Против угрозы нашествия четырех государств, Польши, России, Швеции, Дании у Ливонии не было никаких собственных средств.
Как военная организация, орден потерял всякое значение, а чтобы набрать армию со стороны, недоставало денег, да их и не могло быть там, где не было желания их платить. Не на что было надеяться и извне.
Расчет был в момент опасности объявить себя частью Германии, но уже в течении двух веков Ливония из-за высокомерного партикуляризма требовала от Германии признания своих прав и вольностей.
Польша предлагала и даже навязывала свою поддержку.
Но происходившие в ней неурядицы и заботы об объединении с Литвой скорее вызывали страх, как перед враждебной силой, чем надежду на безопасность, как союзницы.
Густав I шведский, хотел воспользоваться затруднительным положением Ивана во время восточных военных предприятий.
Но союз, к которому он склонял Ливонию, Польшу и Литву, не осуществился. Он остался один в борьбе с Москвой и должен был в 1557 г. согласиться на сорокалетнее перемирие.
Таким образом, несчастная Ливония осталась одна лицом к лицу с этим четвертым хищником, у которого не было недостатка ни в побуждениях, ни в предлогах к нападению.
В 1548 году Ганс Шмитт получил разрешение Карла V вербовать в Германии ремесленников и ученых на службу царю, но он был в Ливонии задержан вместе с набранными людьми и посажен в тюрьму, где его продержали до тех пор, пока все его спутники не разбежались.
По другой причине: раз Новгород был включен в состав Московского государства, завоевание Ливонии сделалось необходимостью.
Новые хозяева начали с того, что разрушили в Новгороде «немецкий двор», но отнятая таким способом у ганзейцев торговля сейчас же перешла в ливонские города, Ригу, Нарву и другие центры.
И теперь Москва подвергалась их эксплуатации. В этих враждебных городах иностранцам запрещалось учиться русскому языку, производить непосредственно торговые сделки с русскими и открывать русским кредит под страхом денежного штрафа.
Предлогом к войне послужило следующее: между ливонским городом Нейгаузеном и Псковом издавна существовала спорная область, над которой Москва добилась некоторого рода верховенства.
Ливонские землевладельцы, этой области должны были ежегодно московскому правительству подать в размере 10 фунтов меда с каждого.
Когда пчелы начали исчезать, в следствии истребления лесов, подать эта была заменена незначительной суммой денег, а потом и совсем забыта.
В 1503 году Москва вспомнила об этом старинном доходе, соединяя восстановление этой подати с притязаниями на Дерпт, прежний русский Юрьев.
В 1554 году, вскоре после покорения Астрахани, Иван ко всему этому прибавил еще недавние обиды: нарушение границ и конфискацию границ протестантскими фанатиками.
В 1556 году, упрочив свое новое владение на востоке, он заговорил более решительно.
Один из его предшественников уже отправил однажды ливонцам кнут в виде предостережения.
Ливония не могла выполнить условия Ивана, и он решил идти и взять свое.
Времена изменились и там, где раньше он мог взять победу, теперь были препятствия. Вместе с Польшей, Швецией и Данией в эту борьбу должна теперь вмешаться вся Европа.
Даже Испания, мечтавшая о всемирной монархии, стремясь завладеть и далеким Севером и Зундом, оспаривая у Дании союз с Марией Стюарт, претендовала на вмешательство.
В Москве 1557 года, появилась ливонская депутация снова просить об отсрочки уплаты. Иван отказал им в приеме, поручил Адашеву отправить их обратно и начал готовить карательную экспедицию.
Под командой казанского ех-хана Шах-Али, армия напала на Ливонию и произвела там страшное опустошение, насильственные действия над народом, все в стиле татар, диких и мерзких.
Шах-Али, собрав громадную добычу, согласился на перемирие, и новая депутация отправилась в Москву.
Она везла с собой некоторую сумму денег и была принята.
Иван согласился отказаться от взыскания контрибуции в виду истощения края.
Однако новая неожиданность расстроила переговоры. Нарва отказалась от перемирия и продолжала перестрелку с Ивангородом.
В 1558 г. город сдался, но крепость продолжала оказывать сопротивление.
11 мая она была взята приступом. После этого Адашев, ведший переговоры, сразу изменил тон.
