Кондратий приехал домой после операции на желудке. Он особо не разбирался, чего там, и что у него на операции хирурги то ли вырезали, то ли зашили, но страшные боли ушли после двухнедельной отлёжки на больничной койке, и его наконец-то выписали домой.
Лето. Теплынь, порой превращающаяся в жару нравилась Кондратию. Вот он на солнышке и отсиживал, а, порой и отлеживал на давно смастеренном топчане. Одно, что ему не нравилось – так это диета. Но, куда уж. Против воли хирургов и воспоминаний о боли, которую Кондратий вытерпел до того момента, когда его избавили от нее врачи, не попрешь. Решил Кондратий «поститься» не меньше месяца, пока будет на больничном, а потом, раздайся река!!!
А на пятый день после того, как домой на скорой помощи привезли, да врачи приказали отлежаться хоть «деньков с пяток». Короче, давить подушку то на кровати, то на топчане под раскидистым орехом, и хлебать кашку-размаляшку, которую ему жена и утром, и в обед, и вечером усердно готовила да потчевала. Всё это так наскучило, что решил, значит, Кондратий, больше не отлеживаться, и не отъедаться размазней, а наведаться вечерком к куму. Не только посудачить обо всем на свете, но и рассказать, чего он натерпелся в больнице, да куме глазки построить — справная она женщина, вся в соку, самый, что ни на есть, смак. Понятное дело, никаких шуры-муры с ней. Вот если бы Варя не кумой была — другое дело, а так — ни-ни, но всегда доброе слово о ее красоте скажет. Ну, разве что затяжные чмоки в обе ямочки на щечках по приходу, да по уходу — это закон… Степа, кум, на это никак не реагировал, поскольку и ему столько же чмоков доставалось….
Значит, идет Кондратий по улице. Не идет, а пока ковыляет, как столетний дед Петро. А как иначе. Рана-то дает о себе еще знать. Болит еще, скотина. Хоть не сильно, но побаливает. Однако проведать кумовей — самое что ни на есть нужное дело. Да и Варю давно уже не чмокал. А она, сладенькая, так и расплывается от его чмоков. Э-эх… Вот если бы не кума — тогда и шуры-муры с ней бы закрутили… А так — Бог не велел…
Калитка открыта, выходит кто-то у них еще есть. Ну, ничего, чмоки все равно будут.
Подковылял, значит, Кондратий к двери, а она перед ним и распахнулась. На пороге — Степка. Развеселый такой… Видно, что соточку, а то и две, уже «оприходовал».
— Во, Кондратий, заходи! У нас картошечка в мундире доваривается, Вовка тюлечки принес, масло подсолнечное только вчера на маслобойне забили, и сто грамм отменной самогоночки нальем…
— Варя дома? — не нашелся что сказать Кондратий.
— А тебе она зачем? Мы-то чем тебе с Вовкой не угодим?
— Да так спросил, — промямлил Кондратий.
— Заходи, говорю. А Варвара к матери на пару дней смылась. Сам понимаешь, раздолье мужикам…
— Да нельзя мне после операции ни пить самогон пока, ни тюлечку есть…
Кондратий, потоптавшись, собрался уходить, да куда там, Степан ухватил его за руку, и потянул в дом.
— О, привет, болящий, - обрадовался Владимир, когда увидел в проеме Кондратия. — Садись к столу. Чем богаты, тем и рады. — Давай стакан, Степа, опоздавшему, — Владимир сграбастал со стола уже начатую литровую бутылку самогона. — Ну, че, болит еще? Ничего, счас полегчает… В поставленный стакан приятно забулькало…
— Нет, ребята, нет, — глотая слюнки, бормотал Кондратий. Пейте сами, а я пойду. Врач строго настрого мне запретил. Хоть месяц от водочки напрочь отказаться…
— Да счас, пойдешь, — накинулись на Кондратия Степан и Владимир. Не можешь пить и есть = твои проблемы, нам больше останется. А ты-и. Ты чисти картошку и тюльку, а мы будем есть и пить. И за себя, и за тебя, так сказать…
Сидел Кондратий за столом, слюнками умывался, пальцы обпекал и чистил сначала картошечку горяченную, а после и за тюльку принялся, но не успевал за друзьями, у которых чищенные картошка и тюлька исчезали со стола. А рядом с ним стоял наполовину наполненный стакан с самогоном. И не выдержал Кондратий. Это же тебе не водка неизвестно из чего сделанная на каком-то заводе, а настоящий, где-то под семьдесят градусов самогон, который сварганила, наверное перед самым отъездом к матери кума Варя.
Кондратий взял жирными пальцами стакан и все еще сомневаясь, правильно ли поступает, поднес к губам, и потекла в рот живительная влага. И так стало радостно на душе у Кондратия.
Да так, словно Варю зачмокал по самое во! Ведь этот самогон готовили ее милые ручки… А тюльку с картошечкой на закусь, теперь чистил каждый себе сам …