Две скамейки

«Сдается мне, господа, что это комедия…»



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Отец ФОТIЙ [Алексей Георгиевич НЕСВЕТАЙЛО], «чудодей».

Анатолий Алексеевич УСКОВ, типа, студент.

Александр Николаевич ШЕЛИН, бизнесмен.

Галина [Гала] ТУГУШЕВА, длинноногая брюнетка.

Ирина СИНЕЛЬНИКОВА, приятельница Галины.

Петр Григорьевич СИНЕЛЬНИКОВ, отец Ирины.


Случайные заседатели второй скамейки:

Сеня, жених.
Аля, невеста.

Коля, муж.
Вера, жена.

Егорыч, дед.
Марьванна, жена деда.

Петровна, 1-я старушка.
Пална, 2-я старушка.

Оперативники, охранники, случайные прохожие.

Пьеса идет без антрактов и смены декораций.


Конец августа, жуткая жара. Парк отдыха. Музыка, крики и смех детей. Справа и слева на сцене стоят две скамейки. На той, что слева, сидит коренастый старичок с густой окладистой бородой, он читает какую-то толстенную книгу, изредка поглядывая на окружающих. Правая скамейка, пока что пуста. На эту ска-мейку присаживаются молодой человек Сеня и его девушка Аля.

АЛЯ:  Сеня, что ты сегодня такой грустный?

СЕНЯ: Завтра выдают замуж мою невесту?

АЛЯ:  (приподняв бровь) Какую еще невесту? (опомнившись) И за кого, если не секрет?

СЕНЯ: (смеясь) Тебя за меня?

АЛЯ:  (обиженно) Вечно ты шутишь, петросянина доморощенный, мне лично нисколько не смешно от твоей шутки?

СЕНЯ: Как же мы с тобой будем вместе жить, если ты мои шутки не понима-ешь?

АЛЯ:  А что мы всегда должны только смеяться? Причем только над твоими шутками…

АЛЯ:  Это по любому лучше, чем плакать над твоими злополучи-ями…

АЛЯ: Но не обижайся, я постараюсь привыкнуть к твоему непроходимому юмору?

СЕНЯ: (мечтательно) Мне хочется сразу после свадьбы уехать к морю?

АЛЯ:  Хорошо, дорогой, мы поедем к морю?

СЕНЯ: Не поедем, мы полетим?

АЛЯ:  Хорошо, Сеня, полетим? А тебе не кажется, что ты слишком команду-ешь мной?

СЕНЯ: Ну, это как последнее слово осужденного на смерть…

АЛЯ:  Ты считаешь женитьбу – казнью, или опять шутишь?

СЕНЯ: Ну а зачем тогда жених надевает черный траурный костюм?

АЛЯ:  Опять! Извини… (прижимается к молодому человеку) Когда мы поже-нимся, я буду делить с тобой все твои заботы и неприятности?

СЕНЯ: Но у меня нет забот и неприятностей, хотя, наверное, если мы поже-нимся…

АЛЯ:  Все! Я так больше не могу, все эти твои приколы и шутки мне надоели, боюсь, что у нас с тобой ничего не получится.

Сеня вынимает коробочку с колечком.

СЕНЯ: Может эта безделушка изменит твое отношение ко мне?

АЛЯ:  Сеня, (открывая коробочку) какое красивое колечко! Моя подруга Машка получила от Васьки точно такое же. Сеня, как же я его носить-то буду?

СЕНЯ: На безымянном пальце!

АЛЯ:  Ага, а если Машка на свадьбу наденет свое кольцо, все только и будут говорить, что у невесты такое же колечко, как у свидетельницы… А нельзя ли его по-менять?

СЕНЯ: Нет, это бы единственное колечко по сходной цене…

АЛЯ:  Я не хочу выходить замуж за такого жмота, как ты… Забирай свое ко-лечко!

СЕНЯ: А где коробочка, без нее у меня колечко в магазине не примут?

АЛЯ:  Сеня, ты – идиот!

Девушка вскакивает и уходит. Сеня догоняет ее, они о чем-то ругаются, по-том он подхватывает ее на руки и уносит со сцены… Старик посмеивается, качая головой.
Вскоре на сцене появляется Анатолий, он прихрамывает на правую ногу. Выглядит он прямо-таки удручающе: очки с треснутой линзой, не глаженые брю-ки, нечищеные туфли и не первой свежести непонятно какого цвета выцветшая ру-башка. На левой щеке у молодого человека свежий шрам, залепленный лейкопла-стырем, он неспешно подходит к старику, с шумом бухается на скамейку, вытяги-вает длинные ноги и мгновенно засыпает. Старик прекращает читать и начинает внимательно осматривать соседа.

АНАТОЛИЙ: (не открывая глаз) Я вам чем-нибудь мешаю?

СТАРИЧОК: Пошто ты тако почёл?

АНАТОЛИЙ: Я же вижу, как вы пристально глядите на меня, вернее не пристально, а оценивающе, как оценщик из ломбарда или работник прокуратуры.

СТАРИЧОК: Яко ты мог узреть, ежели у тебя очи не отверсты?

АНАТОЛИЙ: Я это спиной чувствую. (Открывая глаза и поворачиваясь к старику.) Да нет, я шучу, дедуля. Просто с некоторых пор, куда бы я не сунулся, где бы не притулился, все почему-то пялят на меня свои зенки, будто просверлить хотят. Поэтому, когда я подсел к вам, я сразу подумал: «И этот тоже начнет меня исследо-вать, будто экспонат, выставленный в Кунсткамере на всеобщее обозрение… Что не так?»

СТАРИЧОК: Тебе, младой человек, лечиться надобно...

АНАТОЛИЙ: Почему вы так решили?

СТАРИЧОК: Помилуйте, ежели тебе внимать со разумением, то ты — яв-ственный параноик...

АНАТОЛИЙ: (обидевшись) Другой бы вам за это в рожу дал...

СТАРИЧОК: Но ты-то, любезный, не другой, я енто сразу раскумекал, ты не таковский...

АНАТОЛИЙ: Да, не таковский... Но кулак, извиняюсь, зачесался...

Пауза.

Впрочем, с моей жизнью скоро точно с ума сойдешь.

СТАРИЧОК: Чем же твое сумасшедшее бытие рознится со всеобщим, не менее сумасшедшим?

АНАТОЛИЙ: А не было у меня никакого бытия...

СТАРИЧОК: То есмь яко это? Я же явственно вижу тебе, следовательно, ты существуешь, не хочешь уж ты сказать, яко ты шизофренический бред моего бо-лезненного воображения?

АНАТОЛИЙ: Нет, вы только выслушайте меня, если вам, конечно, хоть чуточку интересно.

СТАРИЧОК: С превеликим удовольствием.

АНАТОЛИЙ: А я буду рассказывать с противоположным вам чувством. Матушка моя была обыкновенной алкоголичкой. Она очень любила дербалызнуть од-ну-другую бутылочку, а закусывать у нас подчас было нечем. Потому-то  и действие алкоголя ничем ни нейтрализовалось. Вы же знаете, как у нас на Руси, хотя и много пьют, но и закусывают не меньше...

СТАРИЧОК: Да, у нас любят: и выпить, и закусить. Это только последние алкаши пьют не закусывая, а остальный люд без закуси выпивку исключительно не по-требляет, а еще под это дело (хлопает пальцами по шее) наш народ имеет пристрастие потрепаться на разные темы, особливо за жизнь…

АНАТОЛИЙ: (не слушая старика) Так вот, дедуля, когда мне было всего одиннадцать месяцев от роду, маманя грохнула меня прямо на бетонный пол водочно-го магазина. С тех пор я, по ее милости, хромаю на правую ногу и имею сильное ис-кривление позвоночника.
Мать отказалась от меня, и до одиннадцати лет я рос, как сорная трава в ухо-женном огородике моей милой бабушки Кати. Все было более и менее хорошо, пока точно в день рождения меня изуверски не избил Санек — соседский шкет, гроза всех мальчишек в нашем районе. Он мутузил всех, только за то, что им жилось лучше, чем ему. Меня же он долгое время не трогал, так как полагал, что мне — казанской сироте — живется хреновато. Но надо же, в день рождения кто-то из моих приятелей про-болтался Саньку, как он недурственно похавал у меня на торжестве...
Да... бабушка в тот день расстаралась, наготовила целую уйму всяческих вкус-ностей. Услышав про это, Санек меня и отколошматил. Это было его последним изби-ением, последней каплей, переполнившей чашу терпения инспектора по делам несо-вершеннолетних. После этого Саньк; отправили в специнтернат, где, как кто-то гово-рил потом, мутузили как сидорову козу. А вслед за тем, он, по логике вещей, оказался во взрослой колонии — а там, трепали, его и вовсе замочили…
Да черт с ним с этим Саньком, дело в том, что у меня после той драки обнару-жилось сильное сотрясение мозга... А как следствие — частичная потеря зрения и слу-ха. Я почти не вижу левым глазом и совсем не слышу правым... ухом. Потом все шло более и менее плохо, пока одиннадцать дней назад я не выпал... из автобуса.

Старик прыснул со смеху.

Вот вам смешно, а у меня шрам через всю левую щеку...

СТАРИЧОК: Бедному Егорке везде пригорки...

Анатолий надулся и отвернулся.

Молодой человек, не серчайте, ради Бога, но мне очень любопытственно, яко се возможно вывалиться из автобуса? Вы же, право слово, не чемодан якой?

АНАТОЛИЙ: Да все очень просто, сами знаете, как сейчас транспорт ходит. Нужно мне было по какому-то неотложному делу на Юго-Запад. Около часа простоял я на остановке, не меньше.
А, когда злополучный автобус появился на горизонте, на остановке уже народу набралось — плюнуть некуда. Едва автобусные двери открылись — вообще началось нечто несусветное, круче штурма Зимнего. А я, сами понимаете, не матрос Железняк, вот и втиснулся в автобус в числе последних, если не самым последним.
А еще дурак радовался: «Вот я какой — проныра, сумел-таки влезть, а ведь мог и пешком пойти!»
Только выходит, что рано радовался. На следующей же остановке, так как я был самым последним, то меня самым первым и вынесли. Вот только беда — не ногами вперед, а черепушкой. Да еще так неудачно, что звезданулся я мордой об асфальт и, при этом, падая, раскроил щеку о «разбитый бакс»...

