1
Впервые за время службы следователем в уголовном розыске Иван Петрович Скляревский солидно опоздал на работу. Как на зло, свой допотопный, но нынче сверхпрестижный раритет «Горбатый «Запорожец» буквально два дня назад отогнал в ремонт.
Скляревского подвел городской транспорт. Хотя сегодня опоздали на работу практически все, кто жил на левом берегу реки.
Авария на единственном мосту через реку, по которому шли троллейбусы: «Вольво» с дипломатическими номерами превратил буквально в лепешку встречный КамАЗ, выехавший то ли из-за неисправности тормозов, то ли потому, что водитель его был после праздников под хорошим хмельком, на полосу встречного движения. Сзади «Вольво» «припечатал» ЗИЛ-самосвал, который вез бетон.
Пострадавших уже увезла скорая помощь. Полицейские перекрыли движение по мосту и начали составлять протокол дорожно-транспортного происшествия, делали замеры... Страшная пробка собравшихся машин по обе стороны моста через реку растянулась на несколько километров.
Иного выхода у следователя по особо опасным делам не было. Пришлось, покинуть троллейбус и, как иному работающему люду добираться на работу через мост пешком.
Чтобы не попасться на глаза начальнику, Скляревский незаметно проскочил мимо кабинета Майорова и взбежал на третий этаж. Только успел упасть в кресло, как на рабочем столе резко звякнул местный телефон.
— Доброе утро, Иван Петрович!
— Здравия желаю, господин полковник, — ответил Майорову еще даже не отдышавшись.
— Зайдите ко мне.
Взяв блокнот и авторучку, Скляревский спустился к начальнику.
Кондиционер у Майорова не работал, но в кабинете было не жарко.
— Садись, Иван Петрович, — сразу перешел на дружественные нотки полковник.
«Опять что-то сверхсрочное свалилось на наши головы, — недовольно подумал Скляревский, уже зная характерную привычку начальника — называть подчиненных по имени и отчеству, если есть работа.
— Ну, как отдыхал? — подходил издалека Майоров, покручивая в пальцах остро отточенный карандаш.
«Не тянул бы. Лучше сразу... Ан, нет, помалкивает, нервишки проверяет», — подумал Скляревский, садясь в предложенное кресло. Затем он вздохнул.
— Что вздыхаешь, Иван Петрович? — полковник улыбнулся, отложил карандаш в сторону. — У тебя же практически все в порядке.
— Да так, Владимир Константинович, — попробовал отмахнуться Скляревский.
— А дома?
— Все нормально, господин полковник. Сорокапятилетие жены в воскресенье праздновали.
— Неужто твоей Ольге уже... Я ведь недавно на вашей свадьбе был... Как сейчас помню. Ты только что влился в наш коллектив. Молоденький лейтенантик. Сколько тебе тогда стукнуло?
— Двадцать один.
Майоров кивнул.
— А Ольге — двадцать тогда было, если не ошибаюсь... Помню, помню... Серебряную свадьбу, Ваня, еще не справляли?
— Через месяц с хвостиком, Владимир Константинович. Придете?
— Раз зовешь, приду. Обязательно. В наше время мало кто не только до золотой, но и до серебряной свадьбы совместно доживает. Все норовят даже после ситцевой разбежаться кто-куда... Это же надо, твоей благоверной Ольге уже сорок пять стукнуло...
— Время... Наш друг и враг время, Владимир Константинович.
— Да, да, конечно, — кивнул Майоров. — Стареем... С каждым прожитым годом... Кстати, я тебя вызвал по делу, Иван Петрович, — полковник виновато, или это так показалось Скляревскому, взглянул на него, снова взял со стола карандаш и завертел ним. — Ты, кстати, давно в нашем музее был?
— Не понял, вашего намека, — поднял на Майорова глаза Скляревский.
— Позавчера, господин подполковник, — Майоров неожиданно перешел на официальную ноту, — среди бела дня ограбили наш исторический музей. Культурно, можно сказать, грабители поработали. Обошлось без жертв и насилия, без стрельбы и всего прочего... К счастью. Что скажете, Иван Петрович? — спросил, отводя от Скляревского свои с хитринкой глаза Майоров и опуская их на кончик остро отточенного карандаша.
— Нужно искать... Чего, кстати, там украли?, — господин полковник?
— Искать и найти, — поправил Майоров Скляревского. — А вот что украли из музея, это следует выяснить вам, господин подполковник. — На последнем предложении Майоров сделал ударение. — Тебе, Ваня и твоим соколам. Думаю, езжай для знакомства сам, посмотри, поразмысли... Лады? — Майоров снова отложил в сторону карандаш, поднял на Скляревского свои уставшие глаза.
— Я понял. Разрешите идти? — вставая из кресла, спросил Скляревский.
— Да, пожалуйста, идите, Иван Петрович. Пока не ограничиваю во времени, но не затягивайте.
— Есть! — Скляревский быстро вышел из кабинета. Ломались намеченные в пятницу планы. На его отдел навесили еще одно дело. Хотя оно и не относилось к разряду особо важных, не было в нем и крови, но, скорее всего, Майоров так зашевелился, потому, что на него надавили сверху. Вернее, еще не надавили, но обязательно надавят. Местным историческим музеем интересовался когда-то даже спикер Госдумы, лично приезжал...
Собрать всех Скляревский не мог — половина сотрудников уже была на задании.
Зайдя в кабинет, вызвал к себе тех, кто остался. Коротко изложив состояние дел, Скляревский, как ему и посоветовал полковник Майоров, возглавил расследование и взял себе на подмогу лейтенанта Семененкова и майора Шаповалова.
2
На улице было душно. Даже прошедший ночью ливень не смог остудить асфальтированную мостовую, тротуары, дома, которые, казалось, как и люди, изнывали теперь не только от жары, но и от испарений.
Вытирая взмокший лоб, Скляревский ожидал у музея майора Шаповалова и лейтенанта Семененкова, которые, наверное, застряли в машине в уличной пробке.
Наконец среди почти сплошного транспортного потока Скляревский разглядел машину райотдела, лениво ползущую за такими же, как и она, приземистыми легковушками.
— Ну, вот и мы, — быстро выскочив из машины, бросил Шаповалов. За ним, отдуваясь, словно поднимал четырехпудовую гирю, молча вылез нескладный, всегда чем-то недовольный Семененков.
«Ну и досталось же на мою голову пугало огородное — неприветливо подумал о Семененкове подполковник. — Везет на подарочки. От одного избавился, так этого подбросили...».
— Машину отпускать, господин полковник? — спросил Шаповалов.
— Езжайте, Прокофьевич, — наклонясь над ярко-желтой легковушкой, сказал Скляревский. — В управление доберемся городским транспортом...
Старший сержант, уже совершенно седой Николай Прокофьевич Комаров кивнул головой и с трудом втиснулся в сплошной поток автомобилей.
