Забытый ученый из Ла-Рошели
В центре Ла-Рошели, портового города на атлантическом побережье Франции, легендарной столицы гугенотов, есть улица Флерио. Главная ее достопримечательность – Музей Нового Света, посвященный историческим связям между Францией, Северной Америкой и Антильскими островами. О тематике музея уже с первых шагов напоминает гипсовая надвратная маска над воротами в виде головы индейца в султане, а в те часы, когда музей открыт для посещений, его ворота распахнуты, и во дворе особняка гостей встречает бронзовый Туссен Лувертюр. Музей был открыт в 1982 году, когда особняк перешел в собственность города. До этого он принадлежал старинной ла-рошельской семье Флерио.
Фамилия Флерио в городе на слуху, но уже немногие помнят, чем они прославились. Я сама «споткнулась» о героя этой статьи только во второй свой приезд в Ла-Рошель, и то практически случайно. Мне интересна история ла-рошельских протестантов, и я целенаправленно собираю сведения о здешних семьях, поддержавших Реформацию. Так я заинтересовалась и этой семьей и сначала узнала о том, первом Флерио, кто купил этот особняк: им был Эме-Бенжамен Флерио (1709–1787), купец, плантатор, рабовладелец, авантюрист, любимец женщин, настоящий герой своего времени. Однако улица Флерио, бывшая Домпьер, названа не в его честь. Актом переименования город выразил признательность младшему сыну Эме-Бенжамена – Луи-Бенжамену Флерио де Бельвю (1761–1852), ученому-геологу, минералогу и кристаллографу, другу Александра фон Гумбольдта и Жоржа Кювье, человеку, который большую часть жизни прожил в Ла-Рошели и много сделал для ее процветания и как ученый, и как должностное лицо мэрии и префектуры департамента, и как благотворитель. Редчайший случай в истории Ла-Рошели – улица была переименована еще при его жизни!
К сожалению, во второй половине XIX века Луи-Бенжамен Флерио был забыт. Его имя удалось вырвать из забвения только в 2010-е годы. Это сделал Кристиан Моро (Christian Moreau), в какой-то степени коллега Флерио – почетный профессор геологии Департамента наук о Земле Университета Ла-Рошели. Ныне он уже вышел на пенсию, но продолжает заниматься историей науки родного региона. Ему впервые удалось собрать все разрозненные сведения о Флерио в книгу. Монография «Fleuriau de Bellevue. Savant, physician naturaliste, geologue et philantrope rochelais» вышла в 2014 году в парижском издательстве «Les Indes savantes».
Я прочла эту книгу и то, что дополнительно удалось найти о Флерио в сети Интернет. Назову в первую очередь две статьи: Jacques de Cauna, Les Fleuriau: une famille transatlantique, и Frederic Latil, Louis Benjamin Fleuriau de Bellevue (1761-1852) novateur meconnu, precurseur injustement oublie). Затем я лично познакомилась с Кристианом Моро, и он любезно ответил на возникшие у меня вопросы. И мне захотелось поделиться тем, что я узнала. Пусть Ла-Рошель далеко, но жизнь Флерио и его многолетнее самоотверженное служение «малой родине» могут быть интересны и для россиян, помнящих о том, что «не стоит село без праведника». А научные достижения Флерио, как бы они ни были скромны по сравнению с результатами тех ученых, кто совершал научные прорывы и опережал свое время, ценны тем, что они участвовали в формировании поля новых научных представлений, в котором потом рождались великие открытия.
К тому же люди на нашей маленькой планете связаны между собой теснее, чем это нам иногда кажется. Натуралист и путешественник Александр фон Гумбольдт был в Екатеринбурге в 1829 году. Он дружил с целой плеядой замечательных ла-рошельских натуралистов. Уроженцем Ла-Рошели был Эме Бонплан, его спутник и помощник в путешествии в Центральную Америку. Кроме этого, Гумбольдт состоял в переписке и имел научные труды, написанные в соавторстве еще с двумя ла-рошельцами: Шарлем-Мари д’Орбиньи и Луи-Бенжаменом Флерио. И возможно, вернувшись из своего путешествия на Урал, он рассказывал кому-то из них о том, что здесь узнал и увидел... На этом, пожалуй, пора закончить вступление и перейти к самой истории.
