-Все это крайне любопытно. И как долго вы этим занимаетесь? - спросил он, ожидая ответа от гостя.
Тот нисколько не переменился в лице и отвечал охотно: что принят в Эдинбургское географическое общество уже в течение трех лет, что до этого был в Индии (как и все, похоже, и гражданские, и военные), но его экспедиция туда не носила сугубо научного характера, что далее собирается в Америку. Естественно, упоминания о планах различных путешествий заставили разговор свернуть на тему дальних странствий, который продолжался крайне долго и утомительно. Здесь Гилль, похоже, понял, какую ошибку он допустил в самом начале, и срочно стал притворяться занудой-ученым, интересующегося одними лишь минералами, гербариями и редкими видами животных. Дамы действительно заскучали. Серж подумал, что, возможно, ошибся со своими подозрениями — мало ли светских людей с причудами в виде оригинальных hobby, особенно если говорить о Британии. Сам он уже десяток лет не видал никакого «приличного» общества, и, хоть и не скучал о нем никогда, но был вынужден признать — ряд навыков общения в нем уже утратил.
-...И, право слово, я не смел ожидать, что в этой глуши найду столь приятную компанию в высшей степени образованных и воспитанных людей, - гость с апломбом довершил свой длинный и пространный рассказ о географических изысканиях, ожидая, что сии «образованные и воспитанные» люди непременно обрадуются комплименту и скажут что-то столь же любезное в ответ.
Вместо этого повисла неловкая пауза. Никто, даже Трубецкие, даже Мари, и уж тем более, Ивашевы, не хотели подхватывать тему и вдаваться в подробности того, как они здесь оказались — и, главное, за что. Потому что англичанин, следуя предначертанной ему роли чудака-профессора, непременно упомянет, что за такие дела в его отечестве им всем — а не тем пятерым, внеразрядным — грозила бы виселица и как он поражается монаршьей милости. И разговор уже будет напоминать провокацию.
Между ними всеми давно, с самого начала устоялось негласное правило — не обсуждать свою судьбу, не рыться в прошлом, а жить исключительно настоящим, не заглядывая дальше чем в самое ближайшее будущее. Не у всех это получалось одинаково ровно — особенно у дам, которые и не ожидали, что с той жизнью будут вынуждены рвать столь резко и бесповоротно. Те получали письма из «той» реальности, а их корреспонденты нет-нет, да и смели упомянуть, чего они потеряли.
На письма, конечно, можно было не отвечать, да и острота упреков на бумаге выглядела не столь категорично. Но если тему поднимает пришлый человек, который не понимает, насколько она болезненна и неуместна, то реакция может быть всякой. И Серж решил быть первым, вспомнив свою прежнюю светскую роль l'enfant terrible.
-Напротив, вы, вероятно, этого и ждали, - произнес он с многозначительной интонацией, отчего собравшиеся не сразу его поняли.
-Прошу прощения? - спросил Гилль, явно ожидая, что хозяин дома как-то объяснится и окажется, будто он имел в виду что-то невинное.
Другие гости взирали на князя с недоумением, и только Трубецкой уже бормотал сквозь зубы: «Ну вот он опять...»
-Ежели вы действительно были в Петербурге, а затем проезжали все крупные губернские города, где вас принимали все высшие чиновники, - пояснил Серж. - то вас должны предупредить про особо опасных преступников, содержащихся на забайкальских заводах.
-Особо опасные преступники? Но мы и так хорошо вооружены, - моргнул глазами англичанин.
-В самом деле? - переспросил Серж. - А я, право, не заметил, чтобы вы принесли сюда оружие.
-Не понимаю, честно говоря... - начал Гилль, опустив глаза, но Ивашев, давно прислушивающийся к разговору, выдал:
-Наш хозяин хочет сказать, что вы находитесь нынче в обществе особо опасных преступников.
Мари ахнула. Ее подруга Трубецкая лишь усмехнулась про себя и добавила:
-Наш друг имеет в виду, конечно, только мужскую половину нашей компании. Мы с Мари и Камиллой ни в чем не виноваты... пока еще.