Если до этого ставился вопрос лишь об уплате дани дерптским епископом, теперь же потребовали уплаты от всей Ливонии, вместе с признанием ею московского сюзеренитета на тех основаниях, на каких находились Казань и Астрахань.
Гроссмейстер Фюрстенберг, епископы дерптский и рижский должны были отправиться в Москву и там выполнить обязанности новых вассалов.
Наконец Нарва и другие, покоренные уже города, просто присоединились к московскому государству.
Малодушие и предательство обнаруживались везде.
В июле 1558 г. Дерп был осажден. Епископ и его приближенные торопились сдать город, чтобы получить кое-какие личные выгоды. В войнах ХYI века, эта капитуляция, представляла исключительное явление говорящее в пользу Москвы.
Русский воевода князь Петр Иванович Шуйский дал жителям этого города полную амнистию, свободное исповедование их веры, сохранил прежнее городское управление и судебную автономию, свободную, беспошлинную торговлю с Россией.
Сначала эти условия соблюдались добросовестно.
Шуйский держал свое войско в строгой дисциплине и не допускал насилия. Москва изменила тактику, изменила намерения.
В Нарве после приступа был организован правильный грабеж, Кунсткамер. Хотя Ливония и не нашла денег для своей защиты, но она была все-таки богата.
У одного горожанина Тизенгаузена нашли до 80 000 марок золотой монетой.
Но как только мешок был наполнен деньгами, победители смягчились и проявили большую мудрость.
Привилегии, которых добился Дерпт, были распространены и на Нарву.
Тотчас же принялись за восстановление города, начали поощрять к занятиям окрестных земледельцев и даже помогать им.
Иваном был утвержден договор, на который согласился Шуйский, с некоторыми ограничениями.
Например, в муниципальный суд должен был войти представитель Москвы.
От пошлин освобождались торговые сношения с Новгородом, Псковом, Ивангородом и Нарвой.
Жители Дерпта получили право селиться в пределах Московского государства, где им заблагорассудится.
По видимому, эти льготы казались соблазнительными, так как до наступления осени выразили покорность еще 20 городов.
Но до окончания войны было еще далеко.
Ревель продолжил сопротивление.
В сентябре с приближением зимы, Шуйский по обычаю русских воено начальников отступил.
Кеттлер этим воспользовался и начал наступление.
Собрав 10 000 человек, он взял приступом, стоившим ему 2 000 человек, Ринген.
Затем подошел к Себежу и Пскову, где сжег пригороды.
Крымские татары со своей стороны угрожали Ивану, и он, скрепя сердце, должен был в мае 1559 г. заключить с ливонцами перемирие.
Но на следующий год, 2 августа, лишь только миновала опасность, Курбский настиг под стенами Феллина ливонскую знать, сплотившуюся для общего дела, и разбил ее одним ударом.
Иван стал смотреть на землю Ливонии, как на свою законную собственность, а на ее жителей, как на подданных, возмутившихся против него, своего законного государя.
Ответил же он датскому королю, предъявившему права на Эстонию, что 500 лет тому назад Ярославль приобрел более серьезные права, построив Юрьев и покрыв страну православными храмами.
Одно вызывает сожаление, что эти события недостаточно освещены были русскими источниками, а немецкие и ливонские, не внушают у современников к себе доверие.
Не отражено взятие русским царем Казани, завоевание Сибири. Двадцать лет Грозный потратил своей жизни и здоровья, на политические сношения между Москвой и соседними государствами, двадцать лет он при помощи военных действий, расширял границы своего государства.
Однако в летописи составленной иностранцами с подробностями, до мелочей описывается его семейная и интимная жизнь, а особенно его жестокость и кровожадность, и здесь же описывается, что он был глубоко верующим человеком, строил церкви, боролся за чистоту в рядах монашества, не допустил проникновения в епархию иезуитов.
Это напоминает современное политическое шоу на телевидении, куда приглашены иностранные политологи.
Каждый старается, как можно извращеннее оболгать Великую Россию, обвинить Главу Государства.
Наверно недостаточно для России 470 лет, чтобы разобраться, кем же был для России Иван IV, и вернуть его из небытия.
Для Ивана же они были совершенно ясны. Дело покорения Ливонии было уже на три четверти закончено.
Будучи в состоянии поддерживать лишь защиту некоторых крепостей, унижаемые в Эстонии, Кеттлер и его сотрудники обращались за помощью, то к германскому императору, то к Дании, Швеции и Польше.
