Редкая история произошла со мной во время обычного промыслового рейса на траулере «Пулонга» у берегов Канады.
Был обычный для зимнего периода пасмурный, штормовой день. Траулер рыскал в поисках скоплений сельди. Обстановка на капитанском мостике соответствующая – непрерывно работает эхолот, капитан неустанно анализирует показания приборов, слушает мнение бывалых рыбаков и опытного тралмейстера, идет напряженное, коллективное обсуждение возможности удачного лова в настоящий момент. Команда в полной боевой готовности ожидает капитанского приказа начать траление обнаруженного косяка рыбы. Постоянно включенная радиосвязь, обеспечивает непрерывный обмен поисковой информацией по всей группе кораблей, ведущих промысел в этом районе. Идет рабочее селекторное совещание.
Неожиданно, перебивая всех, в эфир врывается нервный голос капитана траулера Архангельского рыбакколхозсоюза. Он запрашивает возможность командировать на его борт механика-дизелиста со знанием английского языка и наличием загранпаспорта для захода на ремонт в ближайший порт Галифакс. В эфире воцарилась полная тишина, все понимали такой запрос свидетельствует о серьезной аварийной ситуации на борту. Это почти SOS.
Капитаны, отложив обсуждение промысловой обстановки, напряженно ищут решение, как помочь терпящему бедствие. Бегут напряженные минуты. Эфир затих, воцарилась полная тишина… Кто-то не выдерживает: «Доложите обстановку, на настоящий момент, что происходит?» – запросил один из сотен слушавших капитанов. Прозвучал тревожный ответ:
«При движении во льдах погнулась лопасть винта, произошел дисбаланс гребного вала, который разбил дейдвудную трубу. В машинное отделение поступает забортная вода, с трудом успеваем откачивать. До Галифакса 300 миль», – был локаничный, малоутешительный ответ.
Все кто слышал призыв о помощи, напряженно ищут возможность как помочь терпящему бедствие. Капитан нашего траулера Алексей Мухин, как опытный шахматист искал варианты решения сложной технической задачи, но специалиста с достойным знанием языка ни у кого не находилось. Он нервно теребил микрофон переговорного устройства: «Что сказать? Чем помочь?»…
Во время этой напряженной паузы каждый, кто слышал этот призыв о помощи, с горечью вспоминал свои безуспешные попытки формального метода изучения английского языка и в школе, и в училище. А те несколько часов, которые отводились этому предмету, без практики и даже надежды когда-либо применить это знание в жизни, давали нулевой результат. И я, стоя на капитанском мостике, слышал этот крик о помощи, и вспоминал, как в страхе затихал класс, ожидая грозную англичанку. С ужасом замирало сердце, от вида ползущей по журналу руки, выбирающей очередную жертву для допроса. От двойки в четверти меня спасла соседская студентка иняза, которая сначала помогла преодолеть страх, потом пробудила интерес к языку. В непринужденной обстановке обучение шло легко и с удовольствием. Ушла боязнь ведения разговора, а через месяц чтение Moscow News стало удовольствием.
Пауза затянулась, эфир молчал, решения не было…
Наш капитан, неожиданно прервал мои воспоминания. Обернувшись ко мне, с надеждой произнес: «Ну, что молодой специалист с красным дипломом, ты-то должен владеть английским». Я ответил просто и по уставу: «Владею, без словаря». Он тут же вышел в эфир и сказал, что есть молодой механик, только из училища, утверждает, что знает английский. «Годится», – радостно крикнул капитан траулера, идущего на ремонт в ближайший канадский порт.
С большим трудом, под прикрытием большого судна, в штормовом море, меня переправили на шлюпке на терпящий бедствие траулер. Началась история ремонта корабля и проверка на выживание оставшегося для проведения ремонта экипажа. Но расскажу все по порядку.
До порта мы шли малым ходом, постоянно откачивая всеми имеющимися средствами поступающую забортную воду. Диагностика специалистов завода показала, что дейдвудная труба разбита полностью, требуется большой капитальный ремонт, а корабль нужно ставить в сухой док. Для капитана это трагедия – расходы на ремонт колоссальные, за которые с него спросят сурово. А для команды – это возможность получить приличные командировочные, в связи с невозможностью проживания на корабле при отключаемых в доке электричестве, воде и других элементах жизнедеятельности. В таких случаях оплачивается проживание в гостинице, трехразовое питание, транспортные и иные командированные расходы. Вот это да-а… Это же огромные деньги… В головах членов экипажа появилось много меркантильных мыслей. Это была редкая возможность попасть за рубеж да еще и получить много денег.
Капитан, впервые попавший за границу, обратился в местное отделение торгпредстава СССР за консультацией о возможных минимальных выплатах экипажу. Консулом была названа сумма ежесуточных выплат, при которой гарантировано не грозил перерасход валюты, строго контролируемой безжалостными циркулярами. И он, понимая свою вину за произошедшую аварию, опасаясь, что перерасход придется возмещать из своего кармана, разделил эту сумму на 5 и начал выдать каждому члену экипажа по одному доллару в сутки. Нам разочарование, а он перестраховался, ему хоть орден подавай.
Как можно прокормиться в Канаде за один доллар в сутки никто не представлял, но кушать очень хотелось, и заработала на полную мощь, русская смекалка. Завтракать мы ходили в маленькое кафе недалеко от порта, там были самые дешевые во всей Северной Америке бутерброды, всего по 10 центов. Эти бутерброды были интересны тем, что бармен масло не намазывал на хлеб, как мы привыкли это делать на флоте, а втыкал нож в масло и резко выдергивал его обратно, а то, что прилипало к ножу, он наносил на небольшой кусочек хлеба и получался не бутерброд с маслом, а бутерброд с приятным привкусом сливочного масла.
Чашечку кофе, нам как постоянным русским клиентам, он отдавал всего по 20 центов, а тремя бутербродами и чашечкой жидкого, не очень сладкого кофе, насытиться русскому матросу не удавалось. Я не выдерживал, брал еще пару бутербродов, а оставшиеся 30 центов начал откладывать на покупку подарка для сына - яркокрасной, сияющей хромом уникальной игрушки – коллекционной модели «Rolls-Royce» 1905 года, каких еще не было в нашей стране и которую я увидел в витрине магазина игрушек.
Это была мечта любого мальчишки, в ней в точности были воспроизведены все мельчайшие детальки легкового автомобиля. Это было чудо, которое поразило меня и каждый раз проходя мимо, я останавливался и сквозь витринное окно любовался этим совершенством. Суммы для покупки у меня явно не хватало, но за день до назначенного отхода, я предложил хозяину все, что смог накопить. Продавец, пожилой эмигрант из России, две недели наблюдавший за этой сценой, сочувственно посмотрел на меня и с всепонимающей улыбкой, не обсуждая стоимость, вручил мне этот сюрприз. Я хорошо помню радость и восхищение моего сына, который увидев это совершенство, навсегда влюбился в автомобили.
По вечерам мы прогуливались по пустынным улицам города, а поздно вечером возвращались ночевать на корабль, и подключившись к осветительным фонарям дока, на обычной электроплитке варили макароны по-флотски из запасов тушенки и всего, что попадалось в провизионке.
К счастью, в это время в порт вошел польский траулер «Слупья». На нем соблюдался морской закон, разрешающий непрерывно находиться в море, без захода в порт, не более 108 суток. Получив для отдыха приличные подъемные, они жили на широкую ногу. На взятом в аренду автомобиле они ездили по городу, принимали гостей-эмигрантов, слышалась музыка, песни и визги местных красоток-полячек. Видя наши невеселые лица, по-дружески, при знакомстве задали только один вопрос: «Нет ли среди вас замполита?». Получив отрицательный ответ, сразу же пригласили нас на дружеский ужин. Те радушные приемы и сытные обеды я с благодарностью вспоминаю и по сей день.
Вот так проходил наш ремонт. Канадские рабочие самостоятельно проводили все основные ремонтные работы, нас привлекать они не хотели, так как были заинтересованы в большом объеме работ и не хотели терять свой заработок.
Постоянно общяясь со специалистами завода, я проводил надзор за проведением работ судоремонтной верфи. Извлеченный гребной вал восстанавливали путем проточки и наплавки поврежденной поверхности, а затем, установив вал на корабль, провели регулировку соосности установленного вала с главным двигателем. Работа сложная и ответственная, но выполнялась быстро и качественно. Наши специалисты с интересом наблюдали организацию производственного процесса и сравнивали, как без такого оборудования и без такого строго соблюдения технологической дисциплины, наши Мурманские судоремонтники, имея несомненное преимущество в изобретательности, выполняют такую же работу не хуже. Правда, наши корабли стоят в ремонте дольше.
Через две недели все ремонтно-восстановительные работы были закончены, корабль был спущен на воду, испытан и отправлен в море. Но на выходе из порта, опять произошел конфуз с нашим капитаном. На великих радостях он и старший механик, уничтожив весь капитанский запас алкоголя, дошли до невменяемого состояния. Старший механик был пьян в лежку, а капитан пытался выгнать из ходовой рубки прибывшего для безопасного сопровождения английского лоцмана. Капитана мы с трудом закрыли в каюте, и когда благополучно вышли на безопасный внешний рейд, лоцман с грустной улыбкой пожелал нам семь футов под килем и на своем юрком катерке возвратился в порт.
Поэтому по возвращению на свой корабль и вопросы: «Как там у них в Канаде, как ремонт?» Я уклончиво отвечал: «Нормально». Так как за две недели работ по ремонту, переводам документации, общению с администрацией завода, после долгих разбирательств с бухгалтерией главка «Севрыба» я получил 40 рублей и 48 копеек сертификатами Внешпосылторга, что соответствовало примерно 40$, но составляло лишь четверть того, что получают моряки при «доковании», в случаях аналогичных нашему.
Оригинальный метод расчета нашего пребывания в иностранном порту был для экипажа просто оскорбительным. Письменное обоснование этих расчетов я храню по сегодняшний день. Обещанную капитаном надбавку за работу переводчиком он забыл. К счастью, таких командиров в моей жизни больше никогда не было, а тот случай был не характерным для флотской жизни.
Капитанское рвение (даже имени его я не помню) ему не помогло, и по прибытии в Архангельск он был разжалован и списан на берег, а дальнейшая его судьба мне не известна…
Вот такая вышла грустная история.