Сверчок
Часть II
Коллежский секретарь
64
Всеподданнейшее письмо
Одни ходят под Богом.
Другие под Государем.
Третьи и под Тем и под Другим
Само собой сердце царево в руке божией.
У меня сохранилась копия всеподданнейшего письма Якова Толстого Государю.
Всемилостивейший государь!
Уповая на мудрое милосердие вашего императорского величества, дерзаю изложить чистосердечное объяснение, касающееся до сношений моих с тайными обществами. "Сердце царево в руце божией", от коего проистекает благодать и всякое милосердие, а мы суть стадо вверенное царскому попечению, мы суть дети великого семейства, над коим он поставлен главою от бога; итак, да окажет он нам отеческое снисхождение
В 1818 или 1819 году составилось общество в доме камер-юнкера Никиты Всеволожского. Цель оного состояла в чтении литературных произведений. Я был один из первых главнейших установителей сего общества и избран первым председателем. Оно получило название "Зеленой Лампы" по причине лампы сего цвета, висевшей в зале, где собирались члены. Под сим названием крылось однако же двусмысленное подразумение и девиз общества состоял из слов: "Свет и Надежда".Причем составлены также кольца, на коих вырезаны были лампы. Члены обязаны были иметь у себя по кольцу. Общество Зеленой Лампы, невзирая на то не имело никакой политической цели. Одно обстоятельство отличало его от прочих ученых обществ: статут приглашал в заседаниях объясняться и писать свободно. Каждый член давал слово хранить тайну о существовании оного. За всем тем в продолжение года Общество Зеленой Лампы не изменилось и кроме некоторых республиканских вольнодумственных стихов и других отрывков подобных статей, там читанных, никаких вольнодумческих планов никаких законопротивных действий не происходило. Число членов простиралось до 20 или немного более этого. Заседания происходили, как я выше сказал, в доме Всеволожского, а в отсутствии его у меня.
Однажды член отставной полковник Жадовский объявил обществу, что правительство, полиция имеет о нем сведения, и что мы подвергаемся опасности, не имея дозволения на установление Общества. С сим известием положено было прекратить заседания и с того времени общество рушилось.
Но из числа членов находились некоторые, движимые политическими видами, и в 1819 году коллежский асессор Токарев и полковник Глинка сошлись на квартире первого, пригласили меня и, присоединив к себе князя Оболенского, титулярного советника Семенова и прапорщика Катенина положили составить политическое общество под названием Добра и Правды. Уложение уже было написано коллежским асессором Токаревым.
Уложение состояло:
В прекращении всякого зла в государстве.
В изобретении новых постановлений в правительстве.
В составлении конституции.
Уложение было уже заблаговременно написано Токаревым. Оно состояло в том, что каждому члену поставлялось в обязанность стараться искоренять зло в государстве, заниматься изобретением новых постановлений, сочинением проектов для удобнейшего средства к освобождению крестьян и присвоении новых прав различным сословиям государства. Предлагалось сочинение полных конституций, приспособленных к нравам и обычаям народа. Несколько дней спустя после сего сходбища Токарев назначен был прокурором в Орел и оставил Петербург и вскоре после того умер. С отъездом его прекратилось и сие общество.
Год после того (если не ошибаюсь) коллежский асессор Капнист, с коим познакомил меня кн. Оболенский, предложил мне вступить в общество, составленное в Измайловском полку на тех же почти основаниях условиях. Я явился к нему в назначенный день. Но видя из слов его, что правила общества и состав его были весьма нерассудительны, я не присоединился к ним но, заметя, что Общество составлено по большей части из молодых людей, коих неосновательные суждения обнаруживали незрелые понятия о столь важном предмете. Словом сказать, основание сего общества не сходствовало с моими правилами. Вследствие чего я решительно отказался, не присоединился к ним и не был ни на одном заседании, хотя в донесении правительству я несправедливо назван установителем сего общества. Хотя в донесении Следственной комиссии я назван установителем сего общества, по показанию титулярного советника Семенова, который, я полагаю, ошибся или совершенно не помнит сего обстоятельства. В одно и то же время составилось другое подобное же общество в доме офицера Измайловского полка Миклашевского. Будучи приглашен к нему на квартиру, я нашел там статского советника Николая Тургенева, полк фон-Брштена, кн. Оболенского и титулярного советника Семенова и полковника Глинку. Увлечен будучи убеждением и красноречием первого, я вступил в их сообщество, цель коего была постановление конституции. Однако же во время сего собрания я долго колебался, находя основание несоответствующим моему образу мыслей. Несмотря на то, что я против воли вступил и дал подписку. Я склонился на приглашения их и вступил в Общество, название коего мне даже неизвестно; но цель оного была постановление конституции; прежде нежели я дал подписку, я долго колебался, с жаром оспаривал их в том, что каждый член свободен оставить Общество, не подвергаясь мщению прочих. Я объявил им, что никогда не буду принадлежать сословию, где будут совершаться убийства; (тогда толковали только о мщении долженствующем воспоследовать за измену и предательство неверных членов, но отнюдь и нисколько не помышляли об ужасном цареубийстве и даже о никаких насильственных и законопреступных мерах, коих я бы никак не допустил и в случае донес бы правительству с пожертвованием собственной жизни). На другой день назначено было сойтись у полк. Митькова, но я, чувствуя уже раскаяние, не поехал к нему, но обмыслив здраво, накануне, безумство и опасность наших предприятий, я к нему не поехал. С тех пор, клянусь богом, честью и государем моими, нога моя ни одного раза не вступала в сии сословия и невзирая на убеждения прежних моих товарищей Тургенева, князей Оболенского и Трубецкого постоянно отказывался от сношений с ними. Однажды объявил я Тургеневу на приглашение его, что не могу уже соучаствовать в их сходбищах, ибо дал подписку правительству, что не буду принадлежать ни к каким масонским ни тайным обществам. С сего времени Тургенев совершенно ко мне охладел и перестал ко мне ходить. Они называли меня недовольным потому, что я часто жаловался на службу, на которую употребил 17 лет моей жизни, расстроил состояние, утратил здоровье и не дослужил даже до штаб-офицерского чина. Сии обстоятельства были некоторым образом причиною отъезда моего за границу, где нахожусь близ трех с половиной лет, томимый жесточайшей болезнью и мучительнейшей горестью. Вот в чем состоит мое преступление.
Оправдывать я себя не дерзаю, но повергая участь мою к освященным стопам вашего императорского величества, смею удостоверить, что ежели бы все подданные были столь же преданы своему государю, то, конечно бы, Россия благоденствовала, и пагубные злоумышления не возмутили бы ни разу драгоценных минут царствования вашего величества. К величайшему несчастию моему, жестокая болезнь лишает меня средств доказать на деле всю приверженность мою к престолу.
Всемилостивейший государь!
В. И. В. верноподданный Яков Толстой,
л.-гв. Павловского полка штабс-капитан.