Некоторые подробности из жизни Бадмы Жабона
Бадма Жабон (1919-1996). Герой России. Уроженец села Алханай Читинской области. Звание Героя России присвоено Указом президента РФ 20 июля 1996 года за мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны в тылу врага.
О боевом пути Бадмы Жабона написана повесть «Огненные тропы». Авторы Цыден Батомункуев и Виктор Балдоржиев.
………………………………………………………………………….
Холодное зимнее солнце клонилось к закату и бледно поблёскивало сквозь тучи, кривые вербы вдоль заснеженной дороги не давали теней. Село с белыми, снежными, шапками крыш, раскинувшее крепкие дома над оврагами и по искривлённым ложбинам, начиналось сразу за деревьями густого леса. Из некоторых труб в пасмурное небо неторопко валил дым, в глубине дворов неистовствовала чья-то собака на цепи, слышались женские голоса. По улице, мимо сумрачных изб и покосившейся церквушки, неспешно проехали сани с двумя полицаями. Один из них подрёмывал, обняв немецкую винтовку.
Бадма следил в бинокль за санями, но они внезапно нырнули в ложбину и пропали. Ветерок наносил в лес тёплые запахи людского жилья. В лесу холодало. Обогреться в какой-нибудь избе можно только вечером, когда они войдут в село и попытаются разгромить полицейскую управу. Каждый из партизан с нетерпением ждал именно этого момента.
Полицаи, особенно караульные, одеваются тепло. Двое из них в длинных тулупах ходят возле новых ворот и высокого забора, за которыми высится большой каменный дом с зарешеченными окнами. Из двух кирпичных труб валит густой дым. По углам забора – вышки, на них – те же тулупы с пулемётами. И войти сложно, и убежать невозможно. Это и есть полицейская управа – сельский оплот немецкой власти.
Уже и солнце скрылось за лесом, и сумерки сгустились, когда в окошке дальней избы села внезапно загорелся тусклый огонёк лампы, и сразу по окоченевшей живой цепочке, зарывшейся в снег на опушке леса, прошелестела команда – выступать...
Такие картины и подробности зимы в Брянских лесах 1943 года описывал мне на Алханае летом 1982 года Бадма Жабон. Это был редкий случай, когда он разговорился, ожил в своих воспоминаниях, не подозревая, что развенчивает будущие и существовавшие уже тогда мифы о нём самом. У жаркого ночного костра под ночным алханайским небом он говорил о постоянном холоде, пронизывающем всё тело и мучающем человека, который месяцами и годами находится вне тепла и жилья, выполняя тяжелейшую работу – уничтожая и изгоняя врагов и предателей, обживающих его страну. Это, как природная напасть, одолеть которую всегда должна быть готовой власть, но она оказывается не готовой. Тогда и поднимается народ.
И вот Жабон в партизанском отряде, сражается с этой напастью. И никаких других вариантов ему не дано. Но и тот, единственный, вариант выпавшего на его судьбу сценария, впоследствии будет переиначен современниками и потомками так, как им заблагорассудится, ибо они не были ни участниками, ни свидетелями событий, которые довелось зафиксировать мне. Их много, и каждая – отдельная картина и удивительный рассказ...
Войну Жабон встретил и закончил старшиной. Партизанил чуть ли не с октября 1941 года, с того самого момента, когда, раненный в обе ноги, чудом уполз из сарая с раненными в ближний лес. Немецкие танки подходили уже к Малоярославцу.
Вся его предыдущая до этих событий жизнь была как бы подготовлена для партизанской войны и диверсий. Представьте себе почти двухметрового инструктора парашютно-десантного подразделения перед Второй Мировой войной каковым и был Бадма Жабон в 1941 году. Конечно, везло ему невероятно. За два с лишним года скитаний по лесам в партизанских отрядах, частых стычек с полицаями и немцами, под шквальным артиллерийским огнём, бомбёжками, в окружениях и во время прорывов, ни разу не был ранен.
С обмундированием, однако, было туговато. Трудно подыскать подходящий размер под его богатырскую комплекцию. Да и где подыскивать? Но зимой 1943 года, когда он был командиром роты в отряде имени Спартака, друзья, случайно, разжились для него почти новой кожанкой, дорогой для военного времени одеждой. Случилось это после боя, когда партизаны разгромили полицейскую управу в том самом селе, о котором Жабон мне и рассказывал летом 1982 года. Главное в рассказе - кожанка, о которой он упомянул вскользь, но представшая в моей памяти ещё одним серьёзным фактом, отделившем реальную жизнь от созданных мифов. Правда всегда скрыта в мелочах и поступках.