СТАРИЧОК: Якой такой «разбитый бакс»?

АНАТОЛИЙ: Это... бутылка из-под пива, она же зеленая и твердая, как во-люта, к тому же всегда растет в цене... Я тут недавно, если даже не на этой скамейке, пивко дул, а ко мне бабуля подсела.
«Ты, — говорит, — милай, «бакс» не разбивай, а то я вчерась, весь парк оббе-жала и не единого цельного «бакса»... Охренели они все что ли? Как теперича нам ста-рикам жить-то?.. Одна была хрустальная надежа на «баксы»-бутылочки — да и ту вдребезги разбили...»

СТАРИЧОК: Да, а алюминиевая банка — это «евро». Ох уж эти старушки, ровно стервятники, повсюду кружат. (Пытаясь успокоить.) А насчет шрама ты шиб-ко-то не убивайся. Шрамы — оне токмо украшают мужей.
Первостатейное в вашей детели, яко его, то бишь шрам, преподнести. Ежели так, яко это ты мне проведал — то се совершенно худой анекдот вытанцовывается.
А ежели свидетельствовать-де оберегал от хулиганов беззащитную барышню, а окаянные выродки полоснули разбитою бутылкой — то се явственное геройство... (усмехнувшись) на лицо.

АНАТОЛИЙ: Неужели вы думаете, что в это кто-то может поверить? Сей-час каждый за себя... Да и я, если честно, не стал бы ни в какую драку ввязываться.

СТАРИЧОК: Даже ради возлюбленной девы?

АНАТОЛИЙ: Ради возлюбленной может быть... Но нету у меня, ни воз-любленной, ни ненавистной... Кому такой урод нужен?

СТАРИЧОК: Ну, отчего же сразу так безапелляционно — урод. Физиче-скими недостатками кийждо обладает. Я, к примеру, таяжде хромаю, и может по-шибче тваво...

АНАТОЛИЙ: Так вас, вероятно, на фронте ранили?

СТАРИЧОК: Вовсе нет... (Шепотом.) Я тебе по секрету открою; дело се было толи на Рождество, толи на Крещение Господне — я уж и запамятовал грешным делом. Не иначе, яко дьявол мя на то подбил, вздумалось ми, полезть на колоколенку — крест поправить, какая-то дюже зловредная ворона весь евонный поизгадила... И, знамо дело, так как я был в праздничном подпитие, (сие же не возбраняется) низверг-ся наземь, яко падший ангел. Да так злополучно, доложу я вам, яко ногу и изувечил.
Но я-то, примечай, никому не изрекаю откуда у мя хромота. А вся публика, яко вот ты, мыслит-де — это ратное ранение! (Шепотом) А на фронте, ежели честно, мы, отродясь, не бывали — возрастом не вышли.
Так яко и тебе, отрок, не треба комплексовать из-за всяческих пустяковин. Ты же — здравомыслящий человече — и, ежели ладно приглядеться, нелишенный опре-деленной привлекательности. В тебе есмь что-то, яко влечет к себе со страшной си-лою...

АНАТОЛИЙ: Задница, небось...

Старичок широко раскрывает глаза.

Так не вы первые ее заметили. Когда-то мне об этом один голубоглазый плюга-вый мужичок в пельменной поведал. Он даже предлагал прокатиться на его крутой иномарке куда-нибудь за город — у него-де на озерах дачка с банькою имеется... Мол, заодно и попаримся...

СТАРИЧОК: (посмеиваясь) Вот! не все, знать, еще утрачено... Кому-то твоя... прошу прощения... ягодница глянулась... зришь, внегда-нибудь кто-нибудь и интеллект твой оценит подобающим образом... Но токмо николиже не можно руце опускати...

АНАТОЛИЙ: Их надо накладывать... (Кладет их на грудь).

СТАРИЧОК: Вот токмо паки не нужно из крайности в крайность впадать... Тебе надобно не руце на себя накладывать, а обстоятельно над собой поработать. Ты токмо воззри на себя — твой затрапезный вид отпугнет всякого благоразумного чело-века, паче девицу. Обозришь тебя от пяток до темечка, яко окромя горького отвраще-ния ничего не испытываешь. Ты же — младой человек, студент, д;лжно полагать....

АНАТОЛИЙ: Да, я учусь в университете, на философском...

СТАРИЧОК: (продолжая) ...а выглядишь, прости Господи, яко гопник якой — иже лице без определенного места обитания... (Усмехнувшись.) А отчего, соб-ственно, на философском-то?

АНАТОЛИЙ: А что мне еще остается, кроме философии?

СТАРИЧОК: Знамо дело, этакий Демосфен в лохмотьях, юродивый Ни-колка... Яко тебя звать—величать-то, сын мой?

АНАТОЛИЙ: Анатолий... А вас?

СТАРИЧОК: Мя? Кличь мя — отец Фотий.

АНАТОЛИЙ: Так вы священнослужитель?.. То-то, я смотрю, речь у вас этакая витиеватая...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Бывал когда-то... Но се не делает погоды... Ин, яко я во-жделею тебе присоветовать, раб божий Анатолий, надобно тебе, яко се ноне дюже модно прозывать, заняться собственным имиджем.

АНАТОЛИЙ: Для того, чтобы заняться имиджем, необходимы мани, а у меня их нет и вряд ли когда-нибудь будут... по крайней мере, в достаточном для того количестве.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Мани?.. А! (поет) «Мани, мани... ман;...» Тьфу, бесовская песня... (Серьезно.) Гр;ши, дражайший мой, тут совсем ни при чем, неужели ти труд-но свое платье в порядок привесть, красота она, допрежде, в голове?

АНАТОЛИЙ: Да не трудно… Но, если по правде, во-первых, мне лень, а, во-вторых, кого и чего ради? Все равно от этого я красивши не стану... горбатого, как говориться, могила исправит...

Отец Фотий качает головой.

Вы, мне другое растолкуйте, раз уж судьбе было угодно мне с вами сегодня встретиться: почему в старые библейские времена и чудеса бывали, и пророки вещали, и чудотворцы чудеса творили?..  Почему сейчас, при нынешнем уровне средств мас-совой информации, про то ни слухом, ни духом? Разучились, что ли, люди чудеса творить? Али Господу это теперь не угодно?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Почему же вы — нонышняя молодежь — завсегда стари-кам в оппозицию становитесь? Почему все стародавнее вызывает у вас либо сомнения, либо неприязнь? Ну, не встречаются ноне пророки-чудотворцы, не встречаются — да то отнюдь не потому, яко их нет, а потому — яко никто в них не верует. Вот, ежели бы я ноне чудо содеял, ты бы уверовал?

АНАТОЛИЙ: Это смотря какое чудо, если фокус какой, так для этого Кио или Копперфильды всякие в достаточном количестве имеются...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну вот! Я еще ничего не свершил, а ты уже все сомнению подвергаешь.

АНАТОЛИЙ: Можно подумать, что вы способны чудеса творить. Так я вам и поверил...

В это время на соседнюю скамейку присели Галина и Ирина. Ирина малень-кая, белокурая девушка с немного вздернутым носом, одета в скромное ситцевом платьице чуть ниже колен, она ест мороженное. Галина длинноногая девица, в очень короткой мини юбке, и в короткой майке (топике) едва прикрывающей ее хо-рошо развитые, упругие груди. Она сидит, закинув ногу на ногу, и курит дорогую си-гарету. Девушки о чем-то спорят, но мы этого не слышим, так как они говорят в полголоса.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Несправедливо, сын мой, яко ты мне не веришь? (Пыта-ясь сменить тему разговора). Вот воззри на сиих дщерей человеческих, яковая из них тебе по вкусу?

АНАТОЛИЙ: Обе ничего, но брюнетка соблазнительнее будет. Я бы такой отдался.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Яковый ты, паки, примитивный самец, женщина для тебя — токмо предмет удовлетворения плотских вожделений.

АНАТОЛИЙ: Как спросили — так я и ответил.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Но я же не справлялся, прости Господи: с кем бы ты во-жделел переспать? Я же осведомлялся: яковая тебе боле по нраву?

АНАТОЛИЙ: А разве это не одно и тоже?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Добро, определим вопрос ;наче. Иже с коей из этих девиц ты возжелал бы?..

АНАТОЛИЙ: (перебивая) Переспать?!

ОТЕЦ ФОТИЙ: Господи! (Вздыхает.) Не можно же бысть таковым сексу-ально озабоченным, сын мой. Я, знамо дело, разумею, яко парню, коему уже девятна-дцать...

АНАТОЛИЙ: Двадцать один...

ОТЕЦ ФОТИЙ: (продолжая) ...яковой еще ни разу...

АНАТОЛИЙ: (возмущенно) Почему ни разу?!

ОТЕЦ ФОТИЙ: (поправляется) Добро! ... яковой мало бывал в физиче-ской близости с лице противоположного пола — се извинительно, но не можно же на сим зацикливаться. В женщине есмь множество инаких начал, окромя плотского, кои так скрашивают наше безрадостное бытие... (Вполголоса.) Ежели, знамо дело, плот-ское начало недостижимо либо-ти под строжайшим запретом.

АНАТОЛИЙ: Это какие еще?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Разум, добросердечие, забота, в конце концов...

АНАТОЛИЙ: Это может быть и так, но все зависит от того, чего вы от женщины хотите? Если жениться — да, тогда ум, доброта, хозяйственность, как раз к месту. А, если хотишь поразвлечься, мал-мал оттянутся хорошенько — тут другие качества требуются.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Добро... Но неужели тебе не жаждется все иметь разом, в комплексе, яко модно выражаться.

АНАТОЛИЙ: Покамест нет. Для любви я пока не созрел, а вот секса, вы правы, почему-то недостаточно, то есть меньше, чем хотелось бы... Не хватает сека-са…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Воля ваша. (Задумывается.) А я намеревался тебе пред-ложить...

АНАТОЛИЙ: Сделку?..

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну, сделку, не сделку, я ведь не бес-искуситель... но чу-додей!

