В своей семье Мариночка чувствовала себя подкидышем. Родители и брат Жорик были такими грубыми и приземленными созданиями, что она даже плакала иногда от безысходности и от невозможности их как-то изменить.
- Мама, ну как ты можешь говорить такие слова! - тихонько стонала Мариночка, слушая, как мать рассказывает об эпической битве на городском рынке за обвешенное мясо, вспоминая паскуду-продавщицу.
- Словаааа?! - нехорошо вздыхала Зинаида Николаевна, мать тонкой и воздушной Мариночки, - а кормит вас кто? А мы с отцом не миллионщики, чтобы сотнями разбрасываться!
- Не миллионщики, а миллионеры, - некстати поправляла Мариночка и получив от матери гневный взгляд, убегала в свою комнату, где такой же грубый брат Жорик рубился в танчики, употребляя слова намного хуже материной "паскуды". Мариночка краснела, бледнела, негодовала, но поделать ничего не могла. Семья жила в двухкомнатной квартире и пока Жорик не поступит в институт или в армию, тут уж как армии не повезет или институту, покой и уютное одиночество ей и не снились. Вот про снились она и переживала больше всего. Возникла у нее мечта - войти в осознанное сновидение и там овладеть тайным знанием. Толком она об этом ничего не знала, потому что брат Жорик, увидя у нее томик Карлоса Кастанеды, безжалостно выкинул его прямо в окно, сказав, что нечего такой пятнадцатилетней ссыкухе голову себе забивать всякой дрянью. Мариночка очень рыдала. И за грубое слово и за книжку, которую купила на свои крохотные сбережения и вообще за непонимание и полную серость жизни. Она тогда быстро побежала вниз, книжку забрать. По нынешним временам - это вообще не ценность, кто их покупает и читает, книжки-то, а вот неправа была в этом Мариночка, Кастанеду уже успел цапнуть дворник-алкоголик Валера и отдать отказался, говоря, что еще не факт, чья это книжка, а вот ему прилетела она по голове, значит знамение прочесть. Таких умных слов от Валеры никто никогда не слышал, потому что дворник, словно сошедший с карикатуры советских времен, небритый, с красными, воспаленными глазами, перегаром, с прилипшей к нижней губе папиросой и одетый как бомж, изъяснялся междометиями и предлогами "бля", "на" и иже с ними. Мариночка решила, что это действительно судьба и что Валере нужнее, но жуть, как хотелось самой побродить во сне и позаглядывать за занавес этой постановки, называемой "жизнью." Так она красиво про себя думала. Единственное, что она успела уяснить из книги великого мага - это то, что надо было перед практикой съесть чудо кактус. Подумав, что кактусы - они везде одинаковы, Мариночка присмотрелась к своему, домашнему. Мама, несмотря на бесцеремонность и несдержанность, а также громкий голос, цветы любила, а они под ее грубыми руками цвели изо всех сил, доставляя ей радость. Конечно, не им доставались подзатыльники за непоглаженное белье или невымытую посуду, вздыхала иногда Мариночка, тихо говоря матери, что ее дело сейчас - учиться, а не отвлекаться на всякие домашние дела. Так она сказала всего лишь один раз, да и то еле слышно, мать, рассмеявшись ответила про молоко на губах, а вот отец... Мариночка поежилась. Папа - добрый, понимающий и мягкий, противно и грозно читал ей нотацию целый час, а потом отправил гладить белье. Вот и будет матери небольшая месть - погрызенный любимый кактус. Он как раз готовился зацвести и Мариночка решила, что он будет в самой силе.
Дождавшись, когда Жорика отправят к бабушке на уборку картошки, Мариночка приступила к действу. Кактус оказался горьким, но она мужественно сжевала небольшой кусочек, предварительно вырезав иголки и легла в кровать. Снилась ей по обыкновению всякая чепуховина: двойки по контрольным, получение Нобелевки за спасение динозавров, укусы красавца-вампира и жизнь с ним в огромном замке, сосед Мишка с букетом одуванчиков и пакетиком карамелек и вдруг...
- Брысь отсюда, - прогремел чей-то властный голос и в Мариночкин сон вошел дворник-алкоголик Валера, все с той же папиросой, все в тех не лохмотьях, а, впрочем было и кое-что новенькое. А именно: бейджик, на котором было написано "Кастанеда."
- Зачем приперлась? - мрачно спросил Валера.
- Осознанные сновидения изучать, - неожиданно громко ответила Мариночка и поразилась своей храбрости. В жизни она разговаривала почти всегда шепотом.
- И что именно изучить изволите? - дворник элегантно приподнял бровь так красиво, что Мариночка опешила. Такие слова, да жесты от вечно пьяного Валеры... еще немного и руку ей поцелует, она даже попыталась вспомнить, мазала ли перед сном руки вонючим, но очень хорошим кремом. Дворник фыркнул.
- Много чести тебе руки лобзать!
И опять она опешила. Какие слова он знает! Вот же партизан, а прикидывался таким необразованным придурком.
- Это у всяких писюх что на уме, то и на языке, - обидно прокомментировал ее мысли Валера. - некогда с тобой возиться, говори, что хотела увидеть.
К этому вопросу Мариночка плохо подготовилась. Действительно, что же такое хотела осознать и увидеть?