О ночном бое Жабон ничего не говорил. Видимо, такие события запоминаются плохо. Два слова: управу разгромили. И всё. Но есть некоторые подробности. Например, самым бесстрашным и отчаянным из всех полицаев села оказался начальник полиции. Отстреливался до последнего патрона и, возможно, живым сдаваться не собирался, гранату, брошенную в его кабинет, мгновенно отправил обратно. Взяли его уже во дворе управы, когда он пытался перемахнуть через забор. Оглушили жердью.
Допрашивали начальника полиции уже утром, в заброшенном доме лесника. Вот тут-то и случился конфуз. Невысокий командир отряда Николай Орлов и начальник штаба Николай Лосев, тоже не очень большого роста, завели в дом детину-полицая с перевязанной головой и багровым отёком под глазом. Бадма Жабон остался на крыльце охранять дом. Неподалёку группа готовилась к отходу на базу в глубине Софиевских лесов.
В доме раздавались приглушенные голоса Орлова, Лосева, пленного полицая. Неожиданно послышался треск, Жабон увидел, как распахнулась рама окна, а в окно выпрыгнул полицай. Среагировал Бадма мгновенно и, успел сделать только один выстрел из ТТ. Отчаянный здоровяк-полицай рухнул у дома и затих.
Оказалось, что взорвался он самым непредвиденным образом, неведомо как освободил связанные за спиной руки, и, обрушив два мощных удара на допрашивающих, мгновенно выбил раму и выпрыгнул в окно. И ушёл бы! Но пуля Жабона остановила его порыв, сделав внушительную дыру в ладной и внушительной кожанке полицая.
Огорошенные и виноватые командиры после такого конфуза долго винили себя за оплошность, потом посовещались и уговорили своего друга Жабона взять эту кожанку себе. Вещь дорогая и добротная, очень нужная в партизанской жизни. Да и размер в самый раз. Когда ещё такой размер попадётся?
Кожанку эту Жабон сохранил до конца войны. Потом она оказалась в Агинском национальном музее за стеклом. Дырка в кожанке обведена красным кружочком, а надпись гласит, что таким образом отмечено ранение нашего знаменитого земляка. Конечно, мало кто знает, что, будучи в партизанах, Жабон ни разу не был ранен. Тяжёлое ранение он получил позже, под Кёнигсбергом, но в регулярной армии солдаты, сержанты и старшины не атакуют противника в дорогих кожанках и даже не ходят в них в обычные дни. Это одежда других людей и другого уровня...
Историей доказано, что развенчание измышлений не представляется возможным. Лучше заниматься подробностями, которые и обнажают реальность. Подробности – факты, из которых соткана реальная жизнь. Их невозможно расположить в хронологическом порядке. Они везде и всюду: в пространстве, во времени, в памяти...
Пить чистый спирт раненный отказывался. Время не ждало, некроз тканей, то есть гангрена, мёртвой чернотой продвинулась почти до локтя. Отрядный фельдшер, пожилой мужчина, приказал четырём бойцам влить раненному спирт насильно. Держали крепко, зубы разжимали ножом, спирт вливал фельдшер. Сколько влили спирта Жабон не помнит. Он, вместе с другими партизанами, держал бьющегося под ним товарища и отворачивал лицо от страшной картины: фельдшер, весь забрызганной кровью, отпиливал раненному руку выше локтя. Без наркоза. Обыкновенной ножовкой, прокалённой на огне. Не было наркоза, врача, медикаментов. Раненный умирал. Фельдшер пилил.
Человек — это то, что необходимо преодолеть? Всё внутри Жабона оцепенело, он продолжал держать ставшего невероятно сильным бьющегося товарища. Отпиленная рука лежала в тазу, куда продолжала стекать кровь. Фельдшер готовился зашивать рану. Жабон с бойцами держали раненного и зажимали ему рот. Человек — это то, что надо превзойти? Человек — это живая плоть!
Фельдшер закончил свою работу. Партизаны, сменяя друг друга, держали раненного до тех пор, пока он не заснул. Каждый верил, что их друг выживет. Жабон говорил, что он оправдал их надежды: выжил и прожил долгую жизнь...