Однако возможность вмешательства с их стороны оставалась весьма проблематичной.
Впечатление, произведенное ливонскими событиями на все государства Западной Европы, было громадно.
Внимательно следя за интригами Испании, протестантские публицисты с самого начала войны были осведомлены относительно участия в событиях Филиппа II, вдвойне заинтересованного в этих распрях: во-первых, чтобы нанести удар протестантизму, во-вторых, чтобы получить на берегах Балтийского моря спорный пункт.
В этой игре, несомненно, был заинтересован и папа.
Отношения Москвы с домом Габсбургов завязались в конце ХIY в.
Они поддерживались постоянными уступками Москвы.
На этот раз Иван пошел дальше своих предшественников и приписывал несчастия Ливонии отступничеству ее от католицизма.
Приморские города и германские князья казались надежнейшей опорой для Ливонии: и те, и другие заявили о своем желании придти на помощь своим братьям, находящимся в крайности.
На аугсбургском рейстаге в 1559 г. это расположение привело лишь к тому, что Ливония получила субсидию в 100 000 флоринов. Депутатское собрание в Спире, обнаружило еще больше беспокойства.
Оно объявило всю Германию угрожаемой, а Мекленбург, находящимся в непосредственной опасности.
26 ноября 1561 г. Фердинанд, наконец, обнаружил активность, опубликовал знаменитый манифест, запрещающий навигацию по Нарове.
Этим была сделана попытка запретить ввоз в Москву западно-европейских товаров, особенно военных припасов. На современном языке это можно назвать, санкцией.
Однако Англия нашла другой путь и похвалялась им, хотя это и отрицалось Елизаветой, занявшей в 1558 г. престол после Марии Тюдор.
Да и Ганза, вопреки более или менее искренним симпатиям к ливонцам, обнаружила склонность конкурировать с английской торговлей и использовать в своих интересах постигшую Ливонию катастрофу, избавлявшую ее от опасных соперников в лице Риги, Ревеля и Дерпта.
Несчастная Ливония была покинута всеми.
В отчаянии она стучалась в двери иностранцев, доступ к которым усердно закрывали ее естественные защитники.
В январе 1559 г. посланник ордена появился на польском сейме в Петрокове.
Но сейм был занят внутренними делами страны, и ему пришлось обратиться к королю Сигизмунду-Августу.
Представитель истощенной расы, ленивый гуляка, слабый и не заботящийся о завтрашнем дня, он все-таки имел в своих жилах кровь великих политиков Италии.
Его мать Бона Сфорца вместе с культурой принесла в Краков дух интриг и жестокие инстинкты своей семьи.
В вопросах внешней политики сам ее обнаруживал обыкновенно, понимание интересов, поставленных на карту.
Он выслушал посланника и через два месяца он вступил в переговоры с Кеттлером и предложил свои услуги.
Польша будет защищать Ливонию, несмотря на риск войти с Москвой в конфликт, но за это она получит Кокенгаузен, Юкскюль, Динабург и Ригу, ключи от горящего дома.
Риск был действительно велик, но сын Боны Сфорца не мог повторить ошибку своего безумного отца Сигизмунда I, упустившего из рук отдавшуюся ему Пруссию и помогшего восстановить в интересах Бранденбурского дома рушившееся государство.
Приобретение естественной границы на севере и побережья Балтийского моря стало для Польши вопросом жизни и смерти.
Кеттлер некоторое время колебался. Сначала он отправился в Вену, пытаясь добиться лучших условий, затем появился на аугсбургском сейме, но возвратился в Вильну, в то время, как король вел переговоры со своими упрямыми сенаторами.
Логика фактов убедила всех. С 31 августа по 16 сентября было подписано два трактата.
Польша обещала помощь против Ивана и сохранение в не прикосновенности религии и прав жителей.
За это она получала около шестой части ливонской территории, полосу от Друи до Ашерадена.
Что касается возможных территориальных захватов у Москвы, то Польша обещала вернуть их Ливонии по уплате последней вознаграждения в размере 700 000 флоринов.
Сигизмунд основательно рассчитывал, что эта сумма никогда не будет уплачена.
Что касается авторитета императора, то король утверждал, что он его уважает.
Нужно заметить, что с царем было недавно заключено перемирие, однако…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