Поднялись по широкой лестнице, которая вела ко входу в объемистое, обрамленное вычурной колоннадой помещение исторического музея.
Скляревскому долго пришлось держать палец на кнопке звонка. Наконец через зарешеченные стеклянные окна в холле увидели пожилую женщину, которая не спеша шла к двери.
Щелкнула защелка, окошко приоткрылось на пару сантиметров.
— Музей сегодня закрыт, — сообщила женщина через приоткрытое окошко и, закрыв его, побрела назад, даже не удосужившись спросить, чего нужно.
Скляревский опять нажал на черную горошину звонка.
Женщина недовольно вернулась и, открыв пошире небольшое квадратное зарешеченное окошко, в которое, наверное, пролезла бы только рука, наклонилась и подозрительно выглянула:
— Говорю вам, музей сегодня закрыт, и нечего больше звонить. В понедельник у нас выходной. Приходите во вторник или в другие дни... Небось образованные, а не видите, что на табличке написано... В понедельник вы-ход-ной, — произнесла последнее словно по слогам женщина.
— Простите, нам директор музея нужен.
— Я дежурная сегодня. Приказано никого не впускать, — буркнула старушка. — Выходной сегодня, — добавила она и хотела было закрыть окошко, но Скляревский снова нажал на черную кнопку, а лейтенант Семененков придержал рукой окошко, не дав закрыть его женщине.
— Не хулиганьте здесь, не то полицию сейчас вызову, — храбро пошла в нападение дежурная.
— Мы и есть полиция, — громко сказал Семененков.
— Полиция в форме ходит, — упрямо поджав свои сухонькие губы, ответила женщина. — И не надо кричать, я прекрасно слышу. Если Полиция, тогда предъявите свои документы.
Удостоверившись, что люди, стоящие у двери действительно из полиции, дежурная почему-то недовольно проговорила:
— И ходют тут, и ходют... Все покоя нет. Сейчас позову Варвару Васильевну. Она у нас директор. Ежели прикажет — впущу.
— Да, позовите, пожалуйста. Только побыстрее, — вырвалось у Скляревского.
— Как пойду, так и позову, — недовольно ответила женщина и побрела, хлопая тапочками.
— Вот старая терка! — только и сказал Семененков, доставая сигарету.
Минут через пять вместе со старухой к двери подошла лет двадцати пяти —двадцати семи симпатичная женщина в строгом коричневом костюме. Дежурная щелкнув ключом, открыла дверь.
Молодая женщина вышла за дверь:
— Я директор. Музей закрыт. Простите, но сегодня у нас выходной, господа. Приходите завтра. А еще лучше — послезавтра. Как раз вернется из отпуска наш самый опытный экскурсовод...
Добрый день, Варвара Васильевна... Я следователь по особо важным делам подполковник Скляревский Иван Петрович. Вот удостоверение, — сказал Скляревский, протягивая директору раскрытое удостоверение. — А это мои помощники, — указал на Шаповалова и Семененкова. — Так что у вас здесь случилось?
— Извините, что заставили вас ожидать, — сказала, покраснев, директор музея. Она только сейчас сообразила, кто перед ней. — Проходите, пожалуйста, Иван Петрович. Но после случившегося у нас, я сама себе уже не верю... Вы уж простите нас... Так уж получилось... Мужик не перекрестится, пока гром не грянет. А тогда, как говорят, уже и поздно бывает....
Когда вошли в музей, директор обратилась к дежурной:
— Валентина Кирилловна, закроете дверь и скажите Ксении Карловне, что я буду у себя. Ко мне из полиции пришли.
Отдав распоряжение, Сомова повернулась к сотрудникам внутренних дел:
— Зная, что следователи прежде всего идут на место преступления, и, простите, там копают, к сожалению, не могу его указать... Я сама с Ксенией Карловной выдавала и картины, и две скульптурные композиции. Да и коллекции марок и монет... Накладная у меня в кабинете... Наверное, пойдемте туда.
Молча пройдя за Сомовой через один из огромных залов, сотрудники полиции повернули налево, на короткую мраморную лестничку. Она и привела к незакрытой двери.
— Проходите. Это и есть мой кабинет, — чуть стушевавшись, проговорила директор музея.
«Вот уж парадоксы выходят, — подумал Скляревский, присаживаясь на предложенный стул. — Залы здесь хоть на лошади разъезжай. А здесь негде и черепахе пройтись — стол, четыре стула и небольшой сейф. В такой тесноте много наработаешь...»
— Извините, что кресел нет, — продолжила директор музея, — но комнатушка эта так мала, что их просто некуда поставить. Так и обхожусь...
— Простите, вы давно директором здесь? — спросил Шаповалов.
— В музее я уже три с половиной года. Полтора года была заместителем, а когда предшественница моя ушла на пенсию, меня и назначили.
— Простите, Варвара Васильевна, нас подробно интересует ограбление.
Сомова опустила голову. Наверное обдумывала, с чего начать. Скляревский не подгонял женщину. Он понимал, что вот-вот и настанет момент, когда ей необходимо будет излить свое горе... Так уж запрограммирован человек, что не может долго держать в себе горе, как и радость... Обязательно должен поделиться, раскрыть душу...
Наконец Сомова резко подняла голову, машинально поправила вьющуюся прическу:
— Это случилось в одиннадцать утра. Как раз закончился фильм. В это время к нам и приехал грузовик от Нины Матвеевны.
— Кто такая Нина Матвеевна? — по ходу спросил Скляревский.
— Кирпичникова, директор музея из соседней области.
— Вы давно с ней знакомы, Варвара Васильевна?
— Да с детства. Она, как говорят, моя крестная мама. А еще мы дружили с Татьяной, ее дочерью. Нина Матвеевна помогла мне и с институтом, да и с устройством в этот музей... Связи у нее неплохие...
— Не могли бы вы вспомнить, Варвара Васильевна, кто приехал от Нины Матвеевны, — перевел разговор в нужное русло Скляревский.
— В машине было двое. Павел Семенович Коньков и Иван Сидорович Белоус. Они пришли ко мне в кабинет и сказали, что за обменным фондом приехали от Нины Матвеевны. Подали мне доверенность и накладную.
Сомова вздохнула и, набрав полную грудь воздуха, словно такого количества могло хватить на весь рассказ, быстро затараторила:
— Как сейчас помню, накладную мне подал Павел Семенович. Потом он же отдал мне и доверенность, и мы пошли к запасникам.
— Они и являются похитителями? — осведомился Семененков.
Сомова кивнула.
— Простите, доверенность у вас? Нового образца? — спросил подполковник.
— Конечно, — директор встала и, взяв из ящика стола ключ, прошла к сейфу.
— Да нет, продолжайте рассказ. Потом покажете нам доверенность.