Может быть, эта пила и сейчас хранится в краеведческом музее города Новозыбков? Или случай предан забвению? Но как об этом забыть Жабону? Могут ли чувства и память очевидцев стать достоянием общественности? Ведь их невозможно хранить в публичных музеях? Что там пишет мой друг Алексей Ивантер: «... сыграй трофейная гармошка мне песню с русскою слезой! Чтоб всё былое вспомянулось, больное вмиг перемоглось, в душе живой перевернулось и со слезами пролилось...»
Спирт... Спирт - он тоже помощник. Иногда.
Где-то на Брянщине, по России или за рубежом живут незнакомые нам люди, растут их потомки. И вряд ли они знают об ужасном событии, случившемся весной 1943 года, благодаря которому они появились на свет, живут и продолжаются в потомках. Да и надо ли об этом им знать? Впрочем, это уже совсем другая жизнь…
Среди множества подробностей партизанской жизни трудно представить, что европеоиды не смогут отличить монголоида. На Брянщине азиатский тип вообще редкость. Но очевидцы свидетельствуют, что были случаи, когда Бадма Жабон встречался лицом к лицу с немцами и полицаями, разговаривал с ними. И они принимали его за своего! Представьте себе, как здоровенный бурят в полицейской форме въезжает на коне в оккупированную деревню и, покрикивая «Шнель, шнель», ведёт за околицу пленённых им полицаев или немцев.
Вот свидетельства комиссара партизанского отряда имени Спартака Георгия Ивановича Гордеенко, которые он отразил в своём дневнике.
Связной Ф. И. Мастеренко сообщил, что в деревню Старая Рудня Новозыбковского района прибыл командир взвода немецкого полицейского гарнизона из Новозыбкова И. Л. Васильченко. Это был матёрый предатель и ярый враг Советской власти, активный участник борьбы с партизанами, участвовавший в расстреле коммунистов, командование отряда точно знало, что он расстреливал катичских коммунистов, избивал и пытал гражданских лиц. Васильченко преданно служил Гитлеру.
Надо было брать этого предателя. Георгий Иванович Гордеенко и Николай Сергеевич Орлов немедленно отправили в Старую Рудню не-сколько партизан во главе с Бадмой Жабоном.
Партизаны переоделись в полицейскую форму, повязали на рука-ва повязки с фашистскими знаками и на двух подводах в полдень въехали в Старую Рудню. В полицейской управе шла какая-то гулянка. Было шумно и весело. Всюду суетились уверенные в своей безопасности полицейские.
Жабон с партизанами неспешно проехали по селу. Остановились у здания, где шла гулянка. Войдя в большой зал, набитый подгулявшими полицаями, Жабон вскинул руку в фашистском приветствии и тут же сурово предъявил Васильченко обвинение в том, что тот пьянствует, забыв о поручениях немецкого командования. Присутствующие решили, что прибывшие полицейские обладают какими-то особыми полномочиями.
Васильченко начал протестовать и кричать, что он преданный и честный работник немецкой власти и не потерпит оскорблений. Требовал предъявить документы и заявил, что не будет подчиняться приказу неизвестных полицейских, ведь он, Васильченко, командир взвода. Его подчинённые замешкались, но тут Жабон решительно приказал связать преданного служаку, который не выполняет приказы немецкого командования, ибо новая власть — это, прежде всего, порядок и дисциплина. И добавил, что разгильдяя немедленно доставят в гарнизон, где и решат, как поступить с таким преданным служакой, который нарушает новый порядок и пьянствует в боевой обстановке.
Васильченко сбили с ног, связали и бросили на телегу, и группа переодетых партизан, строго предупредив оставшихся полицейских, стоявших навытяжку, о недопустимости нарушения новых законов, отправилась в лес. Предатель был казнён...
Подробности довоенной жизни Бадмы Жабона мне малоизвестны, а предположения стараюсь не записывать. Знаю, что до армии он работал в колхозе, в армии с 1939 года, сразу был отобран в парашютно-десантное соединение. Во время службы дослужился до звания старшины, стал инструктором, то есть не просто служил, а обучал бойцов прыгать с парашютом, десантироваться, заниматься терактами и диверсиями в тылу врага. До войны! Кстати, СССР – первая в мире страна, где были созданы такие войска. Сейчас уже не осталось людей, которые помнят времена, когда каждый юноша мечтал иметь значок парашютиста, но давали его только за отличные зачёты по бегу, плаванию, стрельбе, а реальные прыжки с парашюта надо было выполнять сначала с вышки, потом – из самолёта.