Серж мысленно поаплодировал Катишь. В самом деле, Трубецкому, несостоявшемуся диктатору того фарса, называемого пафосным словом «восстание», очень повезло с супругой. Она его любила со всей преданностью, и, как часто это водится, недостаток внешней привлекательности возмещала острым, логичным умом и волевым характером — теми качествами, которых в ее муже несколько недоставало.
Такие сведения не заставили англичанина растеряться ни на каплю.
-Я покамест не очень хорошо понимаю, что в России считается особо опасным преступлением, - деликатно добавил он.
-То же самое, что и в Англии, - вкрадчиво вставил Серж.
Мари снова бросила на него полный ужаса взгляд, умоляющий его не продолжать, и попыталась прервать беседу:
-Что-то у нас ужин запаздывает... Дорогой, прошу тебя, сходи и проверь, что там кухарка и почему так долго копается.
Лучше бы она не говорила этого. Ведь нынче все догадались, что ей просто-напросто хочется заткнуть мужа, выдав ему столь несвойственное поручение. Нет, Серж готов дожать тему до конца. Проигнорировав слова жены, он продолжил:
-Мистер Гилль, если вы хотите узнать поподробнее, то я расскажу вам об этом наедине. Здесь присутствуют дамы, и не хотелось бы их шокировать деталями наших злодеяний, за которые мы несем вполне заслуженное наказание.
Реакция его собеседника заставила князя просиять — настолько тот был растерян, что даже хваленая выдержка, обычное свойство всех англичан, принадлежащих к средним и высшим классам общества, покинула его немедленно. Рука Гилля невольно потянулась к левому боку, из чего Серж заключил — оружие тот принес. И оружие было явно заряжено. В самом деле, князь вовсе не ошибся. Сей господин отлично понимал, к кому идет в гости, и даже знал, за что именно осуждены его хозяева. Возможно, он даже знает про Волконского и некие другие подробности, которыми тогда, в 1815-м, упивалось светское общество трех столиц — конечно, за его спиной...
-Ежели вы это предлагаете, то я охотно воспользуюсь приглашением, Ваше Сиятельство, - проговорил Гилль, вновь собравшись с духом.
Гости лишь потрясенно молчали. Впрочем, они могли от него ожидать подобного поведения. Трубецкой, вон, даже и не сомневался, что Серж поступит именно так, а не иначе. Тот в свое время обретался при штабе, тоже присутствовал в Париже, и все тогдашнее действо разворачивалось как на ладони. Подробности он узнал позже — все, какие угодно — и сначала полагал, будто Серж все сочинил для красного словца. Но факты, в том числе, и косвенные, говорили в пользу изложенной Волконским версии. Помнится, тогда его тезка выдал только: «Но почему же они тобой так разбрасывались? Могли бы взять на твое место кого-нибудь другого...» Его приятель тогда отвечал: «Как раз мною легче всего пожертвовать. Мое существование вызывало большие проблемы. А за то, что я выжил, должен был благодарить Господа... и моего beau-frer'а». Упоминание родственника, одного из les grands seigneurs и непосредственного, которого из-за какого-то расхожего анекдота наградили весьма обидной светской кличкой, вызвало тогда в Трубецком удивление. Ведь это же тот самый Волконский послал младшего брата своей супруги на верную гибель, выдав ему миссию в Париж? Впоследствии тот даже и пальцем не пошевелил, чтобы облегчить участь родственника. Серж не стал делиться деталями, и Трубецкой вскоре забыл об этой теме. И только нынче она весьма кстати всплыла. «Чему же тебя там научили, друг мой, и почему ты помнишь, что нужно делать, до сих пор?» - вертелся в уме вопрос, ответ на который он вряд ли когда получит.
Далее разговор перешел на какие-то пустяки и постепенно иссяк. Мари опять предложила всем желающим показать свое умение играть на фортепиано и начала, конечно же, с самой себя. Под шум бравурной польки Серж удалился в свою комнату, служившую ему одновременно и складом, и кабинетом, и импровизированной библиотекой. Там он наскоро осмотрел то немногое оружие, которым обладал. Все оно, в основном, предназначалось для охоты. Ах вот, наконец-то... Обычный «льеж», самый простой, полученный Сержем по долгой цепи обмена. Патроны имеются, слава Богу. Он быстрым, приученным движением зарядил этот небольшой пистолет и уместил за полу фрака. Погляделся в зеркало — с первого взгляда и не заметишь предательского бугра у пояса. Когда заметит — действовать надо будет очень быстро.