АНАТОЛИЙ: Шутите?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ни в коем разе. Ты, вот, сетуешь-де не фартит тебе, яко ты — урод горбатый да слепо-незрячий...

АНАТОЛИЙ: Но, но... Я вас попрошу...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Сам же недавно ми на се пенял. Яко се! Я готов исправить все твои физические недостатки, ежели...

АНАТОЛИЙ: Ежели я продам вам душу...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Экий ты невозможный человек... Я же вещал тебе, яко я — не бес, а всего-навсего чудодей...

АНАТОЛИЙ: Простите, пожалуйста, но что-то мало верится в вашу чудо-действенную силу, и вид у вас неподходящий.

ОТЕЦ ФОТИЙ: (увидев что под скамейкой сидит лягушка и хочет при-гнуть на ногу Ирине) Зри, яко сию секунду сия дев;ца вскочит, ровно ужаленная... А ее спутница от сего взыграти... то бишь возвеселится...

Лягушка прыгает на ногу девушке. Ирина, громко вскрикнув, в мгновение ока забирается на скамейку. Лягушка прыгает в траву, а Галина громко хохочет.

Ну что я предвещал?..

АНАТОЛИЙ: (с иронией) Чудеса, да и только... (Серьезно.) Но ближе к те-лу... Что вы хотели мне предложить? Что я должен предпринять, дабы избавиться от собственных уродств?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ты сказки хорошо знаешь?

АНАТОЛИЙ: А что вы мне их рассказывать собираетесь?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да я с тобой серьезно беседую, а ты все шуткуешь...

АНАТОЛИЙ: В детстве изрядно сказок прочитал... А что?

ОТЕЦ ФОТИЙ: А ведаешь ли ты, яко безобразная внешность исправля-лась посредством любви? — взять паки в пример «Аленький цветочек».

АНАТОЛИЙ: Да, это одна из любимейших моих сказок.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Так вот, сын мой, ежели за три дни удастся тебе оную дев;цу Галину...

АНАТОЛИЙ: О! Вам даже ее имя известно?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ты сызнова сомневаешься в моих способностях?

АНАТОЛИЙ: Нет, я просто удивляюсь вашей компетентности...

ОТЕЦ ФОТИЙ: (вздыхая) Яко се, ежели ты с этой девицей... (Смущает-ся.) Короче, сын мой, ежели тебе удастся ее... — в общем, ты уразумеваешь, о чем я знаменую... — то я обещаю тебе райские блага уже на земле.

АНАТОЛИЙ: А, если ничего у меня не выйдет?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну, на нет и суда нет... Ничегошеньки тебе за это не бу-дет: ни щедрого вознаграждения, ни небесной кары.

АНАТОЛИЙ: Какой-то односторонний договор вырисовывается...

ОТЕЦ ФОТИЙ. А мы — чудотворцы — ;наче и не робим. Яко се, сын мой, иди — воздействуй, не теряй времени всуе...

АНАТОЛИЙ: А вторую барышню как зовут-то?

ОТЕЦ ФОТИЙ: А яка ти разница? Мы насчет ее не столковывались... Но, ежели тебе се весьма любопытственно — то оную кликают Ирина. Так, яко ты замер, подобно как жертва пред аспидом? Идешь, яко нет?

АНАТОЛИЙ: (неуверенно). Да как же? вот так прямо и идти?

ОТЕЦ ФОТИЙ: А чего откладывать? Три дни отпущено — срок малый, не забывай об этом. Иди!

АНАТОЛИЙ: Как же я, начну? Здрасьте, я это, того...

ОТЕЦ ФОТИЙ: А се ужо сам порешай...

Пауза.

Я, чай, пойду д; дому. Ежели чего, я туточки на скамеечке частенько сиживаю. Нонче пятница, яко се, раб божий Анатолий, у тебя, поди, каникулы, яко се в поне-дельник являйся сюды, часиков в десять — потолкуем...

Отец Фотий медленно и с трудом встает, почти не опираясь на больную ле-вую ногу. Он собирается уходить.

АНАТОЛИЙ: Погодите, Отец, а как вы мне поможете, если сами себе по-мочь не в состоянии? Могли бы поначалу себе ногу вправить?

ОТЕЦ ФОТИЙ: (шепотом) Слухай сюды. Яко се, должон у меня бысть якой-нибудь недостаток, но и потом — есть у кажного в его жизни такие вещи, кои он пременить не вправе...

Старик, кряхтя и похрамывая на левую ногу, уходит со сцены. Анатолий остается один, в явном замешательстве. Некоторое время он сидит на скамейке. Галина и Ирина начинают говорить громче и мы, наконец, слышим, о чем они спо-рят.

ИРИНА: …почему?

ГАЛИНА: Потому, что нельзя к неудачам относиться так серьезно. Поду-маешь, не поступила в ВУЗ, оно те надо, сейчас главное не образование, а удача. Ухватишь ее за хвост — твое счастье, не ухватишь — будешь всю жизнь в дерьме бултыхаться.

ИРИНА: Но как же без образования?

ГАЛИНА: А кому оно теперь нужно. Живу же я без образования, да и мно-гие без него обходятся. А эти шибко образованные, как теперь живут? Нет у них не хрена, кроме вшивой образованности.

ИРИНА: Гала, ты не права. Без образования хорошей работы не найдешь...

ГАЛИНА: В нашем бардаке, если крутиться умеешь, да если еще и связи есть — везде пролезешь. А диплом можно и купить, на каждой станции в метро, на любой вкус и цвет, были бы деньги…

ИРИНА: Но, это сейчас, а потом, когда все на свои места встанет?

ГАЛИНА: Наивная ты, Иринка. Жди, встанет оно, как же... Сейчас, чтобы не бедствовать, молодой девушке надобно спонсора богатого иметь, ухватиться обеими руками за… интимное место — и доить «зелененькие», а лучше «фиолетовые»...

ИРИНА: Это ты сейчас так можешь, пока молодая, а что потом, когда ста-нешь старше?.. Кому ты потом будешь нужна?

ГАЛИНА: А что про «потом» печалиться? Жить надо сегодняшним днем. Меня вот выперли с третьего курса — и ничегошеньки, более того, я более не намере-ваюсь учиться, намыкалась — хватит!

К их скамейке приближается Анатолий.

АНАТОЛИЙ: (указывая рукой на пустое место) Можно?..

ГАЛИНА: (оглядев оценивающим взглядом юношу) Я подаю по субботам...

АНАТОЛИЙ: (усаживаясь) Я тоже Ильфа и Петрова читал. Но мне ключи от квартиры, где деньги лежат, не требуются.

ГАЛИНА: Тебе требуются ключи от химчистки...

АНАТОЛИЙ: Думается, когда Бог раздавал человеческие качества, ты сто-яла, как минимум в двух очередях: за красотой и за чувством юмора.

ИРИНА: Она еще и умная...

АНАТОЛИЙ: Имея два вышеназванных качества, последнее не всегда нужн;... Бюст пятого размера украсит даже умную женщину.

ГАЛИНА:...верно… ум - не грудь, не всегда (передразнивая) нужн; его де-монстрировать. Так чего ты хочешь-то, бедный философ?

АНАТОЛИЙ: Я много чего хочу...

ГАЛИНА: Это понятно. Но меня боле интересует, что ты хочешь конкрет-но, на текущий момент?

АНАТОЛИЙ: На текущий момент... я хотел бы просто поговорить... (Ки-вает на соседнюю скамейку.) Я тут рядом сидел...

ИРИНА: Ага, с таким смешным дедулей. А он кто? — отец Федор из «Две-надцати стульев» или апостол Петр?

ГАЛИНА: Такой же проходимец, как и сей представитель противоположно-го полу...

АНАТОЛИЙ: Да, я — проходимец, я тут мимо проходимец, и заинтересо-валец темой, кою вы тут так страстно обсуждалец.

ИРИНА: А подслушивать не хорошо...

ГАЛИНА: Не хорошо громко говорить... — сами виноваты. Хорошо, что же ты хотел бы нам поведать по существу затрагиваемой в нашей беседе темы? Только коротко, а то мне скоро нужно уходить.

АНАТОЛИЙ: А о чем вы, собственно, говорили?

ГАЛИНА: Но ты же утверждаешь, что слышал, как мы спорили...

АНАТОЛИЙ: Я утверждал? Да, я слышал, как вы спорили, но о чем... (пожимает плечами).

ИРИНА: Мы говорили о высшем образовании...

АНАТОЛИЙ: Спасибо, Ира, а то Галина просто не желает иметь со мной никаких дел...

ИРИНА: О, ты даже наши имена знаешь?

ГАЛИНА: Ничего особенного, этот апостол Федор здесь часто выгуливает свой живот, так что он здесь каждую собаку знает...

ИРИНА: Но мы ведь не собаки...

АНАТОЛИЙ: Браво, Ирина...

ГАЛИНА: Слушайте, ежели вы дружите супротив меня — я удаляюсь...

ИРИНА: Куда ты, Гала? Все так интересно складывается...

ГАЛИНА: Ладно, посижу еще минут пять, а ты... (Ждет ответа от Анато-лия.)

АНАТОЛИЙ: (подсказывает) Анатолий...

ГАЛИНА: А ты — Анатолик — давай излагай нам свою концепцию высшего образования, авось нам это пондравится.

АНАТОЛИЙ: Да что, собственно, излагать. Издревле говорят, ученье — свет...

ИРИНА: А неученье — приятная полутьма...

АНАТОЛИЙ: Точно. Я думаю образование нужн;, тем кому оно н;жно. Не нуждающийся в образовании — и не стремиться его заполучить. И даже, если, в силу ряда от него независящих причин и обстоятельств, оный это образование получа-ет, то использует его, чаще всего, не по назначению, как та недогадливая обезьяна, что забивает гвозди биноклем...

ИРИНА: А где ты видел такую обезьяну?..

АНАТОЛИЙ: Да я это так, к примеру. Образование ведь дает людям не только определенный багаж знаний, она дает знание, как этот багаж сохранить и пре-умножить.

ГАЛИНА: Если есть деньги, то можно купить не только багаж, но и весь по-езд, на коем вы собираетесь ехать, а лучше самолет… А вот заботу о багаже можно возложить на компетентных носильщиков. А потом, если у вас биноклей, как обезьян нерезаных, то, ради хохмы, парочку можно и разбить, забивая вышеназванные гвозди.