1. Рабы, рабовладельцы и нажитые миллионы
Рассказывать о Луи-Бенжамене Флерио де Бельвю, великом гражданине Ла-Рошели, невозможно без упоминания его отца, Эме-Бенжамена Флерио (цветной портрет в коллаже). И здесь опять не обойтись без небольшой предыстории.
Семья Флерио достоверно известна с XV века. Они были зажиточными пуатевенскими буржуа, торговцами, и практически сразу же примкнули к Реформации.
В Ла-Рошели первыми из Флерио появились Франсуа, дед Луи-Бенжамена, и два его брата. Все они занимались торговлей сахаром-рафинадом. А сахар в Европу, в частности, во Францию в то время поступал с Антильских островов. Там, на острове Сан-Доминго, обосновалось немало колонистов из Ла-Рошели. Один из братьев, Поль Флерио тоже решил, что выгоднее заниматься не продажей чужого сахара, а производством своего. И около 1700 года он приобрел плантацию под названием Бельвю – «красивый вид». Это слово впоследствии превратилось в титул, поэтому Луи-Бенжамен звался Флерио де Бельвю, а не просто Флерио. Плантация располагалась недалеко от будущего города Порт-о-Пренса, нынешней столицы Гаити.
Практически все ла-рошельские крупные торговцы, судовладельцы и хозяева сахарных плантаций на Сан-Доминго были протестантами. Они даже не очень-то скрывали свою религиозную принадлежность в то время, когда Нантский эдикт был давно отменен, а эдикт Людовика XVI о веротерпимости еще не принят. Королевская власть не решалась их трогать, опасаясь нового исхода. После первых волн эмиграции протестантов из Франции промышленность и торговля кое-где очутились в руинах, а некоторые профессии (например, часовщики) просто исчезли. Ссориться с людьми, в чьих руках была сосредоточена вся морская торговля с Новым Светом, было себе дороже, и король это понимал.
Тем временем у второго брата, Франсуа, дела в Ла-Рошели шли не очень хорошо. Среди ла-рошельских купцов Франсуа Флерио слыл «маргиналом», держался особняком, и поэтому когда у него наступили финансовые трудности, другие сахароторговцы ему не помогли. Франсуа был разорен, потерял все семейное имущество, нахватал долгов, которые не смог вернуть, и испортил репутацию семьи. Вскоре после проведения процедуры банкротства Франсуа Флерио умер. Из его детей взрослым тогда был только 20-летний Эме-Бенжамен. Он решил покинуть Ла-Рошель и присоединиться на Сан-Доминго к своему дяде Полю, владельцу плантации. Потом он стал его наследником. Молодой человек поставил цель «восстановить семейную честь и богатство», то есть выплатить все долги отца и добиться, чтобы имя Флерио снова стало заслуживающим доверия.
На Сан-Доминго он провел 26 лет. На своей плантации он вникал во все дела, вел счета, распоряжался распашкой новых земель, посевами, уборкой урожая, ведал закупками и продажами, следил за условиями труда своих невольников и нес наряду с другими плантаторами обязанности милицейской службы.
В один период жизни на Сан-Доминго у него была сожительница, «свободная негритянка» по документам, Жанна Гимбло. За 10 лет их союза она родила 8 детей, выжило четверо. Два его сына так и остались на Сан-Доминго и стали родоначальниками креольской ветви семьи Флерио. Двух дочерей он привез в Ла-Рошель, рассчитывая, что они заключат брачные союзы, но замуж они так и не вышли. Он поселил их в доме за площадью Верден, на улице Сент-Клер, всего в 15 минутах пешего хода до особняка, где жила его законная семья. Все Флерио, и «законные», и «незаконные», знали друг друга, общались между собой, дети от Жанны Гимбло были потом упомянуты в завещании Эме-Бенжамена.
Но вернемся в 1755 год, когда 46-летний Эме-Бенжамен Флерио, богатый купец, уважаемый человек, решил, что плантация теперь может управляться им и на расстоянии, и вернулся в родной город. Теперь ему необходимо было жениться законным браком – конечно, на девушке из хорошей протестантской семьи. Еще два года он искал такую девушку, и в 1757 году, в 48 лет, сочетался браком с Мари-Анной-Сюзанной Льеж (цветной портрет в коллаже), которой было 23 года. Через несколько лет Эме-Бенжамен купил и перестроил большой красивый особняк на той самой улице Домпьер, которую позже переименуют в улицу Флерио, в честь его сына Луи-Бенжамена.