Вооружившись, Серж вернулся в гостиную. Он праздно пошатался по комнате, притворяясь, будто его интересуют ноты и страницы альбома Камиллы, которые она искусно разукрасила. При этом Волконский выискивал англичанина, дабы убедиться, что тот никуда не убежал огородами и не ретировался под каким-то предлогом. Нет, тот на месте — стоит у фортепиано и притворяется, что крайне наслаждается музыкой. Мари сияет — ее таланты признают.
Сильно тянуть с разоблачением Серж не хотел. Он сделал знак Гиллю следовать за ним, и тот, кивнув в ответ, поспешно покинул занимаемое им место у фортепиано, к великому неудовольствию княгини.
***
-Итак, вы не могли не знать, кто мы и почему здесь находимся, - начал князь, не приглашая гостя присесть и вообще не высказывая никаких светских любезностей. Он знал — главное, застать врасплох, а там — что угодно далее, хоть трава не расти.
Гилль смотрел на него пристально, ничего не отвечая.
-Что вы сделали с сопровождающими? - продолжил Волконский. - И жандарма куда подевали?
-А зачем вам это знать? - наконец-то осмелился выговорить англичанин.
-Как зачем? Чтобы оценить ваш масштаб, - прищуренными глазами князь осмотрел своего гостя. Пожалуй, не то чтобы высок и крепок, но в драке может высказать чудеса ловкости. Тогда, в Париже, ему тоже казалось, что этого мозгляка Пеше он прибьет одним пальцем... А пришлось повозиться, иначе бы филер всадил ему нож в и без того многострадальный правый бок.
-Все живы, можете в этом не сомневаться, - заговорил Гилль поспешно, постоянно озираясь по сторонам так, что Серж было заподозрил — тот ждет подкрепление немедленно и готов вызвать его в случае опасности.
-Даже жандарм?
Гилль криво усмехнулся.
-Почему вы не спросите о нашем предложении, раз уж обо всем догадались?
-Потому что оно прозрачно, - пожал плечами Серж. - Бежать вместе с вами, вы, мол, все устроите, и мы, достигнув моря, покинем страну на судне под британским флагом.
-Вы знали, - тонкие губы его собеседника тронула вкрадчивая улыбка. - С вами делился князь Трубецкой.
-Право, я сам мог бы догадаться, - отвечал князь. - Невелика загадка.
-Ежели вам все известно, я могу не трудиться рассказывать подробности, - продолжил Гилль. - Перейду сразу же к предложению. Вам не только будет оказано всяческое содействие при побеге. К тому же, будет оказана помощь...
-И много ли согласилось на ваше великолепное предложение? - Серж сдерживался внутри, пытаясь уловить по лицу собеседника, сколько еще информации тот готов ему выдать.
-Скажу так — желающие есть... - Гилль потемнел лицом, сразу поняв, почему его хозяин не отрывает правую руку от полы сюртука.
-Здесь, в Петровском?
-В том числе, - англичанин невольно отступил от стола, освобождая себе пространство для маневров.
-И они просили не открывать вам своего имени, не так ли? - взгляд Сержа становился все более холодным и колючим, приводя Гилля в замешательство. «Ха, его явно не до конца проинформировали касательно меня», - подумал князь.
-Вернемся к вам, - повысил голос гость. - Вы согласны или отказываетесь воспользоваться возможностью побега?
Серж помедлил с ответом. Гилль был не дурак и явно понял, что он будет отрицательным. Можно, конечно, перевернуть стол — так, как его учили перед Парижем, еще тогда — и выдать совершенно неожиданный для собеседника ответ «да». Но Волконский выбрал тактику выжидания, сохранив молчание.
-Мы знаем, что приговор не справедлив. Особенно по отношению к вам, - сдержанно продолжал англичанин. - Вечное поселение в этой глуши...
-В глуши, которая очень интересует британскую корону, - как бы невзначай заметил Серж. Эта реплика сбила с Гилля прежнюю самоуверенность.
-Как интересно... - начал он. - Почему же вы так решили?