ИРИНА: Проблема, где взять эти деньги...

ГАЛИНА: Для кого-то это — проблема. Для кого-то...

АНАТОЛИЙ: А для кого-то и деньги — не проблема, поскольку можно как-то и без них...

ГАЛИНА: Оно по тебе и видно.

АНАТОЛИЙ: Ну, внешний вид — это не внутренний мир... Встречают по одежке, а...

ГАЛИНА: А провожают по отсутствию кредитоспособности...

АНАТОЛИЙ: Даже так...

ГАЛИНА: А как же иначе... Сейчас не те времена, чтобы как Демосфен в бочке жить... Да и мы живем с вами не в знойной Греции — у нас в России зимой и околеть можно, в бочке-то сидючи.
А вообще-то мне все эти проблемы надоели. Давай лучше поговорим с тобой на отвлеченную тему. Ты парнишка вроде ничего, но у тебя есть существенный недоста-ток — ты нищий. Но, ладно, деньги — это вещь приходящая. Был бы потенциал…

ИРИНА: Деньги — навоз, сегодня нет — а завтра воз... (смущается)

ГАЛИНА: Может быть... Думаю, при хорошем руководстве и при помощи связей их можно заработать, как говаривал товарищ Бендер: «Деньги лежат на по-верхности, надо только суметь их взять».
Поэтому я хотела бы услышать от тебя, Толик, ответы на два иных вопроса, не затрагивающих ни материальные, ни духовные аспекты нашей безалаберной жизни.
Как ты относишься к сексу? И что, в твоем понимании, есть счастье?

ИРИНА: Ого, какие вопросы... Если бы мне их кто-нибудь задал, я бы, наверное, сразу бы и не нашлась, что ответить.

ГАЛИНА: Поэтому я их задала не тебе.  Так что давай, послушаем Анато-лия — восточного человека.

АНАТОЛИЙ: Даже так! Однако, сдается мне, ты слишком много знаешь, при всей своей не располагающей к глубокому интеллекту возмутительно-прекрасной внешности.

ГАЛИНА: Ты мне комплементы будешь изображать? Или все-таки отве-тишь на поставленный вопрос?..

Анатолий в некотором замешательстве. Но довольно скоро он собирается с мыслями и начинает философствовать на заданную тему.

АНАТОЛИЙ: Хорошо, я начну, пожалуй, со второго вопроса, поскольку первый, в некотором смысле, опосредованно вытекает из него и является неким до-полнением или, я бы даже сказал, следствием второго.
О счастье человеческом спорят давно и более глубокие и выдающиеся умы — не чета моему — но никто из них так и не открыл универсальный рецепт человеческого счастья.
В первом подходе к сути поставленного вопроса, многие сходятся на том, что счастье — это максимальное приближение к желаемому, и оно возможно, при одном существенном условии, что планка желаемого не должна быть установлена чересчур высоко, иначе счастье, пусть даже мнимое, невозможно ни при каком стечении обсто-ятельств...
Второе... которое, как вы понимаете, является первым, но вытекает из выше опи-санного второго.

Переведя дыхание.

Когда две неразумных твари спариваются в период весеннего гона, они совер-шенно не задумываются над тем, что они делают — поскольку ими движет основной инстинкт. Спаривание для них, безусловно, удовольствие, но удовольствие неосознан-ное.
Человек же — животное более высокоорганизованное, потому-то и секс для не-го, это не только удовлетворение физиологических потребностей.
Человек… пусть я повторю чьи-нибудь чужие мысли, но я и не претендую на оригинальность... именно человек — единственная тварь на земле, для которой секс является составной, если не определяющей частью такого емкого понятия, как сча-стье...

ГАЛИНА: Слушай, Фрейд Сократович, ты нам тут лекцию читать собрался? Скажи проще.

ИРИНА: Да, как-то все слишком мудрено...

АНАТОЛИЙ: Хорошо, счастье — это когда все есть, но... чуточку чего-то не хватает.

ГАЛИНА: А секс?

АНАТОЛИЙ: А секс? А вы заметьте — в русском языке нет такого поня-тия...

ИРИНА: Как нет?

АНАТОЛИЙ: Нет... Есть, конечно, всевозможные ругательные, нецензур-ные выражения, но они очень грубы и примитивны. Даже новомодное словечко «тра-хаться» появилось совершенно недавно, и является не лучшим аналогом американско-го слова «fuck».

ИРИНА: Так что? плотская любовь была чужда русскому народу?

АНАТОЛИЙ: Да нет, просто ранее секс не был основополагающим для россиян, да и церковь к этому приложила свою руку.

ГАЛИНА: Ты опять философствуешь...

АНАТОЛИЙ: Так я — и есть философ.

ГАЛИНА: Понятно. Но, тем не менее, как ты относишься к сексу?

АНАТОЛИЙ: Секс — он и в Африке секс, но лучше, когда партнер испы-тывает к тебе не только физиологическое влечение...
А вообще я не предполагал, что при первом знакомстве можно так непринуж-денно беседовать на такие темы, кои еще совсем недавно были табу.

ГАЛИНА: Хорошо, Анатолий, я тебя поняла. Не скрою, было интересно с тобой познакомиться, но сейчас мне надо уходить. Если у тебя возникнет желание… в смысле, еще побеседовать со мной… на какие-либо табуированные темы, или на прак-тике убедиться в правильности изложенных теорий, вот тебе моя визитка (вынимает из сумочки визитную карточку).
На работу лучше не звони, меня там редко застанешь, поскольку я — свободный художник — и все время в бегах. Волка ноги кормят... А домой? домой можешь звяк-нуть, где-нибудь после... двадцати трех.
Ну, Ириша, бай-бай... (целует Ирину) я побежала...

АНАТОЛИЙ: А меня?

ГАЛИНА: (многообещающе) Еще не вечер...

Галина решительно уходит. Анатолий и Ирина остаются одни. Ирина как-то сразу смущается и начинает собираться.

ИРИНА: Я тоже, пожалуй, пойду.

АНАТОЛИЙ: Куда? Мы еще добром и не поговорили.

ИРИНА: О чем? О сексе что ли? Знаешь, я, наверно, так консервативно вос-питана, что мне нелегко говорить на подобные темы с незнакомым человеком.

АНАТОЛИЙ: Но мы уже знакомы целых полчаса...

ИРИНА: А что такое полчаса?..

АНАТОЛИЙ: Хорошо, давайте поговорим о поэзии. Вы любите поэзию?..

ИРИНА: А почему ты перешел на «вы»?

АНАТОЛИЙ: Но... когда говорят о поэзии, как-то некрасиво «тыкать», к тому же, я тоже воспитан весьма консервативно, и мне очень трудно разговаривать на «ты» с милой девушкой, с коей знаком не более получаса.

ИРИНА: (обрадовано) Правда? Мне, знаете, тоже тяжело говорить вам «ты».

АНАТОЛИЙ: Так вы не ответили на заданный вопрос...

ИРИНА: Наверное, люблю, хотя сейчас поэзия переживает не лучшие вре-мена.

АНАТОЛИЙ: Конечно, когда творили Шекспир и Пушкин — телевизора не было и в помине. Впрочем, и Интернета, который в последнее время вытесняет и литературу, и кино, и даже телевиденье…

ИРИНА: Мне кажется, что скоро никто не будет писать, а тем боле читать стихи...

АНАТОЛИЙ: Почему вы так решили?

ИРИНА: А, по-моему, все, что можно было сказать стихами, уже сказали все те же Пушкин и Шекспир, и иже подобные. Любой новый поэт просто повторяет ска-занное до него и не всегда удачно.

АНАТОЛИЙ: Да, но и гении повторялись...

ИРИНА: Но как повторялись!

АНАТОЛИЙ: Так что вы думаете, гении в литературе перевелись?

ИРИНА: Гении не перевелись, литература перестала быть литературой. Вы только почитайте, что сейчас издают... Многие поэты ушли в Интернет… Вы читали какие там стихи…

АНАТОЛИЙ: Да… Но это временное явление. Настоящие стихи пишутся, как и раньше. Их время еще придет... В русской литературе были и спады, и периоды высшей активности, да и в мировой…

ИРИНА: А вы, часом, не пишите?

АНАТОЛИЙ: А чего ради я тогда начал говорить на эту тему?..

ИРИНА: Почитайте что-нибудь...

АНАТОЛИЙ: О любви?

ИРИНА: Можно и о любви... Хотя, это слово сейчас так опошлено. Эта фра-за: «давай займемся любовью» — меня просто бесит.

АНАТОЛИЙ: Эта фраза уже давно устарела, сейчас все говорят «давай по-трахаемся» — а вот от нее меня точно коробит, поскольку в русском языке слово «трахнуть» первоначально означало «ударить».
Американцам в этом отношении проще...

ИРИНА: (обрывая рассуждения Анатолия) Вы собирались почитать мне стихи...

АНАТОЛИЙ: Хорошо, слушайте:

Шел человечек, один по привычке,
нес человечек в мешочке яички,
следом за ним, по одиночке,
шли человечки, несли мешочки.

Куда человечки столько яиц несут?
Хотят человечки изжарить яичницу...

Зажечь миллионы солнечных тел
над белым, холодным полем,
хотят накормить ей себя и тех,
кто одиночеством болен...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спеша, как будто домой с работы,
навстречу строем шли яйцеглоты.
Глаза туманны, движенья резки,
а в каждой лапе по яйцерезке.

Увы, человечки, жизни поспешен суд,
до дому мешочки навряд ли когда донесут...

Увы, миллионы солнечных тел
поглотит холодная тьма...
И времечко ныне приспело тех,
кто болен затменьем ума.

ИРИНА: А это, правда, вы написали?

АНАТОЛИЙ: А что, Ирина, вы где-то подобное читали?

ИРИНА: Нет... А знаете, это очень хорошее стихотворение. (Лукаво.) Но только где тут про любовь?

АНАТОЛИЙ: Как? Вы не заметили? А мешочки, в которых человечки несли яички — разве это не любовь?

ИРИНА: (обиженно) Опять шутите... Прочитайте что-нибудь про любовь...

