворение, ни желание, ни удовольствие, ни увлечение... В твоих глазах заметны следы устаревшей обиды, искры растущей ненависти, которая может привести к насилию и перерасти в неизлечимую болезнь. Невозможно одновременно Любить и ненавидеть, даже если речь идёт о разных людях или вещах. Долг – всего лишь слово. В этой жизни никто никому ничего не должен и ничем не обязан. Долг, выдуманный людьми для порядка, часто оборачивается уничтожающими беспорядками. Выдуманный долг заставляет, обязывает, не даёт выбора, возможности проявить своё сознание. Нарушение долга цивилизованное правосудие наказывает как предательство. Войнам не видно конца, а мир выживает в страхе, под флагом долга. Любовь не может идти рядом с насилием, долгом, страхом. Она не завоёвывается,не продаётся,не покупается. Пожертвования, уступки Ей ни к чему. Её не надо искать в книгах мудрости, на дне моря или на другом конце земли. Она в тебе давно, ещё с утробой матери. Не давай Ей задохнуться, освобождайся от всего внутреннего зла, пусть Она занимает своё предназначенное место в твоём теле и душе... – Принцесса напрягалась, пытаясь осмыслить нигде не услышанное сказанное. Но дело было не в понимании, а в противоречивости её нутра. – Разве возможно жить без долга перед родными, родной землёй, родным народом? – Долг есть искажённое чувство Ответственности. Ответственность не ограничивается узким кругом, Она применима ко всему живому и неживому во всём мире: ко всем людям, животным... даже к пустыне и камням. Земля – дом наш, и ей нужен покой. Мир и покой невозможны, если они нарушены хотя бы в одном углу нашего дома. Рано или поздно покой нарушится в другом углу... Кто надеется, что покой в пределах его близких и земли близкой обеспечит надёжный мир, глубоко ошибается... – Но в это невозможно поверить, люди разделены на хороших и плохих, смелых и трусов, хозяев и слуг, белых и чёрных... – Созданные умом человека образы изменчивы, далеко не все и не всегда действительны. Завтра богатый может стать бедным, а бедный – богатым. Один и тот же человек сегодня твой верный товарищ, а завтра он твой лютый враг. Возлюбленная сегодня красива, привлекательна и во всём права, а завтра... Человеку удобнее и выгоднее создать желаемое изображение, нежели признать правду, и от этого он сам страдает, страдают другие вокруг него...
Принцесса уставала, своими доводами гадалка наводила на неё грусть. При всём уважении к мудрости, она не была в состоянии отказаться от своих грандиозных планов. Тем не менее, она надеялась услышать хоть какое-то доброе предсказание в строгих словах ясновидящей собеседницы и продолжала атаковать её вопросами: – Могу ли я знать что-то о своём будущем и о судьбе моего возлюбленного? – Жизнь и смерть, как и добро и зло, всегда ходят рядом. Доброе добром оборачивается, злое – злом. Твой род веками привык к власти, победам и славе. Никто и ничто не заставит тебя отказаться от таких искушений. Будет тебе слава, будут и победы, и богатства, и власть неограниченная, но личного счастья не будет. Твой возлюбленный – не твой и твоим никогда не будет. Он – один из носителей факела Истины, и это есть его предназначение. Ваши душевные и телесные страсти не дойдут до совершенной Любви, но в память о них у тебя останется сын. От народа, за выживание и возрождение которого ты страдаешь и готова отказаться от собственного счастья, покоя и даже жизни, благодарности не будет... К концу гаданий, в очередной раз посматривая на сына гадалки, Принцесса нашла ответ на ранее волнующий вопрос – он был похож на покойного Банкира. В тот же момент его мать сказала: « Тебе в прошлом был знаком близкий нам человек мой младший сын и я почувствовали это ещё вчера. Его нет среди живых, но ты его знала, вы были близки. Расскажи о нём. Как и чем он жил?»
Смелая Принцесса не знала, что сказать, себе признавшись, что так мало о нём знала. Но даже скудным рассказом о его последних годах, ей удалось обрадовать гадалку, по чьему загорелому строгому лицу покатились крупные, то ли радостные, то ли горестные, то ли перемешанные слёзы.
