Оксана Федоровна стояла перед вытянутым в форме удлиненного лепестка большим напольным зеркалом и придирчиво оглядывала себя не только с головы до ног, но и по всему периметру.
В целом и общем ее все в себе устраивало.
Статная.
Среднего роста.
Голубые глаза.
Обаятельная улыбка.
Пышная копна волос на голове.
Красивые ноги.
Да и возраст именно тот, когда еще не все позади и можно себе при случае кое-какие слабости позволить.
Однако в деталях Оксана Федоровна была чрезвычайно к своей внешности придирчива и ее разочаровывали и мелкие, едва заметные, хвостики морщинок на исходе зауженных век, и тусклый, без нагулянного на свежем воздухе румянца, цвет кожи, и даже размер лба, который, в тщетной попытке его приподнять, она всегда держала открытым, стягивая при этом пышные каштановые прядки волос в тугой узел на затылке.
Но все эти придирки, по большей части, носили временный эпизодический характер и имели место лишь в те отдельные неблагоприятные дни, когда ее рабочий график насильно вырывал ее из привычной текущей обстановки и через ее «не хочу» выталкивал в большой свет.
Большим светом Оксана называла любое массовое мероприятие, которое было связано с большим скоплением городского бомонда, в число которого входили и все ее коллеги по работе – судьи, прокуроры, адвокаты и прочие представители служителей Фемиды.
А поскольку городок, в котором они все проживали, хоть и величался звучно столицей хлеборобного края, а на самом деле ничего общего с настоящими столицами не имел, то и бомонд более походил на встречу бывших или настоящих друзей, товарищей и врагов. Кто-то вместе учился, с кем-то сталкивались по работе, с другими в детстве либо дружили, либо враждовали и так далее - все в том же духе.
***
Вот на одной из таких сходок большого света Оксана и встретила Павла.
Когда-то много лет назад, после окончания ВУЗа, они молодые, свободные, полные энтузиазма, жизненных сил и планов вместе начинали писать свои трудовые биографии под теплым крылышком большого в юриспруденции специалиста Лагутина В.И. Но с течением временем их пути разошлись, затерялись в круговороте дней, лиц и событий.
И вот – на тебе...
- Оксана, - первым окликнул ее Павел.
- Вы меня? – Оксана обернулась на зов и по давно заведенной привычке ткнула себя в грудь указательным пальцем.
- Не узнаешь? – не без разочарования воззрился он на нее и, ожидая естественной реакции, доверчиво и широко улыбнулся.
- Павел? Павел Андреевич? Ну, конечно!!! – лицо Оксаны осветилось приветливым светом и, протягивая навстречу своему старому знакомому широко распахнутую ладонь, она поспешила ему навстречу:
- Какими путями, судьбами ты снова здесь, у нас, в нашей уездной столице? Как твоя семья, дети, супруга как? – с выражением глубокой заинтересованности обрушилась она на Павла.
И тут же вдруг заметила, что он как-то в одно мгновение весь переменился, сник, будто выпустил из себя и тот немногий пар, что в нем копился, и с унынием произнес:
- А что семья? Дети выросли, свили свои гнезда, выкормили птенцов и разлетелись по белу свету в разные стороны.
Затем сделал глубокий вдох и с дрожью в голосе заключил:
- А что до супруги, то теперь уже никак… Умерла моя супруга. Года два как… Один я нынче, сам по себе.
«Вот вляпалась» - подумала про себя Оксана, а вслух выскочило, как «ку-ку» из механической кукушки, свившей свое гнездо в заводных настенных часиках, холодное и бесчувственное:
- Сочувствую… Сочувствую твоему горю…
Но понимая, что этого мало, она с искренним сопереживанием погладила своей теплой ладошкой Павла Андреевича по плечу и с чувством, давая слабину, добавила:
- Я знаю, что это такое терять близкого человека. Это больно… Непоправимо… Но боль проходит, а память остается. С ней, как с подругой, вся дальнейшая жизнь бок о бок и протекает. Потерпи, Паша. Придет время и все наладится.