-Меня кое-чему тоже учили в свое время. Ежели вы все так осведомлены, то должны бы знать о некоторых подробностях моей биографии.
Англичанин явно почувствовал опасность, исходившую от князя. Он еще немного отступил по направлению к двери.
-Что же вам нужно? - спросил Гилль.
-О, совсем немногое, сэр, - улыбнулся Серж, не меняя общего выражения лица. - Все, что вы успели записать в своей так называемой экспедиции.
-Я не могу... - голос англичанина сделался совсем не слышным.
-О нет, можете, - Серж быстро достал льеж, направив ствол на своего собеседника.
Реакция Гилля была молниеносной, и князь успел только подумать: «Ну вот точно, я прав... Был бы гражданский, в штаны бы от страха наложил». Англичанин быстро вцепился под локоть Сержу и вывернул ему руку, отчего пальцы невольно разжались, но Серж успел нажать на курок. Пуля ударила о дощатый пол, чудом не задев ничьих ног. Князь навалился на Гилля, работая левым локтем, и с усилием отбросил его к стене, несмотря на то, что тот бился и пытался выпутаться из уз, весьма заметно брыкаясь и пару раз даже сумев разжать хватку рук соперника. «Ну точно Пеше...», - еще раз подумал Волконский, встряхивая англичанина за плечи.
-Вы... не смели, - выплюнул слова Гилль.
-Где бумаги? - прорычал Серж. - Говори, где они?!
-У... у Трубецкого, - прошептал он.
-О Боже, господа, что здесь происходит? - раздался женский голос, принадлежащий хозяйке дома. Та в ужасе воззрилась на растерзанного гостя и на собственного мужа, вплотную прижавшего его к стене, обитой зелеными в золотую полоску обоями. От ее взора не укрылся и пистолет, валяющийся у письменного стола.
-Мари, ты...
-Ваш муж напал на меня! - выкрикнул Гилль.
-Довольно, - произнесла Мари, поворачиваясь на каблуках. - Хватит!
Серж еще раз встряхнул англичанина за плечи и прорычал:
-Ежели ты соврал, то можешь прощаться с жизнью. А сейчас — выметайся.
Гиллю не пришлось повторять этого дважды. Он поспешно пригладил растрепавшиеся рыжие волосы рукой и проследовал мимо Мари, не прощаясь с ней, и грубовато оттолкнув ее, загородившую проход и пытающуюся обратиться к нему.
-Что все это значит?! - обратилась она к мужу, который наклонился, чтобы подобрать оружие.
Он выпрямился и взглянул на нее так, что она только ахнула, поспешив побыстрее отвести взор.
-А то и значит, что Гилль — шпион, а Трубецкой — предатель, - устало проговорил князь Волконский.
-Да как ты можешь это утверждать?! - воскликнула было Мари, но что-то в лице мужа заставило ее отвернуться и побыстрее выбежать из комнаты. Оказавшись у себя, она поспешно выпила стакан воды, чувствуя, что ее сердце до сих пор колотится очень сильно. Прилегла — вроде полегче стало, но не намного. «Лишь бы он нынче не пришел ко мне ночевать», - подумала женщина, сложив руки на груди и пытаясь ладонью унять разыгравшееся сердцебиение. О том, что он в таком состоянии может сделать с ней, не хотелось и помышлять.
...Мари боялась мужа всегда, сколько была с ним знакома. С самого начала, как только она встретилась с открытым и жестким взглядом его серо-голубых глаз, этот трепетный ужас, принимаемый поначалу ее отцом за начинающуюся влюбленность, поселился в ее душе, и так до конца не отпустил.
Князь Сергей приезжал к ним и раньше, но младшая из барышень Раевских не обращала на него особого внимания, полагая его одним из многочисленных сослуживцев papa, лишь из вежливости присоединившегося к кругу молодежи, слушающего ее игру на фортепиано и дивное пение. Глядел сей князь Волконский, командир сводной кавалерийской дивизии, расквартированной в Умани, без всякого восхищения и влюбленности — так бы он смотрел на посредственную оперную певицу, выступающую на сцене. Затем приходил отец, и мужчины шли что-то обсуждать в его кабинет. Иногда к ним присоединялись братья Мари — оба или кто-то один, чаще Александр. Тем паче было ее удивление, когда после четвертого визита князя Волконского, утром, после завтрака, отец подошел к ней, спокойно читающей новую книгу стихов лорда Байрона и проговорил совершенно будничным тоном:
-Сергей Григорьевич просит твоей руки, Маша.