В знак благодарности за приют и приём Принцесса оставила в доме мешок красиво звенящих монет. Ясновидящая тут же позвала мальчика, играющего с другими детьми на улице. Тот, довольной улыбкой, еле унёс увесистый мешочек с гонораром. Солнце уверенно двигалось к закату. Гости остались переночевать. На улице играющие дети, с оживлённым интересом, во все стороны бросали жёлтые монеты, а гости с нескрываемым любопытством наблюдали за ними. То зрелище было похоже на состязание: кто дальше кинет, или что-то подобное. Дорогой металл летел по крышам, к ближайшим овощным грядкам... При том рослые смельчаки умудрялись целиться как можно дальше. Мускулистый юноша с широкой до ушей улыбкой, выставляя на показ свои зубы, сверкающие на солнце не хуже золота, размахивался изо всех сил обеими руками, целясь в сторону колодца. Другой, такой же лихой стрелок бросал в ближайшую пальму, но монеты летали дальше и врезались в песочный сугроб. Самое удивительное было то ,что родители также увлекались игрой. Казалось, вот-вот, кто-то не выдержит, да полезет рукой в мешочек, станет рядом с сыном или с дочкой и, как размахнётся, сам потеряется в тумане сладких детских воспоминаний.
Принцесса первая поймалась на мысли, что в забытой пустыне деньги не были в цене. И тогда, в себя стыдясь своим добрым поступком, она повторно зашла в дом гадалки и вручила ей крупный чёрный адамант, в память о старшем сыне. На рассвете отряд удалился в сторону восточной столицы, оставляя за собой расплывчатый след песочной пыли. Младший сын ясновидящей глазами провожал исчезающих за песчаным бугром гостей, ощущая растущую любознательность к далёким горизонтам, за которыми открывался новый, неизвестный ему мир. Мать тревожно наблюдала со стороны, понимая, что ему стало тесно в том пустынном райском уголке и когда нибудь он покинет его, и её тоже. Так и произошло, но об этом – позже.
Пока Принцесса справлялась о будущем, Поэт привыкал к горным высотам, наслаждался свежестью морских ветров и воспоминаниями минувших свиданий. Целыми днями разгуливал он по доступным живописным уголкам, а природа не переставала удивлять его своей обворожительной красотой. Чередуясь, дни и ночи приходили, уходили, вновь возвращались... и никто их не считал. Обитатели гор не пользовались часами, ни весами, ни трибунами, ни судейскими молотками. Кроме собственной воли они никому больше не подчинялись, из-за чего часто страдали...
Той осенью, после сбора урожая, одной тёмной ночью вдоль прибрежных гор произошло армейское нашествие. В домах оружия хватало на всех. Мужчины стали прикрывать отход в лес женщин и детей. На тот раз наезших солдат было так много, что женщинам не удавалось уйти, они брались за оружие и сражались рядом с мужьями. Мало кому удавалось остаться в живых. Пал и Горец, унося с собой не одну вражескую жизнь, а жене его чудом удалось скрыться в лесу. Поэт, неприспособленный к боям, отбивался как мог, но был окружён и повязан. Победители опустошили склады, погрузили награбленное на корабли, толкнули пленных в трюмы и отдалились от берега, оставляя за собой глыбы трупов и горевшие дома. Грабительские корабли держали курс на запад. По капризам ветра, судна плыли то быстро, то медленно, то вовсе останавливались и стояли неподвижными часами в царстве морского штиля. Вероятно, погода не оправдывала ожиданий, а запасы пресной воды иссякали. В трюмах не хватало воздуха, пленные молча терпели голод и жажду .