АНАТОЛИЙ: Это я могу, но как же насчет Шекспира и Пушкина?..

ИРИНА: Ну, то любовь гениев, а то...

АНАТОЛИЙ: А я, по-вашему, не гений?

ИРИНА: Не могу сказать ничего определенного, ведь пока о вас никто не знает... Может быть вы и гений, но, по-моему, гениальность — это не когда кто-то что-то делает гениальное, а когда все вокруг это признают.

АНАТОЛИЙ: Тогда я никогда не стану гением.

ИРИНА: Почему?

АНАТОЛИЙ: Потому что в наше время, гений и признание — две вещи несовместные...

ИРИНА: Как знать? А вы пробовали, что-нибудь предпринять, чтобы вас признали?

АНАТОЛИЙ: Пробовал...

ИРИНА: Ну и что?

АНАТОЛИЙ: Получил по мордасам...

ИРИНА: Еще раз попробуйте...

АНАТОЛИЙ: Больно!

ИРИНА: (пытаясь утешить) Но признание приходит иногда и после смер-ти...

АНАТОЛИЙ: Спаси-ии-бо... Прикажите умереть? (падает на скамейку, и складывает руки на груди.)

ИРИНА: Нет, лучше прочтите мне что-нибудь про любовь...

АНАТОЛИЙ: (приоткрыв один глаз) Свое?

ИРИНА: Конечно. Чужое я и сама могу прочитать, благо я этому обучена.

АНАТОЛИЙ: Ладно (садится). Внимайте:

Когда ты в мой разбойный мир войдешь —
не стань судьей, будь доброй и терпимой;
я нареку тебя своей любимой...
(иного имени измыслить не смогу)

Пусть повторюсь,
        пусть обманусь...
                но не солгу;
во лжи взращенный — презираю ложь;
лгать не хочу, к тому же не умею...

Склоню главу, характер не умерю,
своим законам я не изменю...

Пойми со мною истину одну:
«Не надо ничего
          во мне и вне
                менять;
прими таким, как есть,
                и мир мой,
                и меня…»

ИРИНА: (вставая) И, тем не менее, мне надо идти.

АНАТОЛИЙ: Разрешите проводить вас?

ИРИНА: Разрешаю, но позже...

АНАТОЛИЙ: Это как это?

ИРИНА: Вечером приходите сюда, часикам к десяти, я как раз буду возвра-щаться. У нас такой бандитский район, так что можете блеснуть своим героизмом...

АНАТОЛИЙ: С чего вы взяли, что я — герой?

ИРИНА: А разве ваш шрам не говорит об этом?..

АНАТОЛИЙ: Да, (вспомнив слова, что ему говорил отец Фотий, и тро-гая щеку) шрам... Эти подонки взяли только числом...

ИРИНА: Так вы придете?

АНАТОЛИЙ: А я и не уйду, сейчас уже без пяти семь. Так что мне куда-то отлучаться? Посижу здесь — воздухом свежим подышу.

ИРИНА: Да какой же он свежий?

АНАТОЛИЙ: (утвердительно) Свежий... То, что не совсем чистый — это, ваша правда, но свежий...

ИРИНА: Ладно, ждите... Я, может быть, и раньше освобожусь... Пока...

АНАТОЛИЙ: До встречи.

Ирина убегает. Анатолий остается один. На сцене появляются мужчина с синяком под глазом и женщина в летах. Они присаживаются на скамейку напротив.

ВЕРА: Если бы я не вмешалась, неизвестно, как все бы закончилось, чтобы вы – мужики - без нас женщин делали…

КОЛЯ: Балдели бы…

ВЕРА: Я с тобой на серьезную тему рассказываю, а ты мне шутки шутку-ешь…

КОЛЯ: Но ведь все из-за тебе началось… Если бы ты не строила глазки это-му грузину за соседним столиком… Я бы в драку не полез…

ВЕРА: Слушай, я серьезно хочу с тобой поговорить…

КОЛЯ: (вставая) Ты начинай, а чуть позже присоединюсь, пиво подошло к концу.

Николай скрывается в кустах. Вскоре он выходит оттуда, вытирая подошву ботинка об асфальт…

КОЛЯ: Совсем обнаглели люди, гадят прямо в кусты, до туалета не дойти…

ВЕРА: А сам-то что делал в кустах…

КОЛЯ: Воздухом дышал, не скажу, что чистым, но точно свежим… (усажи-ваясь) А признайся мне, Вера, почему бог сделал вас женщин такими красивыми, но глупыми…

ВЕРА: Красивыми, чтобы вы – мужчины, нас любили, а глупыми, чтобы мы вас… (ластиться к мужчине) Если бы не ты – мы бы были, наверное, идеальной па-рой.

КОЛЯ: Умная?!. дура…

ВЕРА: Ладно, пойдем домой...

Вера и Коля встают и собираются уходить.

ВЕРА: В этом году исполниться двадцать пять лет нашего брака, давай поду-маем, как отпраздновать серебряную свадьбу…

КОЛЯ: Давай подождем еще пять лет и отпразднуем тридцатилетнюю вой-ну…

Коля и Вера уходят. Анатолий опять остается один.

АНАТОЛИЙ: (сам себе) Да семейная жизнь полна неожиданностей. Впро-чем и досемейная не менее дурацкая. Это прямо как в поговорке: «Не было ни гроша — а тут алтын!». Ну, алтын — не алтын, а двушечка точно.
Что мне теперь делать? Задачка с двумя неизвестными, еще посложнее, чем у буриданова осла. И эта не против, и та вроде... тоже того...
Чертов чудодей, лучше бы он холодильник мне отремонтировал, а то надоело теплое пиво пить... А в души человеческие неча соваться, когда не знаешь, как она устроена. Душа — аппарат хрупкий, не знаючи, можно и поломать... (Вздыхает.)
Ладно, будь, что будет. (Начинает строить планы.) Скоро придет Ирина, так... я ее провожу и, пожалуй, потом позвоню Гале... А там буду действовать «по соб-ственному произволению», как советовал Салтыков-Щедрин... Хотя... святой отец обещал вознаградить только за Галину...
Но! Ежели я под это дело еще и Ирину... То это уже, как бы сверх плана полу-чается... А дедку-то какое дело?.. Это мои проблемы...
Одно мне непонятно, какого хрена... я до сих пор ни с кем не познакомился?.. Вот уж действительно, в любом деле нужен духовный наставник... Знал бы я раньше, что не все так сложно, как казалось... — (размечтавшись) я бы может быть уже трех, а может даже и четырех подружек имел...
Приглашали же меня друзья и на дискотеки, и на вечеринки... и чего я — дурак — отнекивался? Сейчас бы уже, поди, штук пять имел...
Им — девкам — главное побольше лапши навесить... Усыпил бдительность, раз! — и она твоя...
Когда бы у меня был отец, он бы меня, доподлинно, всему этому мастерству научил, сумел же он мою мать охмурить, а она еще та была фифочка, не смотри, что любила заложить за воротник... Глядишь, сейчас бы у меня милашечек... ух! было бы десятка два... Я бы их, как комвзвода в армии, застраивал — да и строем и с песнями по плацу... (Поет.)

Соловей, соловей, пташечка...
Канареечка жалобно поет...

На скамейку напротив усаживается молодой мужчина, коротко постри-женный, в стильном костюме с галстуком, с мобильным  телефоном на поясе и в черных очках на кончике носа. Звонит телефон и он начинает говорить. Анатолий прерывает свои мечтания и смотрит на мужчину.

НЕЗНАКОМЕЦ: Колян? Я слушаю...  Так... Слушай, это в последний раз... понял?.. Если я не звоню тебе — значит не могу... понял?.. Ну, так что теперь?.. Ну, коли так... твое счастье... Ладно, Колян, теперь о деле... сбрось Мансуру SMS, пусть завтра к девяти притопает ко мне в офис — разговор есть... О’кей? Тогда все... короче, держи меня в курсе, понял?.. Иначе башку откручу к едрени фени...

Снова звонит телефон.
…
Алло... мамуля... что? Все о’кей, ма... на недельке как-нибудь заскочу... Да чего ты ма?.. кто ж убьет твоего Саньк;?.. не паникуй, мамуля, все будет о’кей... Пока... (0тключает телефон.) Надоели, умереть спокойно и то не дадут... (Смотрит на Анатолия.) Ба... Толян!

Встает и идет к скамейке, на которой сидит Анатолий. Анатолий при-встает, силясь узнать мужчину.

Толян... (Жмет руку). Сколько лет, сколько зим...

АНАТОЛИЙ: (недоуменно) Вы не ошибаетесь?

НЕЗНАКОМЕЦ: Почему вы? Усков... Мы же с тобой сто лет знакомы... Помнишь, как я те на «день варенья» калган раздолбал?

АНАТОЛИЙ: (наиграно радуясь) Санька... Ты?

ШЕЛИН: А то кто же? Между прочим, не Санька — а Александр Николае-вич Шелин, исполнительный директор СП «Рашен Торгэшмен’c дилинз»... Но не об том базар... Ты-то где сейчас?

Усаживаются.

АНАТОЛИЙ: Учусь в универе...

ШЕЛИН: На экономическом? Клево, нам, как раз, главбух нужен...

АНАТОЛИЙ: Нет, на философском...

ШЕЛИН: Какого хрена?

АНАТОЛИЙ: Не понял...

ШЕЛИН. Че ты на философском забыл?.. Кому это щас нужно? Щас бабки надо делать, а не умозаключения. Хотя, знашь, нам нужен психолог. Ты в психологии рубишь?

АНАТОЛИЙ: Ну, как тебе сказать...

ШЕЛИН: Понятно... Не боись, Толян, мы тебя куда-нибудь пристроим...

АНАТОЛИЙ: Да не надо меня никуда пристраивать... Я и сам как-нибудь...

ШЕЛИН: Вот именно! как-нибудь... Бросай, эту сранную философию — ай-да к нам, через полгода будешь на «мерсе» ездить...

АНАТОЛИЙ: Да мне... вроде и так не плохо... пешком...

ШЕЛИН: Дурак! Я же тебе верное дело предлагаю. Не боись, «крыша» у нас надежная, не прогорим, а не что не так... ниче... новую фирму организуем... Кстати, за мной должок.