Но тот в свою очередь, будто она ненароком задела в нем какую-то волшебную кнопочку, снова преобразился, приосанился и, удерживая ее ладошку в своей руке, неожиданно выпалил:
- Ну, что мы вот так скороговорками, стоя друг перед другом навытяжку, о сокровенном, о личном говорим. Гору лет прожили. Есть, чем поделиться. Давай где-нибудь по-уютному, по-хорошему встретимся как давние друзья и от души поболтаем?! Идет?
«Вот черт! И надо же было так повестись!» - досадуя на себя и подозревая Павла в преднамеренности, подумала про себя Оксана, но вслух, ничем не выдав вдруг охватившего все ее существо раздражения, с прежней приветливостью отозвалась:
- А и в самом деле, давай встретимся. Гора лет – это очень много.
***
Но, согласившись на встречу, Оксана никак не могла отделаться от мысли, что что-то с этим Павлом Андреевичем не так.
«Но что? Что? – думала она: - С одной стороны, горе его действительно свежо. Рана в душе открытая. Саднеет. Болит. Хочется выговориться. А с другой стороны, что? Что с другой? А с другой стороны, - и это больше всего ее беспокоило, - получается, что за короткий отрезок времени, за те несколько минут, которые занял их разговор, он успел несколько раз преобразится, перетечь из одного состояния в другое и обратно».
Впрочем, блуждая в области догадок и ответов, которые могли бы хоть как-то объяснить странности в поведении Павла, Оксана понимала и другое, что, посвятив более тридцати лет своей жизни профессии следователя, она автоматически, как робот, фиксирует, собирает и нанизывает на нить своих размышлений все, что в незнакомом, впервые увиденном ею человеке в той или иной степени выбивается из нормы.
- Все! Все, все, все… - обхватив голову руками, в следующий момент скомандовала она самой себе, - прекращай заниматься самоистязанием мозга. Все загадки в конце концов разгадываются, а подозрения рассеиваются, - и, немного подумав, добавила, - дайте только срок, будет вам и дудка, будет и свисток.
Она подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя со всех сторон и, оставшись довольной, ловко подхватила дремавшую в углу старого, повидавшего виды кресла дамскую сумочку, выпорхнула за дверь.
В свете яркого летнего солнца, заключившего всю ее целиком в свои тесные и жаркие объятия, она вдруг впервые за долгие годы одиночества вновь почувствовала себя молодой, красивой и желанной женщиной, которая спешит на первое свидание с интересным мужчиной. Сердце в ее груди испуганно екнуло, и густая волна румянца выплеснулась на смуглые слегка загоревшие щеки.
- Вот дура то! – одернула она саму себя.
И уже в следующие пять минут какая-то скрытая в глубине ее сознания механика включилась как по щелчку и множество невидимых шестерёнок винтиков, болтиков и гаечек зашевелились, задвигались, закрутились, направляя ее мысль в привычную, наезженную упорным трудом глубокую колею.
***
Полная решимости проникнуть в загадочное существо появившегося в ее жизни невесть откуда Павла Андреевича, Оксана Федоровна решила для начала установить за ним негласный надзор. Выбрав удобное место в тени развесистой березы на противоположной стороне улицы, она почувствовала себя более уверенной. Удачной маскировке в значительной степени способствовала и романтичная раскраска материала на нарядном, скромного покроя платье, тщательно подобранного ею для такого нелепого, по ее мнению, случая. И вот, когда все приготовления были закончены, а биение сердца уравновешено и яркий румянец отхлынул от щек, на другой стороне улицы появился Павел.
Внешне в нем все укладывалось в установленные правила поведения в общественных местах. Трезвый, о чем свидетельствовала легкая уверенная походка, опрятно одетый, он производил впечатление не праздно шатающегося бездельника, а человека, у которого имеется цель, выбран маршрут и который находится в хорошем приподнятом настроении.
Возможно, что благолепная картина наблюдения могла бы успокоить, развеять подозрительность Оксаны Федоровны и настроить ее на лирический лад, но все дело испортила обычная газета… Туго скрученная в трубочку она, как палка, зажатая в кулаке, болталась при ходьбе, подобно маятнику, из стороны в сторону.
В памяти сами собой возникли известные герои из популярного в свое время телесериала и Оксана не удержалась от невольной ухмылки:
- Вот вам и кино. Штирлиц идет на агентурное свидание.