Через какое-то время отяжеленные корабли остановились и простояли сутки с поднятыми парусами, но ветра всё не было. Из трюмов вывели наружу мужчин, способных грести. При виде света ослеплённые арестованные теряли равновесие, падали, блуждали, впустую руками махали, а охранники остриём оружия толкали их в спину. Один из горцев, худощавый, невысокий, голый по пояс, весь в ранах, повернулся к идущему сзади конвоиру и сказал ему: «Не толкай меня!» Тот, не обращая внимания на его слова, упорно продолжал толкать его железным копьём. «Не толкай меня больше!» – повторил горец. В тот момент рядом проходил начальник охраны корабля: высокий, плечистый, строгий, с толстым рабским кнутом в руке. Отодвинув подчинённого в сторону, он сделал два шага назад, размахнулся и ударил. Горец умело ускользнул от удара, поймал конец кнута, ловко прижался к здоровенному телу официала, мгновенно схватил у него нож из-под пояса и, ему же, воткнул его в горло. Это произошло так быстро и неожиданно, что все оцепенели. Остальные пленные, спохватившись, бросились навстречу желанной смерти. Дрались они в самой гуще вооружённых солдат, где каждый находил свою достойную кончину, забрав с собой кое-кого из врагов. Трупы погибших бунтовщиков и солдат, без выбора, были сброшены за борт на съедение акулам, а пол перед трюмом – вымыт до блеска, будто ничего не произошло.
Поэт в бунте не участвовал, ему не было суждено избавиться от земных мучений. Очнулся он в трюме, на полу, и голова его раскалывалась от боли, а рядом сидели и лежали истощённые раненые горцы, женщины и дети.
На третьи сутки затишья ветер подул в пользу назначенного направления кораблей. Спустя ещё три дня в небе показались морские птицы, заявляющие о близости земли и питьевой воды, которой не хватало уже больше недели. К вечеру того же дня суда стали на якорь. До земли оставалось приличное расстояние и в воду были спущены маленькие лодки для отплытия к берегу. Инстинкт выживания, верно послуживший спасению в критический момент ожидания, панической агонией пошёл на поводу заразительной надежде. Переполненные лодки с трудом трогались с места. Не доходя до берега, солдаты, размахивая руками бросались в воду, двигаясь к золотистым пескам, словно невидимая сила толкала их в спину. На земле, наблюдая за происходящим, ожидающие догадывались о причине того беспорядка и поспешно грузили на телеги бочки с пресной водой. Пригодилась и всякая другая посуда, как при тушении пожара. Потерявшие рассудок, приплывшие, ножами и мечами пробивали кожаные бурдюки... Жадными глотками они пили и опять пили, потом они падали на песок и засыпали прямо на берегу, забывая что на суднах той же жаждой страдали такие же живые люди. ‘
В трюмах была слышна и понятна нашумевшая суета. Радостные крики и оживлённые приказы убедительно сигналили о близости земли. Горцы соблюдали покой, но пленники на других суднах заподозрили, что на берегу о них позабыли. Из трюмов раздавались жалкие звуки наводящие жуть на самих охранников, оставшихся на кораблях для обеспечения порядка. Возрастающие крики пленных не на шутку сеяли недовольство среди солдат и команд, и от берега лодки не плыли к ним. На одном судне нашлась лодка и сразу же, без команды была спущена на воду. Старший корабля громко приказал поднять лодку на борт, но никто его не услышал. Тогда старший поднял меч над головой, но не успел ударить. Чья-то рука вонзила ему длинный нож в спину, и он упал. ... Лодка была маленькой, а пить и жить хотели все. Пошла ссора, потом драка, переходящая в беспредельную мясорубку. Каждый думал только о себе, только один старый солдат, обращая на себя внимание неуправляемой толпы, изо всех сил закричал «Стойте! Остановитесь!...» Ревел он громко и убедительно выговаривал: « Что натворили? - Откройте глаза! Опомнитесь!... Готовы перегрызть друг другу глотки, ради чего? – ради места в лодке смертников? Нас всех накажут за нарушение дисциплины, а за убийство старшего по званию здохнете в страшных мучениях, которых даже врагу не желаю. Сколько дней и ночей мы страдали жаждой? Лишний час не в состоянии терпеть? Что за воины пошли, сопливые? Приказано было каждому стоять на своём месте и ждать столько, сколько надо. Кто покинет свой пост, обвиняется в предательстве. Солдат бездушен и бессердечен, признаю, но не до такой степени. Всему есть предел. Генералы посылают нас убивать спящих мирных людей среди ночи, в трюмах мучить женщин, детей... Разве это честь для воина?... Их смертей надо бояться, а не беспокоится о собственной шкуре в двух шагах от берега. В этой жизни каждый в ответе за содеянное, в своё время. Генералы ответят за приказы, мы ответим за их выполнение, но убивать друг друга из-за глотка воды...