2. Семейное древо
Жена Эме-Бенжамена Флерио происходила по материнской линии из очень богатой и влиятельной семьи ла-рошельских протестантов Бернонов. Посредством брака с ней Флерио сумел войти в узкий круг торговой «аристократии» и стать там своим – одного только богатства было для этого недостаточно.
Мадам Флерио была хорошо воспитана и образована, обладала твердым и упорным характером. Она стала для своего мужа отличной помощницей в делах. Когда он умер в 1787 году, через 30 лет после их свадьбы, она была уже достаточно подготовлена к управлению семейным состоянием, которое составляло огромную сумму – 4 миллиона ливров.
Плантация была не единственным наследством Эме-Бенжамена. Он вкладывал деньги в недвижимость: приобрел полдюжины домов в центре Ла-Рошели и сдавал их в аренду, построил прекрасный семейный особняк, загородное имение Тушлонг (и получил дворянство с двойным титулом де Тушлонг и де Бельвю), дома с землей в сельской местности, соляные разработки на острове Ре. Земельная рента и доходы с недвижимости, помимо собственно сахара, вывели семью Флерио в ряды самых богатых жителей Нижней Шаранты.
Мадам Флерио была не только рачительной хозяйкой, но и отзывчивым человеком. На Сан-Доминго она ни разу не побывала, однако ее корреспонденция говорит о том, что она очень внимательно следила за положением своих рабов в Бельвю и постоянно отпускала деньги на облегчение их ручного труда и улучшение условий жизни. Она много жертвовала на благотворительность и в Ла-Рошели.
От законного брака Эме-Бенжамена Флерио родилось шестеро детей. Выжили, как и на Сан-Доминго, по странному совпадению, тоже четверо, и тоже два сына и две дочери. Старший сын, Эме-Поль Флерио де Тушлонг (1757–1793), был политиком. После смерти отца он помогал матери с управлением именно колониальной частью наследства. В 1783 году он женился на Катрин Лаваль, у него было двое детей. Семья часто и подолгу жила в Париже, поскольку Эме-Поль Флерио был занят на государственной службе. В 1789 году он стал депутатом Генеральных Штатов от своей провинции – от дворянства, а не от третьего сословия, однако горячо приветствовал Декларацию прав человека и гражданина. В 1793 году, наблюдая растущие проблемы в колониях повсеместно и на Сан-Доминго в частности, он решил лично ознакомиться с ситуацией и на месте принять антикризисные меры. Он пустился в плавание, но во время промежуточной стоянки в Филадельфии заразился желтой лихорадкой и умер. Потомки остались только у него. Сын, Эме-Бенжамен II, женился на креолке с Мартиники, Элизе Дю Бюк, и у них был сын Луи-Эме, а у того - наследники, которые потом владели фамильным домом Флерио до 1980-х годов.
Луи-Бенжамен Флерио был очень привязан к своему старшему брату и тяжело переживал его смерть. В 1794 году он писал в Женеву подруге детства и юности, женщине, которая, возможно, недолгое время была его романтической платонической привязанностью: «Я только что пережил невосполнимую утрату. Прошу вас, разделите мою боль, я нуждаюсь в том, чтобы излить на друзей мою скорбь, я потерял того, кто был мне дороже всех, лучшего из братьев». Он всю жизнь дружил со своими племянником и племянницей, опекал их, радовался их успехам, следил за их судьбой.
Кроме брата, у него были две сестры, обе они вышли замуж за аристократов. Одна умерла в 1793 году, вторая дожила до 1833 года, но жила в фамильном замке своего супруга и отношений с ла-рошельской частью семьи почти не поддерживала.
Младший сын четы Флерио, Луи-Бенжамен, родился в Ла-Рошели 23 февраля 1761 года. Вместе со своими сестрами и братом он стал представителем пятого поколения ла-рошельской ветви Флерио.
