Эссе
...день, когда я книги не прочел,
как тень от дыма, попусту прошел.
Давно хотелось написать несколько слов о Борисе Абрамовиче Слуцком (1919 - 1986), ныне полузабытом поэте и переводчике. В качестве эпиграфа выбрала две первые строки из его стихотворения "Интеллигенция была моим народом...". Толчком послужило приобретение маленькой книжечки его стихов под заглавием "Снова нас читает Россия" из Золотой серии поэзии, изданной в этом году.
О его жизненном пути, к сожалению, знаю слишком мало. Считаю важным, что получил он хорошее образование, поскольку обучался в двух вузах - Московском юридическом институте (выпускные экзамены не сдавал), одновременно с 1939 года — в Литературном институте им. Горького (окончил в 1941 в первые дни войны). Участвовал в поэтическом семинаре И. Л. Сельвинского, где сблизился с группой молодых поэтов (М. Кульчицкий, П. Коган, С. Наровчатов, Д. Самойлов и др.). Так гласят официальные источники. Далее сведения можно почерпнуть из его стихов:
Девятнадцатый год рожденья -
двадцать два в сорок первом году -
принимаю без возраженья,
как планиду и как звезду.
Во время войны с июня 1941 рядовой стрелковой бригады; затем секретарь и военный следователь в дивизионной прокуратуре. С осени 1942 инструктор, с апреля 1943 старший инструктор политотдела. Несмотря на то, что был политработником, постоянно лично ходил в разведпоиски.
Политработа — трудная работа.
Работали её таким путём:
Стою перед шеренгами неплотными,
Рассеянными час назад
в бою,
Перед голодными,
перед холодными.
Голодный и холодный.
Так!
Стою.
Им хлеб не выдан,
им патрон недодано,
Который день поспать им не дают.
Но я напоминаю им про Родину.
Молчат. Поют. И в новый бой идут.
И вот наконец "Кёльнская яма", стихотворение, которое давно вызывает у меня чувство дрожи. Здесь играет роль и личный момент. Родители мои прошли всю войну и многое видели своими глазами. Мама была ровесницей Слуцкого; женщина-врач. Редко, но все же рассказывали они об ужасах и страданиях тех страшных дней.
Нас было семьдесят тысяч пленных
В большом овраге с крутыми краями.
Лежим
безмолвно и дерзновенно,
Мрем с голодухи
в Кёльнской яме.
Над краем оврага утоптана площадь -
До самого края спускается криво.
Раз в день
на площадь
выводят лошадь,
Живую
сталкивают с обрыва.
Пока она свергается в яму,
Пока ее делим на доли
неравно,
Пока по конине молотим зубами,-
О бюргеры Кёльна,
да будет вам срамно!
О граждане Кёльна, как же так?
Вы, трезвые, честные, где же вы были,
Когда, зеленее, чем медный пятак,
Мы в Кёльнской яме
с голоду выли?
Собрав свои последние силы,
Мы выскребли надпись на стенке отвесной,
Короткую надпись над нашей могилой -
Письмо
солдату Страны Советской.
"Товарищ боец, остановись над нами,
Над нами, над нами, над белыми костями.
Нас было семьдесят тысяч пленных,
Мы пали за родину в Кёльнской яме!"
Когда в подлецы вербовать нас хотели,
Когда нам о хлебе кричали с оврага,
Когда патефоны о женщинах пели,
Партийцы шептали: "Ни шагу, ни шагу... "
Читайте надпись над нашей могилой!
Да будем достойны посмертной славы!
А если кто больше терпеть не в силах,
Партком разрешает самоубийство слабым.
О вы, кто наши души живые
Хотели купить за похлебку с кашей,
Смотрите, как, мясо с ладони выев,
Кончают жизнь товарищи наши!
Землю роем,
скребем ногтями,
Стоном стонем
в Кёльнской яме,
Но все остается - как было, как было!-
Каша с вами, а души с нами.
Как итог - награды: два ордена Отечественной войны 1-й степени, орден Отечественной войны 2-й степени, орден Красной Звезды и медали. Одновременно тяжелое ранение и контузия, из-за которых почти два года провел в госпиталях: две трепанации черепа и инвалидность II группы, от которой впоследствии отказался. Демобилизовался по болезни в звании гвардии майора.