Солдаты угомонились и тут же заволновались: «Как быть? Что дальше делать?...» Старый солдат опять заговорил: « Если назовём имя того, кто убил старшего, нам не простят – накажут хотя бы за то, что допустили грубейшее нарушение. Я, как старший по выслуге лет , обязан занять место старшего, и продолжить выполнение приказа: обеспечить охрану и порядок на корабле.
Старому солдату оставались месяцы до окончания срока службы. Но чувствовал он, что душе покоя не будет. Кошмарные сны последних лет давили ему на память, напоминали о воинских сражениях, в которых не было ни чести, ни отваги... Он отнимал жизнь у людей , на то не имея никакого права, грабил, семейные очаги сжигал, бесспорно армейские правила и законы соблюдал. Последний ночной набег против мирных горцев никак нельзя было отнести к интересам державы, и тот случай был не единственным. Закон, Честь и Достоинство были на стороне тех отважных горцев. Старый воин так ими восхищался в ту ночь, так хотел стать рядом с ними, но было поздно. Да и им вряд ли нужна была его помощь, они итак славно сражались. К закату жизни старый солдат искал покоя, но среди живых он не мог его найти. А совесть так замучила, что он был готов на всё, только бы избавиться от кровавых солдатских грехов. Обращая взор в сторону испуганных сослуживцев, он сказал: «Вы молоды, вся жизнь ваша впереди у вас есть время вернуться лицом к людям. Я своё отжил и отслужил. Беру смерть старшего охранника на себя. Меня накажут, а вы будете жить. Вас тоже накажут, но жизни не лишат – здесь оставят, дело охранять... Взамен попрошу только одно: Будьте людьми с рабами.»
Панической агонии на суднах был положен конец и ждать пришлось совсем недолго. С берега подплыли лодки с пресной прохладной водой, а за ними тянулись другие. Оживляющая вода дошла и до трюмов и разгрузка пошла полным ходом. Тонны зерна, бочки с вином и всякое другое награбленное добро, в том числе и пленные, были доставлены на берег.
Поэт, ещё не отрезвевший от трюмного мрака, в лодке, полузакрытыми глазами смотрел в сторону земли. На горе он заметил скалу, настойчиво напоминающую о чём-то близком и знакомом. Напрягая память, он повторно осматривал то место и примыкающий к нему берег. Не поверив самому себе, он пошевелил глазами и тяжёлая слеза покатилась по уставшему лицу:
Перед собой - любимая скала, отцовская земля,
чей образ изувечила чья-то нечистая рука.
Гора, вся чёрная, похожая на умирающего великана,
плакала, болью живого сущеста страдала.
Чья-то недобрая рука не задрожала.
Чьё-то желание бесчувственно страдало.
Чья-то душа в глубокой яме зла блуждала.
Чья-то амбиция всё на пути своём метала.
Чья жадность ненасытная границ не знала,
В памяти гора прохладою дышала,
за морем синим сверху наблюдала,
границ воды и воздуха безвременно искала,
к любви природной травным ароматом звала...
В ответ – добром живые люди гору грели.
На ветках листья весело шумели,
капризов ветра без обид терпели,
к зиме желтели, падали, ржавели,
и тихо, миру не мешая, умирали,
зная: остров тот им – дом родной,
а мягкая земля им – мать святая.
Резни коварней той история не знала весь милений,
коварно убиенные достигли мига избавлений,
к оставшимся в живых пришла пора мучений.
Дельцы опустошили гору с низу до вершин,
дубы столетние попадали, один в один,
к небу непрестанно поднимался чёрный дым...
Гора страдает, слабеет твёрдость каменной скалы,
глаза слезятся от углей дымящих, пыли, черноты...
Сердце у Поэта плачет, ищет без конца,
авось найдёт и то, что потеряла навсегда ранимая душа,
авось в какой-то день вернётся детская заря.