АНАТОЛИЙ: (пугаясь) Какой?

ШЕЛИН: Ну, это я же тебя зрения лишил, потому как вроде надо по долгам платить. Сколько тебе?.. (вынимает из портмоне пачку «баксов») тысячу хватит?.. две?

АНАТОЛИЙ: Да, я вроде как... не могу я их взять...

ШЕЛИН. Чего так? Ладно, держи стольник... Он, правда, тут с краю надо-рван, но ниче заклеишь скотчем... (Сует сто долларовую купюру в карман Анатолию.) А остальное потом как-нибудь... понял?

Шелин убирает пачку в свое портмоне. Вынимает дорогой портсигар, предла-гает Анатолию, когда тот отказывается, сам закуривает сигарету.

А я тебе, знаешь, очень благодарен. Я же, братан, такую школу жизни прошел... покруче твоего университета... Если бы не тюрьма, где бы я был сейчас? Токарем в «оборонке», как батя, ишачил бы да месяцами мизерной зарплаты не видал...
А сейчас я — господин Шелин — уважаемый человек, даже мэр со мной за руку здоровается, а с начальником ГУВД мы вместе на корте в большой теннис режемся....

АНАТОЛИЙ: Чудно как-то все это...

На сцене появляется Галина с маленькой собачкой. Увидев, Анатолия и Александра, подходит к ним.

ГАЛИНА: Ты еще здесь? (Видит Шелина.) О, извините... Анатолий позна-комь нас...

Анатолий встает и представляет.

АНАТОЛИЙ: Галина, познакомься, Александр Николаевич...

ШЕЛИН: Для вас... просто Саша...

АНАТОЛИЙ: (указывая на Галину) Галина...

Галина садиться по правую руку от Шелина.

ГАЛИНА: А вы случайно не Шелин?

ШЕЛИН: Родина знает своих героев...

ГАЛИНА: Нет, я просто видела, как вы беседовали с моим шефом... Цари-цыным.

ШЕЛИН: С Коляном... Прости, с Николаем Казимировичем... О да! Дорогая, я с ним не просто знаком, нас связывает не только общее дело, но и долгие годы... зна-комства... Ах, Царицын сын... у него работает такая красавица, а он это скрывает... Скажи: он, старый развратник, сдается, склонял тебя?..

ГАЛИНА: Было дело... (Смущаясь.) но я...

ШЕЛИН: (обращаясь к Ускову) Анатолий, тебе не кажется, что ты смуща-ешь девушку, сходи — погуляй, пока мы тут побеседуем... Покатайся на карусельке, съешь мороженое...

Анатолий встает и собирается уходить.

ГАЛИНА: Да, Толик, будешь проходить мимо урны, брось туда бумажку, кою я тебе недавно дала — она тебе больше не понадобиться...

АНАТОЛИЙ: (в сторону) Вот и первый облом, Толик, толи еще будет...

Анатолий уходит. Галина и Шелин остаются одни.

ШЕЛИН: Прости, нас отвлекли, ты кем у Царицына работаешь?

ГАЛИНА: Референтом...

ШЕЛИН: Такая девушка заслуживает большего... Скажи, а как у тебя с язы-ком?

ГАЛИНА: Подвешен...

ШЕЛИН: (смеется) Мне нравятся девушки с юмором... (Подвигается бли-же.) А с иностранным... как?

ГАЛИНА: Хорошо английский, немецкий... и худо-бедно финский...

ШЕЛИН: Нормалёк...

Александр берет ладонь девушки в свои руки и подносит к губам... Собачка Галины начинает лаять...

ГАЛИНА: Она и укусить может...

ШЕЛИН: Ладно... Могу я полюбопытствовать, чем ты занимаешься сегодня вечером?

ГАЛИНА: Были кое-какие планы, но теперь... (поглядев в сторону, куда ушел Анатолий.) теперь я совершена свободна.

ШЕЛИН: Так этот мальчишка Толян, хотел украсть у меня такую даму? Правильно, что ты дала ему отставку — не для него розочка в саду росла. Он не смо-жет обеспечить такому брильянту должную оправу... (Целует ручку, собака лает.) Говорят, собаки очень похожи на своих хозяев...

ГАЛИНА: Да нет, я — не такая пустолайка... А у вас есть собака?

ШЕЛИН: Да! Буль-терьер...

ГАЛИНА: О! Это говорит о многом...

ШЕЛИН: Например?

ГАЛИНА: Например... что мне нужно вести мою Беллу домой...

ШЕЛИН: Не уходи от ответа... Может быть, развлечемся где-нибудь в ноч-ном клубе?..

ГАЛИНА: Хорошо, мне только нужно переодеться...

ШЕЛИН: Едем к тебе...

ГАЛИНА: Не надо, я живу рядом. Вы...

ШЕЛИН: Ты...

ГАЛИНА: Ты здесь посиди, а я отведу Белку и скоро приду...

ШЕЛИН: Я буду скучать...

Галина уходит. Шелин набирает номер на телефоне.

…Алло, Колян... Нет-нет... все нормально... во, как я тя зашугал... Слышь, бра-тан, у тебя работает Галина?.. Какая? Ну... блин... длинноногая такая... в короткой юбочке... Да, блин, что у тебя там взвод Галин?.. ага, черненькая... как говоришь?.. Гала Тугушева... Ну и что?.. (Слушает, что ему рассказывает Царицын.) Ха-ха... ты к ней видно не с того боку подходил... а как она вообще-то?.. ПонЯл... Тебе не кажется, что она у тебя в референтах засиделась?.. Какое в... дыру образование, ты, блин, на ее ноги погляди... и на все остальное... Это же — клад, а не женщина...
Короче, Колян... завтра же, чтобы ты ее повысил... И не вздумай к ней клеиться, понял? Ну, гуд бай... Если, что насчет того... сразу, понял... а то... но ты меня понял...

Галина возвращается. На ней роскошное платье. В руках маленькая сумочка... Шелин встает от неожиданности.

…С такой шикарной девушкой нужно ехать только в шикарный ресторан...

ГАЛИНА: Так чего же мы ждем?

Галина берет Шелина под руку, и они уходят... В это время из кустов по-является Отец Фотий, он немного выпивши, в руках у него авоська, в коей позвяки-вают бутылки, он подходит к скамейке, заглядывает в урну.

ОТЕЦ ФОТИЙ: (усаживаясь) Правду рек сей юноша, эти подонки все «баксы» перебили, а те, что остались — достались не мне... Черт подери... прости гос-поди, (креститься) на кажную бутылку по бабульке. (Заглядывает в авоську.) Так... каких-то жалкие, немытые четыре «рублевки» — даже на пивко не хватит...

Появляется Анатолий. Отец Фотий прячет авоську под скамейку, запихи-вая ее туда ногой.

…Что сын мой? Неужели ты уже воплотил мною предначертанное?

АНАТОЛИЙ: (усаживаясь) Да нет, отец, увели Галу прямо из-под носа...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Я же изрекал, яко нельзя этих гурий оставлять надолго одноих...

АНАТОЛИЙ: Когда говорил?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну, нынче толкую...

АНАТОЛИЙ: Что же мне теперь делать?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Не ведаю, сын мой, но договор — есмь договор...

АНАТОЛИЙ: А можно я с Ириной?..

ОТЕЦ ФОТИЙ: Лошадей на переправе не меняют... Паки, в принципе, ежели в качестве исключения... Но, токмо исключительно из уважения к твоему по-ложению...
Ой-хо-хо, (вздыхая) сын мой, не ко времени ты сие дело замыслил, жил бы сво-им горбом, горбатился на государство и осталси при своем горбе... Квазимодо али этот Ричард — король аглицкий, те тоже были горбатыми, но ничего, пожили как-то, и все их теперича знают...
Слушай, философ, у тебя полтиника не будет авансом, за мое чудотворство? Скажем, в качестве компенсации за соизволение на замену во время игры...

Анатолий, не глядя, сует ему сто «баксов», которые ему засунул в карман Шелин.
…
Ого... Благодарствую... Яко ты, сын мой, сетуешь, де хреново тебе живется, а сам такими деньгами разбрасываешься?

Анатолий, ушел в свои мысли и ничего не слышит и не видит.
…
Что с тобой, (толкая Анатолия в плечо)сын мой? Что безмолвствуешь, аки воды в рот набравши?..

Анатолий, молчит.
…
Ну и черт с тобой... Не желаешь со мной беседовать — тебе же хуже будет...

Старик обирается уходить, видя, что от Анатолия ничего не добиться.
…
До понедельника, сын мой, но помни токмо при полном... (Машет рукой.) А ну, тебя...

Старик вынимает авоську из-под скамейки, и швыряет бутылки их в кусты...
…
У мене теперь другие «зелененькие» имеются...

Старик уходит. Анатолий остается один. На сцену выходят старик и старуха, они усаживаются на соседнюю скамейку.

ЕГОРЫЧ: Эти любовные утехи причиняют мне боль в пояснице…

МАРЬВАННА: Какие любовные утехи, мы же с тобой уже лет десять не любили друг друга…

ЕГОРЫЧ: Вот как раз с того дня у меня боли и не проходят, может нам се-годня вечерком еще разок попробовать…

МАРЬВАННА: Какой пробовать? Если после прошлого раза у тебя только болит спина, ты не боишься, что после нынешнего тебя так скрючит, что и ходить не сможешь… А мож у тебя спина болит оттого, что за дочкой с затем сквозь замочную скважину подглядываешь?

ЕГОРЫЧ: О чем ты? …и в мыслях не было, а потом они скважину затыка-ют… (опомнившись) твоя правда, любовные утехи не для нас… Ой-хо-хо, в молодо-сти свои прелести, а в старости…

МАРЬВАННА: …чужие…

ЕГОРЫЧ: Надоели твои шутки, Марьванна, мы, может быть, последний год на земле живем, а ты все шуткуешь, пора подумать о вечном…

МАРЬВАННА: Не надоело тебе нудить, нудист ты какой-то…

ЕГОРЫЧ: Нудисты голыми по пляжу бегают, а я даже летом в валенках хожу, правда, на босу ногу…

Егорыч тяжело вздыхает…

МАРЬВАННА: Да хватит тебе о политике… Кстати, дед, мне кажется, что у нас скоро будут дети!