— Мы пошли к запасникам вместе с ребятами и Ксенией Карловной, выдали несколько коллекций монет и марок, девять картин. Это были Шишкин, Репин, незаконченная картина Айвазовского, полотна неизвестных художников восемнадцатого века... Как предварительно и договаривались с Ниной Матвеевной.
Сомова остановилась. Еще раз близоруко сощурившись, посмотрела на запись в календаре:
— Коньков и Белоус все загрузили в машину и оформили документы на вывоз.
— Воры не спешили? — поинтересовался Шаповалов, записав что-то в блокнот.
— Я, честно признаюсь, не присматривалась тогда. Кажется не спешили. Когда они все погрузили и оформили документы, то сели перекурить. О чем-то мило беседовали с Федоренко, нашим грузчиком. Затем один из приезжих, по-моему, Коньков, пошел в гастроном за «Спрайтом» на дорожку.
— Но рядом с музеем, насколько мне известно, гастронома нет. Разве не лучше было подъехать к нему на машине? — спросил Семененков.
— Не знаю, это их дело.
— Он возвратился со «Спрайтом»?
— Не видела. Я в это время была в запасниках. Знаю, что минут через пять они поехали.
— Вы не интересовались, почему Коньков и Белоус не привезли с собой от Кирпичниковой обменного фонда? — спросил Шаповалов.
Сомова опять поправила прическу и взволнованно посмотрела на майора:
— Спрашивала. А как же! Они объяснили, что Нина Матвеевна через неделю приедет в Лучегорск за грузом и привезет коллекцию.
— Когда вы, Варвара Васильевна, узнали о том, что музей ограбили?
— Только сегодня, — директор виновато опустила глаза. — Утром, — добавила через непродолжительное время женщина.
Каким образом?
— Мне сегодня домой позвонила Нина Матвеевна Кирпичникова и сказала, что завтра приедет за обменным фондом.
— В котором часу?
Директор музея вспыхнула:
— Вам и это нужно знать? Я же сказала, что утром. Где-то около девяти. У нас сегодня выходной. Она звонила мне домой. Я сказала ей, что все отдала еще в пятницу ее сотрудникам.
— Извините, что перебиваю, Варвара Васильевна, вы поинтересовались удостоверениями Конькова и Белоуса. Их документами вообще?
— Нет. Но, наверное, они у них были. Они передали мне привет от Нины Матвеевны, все время улыбались, не торопились...
— Вы знали Конькова и Белоуса в лицо? — спросил следователь.
Сомова побелела и, запинаясь, прошептала:
— Н-нет, не знала. Но ведь у них была и накладная с печатью, и доверенность на получение обменного фонда, список картин и всего прочего. Именно того, о чем мы с Ниной Матвеевной Кирпичниковой договаривались во время моего последнего приезда к ней...
Директор музея остановилась и снова уставилась в календарь.
— Вам позвонила Кирпичникова и сказала, что приедет завтра за экспонатами. Так?
— Да, — торопясь ответила Сомова, и, словно могла что-то забыть, затарахтела дальше. — Я ответила Нине Матвеевне, что их увезли Коньков и Белоусов. А потом побежала в музей. Накладная на месте, и доверенность на получение тоже. Вот в этом сейфе. Вы позволите, — обратилась Сомова к Шаповалову. Майор встал и Сомова бочком подошла к сейфу, открыла. — Только на ней нет подписи Нины Матвеевны. Это была моя доверенность. Накладная Кирпичниковой, а доверенность — моя. Та, которую я потеряла в свое время.
— А как вела себя Кирпичникова, когда узнала об ограблении вашего музея?
— Не знаю. Она только произнесла: «О боже!» И, кажется, положила трубку. Я ничего больше не помню, господин следователь. На меня после ее звонка словно туман накатился...
Сомова заплакала.
— Да не волнуйтесь вы, Варвара Васильевна! — успокаивающе проговорил Скляревский. — Найдем мы и награбленное, и преступников. Но с условием, что вы поможете это нам сделать...
— Я? — женщина удивленно посмотрела на Скляревского. — Каким образом?
— Опишите, пожалуйста, грабителей. Какие они из себя, во что были одеты, и так далее. Сможете?
— Попробую, — несколько придя в себя, неуверенно сказала Сомова. — Тот, кто назвал себя Белоусом, худощав, в клетчатой рубашке и ношенных фирменных джинсах, лет тридцати семи — сорока двух. Глаза большие у него, чуть навыкате, кажется, карие. — Сомова взглянула на календарь. — Коньков, как говорят, человек среднестатистических данных. Обычный рост... Одет неброско... Бреется опасной бритвой.
— Как вы это определили? — удивился в свою очередь Семененков, на миг оторвавшись от стенографирования.
— Это не трудно, господин лейтенант. У большинства мужчин, которые бреются электробритвами, к одиннадцати часам уже темнеет борода. У Конькова не было даже намека на это.
«Н-да, прекрасные детали для розыска и поимки преступников», — с сарказмом подумал Скляревский.
— На какую сумму ограблен музей, — обратился следователь к Сомовой.
— По предварительным подсчетам, стоимость украденного составляет более ста тысяч долларов в условных денежных единицах. Но это по прейскуранту.
— Если позволите, Варвара Васильевна, еще один вопрос.
От следователя не ускользнуло, как боязливо забегали глаза у директора музея. Чтобы спрятать страх, она попыталась незаметно опустить их.
«Здесь что-то не то. Будь внимателен, господин следователь по особо важным делам, — приказал себе Скляревский, но виду не подал. Словно настороженность Сомовой, боязнь и все прочее не приметил.
— Вы говорили о накладной, о доверенности...
— Да, да, — голос женщины задрожал. — Вот они, — женщина достала из сейфа две бумажки, протянула их Скляревскому.
— Накладная написана рукой Кирпичниковой? — спросил подполковник, осторожно держа накладную за кончик. На ней могли остаться отпечатки пальцев преступников.
— Нет, у Нины Матвеевны другой почерк.
— Почему это не насторожило вас?
— Накладную могла выписать и заместитель директора...
— А каталог ваш на месте?
— Естественно, в сейфе. Копия есть еще у главной хранительницы музейных фондов Ксении Карловны.
— Вы проверяли? — заинтересовался Скляревский.
— Да, буквально перед вашим приходом. Просмотрели, что отдали... А затем выборочную ревизию начали...
«А, может, все «выветрилось» с легкой руки хранительницы? — подумал следователь. — Нужно будет поговорить с ней. Чем черт не шутит. Ей и карты в руки. Директор — молодая, неопытная...»
— Вы говорили, что-то о самодельных регистрационных книгах, которые есть у вас, и у Кирпичниковой.
— Но я не могу не доверять... Она меня столько подсказывала мне, наставляла, учила...
Скляревский ничего не записал в блокнот, чтобы не вызвать у Сомовой подозрений. Да и нечего было записывать. Он лишь приказал памяти четко зафиксировать факты возможных версий, связанных с ограблением. Следователь понимал, что зацепки пока что никакой. Единственная — инвентарные книги, но что они могли ему сказать, что дать?