Мари сперва не расслышала слов отца, полностью погруженная в страсти героев поэмы. «Сергей Григорьевич», - повторила она про себя. - «Кто это?»
Отец протягивал ей письмо — неровный и некрасивый, зато разборчивый почерк, и в нем длинными, неуклюже выстроенными фразами шло витиеватое объяснение в любви к ней. «Ваша дочь одна способна составить мое счастие...», «Разница в летах не помешает согласию сердец». Она невольно улыбнулась, пытаясь вспомнить Волконского. Да, про лета он верно заметил... Хоть и хорошо выглядит, и не совсем еще седой, пусть лицо его и начало уже немного сохнуть. Глаза красивые, ресницы как у красной девицы, отбрасывают тень на пол-лица. Выше ее на две головы, строен и сложение весьма атлетическое — сразу видно, что давно уже на действительной и проезжает верхом ежедневно не менее двадцати верст. Но вот что он говорил? Этого Мари не могла толком вспомнить. Верно, говорил что-то, но не примечательное. И ей никаких комплиментов не делал.
-О, как зарделась, - заметил отец, радостно улыбаясь. - Значит, не зря я ему ответил, что ты согласна.
Улыбка медленно сползла с лица девушки.
-Papa, вы хотите сказать, что уже отправили ему положительный ответ? - осторожно спросила Мария.
-Да, конечно, а что зря время терять? Я же видел, как ты на него смотрела, - отец по-доброму подмигнул ей, но его младшей дочери было совсем не смешно.
-Но... я же совсем его не знаю, - выдохнула девушка, пряча глаза.
-Ничего страшного, Мари, у тебя будет уйма времени узнать князя. Еще надоесть успеет, - генерал Раевский по-прежнему был в самом благодушном настроении, не замечая ни бледности младшей дочери, ни ее смущения.
Далее он заговорил о помолвке, о различных формальностях, связанных с приданым, которое — Мари это знала прекрасно, начиная с отрочества, - не очень многочисленно, но она его почти не слушала, пытаясь представить себя рядом с этим генералом, этим «страшным человеком», равнодушным к ней столь же сильно, как и она к нему. Воображение ее не пускало дальше танца с ним, причем не вальса и даже не мазурки, а церемонного и холодного, вроде полонеза. Признаться честно, барышня, лицезревшая помолвки и свадьбы своих старших сестер и кузин, всякий раз думала: «У меня такого не будет». А оказалось — будет, и даже еще хуже, чем у остальных...
Почему у отца была такая радость, заставившая его действовать в случае брака Мари, выяснилось довольно быстро — Раевские на грани разорения, дела денежные запутаны вконец, ну а князь Волконский обещался решить все проблемы по мановению руки.
В последующие дни после того рокового, когда свершилась ее судьба, Мари успела узнать князя Сергея ровно настолько, чтобы не считать его чужим человеком. Были попытки стать его истинной подругой, soulmate, как бы выразился тот же лорд Байрон, но нет. Даже несмотря на то, что они делили одну постель в течение года. Даже несмотря на то, что эти совместные ночи довольно быстро закончились ее беременностью.
Муж не сказал ей самого главного. Как не сказали и родители. Как потом признался ей сам князь, он рассчитывал на то, что эта тайна вскоре станет явью сама собой, без лишних слов и пояснений. И хоть Мария и совершила ряд поступков, которые признал подвигом даже ее строгий отец, не говоря уже о всех остальных, чьим мнением она дорожила, обида на мужа не прошла. Он должен был рассказать о себе все. Вместо этого отмалчивался, а на ее прямые вопросы отвечал всегда резко.
В прошлый раз его молчание закончилось арестом. Княгиня сильно болела после первых родов и не видела этого своими глазами — только по рассказам, по просочившимся через плотный кордон молчания сведениям, удалось выяснить, что случилось с ее супругом и что значили его постоянные отлучки — якобы, по делам службы. Мари подозревала банальное, наслушавшись похожих историй от родственниц — мол, у него есть кто-то на стороне. Лучше бы ее подозрения оказались правдой...