3. Педагогика семьи Флерио
Раннее детство Луи-Бенжамена (далее ЛБ) Флерио де Бельвю было, как пишет его биограф Кристиан Моро, очень счастливым. Правда, после прочтения писем его родителей картина складывается неоднозначная. Можно судить об отношениях в семье по письму хотя бы матери ЛБ, в котором она перечисляет качества своего сына. Мадам Флерио пишет своему родственнику в Женеву, где 9-летний ЛБ должен был учиться в коллеже. Как раз в доме этого родственника мальчику предстояло жить. «Я понимаю, мсье, что мой сын может дать вам повод для огорчений и жалоб. Его характер немного высокомерен, и в то же время он подвержен страхам. Он редко бывает недостаточно послушен по отношению к отцу или ко мне, потому что боится нас. Так что было бы лучше всего, мсье, если бы вы держали его на расстоянии и всякий раз, когда он продемонстрирует непослушание или вспыльчивость, проявили бы твердость, которая его чувствительно уязвит». Мадам Флерио употребляет глагол mortifier – это значит даже не просто уязвить, а унизить, задеть самолюбие.
Нельзя, конечно, и сказать, что детство ЛБ в Ла-Рошели было адом – это было обычное протестантское воспитание. Широкие возможности, которые открывались перед сыном богатого плантатора и свежеиспеченного дворянина, уравновешивались кальвинистским моральным кодексом: никаких излишеств, никакой лени, порядок, беспрекословное послушание младших старшим, суровая дисциплина. Не удивительно, что юный ЛБ порой бунтовал.
Начальное образование он получил у частных учителей. Затем в 9-летнем возрасте его отправили получать образование в Женеву. Почему именно туда и почему так рано? Потому что во Франции в то время, в 1770 году, протестантских или светских школ не существовало. Ребенку из протестантской семьи в школе неизбежно пришлось бы учиться у монахов католическому катехизису. Состоятельные протестантские семейства старались посылать сыновей учиться за границу – в Швейцарию, Германию, Голландию, Англию. Женева считалась лучшим вариантом. Этот город с XVI века пользовался славой «протестантского Рима». Город Жана Кальвина и его ближайшего сподвижника Теодора де Беза (последний, кстати, бывал и в Ла-Рошели) после отмены Нантского эдикта принял немало беженцев-гугенотов из Франции. В Женеве процветала интеллектуальная жизнь. Там в 1712 году родился Жан-Жак Руссо, там с 1755 по 1778 годы жил Вольтер. В Женевской Академии работали видные ученые того времени, современники молодого ЛБ: биолог Шарль Бонне, физик Марк-Огюст Пикте, геолог Орас-Бенедикт де Соссюр (его будущий наставник).
У протестантов Женевы были прочные связи с протестантами в других странах, в частности, во Франции, и особенно в Ла-Рошели. Это были связи и деловые (французские протестантские купцы предпочитали держать деньги в женевских банках, не очень-то доверяя своим католическим королям), и родственные (многие семьи при контрреформации разделились, часть эмигрировала, часть осталась во Франции). У мадам Флерио тоже были родственники в Женеве – семья пастора Пердрио. Процитированное письмо адресовано г-ну Пердрио, который согласился взять ЛБ на свое попечение.
Итак, девятилетний мальчик совершает путешествие через всю Францию и прибывает в Женеву. Во все том же процитированном письме его матери г-ну Пердрио мадам Флерио порицает сына за лень и рассеянность и просит родственника строго следить, чтобы он просыпался, вставал и одевался в установленный интервал времени – «если же он не будет успевать, не давайте ему на завтрак ничего, кроме черствого хлеба… я надеюсь, что это его немного исправит и сделает более внимательным». Кроме того, он должен заниматься в строго отведенные часы, а отдыхать и играть – в установленное время, и только когда все уроки будут сделаны. Его надлежит лишать всех развлечений, если вдруг он не окажется в числе первых учеников («а он должен быть в числе первых!» – подчеркивает мадам Флерио). Также мать указывает, что сын может порой взять со взрослыми чересчур насмешливый тон и этим привести этих последних в бешенство: «я сама это ненавижу», – признается она. Твердость, только твердость, – заклинает мать, – и вы сможете исправить большинство его недостатков, ведь он, в сущности, неплохой мальчик.