— По вашему утверждению, оба каталога на месте? Но их могли украсть у Кирпичниковой. Ведь правда?
— Н-не знаю, — неуверенно проговорила женщина, вздохнула, подошла к сейфу , взяла стоящую сверху бутылку с минералкой и, налиив в стакан воды, выпила.
— Скорее всего, это моя халатность, господин подполковник. Я очень спешила в тот день. Мне стоило перезвонить Нине Матвеевне...
— На накладной и на доверенности стоит печать вашего музея. Вы не выписывали доверенность... Не мог ли кто из сотрудников заполнить ее?
— Это исключение, господин следователь. Все доверенность пронумерованы, они у меня в сейфе. Ключ от сейфа только у меня...
Как же тогда накладная и доверенность попали в руки к преступникам?
Сомова закашлялась, покраснела, затем ответила:
— Полтора месяца назад я потеряла свою сумочку.
— Где? — спросил Скляревский. — При каких обстоятельствах?
— На железнодорожном вокзале города Елец. В сумочке было две накладных и две доверенности. Забыла выложить в сейф перед поездкой.
— Кто еще кроме вас и Ксении Карловны имеет доступ к сокровищам музея, находящимся в запасниках? — спросил Шаповалов.
— Еще грузчик Федоренко и уборщица Поликарпова, — ответила Сомова, повернув голову в сторону майора. — После всего, что случилось, вовек никому не буду доверять. Мне кажется, что это относится и ко мне самой...
— Успокойтесь, Варвара Васильевна, — попробовал утешить директора музея подполковник. — И незачем быть такой категоричной. Как говорят, в семье не без урода, но не стоит мерить всех на один манер.
— Не убедительно, — господин подполковник, — подняла раскрасневшиеся глаза Сомова.
— Я не собираюсь вас убеждать. Думаю, вскоре вы сами разберетесь в своих суждениях. Но не об этом сейчас речь. Нам нужно знать, Варвара Васильевна, как вы отдали музейные ценности. Ведь в накладной и, тем более, в доверенности нет даже разборчивой подписи.
Сомова вновь промолчала и только вздохнула. Затем встала из-за стола, наверное предполагая, что так лучше будет отвечать, и только тогда, когда молчание уж очень затянулось, ответила:
— Но ведь печати есть... Конечно, я не присмотрелась к ним... Это халатность и ничего более. Я готова отвечать за нее...
3
Скляревский сидел в кабинете при свете настольной лампы и вот уже минут двадцать составлял план на неделю. Его подчиненные ушли. В полной тишине лучше думалось. Наконец, заполнив последнюю позицию, подполковник отложил в сторону ручку. Взял только что заполненный лист, откинулся в кресле. Просмотрел написанное: ничего ли не забыл? Еще раз глянул в еженедельник. Завтра они должны были завершить два дела. Сроки не то, что поджимали — в десять тридцать подозреваемых необходимо выпустить из изолятора временного содержания. Но ни в одном, ни в другом не прослеживалось логического завершения. Дела обросли новыми данными. Они требовали основательной перепроверки, приглашения новых свидетелей.
Ниточка одного дела повела майора Шаповалова в дебри, из которых попробуй выберись.
Понятно, ежели бы Шаповалов подошел формально, дело можно было закрыть, а преступника Федоткина отправить в суд за воровство навороченного компьютера и тысячи трехсот долларов. Это было доказано следствием, и Федоткин сознался полностью, рассказал, как проник к соседке через балкой и все прочее. Но за сравнительно мелкой кражей крылось другое — сбыт Федоткиным наркотиков. А это была уже другая статья... И еще. На Федоткине, возможно, сидело и другое дело — убийство бывшего сослуживца фирмы «Гарант» Ковалькова...
Новые данные другого дела помогли выйти следователям на «владельца» нечестно приобретенных сорока девяти тысяч долларов.
«Буду просить Майорова о продлении сроков расследования, — подумал подполковник и, откинув на стол план работы, потер руки. Следователь понимал, что для этого нужно выдвинуть непререкаемые доказательства. Но знал, за ними — не остановка. Майоров, конечно, будет упрекать, давить сроками, отнекиваться, но прокурору позвонит. Шаповалов будет докручивать эти дела, а он, наконец, впритык займется музеем.
Скляревский начал складывать бумаги, чтобы водрузить в сейф. Неожиданно в ночной тишине позвонил телефон. Скляревский взял трубку и услышал женский голос:
— Добрый день. Я звонила дежурному, а он порекомендовал обратиться к вам, Иван Петрович.
Голос подполковнику был незнаком. Посмотрев на часы, следователь отметил, что было уже двадцать два сорок.
— Если не ошибаюсь, вы хотели пожелать мне доброй ночи.
— Извините. Я по привычке, — поправилась незнакомка. — Звоню вам, поскольку знаю, что вы ведете дело об ограблении вашего музея. Хочу, как свидетель, нечто рассказать. Думаю, вам будет интересно, и пригодится...
— Извините, с кем разговариваю? Как вас зовут.
— Это не имеет значения, господин подполковник. Не хочу выглядеть белой вороной. Поскольку через пять минут уезжаю, обратите внимание на Кротова и Смельчакова. Их адреса я переслала в ваш адрес полчаса назад по электронной почте. До свидания.
— Спасибо, но...
В трубке послышались частые гудки.
«Да, пробормотал следователь по особо важным делам, записывая фамилии открыв на компьютере «почту», адреса тех, кого назвала незнакомка. — К делу прибавилось еще две фамилии — Кротов и Смельчаков. Но почему добавились? Может, это и есть Коньков и Белоус? Либо некто в юбке наводит на ложный след, чтобы оттянуть время? Или кто-то из воровского мира «заложил» бывших напарников. Но как бы то ни было, нужно проверить и это...
4
По данному адресу действительно проживал Кротов, в свое время отбывший наказание за подобное ограбление. Бесстрастный компьютер выложил все как на тарелочке.
Через полчаса у Скляревского на столе уже лежали лазерная копия портрета Кротова и расширенная справка о нем же. После отбытия наказания, Кротов устроился на работу водителем грузовой машины. Женился. У него — дочь. На работе характеризовался положительно, как хороший водитель и добрый семьянин.
Смельчаков по компьютерной картотеке управления не проходил. Не было о нем данных и в паспортном столе...
«Странно, — подумал Скляревский, когда перечитал документы, которые ему только что принес рассыльный. Скорее всего, другая фамилия была вымышлена? Допустим, что так. Но зачем это было телефонной даме?»
Выйдя из кабинета, позвал Семененкова, который был всегда в курилке.
— Слушаю вас, господин подполковник, — подбежал тот, пряча в рукаве сигарету.
— Китель сожжешь, — Александр, — сказал, улыбаясь Скляревский. — Бросай сигарету — и сразу же на выезд.