***
Со временем зазвучала в его стихах еврейская тема, как, например, в стихотворении со знаковым названием "Происхождение":
Созреваю или старею -
Прозреваю в себе еврея.
Я-то думал, что я пробился.
Я-то думал, что я прорвался.
Не пробился я, а разбился,
Не прорвался я, а сорвался.
Я, шагнувший одной ногою
То ли в подданство,
То ли в гражданство,
Возвращаюсь в безродье родное,
Возвращаюсь из точки в пространство.
А как трогательно рассказывает он о гибели бабушки в стихотворении "Как убивали мою бабку". Не могла она смириться с тем обстоятельством, что вели 150 евреев города на расстрел, ругала в полный голос немцев и полицаев. Все закончилось тем, что ее "решили убить, пока еще проходили городом".
Пуля взметнула волоса.
Выпала седенькая коса,
и бабка наземь упала.
Так она и пропала.
Член СП СССР с 1957. Первая книга стихов — «Память» (1957). Автор поэтических сборников «Время» (1959), «Сегодня и вчера» (1961), «Работа» (1964), «Современные истории» (1969), «Годовая стрелка» (1971), «Доброта дня» (1973), переводов из мировой поэзии.
***
Слуцкий был закоренелым холостяком до тех пор, пока в его жизни не появилась Татьяна Дашковская. Была она по-женски привлекательна: красивая фигура, обаятельная улыбка, ямочки на щеках. Многие считали ее заносчивой, поскольку всегда ходила она со слегка запрокинутой головой, но это было связано с тяжестью ее роскошной косы. Оказалась она женщиной деятельной. Сразу после замужества стала подыскивать варианты обмена двух комнат в коммуналке на одну квартиру. В результате ее настойчивости супругам удалось переехать в двухкомнатную квартиру в Третьем Балтийском переулке.
Вместе они пережили довольно сложный период, когда Бориса Абрамовича вынудили выступить с осуждением в адрес Бориса Пастернака, получившего Нобелевскую премию в области литературы за роман «Доктор Живаго». Двухминутная речь сыграла свою трагическую роль в судьбе самого Слуцкого, ибо до конца жизни не мог простить себя сам за несвойственное ему малодушие. Он мог отказаться от выступления, но лишиться партийного билета, что было в те времена равносильно приговору. Татьяна поддерживала мужа, старалась развеять его переживания и тревоги, неизменно встречая Бориса улыбкой и счастливым сиянием глаз. Он любил ее всю жизнь. для него она так и осталась единственной.
Поженились они в 1957 году и прожили в браке почти 20 лет. Именно ей посвящена вся любовная лирика. Позднее счастье. Но продолжалось оно всего семь лет. Затем молодую женщину настигла болезнь - лимфогранулематоз. Борьба за жизнь продолжалась одиннадцать лет.
Ночью по нескольку раз прислушивался:
спишь ли, читаешь ли, сносишь ли боль?
Не было в длинной жизни лучшего,
чем эти жалость, страх, любовь.
В феврале 1977 года Татьяна покинула этот мир. Для Слуцкого уход любимой женщины стал настоящим ударом, от которого он уже не оправился, погрузился в одиночество.
Небольшая синица была в руках,
небольшая была синица,
небольшая синяя птица.
Улетела, оставив меня в дураках.
Улетела, оставив меня одного
в изумленьи, печали и гневе,
не оставив мне ничего, ничего,
и теперь – с журавлями в небе.
Последние годы Слуцкий провёл в Туле у младшего брата Ефима; в течение продолжительного времени находился в психиатрической лечебнице. В публикациях своих произведений участия не принимал. Скончался 23 февраля 1986 года в возрасте 66 лет. Похоронен на Пятницком кладбище в Москве.
***
Хочется выразить слова благодарности составителю сборника стихов - Андрею Георгиевичу Крамаренко. Он очень четко разделил 134 стихотворения Слуцкого на три части: "Хрестоматийное", - известные и любимые читателями стихи; "Из неизданного," - подборка из стихотворений, опубликованных в периодической печати помощником поэта Ю.Л. Болдыревым, но не вошедших в книги; "Из Архивов," - стихи, обнаруженные Крамаренко в архивах и публиковавшиеся в периодике 2017-2018 годов. Даты их написания не проставлены.