ЕГОРЫЧ: Какие дети, если мы с тобой уже десять лет спим членораздель-но?..

МАРЬВАННА: Наши… завтра же нам пенсию принесут…

Егорыч снова тяжело вздыхает.

МАРЬВАННА: Опять ты про политику, не надоело?! А ты, кстати, слы-шал, что приняли новые льготы для пенсионеров?

ЕГОРЫЧ: Какие?

МАРЬВАННА: Пенсионерам разрешили стоять под стрелой, переходить улицу на красный свет и прислоняться к автоматическим дверям в метро…

ЕГОРЫЧ: Как смешно? (встает) Ха-ха…  Пойдем лучше домой, скоро се-риал начнется, 1254 серия…

МАРЬВАННА: Ты бы лучше, для повышения мужской самооценки, когда-нибудь фудбол посмотрел, али бокс…

ЕГОРЫЧ: Какой я мужчина? (махая рукой) Так существо среднего рода…

Старики уходят. Анатолий снова остается один.

АНАТОЛИЙ: Вот так, постарею - и девки не нужны будут. Буду только вспоминать, как по молодости пытался гоняться за двумя зайцами... Философ вши-вый... раскатал губёшку, строем будут ходить с песнями... Скоро сам запою... (Напе-вает.) «Этот стон у нас песней зовется... — то бурл;ки идут бечевой...»
Надо же было этому придурку лагерному тут появиться, что других мест нет... город-то большой... Какой болван мне напел, будто прибили Саньку на зоне, да таких подлецов никаким обухом не перешибешь... Мафия бессмертна... черт бы ее побрал... и эту мафию и эту Галу... Чуть кабеля попородистей увидала, так давай хвостом ви-лять... А сама-то дворняжка, пустышка, кроме рожицы смазливой ничего не имеет...
Лучше Ирина... та хоть из себя ничего и не представляет, так хоть не представ-ляется и нос не задирает...
 
Тихо подходит Ирина она садится рядом. Анатолий продолжает рассуж-дения.
…
«Трудно жить на свете пионеру Пете...»

ИРИНА: Кто у нас тут пионер Петя?..

АНАТОЛИЙ: (вздрагивает от неожиданности) Ира?.. Как ты незаметно подкралась... (Поглядев на часы.) Еще только половина десятого...

ИРИНА: Ну, я же говорила, что, может быть, освобожусь раньше... Или ты меня не ждал?

АНАТОЛИЙ: Ждал, безусловно... Хорошо, что ты пришла раньше... Ну, вперед?!

ИРИНА: Куда?

АНАТОЛИЙ: К тебе домой...

ИРИНА: Зачем?

АНАТОЛИЙ: Как? Ты же меня сама в провожатые выбрала...

ИРИНА: И что с того?

АНАТОЛИЙ: Идем скорей... (Встает и тянет Ирину за руку.) Я тебя бу-ду... провожать...

ИРИНА: А уже не надо...

АНАТОЛИЙ: (садится рядом) И ты, Брут...

ИРИНА: Что?

АНАТОЛИЙ: Да так... А почему? Другой что ли провожатый выискался?

ИРИНА: Нет, просто я живу здесь... рядом... вон в том доме, видишь, с ба-шенкой... Так что провожать никуда не надо... Давай лучше посидим немного, погово-рим о чем-нибудь... (Задумавшись) Не знаю, что теперь делать?

АНАТОЛИЙ: Случилось, что?

ИРИНА: В институт не поступила... в третий раз уже...

АНАТОЛИЙ: В какой?

ИРИНА: В юридический...

АНАТОЛИЙ: Да, туда надо с большими деньгами или с семью пядями во лбу... Хотя пяди вряд ли помогут... На сегодня, как говориться, все билеты проданы...

ИРИНА: Какие билеты?

АНАТОЛИЙ: Экзаменационные, разумеется... Впрочем сейчас этих юри-стов и экономистов расплодилось… Скоро шагу ступить некуда будет, да и работу юристом трудно, поди, найти… Кстати, а ты где работаешь?

ИРИНА: Ты, наверное, смеяться будешь?

АНАТОЛИЙ: Почему? «Все работы — хороши, выбирай на вкус...»

ИРИНА: Я работаю по вызову... нянечкой.

АНАТОЛИЙ: Это как это?

ИРИНА: Вызывают меня, я и сижу с ребенком, либо выгуливаю его на ули-це...

АНАТОЛИЙ: А... а то у меня с этими вызовами нехорошая ассоциация возникает.

ИРИНА: Я поняла какая... Знаешь, мне, очень, нравиться с детишками во-зиться, но они — чужие...

АНАТОЛИЙ: Это не проблема — заведи своих… (Набравшись наглости.) Я даже могу помочь...

ИРИНА: (обиженно) Зачем ты мне так говоришь? Мне это не нравиться...

АНАТОЛИЙ: Извини...

ИРИНА: Знаешь, если честно, я хочу ребенка, но от любимого человека...

АНАТОЛИЙ: Какие проблемы? Людей много...

ИРИНА: А настоящих мало... Все парни или алкаши, или голубые… А хо-роших нет или женаты… Одни придурки похотливые по улицам шастают… Вот даже ты, предложил мне свою помощь... Нет бы, сначала предложить руку и сердце...

АНАТОЛИЙ: Знаешь, такие вопросы с кондачка не решают, это же не на танцы сходить или на концерт, это же должно быть на всю оставшуюся жизнь — тут ошибаться нельзя. Прежде, чем пойти на это — надо сначала проверить: насколько мы подходим друг к другу...

ИРИНА: А как же любовь с первого взгляда и на всю жизнь?

АНАТОЛИЙ: Знаешь, сейчас в моде любовь с первого поцелуя или, того хуже, первого траха… Найти настоящую любовь, это не каждому дано… Однако судьба вкидывает и похлещи коленца, люди долгое время были знакомы и были счастливы, а расписались — и куда все подевалось?

ИРИНА: А ты веришь в любовь с первого взгляда?

АНАТОЛИЙ: Если, честно, я еще никого не любил по-настоящему, была конечно юношеская влюбленность. Но сейчас, мне кажется, пальцем помани меня, и я побегу вслед. Улыбнись — и я мне чувство, кое хотя бы отдаленно напоминающее симпатию — пригрезится любовью...
Вот и сейчас, ты мне нравишься, я испытываю к тебе какое-то влечение... Только не продумай, что физиологическое, хотя... и это тоже, ты же симпатичная девушка, почему бы мне ни желать тебя...
Раз богу было угодно разделить людей на два пола, следовательно, всегда будет возникать взаимное либо одностороннее желание близости...

ИРИНА: Тебе не кажется, что мы опять возвращаемся к теме, затронутой еще Галой... Разговор на эту тему похож на заразную болезнь… Лучше расскажи мне о себе...

АНАТОЛИЙ: А ты мне расскажешь?

ИРИНА: Если попросишь...

АНАТОЛИЙ: Хорошо... Я — простой русский парень!

ИРИНА: Но только, пожалуйста, без пафоса...

АНАТОЛИЙ: Идет... Отца у меня никогда не было... Вернее он, конечно, был, ведь не от святого же духа понесла моя мать. Но я его не знал и, вряд ли, когда-нибудь узнаю...
А мать?.. Моя мать, Марья Михайловна — была красивейшей женщиной, кото-рая так и не поняла этого... Нет, она, бесспорно, осознавала, что она красива, но свое природой данное богатство разбазарила и к тридцати стала никчемной, никому ненуж-ной старухой.
Да и умерла она так же несуразно, как и жила, замерзнув где-то под забором.
Меня воспитала моя любимая бабушка Катя — кладезь народной мудрости, но-ситель живого русского языка. Так красиво и органично нигде уже не говорят, за ис-ключением какой-нибудь глубинки...
Всему хорошему, что у меня есть, я обязан...

ИРИНА: ...книгам!

АНАТОЛИЙ: Книгам да! Но в первую очередь бабушке...

ИРИНА: Она жива?

АНАТОЛИЙ: Да, славу богу, мы до сих пор живем вместе... Ей уже во-семьдесят один, и я с ужасом думаю, что могу потерять ее... Но она, знаешь, такая живонькая старушка...
Одно время она жила тем, что желала, чтобы я закончил школу... Потом ждала меня из армии... Теперь говорит: «Пока не женю тебя — не помру!»

ИРИНА: А потом будет ждать внуков...

АНАТОЛИЙ: (поправляет) Правнуков... Вот такая у меня мировая ба-бушка! А как ты живешь?

ИРИНА: Я живу одна... Я родилась в маленьком провинциальном городке, название которого тебе ничего не говорит. Мама моя умерла в день, когда появилась я. Отец был директором большого завода, дома почти не бывал, все в семье заправля-ла моя мачеха, от которой была своя дочь. Так что была типична для русских сказок история о злой мачехе и падчерице. Поэтому, еще учась в школе, я уехала к своей тетке. Дома было плохо, но и о тетке не могу сказать ничего хорошего — этакая Сал-тычиха, «домашняя НКВДэ» в юбке. Я столько терпела ее бесконечные упреки и изде-вательства только ради дурацкой прописки.
Теперь, когда она умерла — мои тяжкие труды и поношения были оплачены — и я, наконец-то, стала полновластной хозяйкой однокомнатной квартирки «с видом на зелень»...
Наконец, вроде бы я могу пожить в свое удовольствие... Но, знаешь, все, что да-ется почти даром — счастья не прибавляет... Пока легче не стало, и хотя тетя Тося была порядочной... прости Господи, о покойниках плохо не говорят... и, тем не менее, какой бы она ни была, я ей была нужна, а теперь я — никто, звать меня — Никак, и нужна я — никому... Разве что, какие-нибудь бандиты возьмут и «уберут» меня, дабы завладеть жилплощадью...

АНАТОЛИЙ: Какие у тебя черные мысли. Скорее по твою душу найдется, какой-нибудь товарищ Бендер, который вступит в брак с тобой, дабы завладеть сокро-вищами мадам Петуховой.

ИРИНА: Слушай, а откуда ты знаешь, что у тетки фамилия была Петухова? Уж не ты ли тот самый Бендер?