И вот нынче все то же самое. Хотя, казалось бы, нынче им нечего терять. Зачем-то нужно впутываться в историю с этим Гиллем, избивать его и заявлять, что их хороший друг - «предатель». Предатель чего?
Мария знала, что на ее вопрос муж опять не ответит. Пока не станет все плохо. Пока опять не возникнут неразрешимые проблемы, с которыми ей придется героически справляться. Но ей уже не двадцать лет, как тогда. Нынче она далеко не та не испуганная и больная девочка с младенцем на руках, не знающая, куда ей податься. За те крохи комфорта и отблески привычной жизни, которые она отвоевала здесь, в Петровском, княгиня была готова цепляться изо всех сил. Довольно ей уже думать о благополучии других. Пусть таинственное прошлое остается с Сергеем — тот с ней никогда им не поделится, да и, если честно, ей было и неинтересно, откуда он умеет драться и почему счел Гилля врагом сразу, как только его увидал. Главное, чтобы это прошлое не разрушало ее, с таким трудом собранную нынче из осколков былого, жизнь.
Мари встала, подошла к двери и заперла ее изнутри. Муж все-таки не зверь и ломиться не будет... Хотя кто его теперь знает? А завтра она скажет Сержу, что его присутствие вместе с ее гостями нежелательно. Она даже придумала, какую отповедь она при этом произнесет: «Ежели ты настолько опростился и не умеешь себя вести в более-менее приличном обществе, то лучше бы тебе было не появляться в моей гостиной». Затем подумала и добавила еще: «И в моей спальне тоже».
***
-Ты будешь в меня стрелять? - Сергей Трубецкой с удивлением, впрочем, притворным, оглядывал своего тезку и приятеля. Тот был одет так, как одевался всегда, выезжая в лес. И ружье не снял, не оставил внизу, на крыльце, а оно явно было заряженным.
-Зачем же? Мне интересно, на что же ты согласился, пообщавшись с этим джентльменом.
-А мне интересно, как же ты так быстро вычислил в Гилле шпиона, - прищурился хозяин дома.
-Признаться честно, для того мне даже и не надо было с ним встречаться, - пожал плечами Волконский. - Достаточно посмотреть на его маршрут. И на его путевой дневник. Мистер Гилль, между прочим, сказал, что он хранится у тебя.
Трубецкой схватился за голову. И как теперь объяснять, почему ему достались эти бумаги?
-Изволь, - с видимым спокойствием произнес он, открыв ящик стола и запустив в него руку.
Волконский невольно прикоснулся к стволу ружья — инстинкт, не иначе. Слишком уж ясна была уловка его приятеля. Он сам бы на его месте не отказался бы ее проделать. Что там раньше говорили, когда его учили всей этой дивной премудрости «тайной дипломатии»? «Всегда ставь себя на место противника. Думай, что бы ты делал на его месте. Так ты застанешь его врасплох и спасешь свою жизнь».
Вместо ожидаемого пистолета Сергей Трубецкой достал тетрадь — обычную, в три четверти листа, в черном коленкоровом переплете.
-Только, насколько я знаю, ты не читаешь по-английски... - с сомнением заговорил он, открывая свою добычу.
-Но зато по-английски читаешь ты, - улыбнулся его приятель, но глаза у него так и остались холодными. Трубецкой невольно вздрогнул. Он вспомнил их первую встречу — там, на киевских контрактах, куда съезжались все причастные к Делу не первый год. И вспомнил то, как этот генерал-майор смотрел на него — холодно, оценивающе, с некоторым презрением. «Все это великолепно, князь. Но скажите мне — что вы реально можете сделать уже сейчас?» - спросил тогда у него его тезка, сложив руки на груди. Тогда представитель Северного общества и замешался, не зная, что и ответить. Он прекрасно сознавал, что тут, в Малороссии, все готово к выступлению. Что тут люди не тратят драгоценное время в разговорах, перемежая умствования чтением стихов и прозы вслух, а занимаются конкретным делом — готовят людей под своей командой к выступлению. Тогда как в Петербурге, где находится вся гвардия, где сосредоточено все, что имеет значение в их Деле, ничего такого нет. И вряд ли появится в самом скором времени...
