Я от Путина. Зарисовка с натуры
Фрау пенсионного возраста с грязно-серой жиденькой сединой, коричневой бородавкой на носу и рыжим париком в бигудях на указательном пальце я увидела проснувшись в палате после обезболивающей терапии. Она мне даже резиново не улыбнулась, не представилась, как принято в культурной Германии, а подозрительно подсматривала; больше не за кем. Нечаянно задетое моей ногой и в результате свалившееся на пол полотенце, фрау даже не подумала поднять. Как выяснилось впоследствии, по собранным ею обо мне сведениям, я – от Путина. Представилась ей первой по имени. Вместо ответа она спросила строго, шамкая беззубым ртом без челюстей:
— Русская?
— Мама была украинкой.
— Дас ист абер ганц андэрэс (Это совершенно другое). Я – Завадски. Ренатэ.
Решив, что разговаривать мне с ней не о чем, перевернулась на другой бок. Играть роль – быть в напряге, в маске, т.е. поддерживать образ бравой, поверхностной, или клоунессы-крикушки, как Фрида из Казахстана на лечебном спорте, не было сил и желания. Но Ренатэ подошла с другой стороны кровати и стала молча наблюдать за мной, а я спросила:
— Почему у Вас парик не на голове?
— Хочу сниму – хочу надену. Вам какое дело?
— Гутэ бэссэрунг! (Скорейшего выздоровления), – поспешила я закончить разговор.
Но Ренату повело на монолог:
— Вир зинд алле муз шпарэн. Аллес тойеро гэвордэн (Мы все должны экономить. Всё подорожало). Надо слушать фрау Меркель и всё у нас дальше будет хорошо. Как, например, в моей семье аллес лёйфт гут, прима! (Всё бежит хорошо, замечательно!) У меня прекрасный муж, дом, сын, внук, невестка. А беженцы из Африки и другие арабы с выводком детей меня не волнуют. Зи махэн дох гар нихьт (Они совершенно безобидные)…
Далее слышу, как во сне о её врачах, которых выгодно почаще навещать, опять же в целях экономии: кранкенкасса делает скидку-возврат за массаж, физиотерапию, лекарства, пребывание в больнице. О добросовестной педикюрше, её замечательном парике, из которого волосы не выпадают и мыть его надо лишь раз в месяц. О еде вчерашней и позавчерашней, погоде на текущую неделю и прогнозе на следующую. Ни-и-ичего толкового…
На следующее утро Ренатэ не даёт мне выспаться. Мечется по палате: шелестит пакетами, раскручивает бигуди, причёсывает свой парик; расчёска-щётка падает на пол. Потом стучит дверью ванной комнаты, принимает душ, затем глотает таблетки нарочито на моих глазах, задавая никчемные, нелепейшие вопросы:
— Вы съедаете на завтрак одну булочку или полторы?
— В зависимости от аппетита.
— А Вы уже умылись, зубы почистили, пополоскали рот? Примете таблетки до еды или после?
— А не твоё свинячье дело, – отрываюсь в сердцах на своём родном, думая, что не поймёт по-русски; наверняка в школе училась плохо.
— Ви биттэ?(Что пожалуйста?) Вы свини-и-я?
— О-о-о! Разбираетесь в славянских языках?
— Нет. Не в славянских, в польском.
— Польский – тоже славянский.
— Вы с ума сошли! Польский – это не славянский, это что-то абсолютно особенное!
— Шипящее и жужжащщее. Змеиным языком их бог наградил за вредность.
— Да как Вы смеете?! Я немедленно сделаю против Вас анцайге (заявление в полицию).
— Нет троих свидетелей. Да и, вообще, эти слова принадлежат великому русскому писателю Максиму Горькому. В школе проходили.
Вскоре после завтрака в палату входит бравый красавец-мужчина лет пятидесяти, минимум на четверть века моложе супруги. С ясными незабудковыми глазами и без единой сединки в каштановых волосах. Ах, вот почему надухарённая Ренатэ сегодня так взволнованна и при этом цветёт и пахнет! Надев белоснежные челюсти, красуется в рыже-кудрявом парике, от которого у неё чешется голова… В ушах и на пальцах сверкают крупные "брюлики"! Он дружески протягивает мне руку, черезчур крепко пожимает, подозрительно долго задерживая, глаза горят и говорят:
— Не удивляйся, что временно живу с богатой дурой-страшилкой. Подбрось осторожно телефончик…
Отвечаю также взглядом:
— Понимаю. Куда деваться, надо жить… Но польским дон-жуанам визитку и даже просто номер телефона не даю. С некоторых пор о-о-очень сильно разочарована…
Ренатэ немедленно тянет супруга за руку, обещая ему тортики: шоколадный, с клубникой и капучино в больничном кафе. После их ухода достаю блокнот, шариковую ручку, кое-что записываю. За этим занятием и застаёт вернувшаяся соседка по палате. Перейдя вдруг на "ты", удивлённо спрашивает:
— А что это ты там записываешь?
— Пишу свои наблюдения за людьми разных национальностей. Проще – менталитет.
— Мэталитэт??? – непонимающе таращится, строго глядя в упор.
Разъясняю:
— Каждый народ имеет свои отличия…
— Какое отличие? Мы все одинаковые. Пошла я от тебя подальше в коридор. Я думала ты только симулянтка, а ты, как-бы, ни шпионка КаГеБе...
— Сама шпионка!
— Я не такая дура, как ты думаешь; я тебя насквозь вижу! Мир о-о-очень плохой!
— Ты же хвалилась, что у тебя всё прекрасно, т.к. послушна мамочке Ангеле Меркель?
— У меня всё внутри глубоко спрятано! Меня не расколешь.
— Поняла: у тебя абсолютная свобода от свободы слова.
— И от моего мужа не добъёшься никакого мнения.
— Его мнения меня не волнуют. Всё и так ясно: ждёт-не дождётся приведения в исполнение посмертного завещания, чтобы вступить в право наследства.
— Знаешь что, лентяйка? Поднимайся с кровати и выписывайся! Движение это – жизнь! Покой – это яд!
— Да? Неужели? Кака-а-а-я умная!
Ренатэ топнув изо всей силы ногой, выносит приговор:
— Моего законного мужа ты не получишь никогда!!! Поняла?
— Ха-ха-ха! Сто лет он мне снился... Я давно влюблена в Путина!