АНАТОЛИЙ: Классику надо читать... Кстати, как у тебя с родителями?

ИРИНА: А никак! Я уехала и забыла... У меня и в детстве с ними не было ничего общего...

АНАТОЛИЙ: Извечная проблема отцов и детей. Слушай, а Гала? Она кто тебе? Как вы познакомились?

ИРИНА: А зачем тебе это? Разве тебя не учили классическому этикету, когда охмуряешь одну девушку — неча поминать вторую... Это выглядит несколько оскор-бительно.

АНАТОЛИЙ: Прости, если так... Если ты — нездешняя, то как ты позна-комилась с ней? (Скроив жалостливую рожу.) Мы — люди неместные, помозите, чем могете...

ИРИНА: Шутник, однако... Ладно, расскажу. Галина, когда-то трудилась в той фирме, где я вкалываю сейчас, но посчитала, что менять подписанные детские пе-ленки — это не ее призвание, и пошла в бизнес, перекладывать документы, подписан-ные взрослыми дяденьками.
А потом, она с отцом живет где-то здесь рядом, и потому мы часто встречаемся, правда, я никогда не видела ее отца. Она в беседах всегда старается уйти от разговора об отце, будто стесняется его...
Мать Галины живет, где-то в деревне, у нее сейчас другой муж. Вот Галина и взяла отца на попечение, или к нему в квартиру переехала, дабы жить в городе с при-целом на будущее — я точно не знаю. А отец, говорят, совсем спился, но выгнать она его не может, все-таки отец, какой ни есть...

АНАТОЛИЙ: Прямо карусель получается... Сегодня я узнал сразу двух человек, и у обоих, вернее, обеих судьба не лучше моей...

ИРИНА: Да все, верно, так живут. У всех есть проблемы... Мы просто дума-ем, что если нам плохо, то хуже не бывает. Ан нет, бывает... И чаще и хуже, чем ду-малось...

АНАТОЛИЙ: Слушай, Ирина, у меня гениальная идея...

ИРИНА: Какая?

АНАТОЛИЙ: Пойдем сейчас к тебе, возьмем вина и посидим...

ИРИНА: Что за праздник?

АНАТОЛИЙ: Мы с тобой познакомились...

ИРИНА: Ну и что с того? Сегодня познакомились, а завтра, глядишь, и...

АНАТОЛИЙ: Но почему? Кто его знает, может лет через ...надцать, когда станем преклонных лет старичками, распустим нюни, вспоминая, как славно было в те молодые годы, когда мы так случайно познакомились на скамейке в городском саду... Какая ты была в те годы, молодая, красивая и непреклонная, а я чахлый, бестолковый и нерешительный...

ИРИНА: Слушай, Толя, не торопись...

АНАТОЛИЙ: Ты же сама хотела, чтобы я предложил тебе руку и сердце...

ИРИНА: Я хотела? Я это так, к слову, что-де ты мне предлагаешь такое... вместо того, чтобы сначала узаконить наши отношения...

АНАТОЛИЙ: А разве это сейчас так обязательно?

ИРИНА: Нет, наверное... Но я уже тебе говорила, что я воспитана весьма консервативно...

АНАТОЛИЙ: Хорошо, не будем торопить события... Так как ты насчет ви-на. Клянусь бабушкой, ничего незаконного предпринимать не буду. Только романти-ческий вечер при свечах, сейчас зайдем в церковь...

ИРИНА: А в церковь то зачем?

АНАТОЛИЙ: Обвенчаемся... (Смеется.) Шучу, естественно, купим свечи. Потом купим где-нибудь хорошего вина и пойдем к тебе. Будем потягивать вино и чи-тать стихи...

ИРИНА: Эх, гулять — так гулять. Хоть мама мне не разрешала разговари-вать с незнакомыми людьми...

АНАТОЛИЙ: Как это с незнакомыми?

ИРИНА: ...малознакомыми. Идем! — даже, если мне придется об этом по-жалеть...

АНАТОЛИЙ: Фирма гарантирует, что жалеть не придется... Потом, не волнуйся, сие мероприятие будет приятным во всех отношениях и к необратимым по-следствиям не приведет.

ИРИНА: Ну, ежели так, веди... Сусанин...

Ирина и Анатолий уходят со сцены. Спустя несколько минут из кустов вы-ползает Отец Фотий с полной авоськой. Он усаживается на одной из скамеек, утирает рукавом пот, вынимает бутылочку пива. Открывает о край скамейки и начинает медленно, мелкими глотками потягивать содержимое. На сцене уже до-статочно темно. Включается фонарь. Лицо отца Фотия озаряет самодовольная улыбка...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Еле нашел обменник, яковой бы работал в сей запозда-лый час. А то анекдот вырисовывается — есмь деньги, а как бы-ть нет. Есть желание выпить — а нет возможности, хотя деньги, знамо дело, есть...
Ну, ладно-ть, теперича живем. Ежели поделить обретенные гроши на стои-мость... Так... (Делает вычисления в уме.) Получается около 100 бутылок пива, ;наче 50 литров, ежели попивать по литру в день... выходит, почти два месяца я буду жить припеваючи... в прямом и переносном смысле... (Пьет молча.)
Я что еще старику остается... У молодости свои прелести, у старости чужие... Раньше, помниться, мне токмо-токмо тринадцать стукнуло, а уже всех окрестных мо-лодок потоптал, да не по одному разу... Потому то и в большой город и подался... Но, беда, к двадцати годкам, приелось мне сие занятие, и подался в религию — духовной пищи отведать...
Так бы и жил бы под божественным покровительством. Ведь все у мене было: и любящая попадья, хоть и не дюже якая красавица, но добрая и хозяйственная. И дщерь у нас народилась, не в мать симтатючная... Да надо же такому было приклю-читься, поди, лукавый, меня попутал...
Конечно, Машенька была неотразимой красавицей. Я, как петух гамбургский, цельный месяц ходил вокруг да около... А ларчик-то просто открывался — нужно бы-ло токмо сбегать в магазин... вин, взять сухого полкила... да...
Маша, Машенька — Дева Мария, божественная твоя красота выцвела, будто цветная карточка на солнцепеке, пропила ты свою красоту...
Да и сынишку нашего сгубила. Грохнула о бетонный пол, спасая презренную бутылку зелья... (Вдруг вздрагивает от неожиданности и едва не захлебывается от-питым пивом.) А-на-то-лий... Как же я сразу не додумался... (Жадно допивает со-держимое бутылки и кладет пустую бутылку в авоську.)
 
На сцену выходят Галина и Александр. Лицо Галины сияет от счастья, она кружится в вальсе и садится на скамейку напротив скамейки Отца Фотия. Александр садится рядом. Старик прячется за скамейку.

ШЕЛИН: Что же ты меня утащила? Веселье только началось...

ГАЛИНА: Главное вовремя остановиться...

ШЕЛИН: О’кей... и пойти к тебе домой.

ГАЛИНА: (пугаясь) Нет, только не ко мне домой... (Задумывается.)

ШЕЛИН: Ну, тем более, не ко мне... (В сторону.) Папанька моей страхолю-дины кастрирует меня, если разнюхает, что у меня есть кто-то на стороне... и тогда — (напевает) прощай, май лав, гуд бай...

ГАЛИНА: Что ты там поешь?

ШЕЛИН: Да так, одна мелодия привязалась... Так, что дальше делать бу-дем...

ГАЛИНА: Пока не знаю...

Старик периодически высовывается из-за скамейки и подслушивает. Звонит телефон.

ШЕЛИН: Минуточку... Да, алло... Да... (Галине.) Милочка, погуляй пока там... у меня приватный разговор...

ГАЛИНА: Хорошо...

ШЕЛИН: Колян... твою мать...

Шелин говорит в полголоса, слышны только ругательные слова. Галина са-дится на скамейку напротив. Высовывается голова Отца Фотия. Галина вскри-кивает от неожиданности.

ГАЛИНА: Отец, ты чего здесь?..

ОТЕЦ ФОТИЙ: Тсс... дочка. Что за бандита ты подцепила?

ГАЛИНА: Это не бандит, это бизнесмен...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Се одинако... Ты это мне брось, сему комоду ты нужна токмо для удовлетворения низменных своих желаний. Поматросит и бросит. И евоно-го, чай и жонка имеется.

ГАЛИНА: Ну, и пусть, если это мне поможет карьеру сделать, я лягу и под танк…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Господи, разве тому я тебя учил?

ГАЛИНА: А чему? Сам-то днем в рясе ходил, псалмы распевал. А вечером молодок совращал...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да един раз токмо и было...

ГАЛИНА: Един... Слушай, «святой» отец, пока ты все равно здесь, сделай так, чтобы часа три я не имела удовольствия лицезреть тебя в собственных апартамен-тах.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Добро... Но токмо, дщерь моя, одумайся, как бы жалеть не пришлось.

ГАЛИНА: Я уже жалею, что у меня такой отец...

ШЕЛИН: Значит через пятнадцать минут на Рижской… Черт бы подрал это-го тестя…

Шелин закончил разговор, он просто взбешен. Идет к Галине. Отец Фотий прячется за скамейку. Галина встает, берет Шелина под руку и пытается увести от скамейки, за которой прячется ее отец.

ГАЛИНА: Ты расстроен? Идем ко мне, я тебя успокою.

ШЕЛИН: Нет, Галюсенька, не могу...

ГАЛИНА: Проблемы?

ШЕЛИН: Еще какие... Слушай, я на неделе заскочу к Коляну, тьфу, ты черт... к Царицыну. Там и обговорим наше будущее. А пока... дела...

ГАЛИНА: Дела в первом часу ночи.

ШЕЛИН: Такова селява бизнесмена...

Шелин уходит. Отец Фотий вылезает из-за скамейки. Галина садится на скамейку к отцу. Отец Фотий вынимает две бутылки пива и, открыв о край ска-мейки, дает одну Галине.

ГАЛИНА: Откуда сие богатство?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Встретил одного миллионера. Вот это парнишка. Тебе бы с ним познакомиться. Кстати, он твой родственник. Глядишь, может быть, и помог бы тебе по твоему делу.

ГАЛИНА: Что-то раньше ты мне не говорил про этого родственничка?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да я только сегодня про се проведал...

ГАