Невыносимая жара превращала ничтожные минуты в минуты тягучие, как сгущёнка. Даже в тени под крышей остановки невозможно было, ни стоять, ни сидеть. Музыка в наушниках только раздражала, а на проезжающие мимо маршрутки хотелось материться.
Наконец на разворотном кольце поодаль слева показалась белая туша автобуса. Он опаздывал на каких-то две минуты, а казалось, будто на час. Ещё и плёлся со скоростью улитки, зараза.
В ожидании я подошёл к самому краю, где за бордюром лежала проезжая часть. Туша поравнялась с остановкой. Белый, чистый и новый ПАЗик вместо привычной ржавой развалюхи меня удивил. Я даже подумал, что не в тот автобус собрался сесть. Но табличка на окне, такая же чистая и новая, убедила меня в обратном.
Одностворчатые дверцы на носу и карме автобуса с шипением открылись. Я зашел внутрь. В салоне играла музыка. Нет, не опостылевший водительский шансон, не олдскульные эстрадные хиты. Играл русский лиричный рок.
В салоне сидели, как обычно, в основном пенсионеры, и пара студентов. За рулем — молодой мужчина, приятно выглядевший и не щелкавший неустанно семечки. По правую от него руку сидела на штурманском кресле знакомая мне кондукторша. Не молодая, но и не старая, не вредная, но и не добродушная.
— Как жизнь? — спросил водитель, закрывая дверцы.
— Эм... всё хорошо, — ответил я.
— Это хорошо, что хорошо, — водитель улыбнулся. — Проходи, там есть в конце одно место. — И добавил громче: — Дорогие пассажиры, следующая остановка «15-й котлован»!
Туша медленно тронулась, а затем плавно выехала на трассу. Мы быстро разогнались. Движок приятно рычал, ветер шумел за окнами и трепал мне волосы, запрыгивая на ходу через люки в крыше.
За время в пути я услышал «Бездельника» Цоя, «Индиго» Даны Соколовой, «Стаканы» Аквариума, «Три пути» Люмен, «Мой рок-н-рол» Би-2.
Наверное, впервые, я ехал по маршруту без наушников. А все пассажиры вели себя достаточно тихо. Конечно, и разговаривали, и спорили, но не мешая другим. Водитель же время от времени подпевал музыке.
Управлял тушей он на удивление плавно. Без резких торможений, без крена корпуса на крутых поворотах. Самая приятная поездка из Цимлы в Волгодонск.
Когда мы выехали в город, из динамиков зазвучали стихи. Не Есенин, Маяковский или Пушкин, а Мандельштам, Бродский и Высоцкий. Тут даже старики умолкли.
Когда автобус въехал на вокзал, выходить совсем не хотелось. Припарковавшись, водитель громко сказал:
— Дорогие пассажиры, вы приятные люди, но у нас конечная. Буду рад видеть вас в своем экипаже снова.
И люди покинули тушу. Я пробыл в городе почти до вечера, и как раз успевал на последний рейс в Цимлу. По воле случая я снова попал в тот же автобус.
Водитель был по-прежнему любезен и разговорчив, кондуктор — по-прежнему безэмоциональна. На этот раз не звучала музыка. Из динамиков звучал голос незнакомого диктора, начитывавшего «В дороге» Джека Керуака. Занявшие места пассажиры, сосредоточенно молчали, ожидая отправления.
В следующий раз я поехал в город примерно через месяц. Очень надеялся попасть в тот же новенький ПАЗик. Но подобрал меня его полумертвый старший брат.
Внутри сидела та же кондукторша, а водитель был другой — седой, челкастый и с усами, как у запорожского казака. В салоне легонько пахло «Донским табаком» и звучал хриплый русский шансон.
Уже позже я узнал, что того любезного водителя уволили. По сокращению штата. Новый автобус поставили на другой маршрут и посадили в него недопенсионера с выслугой лет.
Для меня это было тогда наглядным примером того, как что-то новое и интересное в нашей станице глушат на корню в угоду старому, проверенному, изжившему себя. Не потому, что новое хуже старого, а потому, что всё новое им кажется неправильным, а всё старое — золотым стандартом, которого надо держаться.
Так и живём в станице. И это не только про автобусы.
07.07.2018
г. Москва