5
На небольшой дворик выходило сразу несколько одноэтажных, еще допотопных домиков. Среди них был и тот, в котором жил Кротов.
Привычного звонка не было. Пришлось стучать.
Дверь почти сразу открыла молодая женщина, которая на руках держала девочку.
— Извините, здесь проживает Кротов Денис Николаевич?
— Здесь, — приветливо ответила женщина. — Проходите в дом, пожалуйста. Денис болеет, права. Дома. Сейчас выйдет. Девочка, увидев незнакомых людей, спрятала свое личико в мамино плечо.
— А вы Ольга Семеновна, жена Дениса Николаевича?
— Да, — коротко ответила женщина.
Увидев заинтересованность в ее глазах, Скляревский представился:
— Я следователь по особо важным делам уголовного розыска городского управления внутренних дел, подполковник Скляревский. Со мной — коллега, лейтенант полиции Александр Иванович Семененков.
— Да проходите вы, — настояла на своем женщина.
Когда Скляревский и Семененков прошли в небольшую, но со вкусом обставленную комнату, женщина предложила стулья:
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она Скляревский и Семененкову, затем, повернувшись, чуть погромче, позвала:
— Денис, к тебе пришли.
Кротов вошел в комнату, тяжело ступая и, даже не ответив на приветствие, молча сел напротив Скляревского, достал сигарету, закурил. Глубоко затянувшись, поднял голову и устало, недовольно спросил:
— С чем пожаловали на этот раз? — из-под раскидистых бровей на Семененкова и Скляревского смотрели неприветливые глаза. Затем, словно вспомнив о чем-то важном, повернулся к жене, которая стояла у двери, опершись плечом о косяк, и попросил:
— Оля, выйди, пожалуйста. Мне нужно с господами из полиции поговорить...
— Хорошо, Денис, мы пойдем на улицу с Сашенькой погуляем, — тихо произнесла женщина. В ее глубоко посаженных огромных глазах вспыхнул огонек страха, и тут же притух. Женщина повернулась и выйдя из комнаты, прикрыла дверь.
— Уже задрали меня, — недовольно проговорил Кротов. То всё из области наведывались, теперь еще и вы, из города...
— Не будете возражать, если я вам задам несколько вопросов? — не обращая внимания на реплику, брошенную Кротовым начал Скляревский.
Кротов деланно улыбнулся, показав гнилые зубы, затушил в пепельнице сигарету.
— Валяйте.
— Нас интересует, Денис Николаевич, как ваши дела, кем работаете, где? Довольны ли?
— Зачем эти сюсюканья, господа следователи? Я уже обожженный, значит у вас на компьютерах вся моя подноготная есть. Сидел. Нары давил основательно... Конечно, не по своей воле, по дурости малолетней. Но, как говорят, кто старое помянет... Хотя не по специальности нынче работаю, но семью не обижаю. Можете у Ольги спросить... Деньги жене до копеечки, когда платят. Зарабатываю честно. Не пью. Нам хватает. Даже когда по два месяца не платят. Кой-какие сбережения помогают. Оля у меня запасливая и хозяйственная... Шабашки мелочные... Все? Больше от меня лишнего не услышите. Спрашивайте, отвечу, коли знаю. Тогда за одно лишнее слово годы схлопотал. По дурости...
— Никто вас, Денис Николаевич, не собирается ловить на словах. Нас интересует, где вы были позавчера от десяти до двенадцати тридцати.
— Лег спать. Можете у жены проверить. Да еще у соседа Ларивоненкова. Мы с ним футбол смотрели. У меня. У него как раз телевизор сломался. Затем пошли к нему немного пивком побаловались...
— Я имею ввиду утро.
— Я сейчас на больничном, господин следователь, — несколько замешкавшись, ответил Кротов. — Конечно, в кровати не лежу. Когда болячка немного отпускает, хочется по дому сделать хоть что-то. Я в частых поездках. Вот мужских рук и не хватает. Да и развалюшка наша почти что на ладан дышит... Может, квартиру скоро дадут. Наша улица идет под снос...
— Вы не ответили на поставленный мной вопрос, Денис Николаевич. Где были с десяти до двенадцати тридцати дня позавчера?
— Дома. Что-то случилось, и вы в первую очередь к тем, кто меченый? А я завязал, господа следователи. Завязал после зоны, и не развязывал. Так, что даже захочу развязать — не смогу. На суде тоже случаются ошибки. Отбыл свое, голые почти мерзлые нары как вспомню, ни в жисть не ступлю на ломаную дорогу... Гадом ползучим буду... На скамью подсудимых по дурости залетел...
— Позавчера двое неизвестных в это время ограбили исторический музей. Один из грабителей по описанию свидетелей и по сверке с роботом, похож на вас, господин Кротов.
Кротов присвистнул.
— Интересно выходит. Но если с этим пришли, значит наглухо ошиблись адресом.
— Будьте конкретнее. Кто видел вас в названное мной время, где? Возможно вы с кем-то разговаривали? Кто подтвердит ваше алиби?
— Кто? — Кротов подумал. — Да никто, — сердито ответил он через минуту. — Лежал в кровати, читал книгу. На часы не смотрел. Затем немного отпустило. Отправился в сарай построгать две доски. Через полчаса стало снова худо. Поднялась температура. Оли дома не было. Я пошел к соседям, вызвал врача на дом.
— В котором часу?
— Не знаю. Валентин — сосед, был дома. Как раз собирался на работу во вторую смену. Он далеко работает. Тремя автобусами добирается... Он может подтвердить, что я к нему приходил. Затем я лег в кровать. Смотрел телевизор, пока совсем не поплохело. Пришел врач. За ним — Оля с работы с Сашенькой, которую забрала из садика.
— Но ваши соседи говорят, что с десяти до часу вас дома не было.
— Это все старая карга наговорила вам. Змея она подколодная. Обо всех сплетни собирает и чешет языком налево и направо, зараза.
Скляревский только успел поднять глаза на Кротова, как тот объяснил:
— Ну, Зубастикова. Кусок доски, а не женщина. И во все свой картошечный нос сует...
— Дело не в том, но факт остается фактом, господин Кротов.
— Я на больничном.
— Однако не были дома, — Скляревский специально сделал паузу, наблюдая за Кротовым, который, достав из пачки очередную сигарету, долго и усиленно мял ее в своих огромных пальцах.
— У меня была высокая температура, и я вызвал врача. От Валентина позвонил. Он собирался на работу.
— Об этом вы уже говорили, — оборвал Кротова следователь.
Кротов, нервничал. Он бросил в пепельницу остатки сигареты с высыпавшимся из нее табаком, достал новую. Эту, не разминая, тот час прикурил от зажигалки.
— Врач вскоре появилась. Найдя какую-то новую болячку у меня, сразу же направила на рентген. Я пошел по ее настоянию в больницу. А эту доску зубастую когда-нибудь укокошу, прибью. Мегера чертова...