Такое было время, такая была страна, таким был Бадма Жабон...
Перед самой войной воинскую часть, где он служил, дислоцировавшуюся в Чимкенте, перебросили в Белоруссию. Тысячи десантников находились у самой границы. Там же Бадма Жабон принял первый бой, оттуда же отступал. Из его рассказов выходило, что он был ранен на Можайской линии обороны...
Дальнейшие события из жизни Бадмы Жабона мне известны во многих подробностях, которые он мне открыл в 1981-1982 годах, когда я познакомился с ним по просьбе Цыдена Батомункуевича Батомункуева, мне довелось работать с ним в районной газете, строить и создавать типографию и редакцию газеты в Дульдурге...
Он был редактором и часто публиковал на страницах газеты материалы о своём земляке, Бадме Жабоне, командовавшим в годы войны партизанской ротой в Брянских лесах. Зимой 1982 года, уже будучи в Дульдурге, где мы с Цыден Батомункуевичем строили и создавали редакцию с типографией, я заметил ему, что пишет он совершенно «не по-русски», хотя материал о партизанах, начиная с 1964 года, собрал богатейший: ездил на Брянщину, говорил с бывшими партизанами, переписывал дневники, письма. Кипы бумаг! Примерно с этого же времени темой, а вернее историей Бадмы Жабона, используя материалы Цыдена Батомункуевича, занималось множество разных людей – от корреспондентов разных газет до известных в то время писателей...
Чувство обиды не входит в перечень свойств серьёзных организаторов дела, каковым и был Цыден Батомункуевич. Вместо этого они предпочитают аналитику. Оценив моё замечание, Батомункуев велел заниматься историей Бадмы Жабона мне. Именно велел. И вручил копию дневника комиссара партизанского отряда имени Спартака Георгия Ивановича Гордеенко – основной документ для написания повести.
Цыден Батомункуев совершенно справедливо полагал, что его земляк достоин звания Героя Советского Союза, но для этого надо предоставить в правительство весомые доказательства. Батомункуев даже говорил, что в годы войны Бадма Жабон был представлен к званию Героя, но документы не то затерялись, не то их отозвали по каким-то причинам. Видимо, у него были основания для такого заявления. Удивляли также боевые награды Бадмы Жабона – орден Знак Почёта и медаль «Партизану Отечественной войны». Передовой колхозник, а не герой, прошедший по огненным тропам...
Историей Бадмы Жабона я занялся вплотную. Первым делом отправился в село Алханай, что стоит у подножия одноимённой и величественной горы, куда уже много лет устремляются паломники-буддисты и просто туристы из разных концов света.
Дом Бадмы Жабона стоял и сейчас стоит на перекрёстке улиц. Это маленькая колхозная изба, в ограде громоздились надворные постройки. В начале 2000-х годов расторопные современники пристроили к избе замечательный музей, пристроив его таким образом, что избы за современной конструкцией здания музея почти не видно. В ограде, вместо надворных построек, устремляется в небо величественная стела, рядом – партизанская землянка. Никаких хозяйственных строений нет. Одним словом – музей. Сегодня мне даже трудно представить, что Бадма Жабон со своей семьёй жил в такой крохотной избе. А в 1982 году...
Первое, что бросалось в глаза – массивность Бадмы Жабона в сочетании с предметами, постройками, избой. Людей высокого роста много, но богатырями они выглядят только тогда, когда соединяются в одном объёме плотность, массивность, соответствующий рельеф. От таких людей веет спокойствием и рассудительностью. Суетливость и спешка пасуют перед основательностью и серьёзностью, где присутствует нравственная легитимность, а вместе с ней и природное право на правоту.
Крупная, немного прямоугольная, голова, короткая стрижка, вдумчивый взгляд. Мои решительные намерения написать книгу не очень совпадали с такой солидностью и невозмутимостью. К тому же он знал: его тему мусолят много лет. Кому это нужно и надо ли?
В тот год Жабону исполнилось 63 года. Супруге его, Цындыме, столько же. Они были ровесниками, с 1919 года рождения... За столом, за разговорами, за чаем, суетливость моя растворилась в природной простоте хозяев, вместо этого появилась уверенность в том, что повесть надо написать и издать обязательно.
Жабон достал из комода пачку писем и протянул пачку мне. Пи-сем было много. Из многих городов и сёл Советского Союза. Оказывается, он переписывался со своими партизанскими друзьями.