В коллеже – начальной и средней школе – ЛБ учится очень хорошо и честолюбивые мечты родителей вполне оправдывает. Но его характером они недовольны. Он, видимо, довольно вспыльчив и неуравновешен, периоды энтузиазма у него сменяются периодами лени и апатии. Опекуны относятся к нему снисходительнее, чем родители, и сообщают о нем только хорошее. Зато когда мадам Флерио навещает сына в Женеве, то уже из Ла-Рошели в расстроенных чувствах сообщает г-ну Пердрио: «Я была уязвлена тем, что увидела у моего сына все те же недостатки. Заклинаю вас исправлять их со всей суровостью. Если наказания, которые вы к нему применяете, не подействуют, сообщите об этом мне, и мы примем другие меры (хотя я молю Бога и уповаю на Него, чтобы этого делать не пришлось)».
А вот что пишет сыну сам Эме-Бенжамен Флерио. Он выражается мягче, чем мадам Флерио, тон его наставлений более рассудительный, а аргументы доходчивее, хотя он говорит о том же – о необходимости быть дисциплинированным, трудолюбивым и бережливым и использовать те возможности, которые ему доступны благодаря богатству и положению семьи. «Мой дорогой сын, мы надеемся, что наши усилия дать тебе хорошее образование направлены на то, чтобы образовать твое сердце, твои чувства, твой нрав и характер, и что ты вполне удовлетворишь нас в ответ своими успехами в учебе и прогрессом в области исправления твоего характера, особенно в том, что касается твоего непослушания и пренебрежения обязанностями. Если ты собираешься и дальше ненавидеть и презирать всех остальных, то останешься при своем недостойном характере и никогда не овладеешь науками, которые мы пытаемся тебе преподать. Я собираюсь, дорогой сын, опустить занавес над прошлым, потому что хочу тебя застать в следующий раз в здравых размышлениях над твоей натурой и в работе над исправлением твоих недостатков: таким образом ты сделаешь нас счастливыми. Помни, что нет другого пути, чтобы преуспеть в этой жизни».
Со временем молодой человек это поймет. Взрослый ЛБ ничем не напоминает подростка в кризисе переходного возраста. В его жизни потом будет немало ситуаций, требующих от него дисциплины и самоотдачи, и он сумеет проявить эти качества сполна.
После коллежа ЛБ успешно сдал выпускной экзамен и перешел в Академию. А перед этим он наконец-то получил каникулы и после 8-летнего отсутствия дома поехал к своей семье в Ла-Рошель.
4. Париж глазами провинциала
На каникулах после завершения одного этапа учебы и перед началом другого Луи-Бенжамен Флерио открыл для себя собственную родину. Он уехал из дома ребенком, провел за границей восемь самых сензитивных, как бы теперь сказали, лет, и наверное, имел больше оснований считать своим домом Женеву, чем Ла-Рошель.
В августе 1778 года 17-летний ЛБ пишет из имения Тушлонг в Женеву Анриетте Пердрио, дочери своего опекуна, длинное письмо, в котором подробно описывает дорогу, французские города, людей, нравы и свои впечатления:
«Вы желаете, Мадемуазель, чтобы я рассказал всю историю своего путешествия: итак, я начинаю. По прибытии в Париж я сразу же получил в свое распоряжение комнату со всей обстановкой, слугу и экипаж; обедал я почти все дни у г-на Венсана, друга моего папы, и почти все время проводил за рассматриванием достопримечательностей, коих так много, что мне представляется почти невозможным описать их вам в деталях. Представьте себе огромные здания, украшенные колоннадами, статуи из бронзы и мрамора, великолепные фонтаны, где вода падает вниз с необычайной высоты. Особенно хорош фонтан в Марли, с трубой диаметром в целый фут (около 30 см. – И.Ш.), там он даже выше деревьев, очень ухоженных. Он занимает всю ширину аллеи. Я раньше и не представлял, что можно создать нечто подобное. По сторонам сумрачных аллей полно других чудес: роскошные каскады, прекрасные статуи из белого мрамора. В Шантийи мы видели ракушечные гроты, где стоят статуи дремлющих стариков, опирающихся на урны, из которых течет вода… там среди источников посажены болотные растения. В Версале великолепные дома, мраморные колонны, роскошные картины, позолота, стекло, обширные бассейны с водой, посреди которых можно видеть то скульптуру Нептуна в окружении наяд, наполовину погруженных в воду, то дельфинов в натуральную величину, то… если я не прекращу описывать все достопримечательности, которые я видел, то рискую никогда не остановиться».
Молодой Флерио сумел попасть в самые высокие круги общества благодаря тому, что его старшая сестра была замужем за человеком близким к королевскому двору.