— Денис Николаевич, — попытался посрамить Кротова Скляревский.
— Нечего мне указывать. Я ей когда-то бланш поставлю. Или кого-то подговорю. На нее, змею, зуб весь дом имеет. Как сейчас помню. Вышел из квартиры. Она уже у двери. Как ревизор. Да, нет, конвоир. Набрала полные легкие воздуха и спрашивает, словно следователь: «Куда это вы, Денис Николаевич, собрались?». Вот и бросил, чтобы отвязалась, что иду, мол, местный музей грабить. Сказал, чтобы закрыла свою пасть ненасытную, поганую. — Только, говорю, чтобы никому ни слова». Она побелела вся, рот с паршивыми зубами ходуном заходил. О! Видели бы вы ее глаза тогда.
Поехал, значит я в больницу. Там сделали снимок. Затем долго ждал у рентгенкабинета, пока пленку проявляли. У них что-то не ладилось. Предварительный диагноз врача, к счастью не подтвердился. Затем я еще ходил со снимком к участковому врачу. Потом — домой.
— Вы долго ждали снимок, Денис Николаевич? Двадцать минут, час, два? — спросил Скляревский, оторвав взгляд от блокнота.
— Не знаю. Мне показалось, что не меньше полутора часов. Хотя, опять же, если раньше подумал, то теперь скажу, не вешайте на меня ничего, поскольку ничего и не было. Это точно. Разве что... — Кротов на минуту остановился, вздохнул, затем, как только Сидоренков открыл рот, чтобы что-то у него спросить, Кротова словно прорвало:
—Хотя я знаю, когда вам нужно сделать из слона зайца, вы это можете. Не знаю, как вы, но многие, из мухи — слона, из слона — муху, то есть, простите, как на душу ляжет, вернее, как нужно для следствия. Конечно же, на кого повесить? Да на бывшего зека. Это намного проще, намного прозаичнее. Не нужно искать преступника настоящего, и поспавший на нарах за него сойдет...
Фамилия Смельчаков вам что-нибудь говорит? — спросил Скляревский, совершенно не обратив внимания на тираду, которую выплеснул из себя, словно ушат помоев, Кротов.
— Впервые слышу.
— Подумайте, Денис Николаевич. Это очень важно. Не спешите.
— И думать нечего. Память на фамилии у меня отличная. Никогда не знал и не знаю такого.
— Разрешите? — в приоткрытую дверь заглянула жена Кротова.
— Да проходи, Оля.
— Ты бы, Деня, гостей хотя бы чайком угостил. Или кофе.
Мне кажется, что они уже обо всем у меня спросили, — тихо ответил жене Кротов.
— Да, да, спасибо, нам время идти, — тот час заторопился Скляревский, вставая со стула. — Пожалуйста, Денис Николаевич, пока из города не выезжайте. Возможно понадобитесь нам для консультации.
Последнее Скляревский сказал, чтобы успокоить женщину, увидев ее встревоженный взгляд.
— Буду дома, — тихо ответил Кротов. — Я еще как минимум три дня буду на больничном, господин следователь. Приходите, если что надо, или звоните.
— До свидания, — Скляревский протянул Кротову руку, пожал. — До свидания, Ольга Семеновна, рад был с вами и Денисом Николаевичем познакомиться. Он нам оказал услугу...
Ольга провела следователей на улицу.
6
Дома вечером Скляревский почти не думал о работе. Сначала помог жене перебрать эскизы к ее новой картине. Затем готовили выставочные планшеты. Дочь осталась ночевать у дяди. До полуночи успели сделать немало всякой работы. Долго не мог уснуть. Музейное дело пришло к нему, как только голова коснулась подушки. Рядом мирно спала, свернувшись калачиком, жена. Угомонилась в комнате и семья волнистых попугайчиков....
Скляревского раздирали сомнения. Разноречивость показаний грузчика и главной хранительницы музейных фондов заставили по-другому посмотреть на дело. Затем телефонный звонок. Встреча с Кротовым и его путанный рассказ. От больницы до музея пять минут ходьбы. Выходит, у Кротова было время. Кто такой Смельчаков? Шаповалов беседовал со знакомым коллекционером почтовых марок Сорокиным. Несколько десятков украденных почтовых знаков оплаты очень редки. Все филателисты о их появлении знали бы. Даже если бы они появились в Москве или Волгограде. Хотя пока времени прошло всего чуть-чуть. Они если и появятся на филателистических рынках, то никак не через два дня... Ничто из награбленного пока что не выплыло. Да разве картины должны были появиться «на рынке» в тот же день?
Странно вела себя и Сомова. Уж очень спокойной была под конец предварительного допроса... Опрошенных, несмотря на непродолжительное время. было немало., но «музейное дело» не продвинулось вперед Даже больше запуталось...
Воображение следователя по особо важным делам, как всегда было безудержно. Когда перед Скляревским ставили преграды, воображение его всегда находило выход. Следователь ко всему относился по-философски, пытаясь логически закончить каждое дело. Но с музеем ничего не выходило. «Убил двое суток, — думал Скляревский, а каков результат? Что завтра буду говорить на оперативке у полковника? Распишусь в своем бессилии, в бессилии всего моего отдела? В осечке?»
Нужно вызвать Кирпичникову. Единственный человек, которого он не опросил. А, может, самому поехать к ней? Хотя Кирпичникова в деле с ограблением как пятое колесо к телеге. Еще один свидетель? Да и свидетель ли она? Ничего не видела, ничего не слышала... Кто же выкрал в нашем музее ценности?
Грабители знали об обмене выставочными коллекциями. Досконально изучили порядок. Но откуда? Кто мог им в этом помочь? И накладная с доверенностью... Как они оказались в руках у воров? Их могла ворам дать Сомова. Для отвода глаз. Чтобы главная хранительница, если спросит, удостоверилась, что все в порядке... Но подобное могла сделать и хранительница Ксения Карловна, и грузчик Федоренко... Да мало ли кто еще?
Старинная кукушка на стене отбила полтретьего. Мысли, перегоняя друг дружку, подсказывали Скляревскому все новые и новые варианты. Лишь под утро Скляревский забылся в коротком тревожном сне...
7
На этот раз Сомова пробыла в кабинете Скляревского недолго. Ему нужно было выяснить некоторые детали, возникшие во время следствия. Ее лицо и нынче было бледно, но выражение его поразительно изменилось, под глазами появились синие дуги. Раньше в нем были грусть, испуг, неуверенность. Сейчас же прослеживался уже не страх, не безразличие, а стремление помочь следствию.