Она вышла из тени на свет, поправила на ощупь прическу, затем провела рукой по груди и не без сарказма заметила:
- Розу бы красную мне сейчас и булавку.
***
К скверу, в котором они условились встретиться, Оксана и Павел подошли одновременно. Поприветствовали друг друга как старые друзья и тут, едва Оксана Федоровна, позволив себе некоторую вольность, расстегнула на горловине невидимого кителя пару пуговок, как Павел Андреевич совершил невероятное. Разжав побелевший от напряжения кулак и ухватив одной рукой скомканную газету за край так, что она развернулась сама собой, второй рукой он выдернул из нее задохнувшуюся от нехватки воздуха бледно-розовую гвоздику.
- Прошу, - стараясь выглядеть галантным, произнес он.
- Все в тему, - принимая подношение, не удержалась она от колкости и в след добавила, - цветок революции.
Но то ли Павел Андреевич был тугоух, то ли, оседлав своего коня, рвался первым к финишу, только на замечание Оксаны никак не отреагировал, а выкинул новое коленце:
- Ну, что мы стоим? Давай, садись, – он первым рухнул на рядом стоящую скамейку, затем похлопал по ней растопыренной ладошкой и, выказывая снедающее его нетерпение, не совсем уверенно произнес:
- Может, отметим это дело?
Что? Прямо здесь?! На лавочке? – она развела руки в стороны.
Он понял, что допустил ляп и тут же исправился:
- Зачем здесь? Вон открытое кафе, - он кивнул головой в сторону накрытой тентом площадки: - Давай там посидим.
***
В кафе выяснилось, что «отметим это дело» каждый из них двоих понимал по-своему.
Оксана представляла «это дело» как чашечку ароматного кофе, ломтика пышного пирожного и необходимого в таких случаях для затравки разговора бокала красного вина.
Но она и представить себе не могла насколько далеко отстояли образы «этого дела» в голове Павла Андреевича от ее собственных.
И когда он вернулся от стойки бара к столу всего лишь с двумя одноразовыми пластиковыми стаканчиками в руках, ее сердце вдруг неожиданно екнуло, и жаркая волна крови залила стыдом ее сознание.
Однако самое неожиданное ожидало ее впереди.
Едва Павел Андреевич второпях плюхнулся на свой стул, как тут же молча отделил один пластиковый стаканчик от другого и, придерживая их на столе от гуляющего в павильоне сквозняка одной рукой, пошарил второй - свободной в нагрудном кармане рубашки.
Потрясенная несуразностью, нелепостью всего происходящего до глубины души Оксана Федоровна, всегда острая на язык, потеряла дар речи.
И, когда через минуту Павел извлек из кармана на свет зажатую между двумя пальцами, будто прищепкой, плоскую, размером с подсигар, фляжку и поинтересовался:
- Будешь? – единственное, что она смогла сделать – это накрыть свой стакан ладошкой.
- А я чуть-чуть, - и запрокинув голову, сглотнул все содержимое стакана за один заход.
Спиртное быстро ударило ему в голову, глаза Павла Андреевича увлажнились и язык развязался.
Говорил он обо всем несвязно, отрывками, вспоминал со слезами на глазах свою покойную жену Лялечку, каялся в своих грехах и винах перед ней, сетовал на свою одинокую жизнь, близкую старость и чуть ли не в открытую предлагал себя Оксане Федоровне в спутники жизни.
***
А между тем душевное равновесие Оксаны Федоровны мало-помалу восстановилось, сознание прояснилось и речевые навыки, временно утраченные, обрели прежнюю остроту и конкретность.
Одернув на себе невидимый и наглухо застегнутый на все пуговицы китель, она резко поднялась из-за стола и, не оставляя Павлу возможностей для маневра, скомандовала:
- Встретились. Отметили. Поговорили. Пора по домам.
Правильно реагируя на командный голос, Павел Андреевич встал на ноги и с осознанием непоправимости содеянного произнес:
- Что, Оксаночка, не глянулся я тебе?
- Глянулся! Еще как глянулся! Давай на выход. Карета подана.
Она запихнула Павла на заднее сиденье городского такси, сообщила водителю адрес и, провожая машину долгим взглядом, хмыкнула:
- Со свиданьицем тебя, Паша, и с до свиданьицем.
В душе Оксаны царил покой и порядок.