Река Северная Двина издревле была одной из главных водных артерией России для сплава леса. Впадая в Белое море, эта река несла на своих волнах огромные вереницы плотов, связанных из брёвен, первично обработанных для лесосплава. Достаточно было одного буксира, чтобы доставить тысячи кубометров древесины в порт Архангельск. Как рассказывают различные источники, история развития этого морского порта ведет свое начало с 1583 года, когда Иван Грозный издал Указ о строительстве Города Архангельского - «города для корабельной пристани». Причалы порта строились на сваях из морёного дуба, которые забивались в дно реки и надёжно несли на себе всю нагрузку причальных сооружений. Эти сваи дошли до наших дней, и даже к концу двадцатого века в порту Архангельск ещё можно было увидеть деревянные причалы. Но речь будет не о них. Буксировка плота – дело весьма сложное и ответственное. Северная Двина - река со сложной навигационной обстановкой. Многочисленные повороты и мели сильно влияют на условия лесосплава по реке. Немало плотов разбивалось при транспортировке, и брёвна уплывали в Белое море, а дальше попадали в Баренцево море. Россия – страна богатая, гоняться за каждым бревном не будет. Поэтому, «что было, то сплыло! Того уж не вернёшь!» (слова из песни Б.Ш. Окуджавы). Так продолжалось не год, не два, а постоянно. И студёные волны Баренцева моря швыряли российские брёвнышки, пригоняя их к берегам Норвегии.
Норвежцы, живущие у моря, всегда занимались добычей рыбы. Остальные виды хозяйственной деятельности здесь, на Севере, очень сильно зависят от климатических условий. Поэтому в каждой рыбацкой деревне мужчины уходили в море, чтобы прокормить семью. Рыбацкая удача переменчива: бывает «то густо, то пусто». И вот, как-то раз один норвежский рыбак, возвращался с промысла домой пустой, без улова и в расстроенных чувствах. Задумался он, что будет говорить жене, когда вернётся, да так задумался, что чуть-чуть его лодка не налетела на великолепное российское бревно, которое, покинув территориальные воды СССР, дрейфовало вдоль берегов Норвегии. Оттолкнул было рыбак бревно багром, да потом призадумался: «Уж, больно хорошее бревно попалось, строевой лес, импортный товар! Зацепил бревно багром, да и привёз его в родную деревню. Продал его за деньги, которые в три раза перекрывали стоимость его обычного улова. Жена не нарадуется – вот какой добытчик у неё есть! В следующий раз взял рыбак с собой ещё и сына с его лодкой. И пошли они уже не за рыбой, а за брёвнами. И дело пошло! Брёвна всё не кончались, а деньжат становилось всё больше и больше. Тут рыбак смекнул, что пилёный на доски лес можно продать гораздо дороже, чем обычный «кругляк»! И построил он в деревне лесопилку. Теперь уже никто рыбу не ловил - вся деревня переключилась на брёвна! Так что, стал рыбак теперь промышленником. Расширил своё производство и начал жить безбедно. Вот такую притчу услышал я однажды на посиделках в каюте моего начальника. Получалось, что нашу социалистическую бесхозяйственность иностранные предприниматели обратили в свою выгоду. Можно было бы назвать всё это выдумкой, если бы количество примеров не начало зашкаливать. Вот однажды у японцев спросили, как они используют нашу древесину? Они сказали, что наша древесина очень хорошая, и они используют её на двести процентов! «Это как?» - удивились русские. А мы покупаем у вас «кругляк», платим за него деньги. Потом распиливаем его на доски. Этим мы используем древесину на сто процентов. А опилки, за которые мы ничего не платим, мы не выкидываем, а делаем их них древесно-стружечные плиты для изготовления мебели. Делаем из них мебель и потом продаём вам, русским! Теперь вы у нас покупаете эту мебель, и платите уже нам. Вот так мы используем одну и ту же древесину на двести процентов! Такая же ситуации была с металлом. В Японии с добычей железной руды плохо. А страна является одной из первых в ряду мировых производителей автомобилей! Так вот, японцы охотно скупают металлолом по всему миру. Сколько наших кораблей и судов было продано в Японию «на гвозди»! Да что там кораблей, они вроде бы отслужили свой срок и годились только на переплавку. А вот когда наши грузовики «КаМАЗ» в экспортной комплектации, с полной проверкой качества, сияющие свежей краской, в огромных количествах охотно закупались японскими предпринимателями, то в самой Японии, на её дорогах, ни одного «КаМАЗа» вы бы так и не увидели! Почему? – спросите вы. А японцы ответят - мы для себя сами грузовики делаем, нам их так много не надо. А у ваших машин железо очень хорошее, мы его переплавляем и делаем листовой прокат. А потом из него - кузова легковых автомобилей! Из одного «КаМАЗа» знаете, сколько «Тойот» получается? Очень, очень хороший бизнес! Мы очень рады сотрудничать с СССР! Вот таким в то время был престиж нашего автопрома в мире.
