С вокзалов начинается расставание, порой навсегда…
Все о чем я вам расскажу, вранье. Кому, скажите, теперь нужна правда? Начинаю. Было холодно. Ну уж нет. Мне самому стыдно. И почему было? Если так не было. Значит, было тепло. А вот и нет, вовсе не тепло. Было промозгло и мерзко. Но это опять вранье. Ага, просто ничего этого не было. Вот это похоже на правду, хотя и это - чистейшая ложь!
Страшно хотелось пить... Нет, я только что выдул три стакана холоднющей "Фанты" и пить вовсе не хотел.
Я ждал поезда. Ну, сами подумайте, на кой черт мне поезд? Хорошо. Не ждал я его, а он меня не будет ждать тем более. Вон сколько их за день ушло. Подумать страшно, сколько меня могло уехать в этот день. Что бы мне тогда осталось делать?
Ну, вот уж истинная правда - я глазел на окружающих. И это вранье. Ни я, ни они друг на друга не глазели. Я просто украдкой посматривал на Рыжуху. Я бы ее так назвал, если бы она была тут.
Рядом с ней сидел ее муж, судя по тому, как он обращался с двумя детьми жеребячьего возраста, и не обращал на меня никакого внимания. А вот она-то на меня смотрела и невесть что обо мне думала.
Даже если она и была здесь, то что ей обо мне думать? Она же меня знать не знает. Рыжуха была в голубых джинсах. Они ей шли. Никогда не встречал большей глупости. Подумайте, как могут идти джинсы?
Ну уж нет! Она была босая, а пальцы у нее были изуродованы тесной обувью. Она читала журнал с моей фотографией на обложке, а может быть, самый правдивый журнал "Мурзилку" с портретом Крокодила Гены и почесывалась от жары. А ее муж читал газету, но не почесывался, он жевал верхнюю губу. Это у него хорошо получалось.
В конце концов я дождался так до того, что чуть было не опоздал на поезд. Мне просто повезло: поезд опоздал.
Конечно же, мне пришлось тащиться через весь перрон к своему вагону. И вот я в него вошел и чуть было не уселся не на свое место. Что тут особенного, скажете вы, разве все всегда сидят на своих местах?
Ну да ладно. Я бы ни за что не догадался, что оно мое. Номерок на сиденье был оторван, и мне, для того чтобы определиться, пришлось пораскинуть мозгами. Я, правда, не знал точно, в свой ли я поезд уселся, но это было не очень важно, вероятно, все поезда шли в нужном мне направлении.
Вы уже догадались, что вагон, в который я попал, был с сидячими местами. Мне ужасно повезло. Ведь есть еще вагоны для курящих и некурящих, а здесь, вдумайтесь, для сидящих. Мой приятель зовет такие "скотовозами", - не могу понять почему. Впрочем, он не один их так называет.
Я был рад, что еду поездом, а не на машине. С тех пор, как однажды, когда я служил в армии (возможно, это было не со мной), разбились мои сослуживцы, сев на попутную машину с пьяным шофером, езда на машине меня не привлекает.
Вообще-то на той машине должен был ехать я, но в последний момент лейтенант передумал и велел мне остаться как сержанту на посту. Я послушался и теперь еду "скотовозом".
Вокзал - это место, где рождается ненависть к наступающему дню. Когда мне было немногим больше двадцати, я попрощался на вокзале с отцом, чтобы, как оказалось, никогда его не увидеть.
Вот гляньте-ка! Рыжуха - собственной персоной со своими детками и жвачным мужем. Тот так и не дожевал свою губу, хотя старается до сих пор. Мне ужасно захотелось высунуться в окно (жаль, что оно было накрепко закрыто) и крикнуть ему: "Займись чем-нибудь другим, болван!", но я этого не сделал.
Вы замечали, сколько людей, с которыми вам и словом то перекинуться не хотелось бы, встречается в жизни? И откуда они только берутся? Зато тех, кого вы жаждите встретить, как нарочно, не встречаете.
Раньше, приезжая в первопрестольную, я все бродил по старым улицам и мечтал встретить Окуджаву, чтобы сказать, что люблю его песни, стихи и прозу, просто поговорить обо всем. Глупо, конечно, но не глупее, чем желать повстречать там же "Битлов"… А может быть, Булат Шалвович сказал бы мне что-то очень важное, после чего у меня пропало бы чувство, что мы все живем на огромном вокзале. Да уж не встречу теперь…
Зато я однажды повстречал на вокзале где-то у черта на куличках соседку своего друга. И хотя уже третий день жаждал встретить ну кого-нибудь мало-мальски знакомого из прежнего своего мира, встрече с ней не обрадовался, а вспомнил, что она воровала еще не доваренных кур из кастрюль в коммунальной кухне. Справедливости ради скажу, что она тоже мне не обрадовалась…
Вы видели когда-нибудь, как пожирает вокзал пассажиров? Жуткое зрелище. Они словно под гипнозом… Вы видели когда-нибудь, как притягивает магнит мелкие железные опилки?…
Я стараюсь не звонить с вокзала домой или друзьям. Мне эти звонки всегда приносят дурные вести. Вокзал монстр, пожирающий время и дорогих для тебя людей. Мою бабушку, которая так хорошо умела рассказывать мне, тогда еще малышу, жуткие повести Гоголя и читать наизусть Пушкина, убила не соседка-старуха, сломав ей бедренную кость, чтобы за-получить смежную комнату. Это сделали не медики, которые повезли ее на рентген в декабре в одной рубашке. Ее убил вокзал, грохотавший равнодушным гомоном уезжающих и приезжающих людей, - чудовище, осмеивающее удары фраз телефонной мембраны.
Вокзал парализует волю и делает любого послушным своему произволу, превращает человека в пассажира ближнего или дальнего следования, заставляет поглощать непонятно какую пищу из своих буфетов и, забыв о приличиях, бежать к освободившемуся месту в зале ожидания. Вокзал напоминает о войне и смерти.
Поезд тронулся. Счастье неописуемое. Я ехал в город, который люблю. Я чувствовал, что постепенно выскальзываю из цепких объятий вокзала: ложь, беспокойство, страх и ненависть таяли. Мысль о том, что я приближаюсь к другому вокзалу, еще не возникла.