Я прочитал вслух первое письмо. И Жабон заговорил...
Участник событий не видит панораму развёртывающихся действий. Откуда ему знать, что это Можайская или ещё какая-нибудь линия обороны, которую прорывают пехотные и танковые дивизии вермахта, окружая разрозненные части отступающей Красной Армии? Участник событий ранен в обе ноги, лежит на куче тряпья в каком-то сарае среди множества других, раненных и перебинтованных, стонущих и кричащих военных. Он отстреливался и отступал вместе с тысячами других красноармейцев от самой границы. Подстрелили его недавно. Ему больно и плохо, очень плохо, но это ещё не конец. Хочется верить, что не конец... Он уже знает, что такое паника, и чувствует, что снова надвигается что-то ужасное, когда огромная, обезумевшая, людская масса может повалить куда угодно, давя друг друга, группами и поодиночке, не повинуясь никакому приказу. Он уже несколько раз видел такое, ещё непонятное ему, безумие. Участник событий не знает и не видит ничего, кроме окровавленного и шевелящегося тряпья.
1941 год. Уже осень, ему чертовски холодно, он часто впадает в зябкую дрёму и вот-вот готов провалиться в чёрную бездну откуда не будет выхода. Надо не спать, не спать, но он снова и снова впадает в манящее забытьё. Отрезвляют его оглушительные выстрелы. Очевидец и участник событий вздрагивает и видит, что в дальнем углу сарая лежит, откинув руку с пистолетом, полковник с окровавленной головой, а рядом ещё один мёртвый офицер, дальше – майор приставляет к виску ТТ. Выстрел, обмякший майор спадает по стене.
По сараю летит раненной птицей рваный и заполошный крик: «Немцы! Танки!» Кажется, что кричат все, разом и наперебой. И участник событий вдруг ясно понимает, что надо двигаться, непрерывно двигаться, отрываться от этой кричащей толпы, уходить от неё дальше и дальше, туда, где можно принять чёткое и обдуманное решение. Но где такое место?
Теперь он не слышит криков и выстрелов, видит только свою винтовку и костыли. И ползёт с ними на выход, в проёме которого виден качающийся в глазах осенний лес. Там можно спрятаться, там – спасение, там можно понять происходящее, а поняв, принять решение о возможных действиях. И он двигается, вернее выползает из этого сарая, чувствуя, что вслед за ним выползают другие. Оцепенение кончилось, они двигаются...
Личная храбрость и массовый героизм, реальность и измышления, ужасающие факты и раскрашенная пропаганда со временем становятся неотделимыми друг от друга и представляют сплав, именуемую историей, из которой рождается менталитет, не способный оценить ситуацию и проявить субъектность, ибо это почва, на которой можно взрастить любое измышление. Изменить такой менталитет – задача непосильная никому. Остаётся вникать в подробности. В хронологическом порядке они не выстраиваются, появляются случайно, как бы мимоходом. Это не сухая биография человека или предприятия, это рождение и умирание эпохи, которую создают люди... То, что было, есть и будет на самом деле, всегда отличается от того, что люди и режимы творят на своё усмотрение и показывают как историю, где ничего невозможно доказать экспериментальным путём, как в точных или естественных науках…
Остановился он уже в лесу. Оглянулся и увидел остальных. Позже выяснилось, что в их группе собрались сибиряки. Это означало, что семьи их были далеко от войны. Разрозненные толпы пленных рвались на восток, а они углублялись на запад. Им повезло: их пленили партизаны.
Несколько месяцев Жабон воевал пулемётчиком в отряде имени Ворошилова. За ним закрепили «Максим», закреплённый на самодельных санях, который он тащил за собой всю зиму 1942 года. Участвовал в боях.
Потом он попал в отряд имени Спартака. Это особая история в судьбе Бадмы Жабона. Подробности этих событий таковы: в конце 1942 и начале 1943 года немцы, видимо, решили покончить с досаждавшим им партизанским соединением А. Ф. Федорова, сняв с проходящих на фронт составов регулярные воинские части. Самолёты бомбили Клетнянский лес, где были партизаны, непрерывно, не умолкала артиллерия, окружала пехота. Командование решило прорывать окружение и отходить. Во взвод прикрытия отобрали самых здоровых и молодых ребят. Назывался он, конечно, комсомольско-молодёжным. Все понимали, что эти ребята – реальные смертники.