В Архангельске ходила ещё одна байка. Однажды европейские предприниматели выяснили, как на Северной Двине обстоит дело с «топляком», который остаётся на дне реки после аварий с плотами. Удивились, как деревянные причалы на сваях из морёного дуба стоят столько лет (хорошим примером был город Венеция, стоящий именно на таких сваях). Прикинули в уме, сколько можно за всё это «брошенное богатство» выручить в Европе. Там лес практически не вырубают, поддерживая экологический баланс в отношениях между человеком и природой. Сумма получилась фантастическая! Поэтому с их стороны было сделано предложение Советской стороне, что иностранные предприниматели берутся очистить всё русло Северной Двины бесплатно и так же бесплатно отстроить вместо деревянных причалов – бетонные с условием передачи им безвозмездно всего того, что они найдут в глубинах Северной Двины. Наше Советское Правительство подумало-подумало и отказалось. Нечего супостатам в наших реках делать! Обходились мы как-то без них до этого, и дальше обойдёмся! Национальная гордость – она всегда выше прибыли! Как говорил Великий Князь Александр Невский: «На том стояла и стоять будет Русская Земля!»
А мы тем временем, побывав в Европе, вернулись в Мурманск. Летняя навигация по Северному морскому пути ещё не началась, и наш «Адмирал Ушаков» отправился в большой каботаж на архипелаг Шпицберген (древнерусские поморы называли его – Грумант), находящийся под суверенитетом Норвегии и расположенный в Северном Ледовитом океане между 76°26' и 80°50' северной широты и 10° и 32° восточной долготы. До него практически «рукой подать» - от Мурманска по прямой около 650-ти морских миль. Трое суток туда, пара суток там, трое – обратно. Так что, за неделю «с хвостиком» должны были управиться. Официально мы должны были доставить в Баренцбург (российский шахтёрский посёлок) кое-какое снабжение, а обратно загрузиться углём на Мурманск. На самом деле мы должны были доставить на Шпицберген заместителя треста «Арктикуголь», который курировал добычу угля и жизнь советских шахтёров на российской территории архипелага. Гонять самолёт из-за одного человека было нерентабельно, поэтому он отправился на Шпицберген на нашем судне. Это был невысокий лысоватый человек средних лет в форме горного ведомства с громким командным голосом и красным лицом. Для своих подчинённых на Шпицбергене он был царь и Бог. А мы скромно выполняли его просьбы-приказания, когда он в сопровождении старпома заходил к нам в радиорубку, чтобы поговорить по радиотелефону с Баренцбургом или с Мурманском. Остальное время он проводил в компании нашего капитана и своего сотрудника, с которым они жили в гостевой каюте. Они были всегда веселы и относительно трезвы, поскольку кроме того, как проводить время за приятной беседой между собой под «рюмку чая», делать им было нечего. Через полутора суток мы уже были на траверзе острова Медвежий. Третий штурман сказал мне, что ещё столько же, и мы прибудем в Баренцбург. Мы уже перешли на связь с Баренцбургом с коротких на средние волны. Коротковолновый диапазон частот в северных широтах часто забит помехами от возмущений в ионосфере, поэтому на средних волнах поддерживать связь было надёжнее. Когда мы впервые вызвали Баренцбург на средних волнах, то кроме него тут же откликнулся и береговой узел связи в посёлке Пирамида. Радисты всегда слушают эфир, и новость о сроке прибытия нашего прихода в Баренцбург мгновенно облетела все российские территории на Шпицбергене. Приход судна с «большой земли» всегда радостное событие для жителей острова, работающих здесь по контракту. Нас ждали с нетерпением и заранее готовились к встрече. Я впервые был в этих краях. Первый помощник сказал, что поскольку границу нам в Мурманске не открывали, и наш рейс – каботажный, то выхода на берег не будет, поскольку здесь всё-таки официально территория принадлежит Норвегии. Так что, Баренцбург я видел только с борта нашего теплохода. Здесь повсюду лежал снег, и белые горы окружали небольшой шахтёрский посёлок с причалами и портовыми сооружениями. Но наша встреча с местными жителями состоялась по полной программе. Как только заместитель начальника треста «Арктикуголь» покинул наш борт, а очередная шахтёрская смена вышла из шахты на поверхность, к нашему судну потянулась вереница из местных аборигенов, желающих пообщаться с экипажем «Ушакова». Здоровенные двухметровые детины с кулаками «с ведро», бородатые и весёлые, одетые в валенки, зимние меховые шапки и тулупы, заполнили каюты нашего теплохода, принеся с собой морозную свежесть, большое количество горячительных напитков и закуски. Они стучались в двери любой попавшейся каюты и заходили с широченными улыбками, радостно обнимая хозяев, и тут же знакомясь с ними. На Крайнем Севере так ходить в гости – это норма! В общем, все свободные от вахт члены нашего экипажа были «охвачены общей радостью» и братание шахтёров с моряками проходило повсеместно. Эти люди, работающие по контракту, на год были оторваны от дома и семьи. Поэтому общение с новым человеком было для них отдушиной среди однообразия дней и месяцев, проведённых на краю света. Условия их жизни были весьма приличными, питание отличное, работа тяжёлая, но очень хорошо оплачиваемая. Кстати, деньги здесь тратить было почти негде. Все покупки записывались на личный счёт каждого. Поэтому здесь был почти коммунизм, при котором, как известно, деньги не нужны. Дисциплина поддерживалась на очень высоком уровне, так как каждый понимал, что в случае «залёта» можно потерять всё. Поэтому ребята вместе с нами много и охотно выпивали, хорошо закусывали, контролируя окружающую обстановку и течение времени. Они охотно рассказывали нам о своей жизни здесь и на «большой земле». Многие были с Донбасса, с Кузнецкого угольного бассейна. Одним словом – профессионалы. Причём эти бородатые мужики почти не пьянели, так как их могучие организмы, закалённые суровыми условиями Севера, были привычны к такому времяпровождению. Жить на Севере и не пить, это нонсенс. Для «сугреву», в медицинских целях, это даже рекомендуется делать. Главное – не увлекаться. Когда же пить надоедало, то люди активно занимались спортом. Лыжи, спортзал, баня - тут каждый находил себе развлечение по душе.