Трубецкой уже не помнил, что ответил своему нынешнему гостю. Подобно им всем, разделяющим заключение на «краю земли», он предпочел многое забыть. В Петербурге хранится все, что он смог вспомнить и сказать на момент ареста, изложенное и подписанное им собственноручно — властители и судьи распорядились всем этим по-своему, можно надеяться, к всеобщему благу, как уверял его самый главный судья, на голове которого сверкает корона империи. Зачем князю Сергею теперь-то это помнить? Но этот, его тезка, тот, который бы тогда, окажись он на его месте, вышел бы, когда положено, на площадь, невзирая на милую жену, цепляющуюся за плечи, на полную несогласованность плана и несвоевременность выступления — и победил бы, несмотря ни на что, не пожалев ни подчиненных, ни соратников, ни самого себя.
-Конечно, я могу перевести, - осторожно начал Трубецкой. - Я даже начал.
-Отлично, что мы друг друга поняли, - эту фразу Волконский ему тоже говорил когда-то, кажется, тоже в Киеве, на съезде обществ, или, может быть, и позже или раньше — как теперь вспомнить? Только и осталось, что тогда он вздохнул облегченно — избавился от этого опасного человека, от этого... да, точное слово — провокатора, не иначе.
-Однако скажи — ты тоже получил предложение бежать? И тебе оно понравилось, не так ли? - продолжил его гость, заняв место в кресле и поставив ружье в разумной близости от себя.
-Не я, - Трубецкой только вздохнул. - А Катишь...
-Ну конечно, - не очень-то любезно произнес его тезка. - Только она по вящему разумению подумала, что план не продуманный и воспользоваться им на самом деле нельзя?
Хозяин заговорил очень быстро, стараясь, чтобы каждое его слово не скрылось от слуха Сержа:
-Я выкупил у англичанина эту тетрадь. За хорошие деньги, между прочим. Половина того, что осталось у нас в запасе... Не говори ей, кстати. Она-то уверена, что я уплатил за дорогу.
-Ах, он еще и не бесплатно бежать предлагал? - перебил его Волконский.
-А то как же? Неплохую сумму затребовал.
-Странно, с меня он не просил ни гроша.
-С тебя попросишь... - усмехнулся другой Сергей и продолжал далее:
-Ну так вот, я начал ее читать и нашел там — вот глупость! - только лишь географические и геологические изыскания.
-Только лишь? - поднял бровь Волконский.
-Ну не только... На форзаце перечислялись все рудники на сто верст отсюда, с указаниями, сколько человек работает и сколько человек в охране... Наши имена были прописаны тоже отдельно. Твое, причем, было подчеркнуто.
-А дай взглянуть.
Серж, не дожидаясь ответа, подошел к столу и перегнулся через плечо приятеля.
Ну конечно. Там даже и приписано: «Special conditions for him». Особые условия — на них и опиралось все его нынешнее существование. Его то хотели облагодетельствовать и даже короновать, то стереть с лица земли, чтобы и имени его не упоминалось.
-Кстати, а почему это так? - спросил Трубецкой.
-Долго рассказывать... Но тетради лучше храниться у меня, не обессудь, - снова улыбнулся он и взял искомый журнал из рук хозяина, без всякого сопротивления со стороны последнего.
-Но как же ты это все прочитаешь?
-Не беспокойся, у меня словарь имеется, - пожал плечами Волконский, упаковывая полученный «трофей» в охотничью сумку. Даже усмехнулся про себя — в лес теперь идти не было никакого смысла, ведь главную добычу на сегодня он уже нашел. И что там косули или тетеревы?
Он всегда был охотником, сколько себя не помнил. Как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Но охота там, «в России», с доезжачими, егерями, многочисленными сворами собак и всеми ритуалами, равно как и британские многочасовые скачки за одной-единственной лисицей не сравнятся с его нынешними вылазками в лес. И, в свою очередь, те самые вылазки в лес — ничто перед тем, что Серж про себя звал «ловлей человеков», тем мастерством, которое он освоил с два десятка лет тому назад и которое не забыл совсем.