«Я очень близко видел короля (Людовика XVI – И.Ш.) и всю королевскую семью. Мой родственник, муж моей сестры, провел нас в Версаль на королевский ужин. Мы сначала были далеко, там присутствовало слишком много людей, но он провел нас в ближний круг, где было всего человек 14, и король с некоторыми из этих людей побеседовал, вид у него был веселый, он все время смеялся… […] Мой родственник показал мне на этих людей и заметил, как же ошибаются в других странах, думая, что придворные во Франции – это какие-то разнаряженные щеголи, затянутые в корсеты. Тон их бесед очень простой и сердечный, почти без аффектации, а роскошные одежды они носят вовсе не каждый день, как это думают в провинции… На следующий день я снова видел короля, когда он собирался на охоту. Видел и королеву (Марию-Антуанетту. – И.Ш.), и графа Артуа (будущего короля Карла X. – И.Ш.). Я был в нескольких королевских резиденциях вокруг Парижа, и везде видел много любопытного и красивого.
Здесь я встретил много женевцев и много ла-рошельцев; Париж – место встречи всех наций. Этот город действительно огромный. Его предместья по своей значительности сравнимы с городами. В Сен-Жермен, на территории всего 2 лье, проживает 20 тысяч человек, в Версале – 40 тысяч. Одним словом, Париж и его окрестности – это бездна. Несмотря на крайнюю суету, жизнь здесь все же очень приятна, и если у вас есть деньги, вы найдете здесь все что хотите, правда, иногда – ужасного качества».
При всей приятности жизни в Париже ЛБ указывает, что первые две недели жизни в столице у него почти не было аппетита из-за плохого воздуха, в Женеве воздух гораздо лучше, а о Ла-Рошели нечего и говорить.
Далее ЛБ описывает парижские променады и театры. Он побывал в Опере, которую нашел великолепной, восхитился декорациями, костюмами актеров, их игрой и особенно грациозными танцами (он посетил балет). Потом он побывал в Комедии, но ее нашел «менее ослепительной». Может быть, именно память об первом почти детском восторженном впечатлении от театра сделает в зрелые годы его, строгого протестанта и чуждого богеме ученого-естествоиспытателя, меценатом, много помогающим ла-рошельскому Театральному обществу. Но об этом позже.
ЛБ с наивностью провинциала описывает свой шок и от парижской свободы нравов – он скандализован обычаем парижан поздно вставать и считать время до 3 часов дня – утром, а в 3 часа обедать. Он видит, что парижане спокойно выходят на улицу в домашней одежде, при всей их любви к роскоши. Это потому, что они не любят ничем себя стеснять, замечает ЛБ, – именно поэтому такое количество женатых мужчин и замужних женщин здесь имеют и почти не скрывают любовниц и любовников, тогда как в провинции такое поведение, по его словам, «все-таки чересчур».
Как ни был ЛБ очарован Парижем, он устал от столицы и соскучился по своим родным, поэтому обрадовался, когда пришло время уезжать. Ему предстояло ехать из Парижа в Ла-Рошель 5 суток в почтовых каретах – столько требовалось на преодоление расстояния в 400 км. Он пересек Иль-де-Франс, Перш, Ле Ман, Анжу, проехал по территории Бретани, был в Шартре. Ему ничем не запомнились Ле Ман и Анже, но Нант совсем другое дело – портовый квартал застроен прекрасными зданиями, а во время приливов река так наполняется, что корабли, стоящие в ней, снимаются с мели – «я так давно не видел этого зрелища!».
В Ла-Рошель он прибыл в воскресенье утром. «Меня окружили мои домочадцы, они приветствовали меня, все говорили, как я вырос и изменился. Затем я нанял почтовую карету и поехал в Тушлонг, где меня ждали мама, папа, брат и сестры, особенно младшая, которую я даже не узнал…»
Понимая, из какой среды происходил ЛБ и кем он впоследствии стал, особенно трогательно читать, как этот юноша из суровой кальвинистской Женевы был очарован «царственной пышностью» Версаля, какими человечными он нашел короля, королеву и придворных. Интересно, что уже тогда проявился его негуманитарный склад ума – его интересует диаметр трубы фонтана в Марли, материал статуй, растения в садах, а не, к примеру, литература того времени.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/10/27/1765