Попасть работать на Шпицберген - было большой удачей для наших «работяг». Через год они возвращались домой с полными карманами денег, отгуливали положенные им выходные дни в кругу семьи, а потом вербовались на новый срок, чтобы их семьи продолжали жить безбедно. Это обстоятельство очень роднило и шахтёров, и моряков, и рыбаков, да и вообще всех, кто работал за Полярным кругом.
Разлука с родными и большие деньги – это две стороны одной медали, на которой большими буквами написано: «Слава покорителям Севера!» Но «полярки» не платят просто так, работа на Севере даёт тебе многое, но многое и забирает. И, в итоге, не известно, кто больше выиграет в этом соревновании с Судьбой. Единственное, что можно сказать точно, так это то, что побывав на Севере, нельзя в него не влюбиться! Как бы не было тяжело, тебя всегда будет тянуть ещё и ещё раз вернуться сюда! Чистота и необъятность «белого безмолвия» навсегда оставят след в твоей душе. Север забыть нельзя, даже если ты проклинал его в тяжёлые минуты своей жизни, стремясь вырваться из его могучих объятий. И то, что ты испытал здесь, закалит тебя на всю дальнейшую жизнь. Сравнивая ситуации, в которых оказываешься на «большой земле», с тем, что ты испытал за Полярным кругом, понимаешь вдруг, что сумеешь преодолеть все эти препятствия, возникающие на твоём пути, так как они становятся мелкими на фоне бесценного опыта прожитых тобою на Севере лет. И, выпив «на посошок», мы расставались с нашими новыми друзьями, продолжая выполнять каждый своё дело: шахтёры давать «на-гора» новые тонны арктического угля, а мы – доставлять его в Мурманск. Жизнь продолжалась, мы были молоды, и это было прекрасно!
Как-то незаметно прошли одиннадцать месяцев моей работы в Мурманском морском пароходстве. Мне предстояло уйти в полагающийся мне первый законный отпуск. Ещё в рейсе я написал заявление о предоставлении мне очередного отпуска, и капитан отправил в пароходство радиограмму по этому поводу. Теперь я с нетерпением ждал своего сменщика, чтобы сдать ему дела, и отправиться в бухгалтерию для начисления мне денежного содержания (с учётом моей первой «полярки») и получения «отпускных» в кассе пароходства. Эти пара-тройка дней, проведённые мною на берегу и прошедших в суете хождений по кабинетам, приобретении авиабилета и ожидания денежных выплат, пролетели, как один миг. Таким же мигом казался мне через два с половиной месяца и сам отпуск, проведённый мною в окружении моей семьи. Как говориться: «Ко всему хорошему приходит конец!» От нескольких пачек купюр достоинством по одному, трём и десяти рублям к концу отпуска осталось всего ничего – купить билет на авиарейс до Мурманска, да оставить небольшую сумму жене и дочке на первое время. Потом с каждой моей зарплаты ей будет приходить денежный перевод из пароходства. Когда я в прошлый раз приезжал к семье на выходные, то доченька была ещё совсем крошечной, а сейчас ей уже шесть месяцев и она знает, кто такой папа. А впереди нас опять ждёт разлука, строчки радиограмм или оплаченные минуты телефонных разговоров. Такова судьба моряка и его семьи, где жизнь проверяет каждого на прочность чувств и отношений, дарит радость встреч и боль расставаний, испытывает бесконечной тоской ожиданий и закаляет веру в светлое и счастливое будущее.