Скляревский торжествовал. Сомова поверила ему и его бригаде. Отвечала просто, кратко и правильно, без задержек и недосказанного. Скляревский, когда прощались, случайно спросил, не знакома ли ей фамилия Кротов. Ответ Варвары Васильевны ошеломил подполковника. Сомова хорошо знала Кротовых. Знала сестру Дениса Николаевича, с которой все десять лет ходила в школу. О фамилии Смельчакова Варвара Васильевна не сказала ничего вразумительного. Только сдвинула плечами.
— Так вы не знаете человека с такой фамилией?
— Впервые слышу.
— Спасибо. — Я могу идти? — подняла на Скляревского глаза Сомова.
— Да, да, конечно. Давайте пропуск, я подпишу.
Сомова протянула Скляревскому небольшой квадратик. Следователь поставил на обороте пропуска свою размашистую подпись, взглянул на часы, заполнил лицевую сторону пропуска. Затем тоже встал из-за стола, отдал Сомовой пропуск и пожал ее протянутую руку:
— Если что новое услышите или надумаете хоть какой-то вариант, сразу же звоните, пожалуйста, — попросил Скляревский.
Сомова слегка улыбнулась и кивнула головой, вышла.
День начался с открытий.
Как только директор музея ушла, Скляревский достал свою карту «боевых действий» и сразу же провел на ней еще одну стрелку, теперь уже параллельную — от Кротова к Сомовой, которая представляла собой и себя, и музей. Колечко приобретало свои очертания, петелька затягивалась...
«Все дороги с этим делом ведут не в Москву или Рим, а в наш город, и незачем копья ломать, — улыбнувшись подумал Скляревский. — Но почему тогда такими путанные заявления были у Федоренко и Ксении Карловны? Да, они ведут черт знает куда. Но все остальное замыкается на Кирпичниковой либо ее дочери».
Скляревский хотел развить мысль дальше, но его перебил звонок внутреннего телефона. Рука привычно схватила трубку и поднесла ее к уху:
— Извините, господин подполковник, — простуженным голосом сказал дежурный Игнатюк, — к вам пришла гражданка Кирпичникова Нина Матвеевна.
— Пропустите, — ответил Скляревский и, уже положив трубку на телефонный аппарат, поймал себя на мысли, что только вчера перед тем, как окончательно заснуть, думал о роли Кирпичниковой в этом деле.
Причастность директора соседнего музея к ограблению здесь была маловероятной. Но исключить ее из общего списка, который включал в себя уже около сорока известных следствию лиц было бы нелепо и бессмысленно. Мучили совпадения.
Сомова потеряла доверенность и накладную, которую ей подсунули воры. Вернее, наглые грабители. А не могла ли украсть сумочку у Сомовой Кирпичникова? Разве такого поворота дела не могло быть? Что это? — подумал Скляревский, — подозрительность по имя подозрительности? Понятно, я должен подозревать. Но не всех же! Грабителей было всего двое. Плюс водитель машины, если таковой был. Вот о нем я не поинтересовался, — Скляревский пододвинул к себе развернутый план по музею и нарисовал слева от чертежа еще один, тридцать девятый квадратик, который подписал «водитель?» Он сначала отодвинул от себя лист, затем перевернул его, чтобы шедшая к нему посетительница не могла ничего прочесть.
Да, Сомова сказала Кирпичниковой, что случайно прихватила с собой бланки накладных и доверенностей. Что из этого? Номера грузовой машины никто не помнил, да и не смотрел на них. Но, как заявил Федоренко, приехали на ней издалека. Автомобиль весь был в грязи. Скляревский интересовался в гидрометеоцентре. Дождь в тот день прошел в Орловской области. На границе с Липецкой. Был он и в Тамбовской области. Ясно, что грузовик не местный. Но ведь его могли «принарядить» и для местных перевозок. Поймать ожидающего попутного груза или очереди для загрузки, заезжего водителя, кинуть энную сумму и — вперед. Для того, чтобы вывезти награбленное в пределах города, или даже района, много времени и ума не надо...
И еще, зачем Кирпичниковой звонить Сомовой домой? Такое в служебном деле она сделала впервые. Это Скляревский тоже уяснил.
Он собирался пока побеседовать с Кирпичниковой по телефону, а придется, и поехать к ней в Липецк — благо, не так уж далеко. И вот, неожиданность — Кирпичникова собственной персоной...
От мыслей Скляревского оторвала Кирпичникова, которая заглянула в кабинет.
Это была грузная, сорока-сорокапятилетняя женщина.
— Разрешите войти? — спросила она.
— Прошу, Нина Матвеевна. Садитесь, предложил Скляревский стул Кирпичниковой, когда она безразмерно вплыла в кабинет, который, как показалось следователю, сразу стал раза в два меньшим. — Извините, я закрою форточку, дует.
— О, пожалуйста. Ваш кабинет — ваша крепость, — улыбаясь протараторила Кирпичникова, поправляя огромную шляпу на копне светло-рыжих волос.
Скляревский, проходя от окна к столу, окинул своим цепким взглядом даму еще раз, сел.
Она сидела напротив и жеманно дула губы. На высокой прическе неизвестно как, но держалась архимодная шляпа, на правой руке на цепочке висела мелкая, едва заметная сумочка, в которую могли разве что могли вместиться ключи,телефон, немного денег, ну, еще, небольшой блокнотик.
«Как будто на клоунаду собралась», — подумал Скляревский, молча наблюдая, как нервно перебирает посетительница толстыми пальцами цепочку на сумочке.
— Слушаю вас, Иван Петрович, — сказала дама, взглянув на листочек, где, по-видимому, была записана фамилия Скляревского.
— Это я вас должен слушать, — улыбнулся Скляревский. Он все еще не мог оторвать своего взгляда от миниатюрной сумочки, которая была намного меньше ладони Кирпичниковой.
— Варечка все мне рассказала. Я приехала, чтобы помочь. Бедняжка. Такая молодая, и такое несчастье. Это уже второе несчастье на ее голову в этом месяце.
Скляревский поднял на Кирпичникову удивленные глаза.
— Да, да, господин следователь. Варечку две недели назад жених бросил. В эту субботу, ну, что будет, они должны были расписаться... Вы представляете? А тут еще такая неразбериха с воровством...
— В чем вы видите свою помощь, госпожа Кирпичникова?
— Я то? Да во всем, — женщина, как показалось Скляревский, даже подалась вперед, хотя, наверное, она просто чуть подняла голову. — Я утром у Вари была, успокаивала. Она вся измучилась. Такие ценности пропали... Боже! Да если бы со мной такое случилось, я бы не выдержала и просто повесилась у себя в кабинете или дома. Я так и Варечке сказала.
— Одну секундочку, — Скляревский взбудоражился, хотя виду не подал. — Вы подождете минутку, я отдам шефу одну бумажку и мигом вернусь. Хорошо?
— Да, да, пожалуйста, извините, что я оторвала вас от дел. Может, как нибудь в другой раз, — Кирпичникова попыталась привстать, но Скляревский успокоил ее. — Да нет, Нина Матвеевна, вы уж подождите, пожалуйста. Зачем в другой раз. Хорошо?
