Зато о незамерзающем озере, что притаилось почти под самой их избушкой, он сообщил товарищам сразу же, на утро, за собранным Прасковьей нехитрым завтраком. Подземный грот и озеро, по рассказу Ивана, нашлись совсем нечаянно, - всё оттого, что Паша поднялась с полатей среди среди ночи, да спотыкнулась о дверцу под сбившимся ковриком. А бабьему любопытству, дело известное, страх и терпенье неведомы.
- Вот и пришлось вставать, да лезть следом за нею. Не отпускать же одну без пригляда, бедовую… Так и сошли мы с ней на пару в подпол-то. А там…- он обвёл взглядом сотрапезников и закатил глаза.- А там, ребятушки, краса такая, что будто бы сплю я, да сон свой досматриваю!
Тут Худобашев не лукавил, - проснувшись утром после небольшого забытья, он и взаправду думал, что то ночное приключение ему пригрезилось. Когда бы не тяжёлый свёрток, лежавший в глубине дорожной сумки, в изголовье Ивана.
Компания, порядком отдохнувшая, мигом взбодрилась, оживилась, и едва только закончив трапезу, все четверо мужчин, следом за Худобашевым, полезли вниз, с трудом протискиваясь по тесному лазу. Паша осталась в избе. Она не повела и бровью при рассказе Ивана, не вставила от себя ни слова, но и неудовольствия как будто не выказывала.
- Вот оно, добро хозяйское, - заявил Иван Захарович, освещая факелом проходец впереди себя, - с такой-то водой и колодца не надобно.
Остальные, любуясь открывшимся видом на спокойную, едва затронутую рябью поверхность озерца, непроизвольно затаили дыхание.
А какое-то время спустя, покуда младшие Мосоловы, Антип с Потапом, с наслаждением умывались, зачерпывая руками прозрачную, отнюдь не ледяную озерную водицу, Кузьма Иванович, присев, рассматривал тёмный, блескучий песок, засыпавший всё дно тоннеля у них под ногами. Худобашев, приметив задумчивость мастера, устроился рядом.
- Песочек в этом месте непростой…- сказал негромко Мосолов хозяину, и наскребя себе немного, поднёс его ближе к глазам. – Да это ведь и не песок, а шлиф.
И, посмотрев с прищуром тому в лицо, пояснил:
- Железистый песочек, оттого и тёмный. То верная примета у старателей на неглубокое золото. – и, хлопнув себя рукою о колено, да хохотнув, заключил, - Чую я, Иван Захарович, что не зазря нас сюда занесло. Что скажете? Намоем с ребятами земляного маслица? - в голосе Мосолова читался нескрываемый азарт.
- Знамо дело, - ответил воодушевлённо Худобашев, - грех не попробовать. Да и откладывать незачем, сегодня и начнём, пожалуй.
Начали скоро, приспособив старую хозяйскую лопату, да из расколотых пополам деревянных чурок смастерили подобия старательских лотков, пообточив те изнутри на скорую руку. Посередине шурфа разложили несколько костров - ради света и разогрева полузамёрзшей почвы и, раззадорившись, в охотку, дружно, принялись за дело.
Первый, общий задор угасал, постепенно сдавая всё нарастающей усталости. Верхний, снятый и промытый слой песка, вышел неожиданно пустым, бесплодным, только изредка, на глубине лотка попадались несколько мелких, едва заметных золотых песчинок. Передохнув, попробовали подкопать поглубже, - и так же, всё без пользы. Снимали грунт и с самого с берега озера, да там песка нашлось немного, а чуть подальше, вглубь шла плотная, скользкая и неподатливая глина. Само озерцо, не взирая на скромные с виду размеры, оказалось неожиданно глубоким, полноводным, уходящим резко вниз, как котлован… Переворачивали камни, вдоль стенок шахты, обшарили все видимые трещины поверхности породы…
Вернулись в избу новоиспечённые старатели, вконец измотанными. Там Паша с безмятежным видом что-то стряпала и, завидя их, принялась доставать из печи горячую, исходящую паром похлёбку. Понурые и удручённые, они расселись по лавкам и принялись за еду.
Труднее всего переживал неудачу Кузьма Иванович. Он молча ел, не поднимая глаз на Худобашева. А тот, единственный из всей компании держался на удивление спокойно. Выждав, пока товарищи его утолят первый голод, да вдосталь напьются душистого крепкого чаю, он, как ни в чём ни бывало, предложил весёлым тоном:
- А что, ребятушки, не затопить ли нам сегодня баньку? Поди не грех попариться с таких трудов-то?...
Идея оказалась очень кстати и все, включая мастера Мосолова, с восторгом поддержали Худобашева.
И, ближе к вечеру, отдохнувши, пошли осматривать маленький домик в глубине двора. И впрямь, то оказалась банька, пусть тесноватая, но с дымовой трубой – сложённая на новый лад, по-белому, и в остальном устроенная неведомым рачительным хозяином не без удобства. Внутри был маленький предбанничек и опрятная, чисто выскобленная мыльня с сосновым полоком и лавками вдоль проконопаченных стен. Под лавкой нашлись пара шаек, да незатрёпанные вехотки. А под скамьёй в предбаннике – совсем простая скрыня, сундучок, в которой обнаружилась промёрзшая, будто листы фанеры, но аккуратно сложенная чистая смена мужского белья, порты, рубаха, да льняное вышитое полотенце. Чьи-то заботливые руки словно подготовили баньку к возвращению хозяина. Однако заметно было, что всё здесь уже давненько пустовало. Паша вошла после всех и, тихо присев на скамью, стала оглаживать старую скрыню в какой-то своей затаённой печали.