В число таких смертников и попал Бадма Жабон.
Эти ребята не только прикрыли отход соединения, но и сами вырвались из окружения, теперь уже в направлении Новозыбковского района. Туда их привёл Георгий Иванович Гордеенко, годившийся молодым бойцам в отцы. Он был 1895 года рождения. Воевал в Первую мировую войну, в Гражданскую войну. Родом из села Старая Рудня. Опытный партийный работник, он ещё в начале войны по заданию партии участвовал в создании партизанского отряда им. Щорса, который потом влился в соединение А. Ф. Фёдорова. Остаться со смертниками вызвался добровольно.
Гордеенко привёл прорвавшихся из окружения бойцов в Софиевские леса, где они построили базу, создали отряд, назвали его именем Спартака. Командиром выбрали 19-летнего Николая Орлова. Он был уроженцем деревни Старая Бель Руднянского района Смоленской области, воспитывался в детском доме. Николай Орлов командовал отрядом до самого его расформирования. Бадма Жабон был его другом, был назначен командиром роты, когда из 15 человек за короткое время от-ряд вырос в грозное подразделение, где числилось до 370 бойцов. Бадма Жабон до самой демобилизации был старшиной. О других званиях не упоминал.
В должности командира рота Жабон воевал до соединения с регулярными частями Красной Армии. Никаких позывных у него не было. Возможно, иногда его называли Монголом, ведь в то время существовала Бурят-Монгольская АССР. В своём дневнике Гордеенко пишет, что в отряде были русские, украинцы, белорусы, татары, чуваши, буряты. Наверное, имел в виду Бадму Жабона.
Записей дневнике Г. И. Гордеенко с участием в боевых действиях Бадмы Жабона, очень много. Партизанская жизнь, 1943 год, частые бои, нападения на полицейские участки, рельсовая война...
Отряд был создан в феврале 1943 года и действовал до 25 сентября 1943 года. В этот день отряд соединился с регулярной армией. После соединения партизан с регулярными частями, Бадма Жабон, как и многие его соратники и друзья, был вторично призван на службу. Воевал в Прибалтике, Восточной Пруссии, тяжело ранен под Кёнигсбергом. Получается, что он имел два ранения: первое – в начале, второе – в конце войны. Демобилизован по ранению. Призван, воевал, ранен, попал в окружение, партизанил, снова воевал, ранен, демобилизован. Как и миллионы других. Но у каждого свои подробности. Жабон не отделял себя ни от одного из них.
Зимой и весной, летом и осенью 1943 года, набрасывая в партизанской землянке записи в своём дневнике, Георгий Иванович Гордеенко вряд ли думал, что фиксирует боевые действия своих соратников, в числе которых был и Бадма Жабон. Именно эти подробные сведения о реальных подвигах и стали основанием для написания книги о Бадме Жабоне, представления его к званию Героя Советского Союза, каковым он и был в годы войны. Но государство требует подтверждений и доказательств. 125 уничтоженных солдат и офицеров противника, 8 эшелонов, пущенных под откос, 13 взорванных автомашин, многочисленные трофеи, свидетельства жителей района о подвигах Бадмы Жабона – убедительные свидетельства героизма и личной отваги...
Добавлю, что история написания книги — это множество интересных фактов и явлений середины 1980-х годов. Все они в моей памяти. С тех пор прошли десятки лет, в Алханае откуда родом и где жил Бадма Жабон работает музей его имени со штатным расписанием, в посёлке Агинское появилась улица имени Бадмы Жабона, стоит его бюст, областной драмтеатр поставил пьесу о нашем Герое, проводятся спортивные турниры его имени, книга о нём выдержала второе издание. Произошло и, конечно, произойдёт ещё много событий, связанных с именем Бадмы Жабона и книги «Огненные тропы». История всегда происходит сейчас.
Вспоминая некоторые подробности из жизни Бадмы Жабона, я специально не открывал книги и газеты, сайты и блоги, в которых рас-сказывается о нём, по очень простой причине: люди уже собрало в од-ном сплаве личную храбрость и массовый героизм, реальность и измышления, ужасающие факты и раскрашенную пропаганду. В этом сплаве, как и в любой истории, представлена другая жизнь и другие люди.
Но я видел и слышал живой голос эпохи, голос Бадмы Жабона.
Вы слышите его?
На снимке: Знаменитые забайкальцы, слева направо: разведчик Сергей Матыжонок и партизан Бадма Жабон
......................................................