— Конечно, — сказала Кирпичникова и снова стул под ее тяжестью подозрительно всхлипнул.
Скляревский схватил со стола план и пулей выскочил из кабинета.
— Ты позволишь, Коля, воспользоваться твоим внутренним телефоном? — забежав в ближайший кабинет, спросил Скляревский у капитана Васильева.
— Да, пожалуйста, — капитан чуть повел головой. — Пользуйся сколь можешь долго. Возможно, ты избавишь меня от звонка шефа или еще кого...
Набрав номер Сидоренкова, кабинет которого по непонятным причинам находился в другом крыле здания, Скляревский попросил лейтенанта тот час выехать в музей и находиться под любыми предлогами рядом с Сомовой. До тех пор, пока Скляревский не даст отбоя.
— Можешь говорить с ней о других музеях, о кино и девочках, пригласи в кино или еще что. Но ни слова об ограблении. Ты понял? Она может наложить на себя руки. Одна мадам это предложила ей сделать. Ты представляешь?
— Я понял, — просто ответил Сидоренков подполковнику. — Веду Сомову в кино или по магазинам. Но не за ваш счет и не за счет управления. Спасибо, Иван Петрович. Она мне приглянулась еще позавчера... Кавалера бы у нее, если есть отбить...
— Нет у нее кавалера. Был да сплыл. Сбежал ее кавалер две недели назад. Другой мадам ребенка сделал...
— Это круто меняет дело, господин подполковник. Отбоя можете не давать. Я ее не отпущу теперь от себя ни на шаг.
— Учти, тогда отстраню от дела с музеем и повешу пару других. Ну, например, коммерческий магазин по продаже женского белья, где вчера неизвестная или неизвестные похитили все четыре с половиной тысячи лифчиков и столько же трусиков, а сегодня они оказались в нескольких мешках перед «Лавандой». Лифчики без бретелек, трусики — без резинок. Будешь крутить. Буду, но только завтра, господин подполковник, — сразу же согласился Сидоренков.
— Хорошо, я на тебя надеюсь, Саша, но только не сразу приставай к Сомовой. И о кровати...
— Это как Бог на душу мне и ей положит.
Скляревский положил трубка на телефонный аппарат, поблагодарил Васильева и через минуту был в своем кабинете. Карпичникова отмахивалась своей крохотной сумочкой.
— Простите, что задержался, — Скляревский развел руками. — шеф.
— Да, да, ничего.
— В чем вы видите свою помощь гражданке Сомовой, Нина Матвеевна?
— Она что? Ее собираются посадить, — взволнованно начала было Кирпичникова, но когда Скляревский отрицательно покачал головой, успокоилась. — Да во всем, Иван Петрович. Я уже, кажется, говорила вам, что утром была у Вари, успокаивала ее как могла. Потом она пошла в музей, говорила, что и вы пригласили ее. Вы уж там с ней поосторожнее. У нее может в любую минуту произойти срыв. Она такая мнительная, всю вину хочет на себя повесить, говорила, что такого позора она не перенесет... Я от Вари еще к подруге забежала, а затем решила зайти сюда. Я спросила у Вари, кто ведет следствие, она назвала вас. И вот я здесь... Кстати, вы уже нашли грабителей? — неожиданно спросила Кирпичникова. Ее глаза стрельнули на Скляревского. — Знаю, Иван Петрович, что их было двое. Но кто главный? Куда дели награбленное? То, что вывезли из вашего музея, в кармане не спрячешь.
— Позвольте, Нина Матвеевна, пока что мне спрашивать.
— О, понимаю, понимаю. Все это профессиональная тайна. Что же, спрашивайте. Хотя я мало чем могу помочь следствию. Да вообще, ничем. Если бы это в моем музее ограбили... Так... Спрашивайте. Отвечу.
8
После разговора с Кирпичниковой Скляревский выяснил для себя любопытную деталь: уж очень подробно все она знала. Следствие, почти зашедшее в тупик, неожиданно нашло продолжение в одном слове, оброненном Кирпичниковой. Оказывается, Нина Матвеевна тоже знает Кротова. И еще вскрылась любопытная деталь: ее бывший муж работает в Московском антикварном магазине.
Остальное было делом техники — при проверке вещей, сданных в магазин на комиссию, были найдены несколько картин, похищенных из музея.
9
Кирпичникова была раздражена и взволнована.
— Как же так, Иван Петрович? — с порога пошла в наступление женщина. — Я только вчера приехала из вашего города домой, а там повестка. Разве нельзя было все сразу решить?
— Извините, Нина Матвеевна, значит нельзя.
— Что еще нужно? — нагло посмотрела она на Скляревский своими мелкими, почти заплывшими жиром глазками.
— Мы вынуждены вас арестовать, гражданка Кирпичникова. Вот санкция прокурора. Ознакомьтесь, — Скляревский протянул Кирпичниковой подписанную прокурором города санкцию на арест.
Ее полное лицо злобно передернулось. Кирпичникова вскочила со стула:
— Хотите все списать на меня? Не выйдет, гражданин следователь, — резко повысила голос Кирпичникова. — И на вас найдется управа, — она гневно сжала губы. — Я буду жаловаться. А санкция вашего прокурора мне до одного места.
Кирпичникова даже не взглянула на протянутую ей официальную бумагу с гербовой печатью.
Скляревский улыбнулся. — У нас имеется санкция и прокурора вашего города, гражданка Кирпичникова. Вас интересуют доказательства?..
— Идиоты! Не могли подождать год-другой. Бешеных денег захотелось! Предупреждала же. Жадность... Жадность, — как-то сразу сникла Кирпичникова и еще больше обрюзгла. — Но как вы вычислили меня?
— Ваш язык и помог, Нина Матвеевна. — Теперь уже триумфовал Скляревский. — Да еще милый голосочек. Это когда вы позвонили по телефону и попробовали навести нас на ложный след.
Больше он не хотел слушать Кирпичникову и пригласил конвойного. Когда тот зашел, попросил увести эту, ставшую ему неприятной, алчную женщину.
Он еще раз взглянул на часы и вспомнил о своем очередном отпуске, но в кабинет в это время вошел полковник Майоров:
— О море, небось, уже подумывал, Иван Петрович?
— Честно говоря, да... Устал... Жарища... — И Скляревский закрыл глаза, услышал далекий шум теплых волн...
— Но об этом потом, господин следователь по особо опасным делам. Сегодня утром на крупном заводе ограбили кассу... На тебя возлагаю руководство делом... Поможешь, Ваня? Уж потом — обязательно отпущу...
«Это нарушение действующего законодательства, нарушение элементарных прав человека, который не был в отпуске вот уже почти четыре года подряд...», — лениво заворочалось в голове Скляревского сопротивление, но он ничего не сказал Майорову, который смотрел на него, как на бога...