Мосолов явно оживился и, кивая одобрительно, с удовольствием осматривался.
- А основательный был тут хозяин-то. Видать надолго остаться замысливал.- и пояснил Худобашеву, - С этакой баньки пожару почти не бывает, не то что в черных, с очагом – те полыхать горазды, да копоти в них… Зато и дровишек много не надо. А здесь чего дрова беречь, коли вокруг тайга…
И верно. Братья Мосоловы, не отходя далеко, нарубили вдоволь дровишек. Прасковья насобирала сухих веток, а Худобашев с Мосоловым наносили в котёл озёрной водицы. Скоро печка раскочегарилась и из банной трубы повалил весёлый дымок.
Прасковья в баньку не пошла, но и без бани не осталась. Девица помылась в избе, прямо в печке, как и привыкла делать дома, вместе с матерью.
Ирина всегда затевала мытьё на субботу. Она прочищала горнило от сажи, да копоти, застилала под свежей соломкой, и, заготовив шайки с водой, залезала вместе с девочкой в прогретое печное брюхо. Там мать мыла доченьку квасною гущей, да мыльной травой, растирая с приговорами да молитвами о здоровьице. А вдоволь напарившись, обе выскакивали на крыльцо, где с хохотом окатывали друг дружку с головой водой, настоянной с ромашкой или хмелем. А после, обтеревшись и переодевшись в чистое, усаживались за самовар с пирогами. Славно, дружно и полюбовно жили все года дочка с матерью. Вспоминая то время, Прасковья думала о нём, как о потерянном счастье. Но всё же Паша находила в себе силы, чтобы смиренно попрощаться с прошлым. Будто подросшая лесная птичка, она вылетала из дорогого сердцу гнезда – теперь спалённого и разорённого.
Теперь сама, вспоминая, как делала мать, она устроила печурку для помыва. Взяла себе и чистое исподнее из банной скрыни, в которое, помывшись, облачилась, закатав порты под юбкой, да подвязав их своим кушаком. У прочих членов экспедиции была при себе припасённая смена, да очень кстати пришлось и яичное мыло, не пригодившееся на обмен в посёлке.
Мужчины парились без спешки, основательно, меняя друг дружку на высокой полке, да подливая на раскалённые булыжники водицы. Они от души тёрли спины лыком и ветошью, будто смывали со своих усталых тел недели пути по тяжёлой сибирской дороге…
Иван Захарович, перед уходом в баню, сказал девице незаметно от других несколько слов. Она понятливо кивнула, и, вымывшись, да второпях одевшись, тут же принялась за хлопоты.
Вернувшихся из бани, разомлевших мужчин, ожидал накрытый стол, где посредине стояли две бутылочки полынной водки из Худобашевских запасов, а на заедки – лепёшки, поджаренные на остатках сала… Вся честная компания одобрительно загудела. Иван Захарович, выждав, покудова товарищи расселись за столом, сам откупорил бутылку, да тут же и налил каждому из мужиков. Все терпеливо ждали слов хозяина, который, судя по весёлому настрою и лукавому выражению лица, собирался сказать им нечто особенное. Да так оно и вышло.
- Ребятушки, друзья мои!- начал Худобашев с чувством, поднявшись из-за стола.- Товарищи! – он, явно отчего-то волновался, и откашлялся, чтобы продолжить. – Вы знаете, что собирался я вместе с вами в далёкий путь, дабы найти удачу. – Он посмотрел на каждого из сидящих потеплевшим, прочувственным взглядом. – Но удача сама отыскала меня, такая, о которой я до сих пор и не думал.
Кузьма Иванович поднял на Худобашева глаза в недоумённом смущении. Тот, встретив и истолковав по своему его взгляд, решительно и беззаботно махнул рукою.
- Иваныч, дорогой мой, не переживай об этой шахте больше, пустое дело!
- То и видать – пустое,- согласился неуверенно Кузьма, - поди как всё повыбрано до нас ещё…
- Что не далось нам, то не наше. А всё своё мы завсегда возьмём.
- Это да! Это правильно! – одобрительно откликнулись из-за стола молодые Мосоловы, искоса поглядывая на налитое, - Верно говорит хозяин.
- Дорога, пройденная нами, тяжела и трудна, многотруден будет и наш путь до дома. А всё-таки предприятие это мы не напрасно затеяли. Потому как везём домой в Нижний хороший задел для артели. А я, - Худобашев снова обвёл всех глазами и договорил, будто собравшись с духом, - а я везу с собой ещё и богоданную невесту. Выпьем же за мою помолвку и будущую супругу, а вашу хозяйку – Прасковью Андреевну.
За столом установилась тишина, мужики, ошарашенные, осмысливали услышанное, стараясь не смотреть на Пашу, скромно присевшую в углу стола. Первым, сдержанно крякнув, да взяв в руку чарку, поднялся мастер.
- Ну что ж, женитьба – это дело доброе. – проговорил Кузьма Иванович.- Коли ты сам для себя так решил, то поступай как знаешь. А мы-то ведь что? Мы всегда за тебя.
- Со счастьицем! – объявил он и выпил, сделав знак сыновьям. Те тоже торопливо поднялись и выпили. А после шло меж ними неспешное веселье, с душевной беседой и застольными песнями. Отпраздновав, Мосолов с сыновьями отправились спать в баньку. Там было ночевать куда удобнее, нежели вповалку, на полу в тесной общей избёнке.
http://www.proza.ru/2019/10/25/1277