- Ну, все, как мир устроен, есть ли рай и ад, есть ли Бог, как видеть тонкие составляющие и астральные тела, как путешествовать без своего тела, как лечить, как ауру видеть, - она выпалила все это на одном дыхании и вопросительно посмотрела на дворника.
- Смотри, никто тебя за язык не тянул, садись, - он как фокусник вытащил из воздуха метлу и протянул ее Мариночке.
- А вы?
- А я так, пешочком, не боись, не устану. Готова? Поехали.
И они полетели.
- Мать, Маринка заболела, - бледный и встревоженный Павел Александрович выскочил из детской. Любимая дочь - воздушное и неземное создание, которое он любил больше всего на свете, не просыпалась, металась по кровати, вскрикивала, рыдала, смеялась, краснела, бледнела, потела, махала руками и метко лягнула ногой отца в причинное место. Отдышавшись и придя в себя, он еще раз попытался ее разбудить. Ничего у него не вышло.
- Мариночка, Марина, Маришенька, - мать целовала дочкино личико, тормошила, брызгала водой, растирала руки, неизвестно зачем, они и так были огненные и, отчаявшись, вызвала "скорую."
А в это время дворник-алкоголик Валера, с утра уже опохмелившись и пребывая в благостном состоянии тела и духа, отмечал начало дня разудалой песней, на удивление красиво и разнообразно огрызаясь на недовольных жителей двора.
- Валера, умолкни, Христом Богом молю, - заорала на него и Зинаида Николаевна, ожидавшая врачей во дворе, - без тебя тошно, Маринка у нас заболела.
- Да, что с ней будет, с писюхой вашей, - сплюнул дворник и пошел себе дальше по своим делам. Зинаида Николаевна, против обыкновения, не успела ему ничего высказать, во двор въезжала машина "Скорой."
- Сюда, сюда, скорее, - замахала руками Зинаида Ивановна, сама открыла дверь машины, почти вытащила из нее врача, сама же схватила чемодан с лекарствами и побежала в подъезд.
В дверях квартиры их встретил плачущий Павел Александрович.
- Паша? - только и успела спросить Зинаида, схватилась за сердце и осела в коридоре.
- Маринка в себя пришла! Зиночка, все хорошо.
- Придурок, напугал, - прошептала Зинаида. Врачи уже суетились вокруг нее.
Планетарный демон Валера, с агентурным позывным "Кастанеда", работающий под прикрытием на планете Terra, Земля, как называют ее аборигены, с чувством хорошо выполненной работы и глубокого удовлетворения смотрел на суматоху в своем подшефном дворе. Бегали врачи скорой, бегали соседи, бегали дети потому, что дети всегда бегают и от такой суеты у Валеры на душе стало так тепло, что он хлебнул пивка и пошел писать отчет о проделанной работе. Он не признавал новомодных мыслеграмм, затеряется, потом не докажешь, что посылал и объяснения к делу не пришьешь, как говорится. Поэтому Валера предпочитал старую, добрую бумагу - веленевую, желтоватую, гладкую, плотную, на которой писать было одно сплошное удовольствие. На чернилах он тоже не экономил и держал дорогой Паркер, как и полагается демону, в средствах он был не очень стеснен.
"Отроковица Марина была примерно наказана знанием." Валера почесал Паркером в грязных волосах и задумался, как бы покрасивее написать (он очень любил красивые, старинные слова и разные мудреные термины), что большое знание - это большая ноша и печаль и что далеко не всегда оно является благом, в чем и убедилась Мариночка, увидев все, о чем просила. С ума она временно сошла, но Валера ее быстренько вразумил, внушив, что не такая ей написана судьба, что к родителям, к брату надо быть ближе и прислушиваться к ним тоже надо, умные вещи ведь часто говорят, хоть и не по-книжному. "У Зинаиды Ивановны, нашей надежды и опоры, очень своевременно, благодаря моим действиям, выявили неполную блокаду правой ножки пучка Гиса, что позволит вовремя провести лечение и избежать возможных последствий," старательно вывел Валера и с удовольствием повторил вслух: "Неполная блокада правой ножки пучка Гиса. Красиво, ёлки-палки!"
Он витиевато и лихо поставил подпись, положил отчет в конверт и оставил на столе. Демонический почтальон, под прикрытием работающий в Почте России, быстро перенял все дурные привычки земных коллег и перестал отличаться аккуратностью и педантичностью и ждать его надо было долго. "Ничего строчного и нет," утешил себя Валера, "дело сделано и это главное! А за это можно и выпить!" И, хотя было всего часов одиннадцать дня, демон потянулся за бутылкой водки. Свое реноме пропойцы и матершинника он должен был поддерживать каждый день. Так было прописано в его контракте.
Мариночка после той памятной ночи, из которой, впрочем она ничегошеньки не помнила, обрела командирский голос и записалась на карате, полюбила сентиментальные романы и научилась варить борщ. Все в один голос говорили, что ее, как подменили, но она ничего такого в себе не ощущала. Просто была одна Мариночка, а стала немножко другая, с которой жить было интереснее и веселее. Родителей одно огорчало - нежная Мариночка теперь часто с удовольствием беседовала о чем-то с непросыхающим дворником Валерой и называла его при этом почему-то - Кастанеда.