Когда новообручённые Иван и Паша остались одни в избе, Худобашев, не зная, как вести себя с ней и о чём говорить, разулся и залез на печную лежанку. Он молча наблюдал оттуда, как девушка убирала со стола остатки скромного пирования. Иван Захарович не чувствовал себя пьяным, однако выпитое подействовало на него известным образом. Дождавшись, когда, закончив хлопоты, Паша направилась на свою сторону избы, он спрыгнул на пол, да подойдя к ней, обнял со спины, сграбастал, резко прижал к себе. Она судорожно вздрогнула, напряглась всем телом, будто сжалась. Но тут же и обмякла – покорно, будто обречённо. Худобашев, чувствуя её испуг, ослабил объятия, а не дождавшись от неё ни слова, вовсе убрал руки.
- Ну что ж ты так-то? – сказал он глухо, с вызовом.- Разве же я силком хотел? Разве я зверь какой?
И отойдя от неё, - босой, в одном исподнем, сел к столу, не скрывая обидной досады.
- Ведь ты, поди, сама разговор завела про приданое. К чему всё это, ежели я не мил тебе.
Она подошла и присела напротив него.
- Отчего же не мил? – проговорила осторожно, глядя прямо в лицо ему. - Ты мне мил. Только покамест не жена я тебе, да и не знаю о тебе почти ничего.
Он усмехнулся недоверчиво. Затем ответил, немного подумав:
- Так ведь и я про тебя всего не знаю. Даже того не знаю, за что ополчились тогда селяне на вас с матерью твоей. Говорили якобы про колдовство, про проклятия – я это слышал, да только не верю во всякие присказки. Однако посуди сама – за просто так, на ровном месте, без причины не учиняют этакое добрые люди со своими соседями.
Она не отводила глаз и слушала его кивая. Сказала:
- Это верно, что без причины беды не бывает. Зато бывает, что добрые люди сами себе и есть беда, да только этого не понимают.
И она - сперва почти спокойно, не спеша, а после прерываясь голосом, да утирая слёзы, поведала Ивану грустную свою историю про Фролкину любовь, да роковую свадьбу, да про болезнь, скосившую селян после неведомой отравы. Потом, как те отблагодарили мать её, знахарку за то, что кинулась она спасать людей, забыв про былые обиды. Ещё про то, как проклинали одинокую сиротку, вышедшую к землякам за помощью после кончины матери.
- Вот так оно и было. Как сказала матушка в последние из дней своих, - «есть люди, что похуже лесных зверей»… И злоба их от страха, да от глупости.
Лицо её, почти что детское, замкнулось в суровой печали, а Пашины глаза, блестевшие из полумрака в свете догорающей лучины, смотрели не на Худобашева, а будто бы в самую глубь себя. И снова хотелось Ивану обнять её, да не стискивать, а защитить - от всего тяжёлого, недоброго. Он протянул через стол руку, и она в ответном жесте, подала ему свою ладошку. И тут, едва сжимая маленькие пальцы, Иван Захарович вдруг принялся рассказывать Прасковье о себе и своей жизни – как не рассказывал ещё ни одной живой душе, никогда.
http://www.proza.ru/2019/10/30/1285