Открывает сборник одно из моих самых любимых стихотворений - "Лошади в океане". Скорее - баллада, стихотворение с сюжетом.
Лошади умеют плавать,
Но — не хорошо. Недалеко.
«Глория» — по-русски — значит «Слава»,-
Это вам запомнится легко.
Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их —
Рыжих, не увидевших земли.
Жаль и мне... Обожаю лошадей, их умные глаза и теплые носы. Вернемся к стихотворению, написанному в 1950 году, когда автору автору исполнился 31 год. Написано оно четырехстопным хореем с перекрестной рифмой, состоит из 12 двустиший. Стихотворение очень понравилось Эренбургу, поэтому и вышло с посвящением именно ему.
Затем следуют стихи автобиографические: Музыка над базаром", "Музшкола имени Бетховена в Харькове", "Елка". Обозначу лишь три строфы из " И дяди и тети":
Я пририсую сейчас в уголке,
как стародавние мастера,
мальчика с мячиком в слабой руке.
Это я сам, объявиться пора.
Видите мальчика рыжего там,
где-то у рамки дубовой почти?
Это я сам. Это я сам!
Это я сам в начале пути.
Это я сам, как понять вы смогли.
Яблоко, данное тетей, жую.
Ветры, что всех персонажей смели,
сдуть не решились пушинку мою.
Нельзя остаться равнодушной при чтении "Отца". Особенно задевают три последние строки из второй строфы:
Я помню отца, дающего нам
образование.
Изгнанный из второго класса
церковноприходского училища
за то, что дерзил священнику,
он требовал, чтобы мы кончали
все университеты.
Не было мешка,
который бы он не поднял,
чтобы облегчить нашу ношу.
Можно отнести его их к разряду стихов "над которыми плачут". Если и не плачут, то задумываются непременно. Звучат своеобразные заповеди отца, наставляющего детей на сложную, трудную жизнь в нашем мире.
В целом в сборнике представлена жизнь автора почти в хронологическом порядке. Сами стихи написаны просто, почти как проза, без заумностей. Недаром Слуцкого называли своим учителем Евгений Евтушенко, Олег Чухонцев и Евгений Рейн. Позже свою оценку дал Иосиф Бродский, написавший, что "... именно Слуцкий едва ли не в одиночку изменил звучание послевоенной русской поэзии".
Закончить мне хочется очень точным высказыванием Андрея Крамаренко: "Время высвечивает масштаб поэта. Сегодня все очевидней становится, что Слуцкий - один из важнейших маяков не только поэзии, а русской культуры вообще, что вектор, им заданный, - это путь сохранения в человеке человеческого". Очевидно, именно поэтому он выступает и как бард, исполняя в том числе и песни, положенные на слова Слуцкого.
***
Впервые довелось мне услышать это имя в связи с творчеством "ахматовских сирот" Бродского и Рейна. Долго шла к самому Слуцкому, пока он, наконец, сам не нашел меня на книжной полке магазина. Раньше приходилось читать лишь отдельные стихи Бориса Абрамовича. Прикоснувшись к сборнику не смогла оторваться, пока не прочитала все 216 страниц. Поразительно! Обычно понравившееся стихотворение ношу в себе неделю или две, перебирая в памяти отдельные строки. В сборнике же Слуцкого делала лишь пометы возле наиболее задевших стихотворений, подчеркивала строфы и строки, дабы вернуться к ним позднее для более внимательного переосмысления.
Закончить данную зарисовку хочется словами поэта, относящимися непосредственно ко мне и мне подобным лицам:
Сочинений, по сути, нету,
но повсюду переложения.
Есть и оправдательный момент. Для написания истинных сочинений необходимо личное общение. Ныне живущим остается лишь возможность воспользоваться чужими воспоминаниями, архивными документами и выбрать из них то, что наиболее созвучно внутреннему миру пишущего. Не стоит забывать о том, что необходимо и наличие таланта, а он есть далеко не у каждого, глубоко чувствующего и понимающего поэзию.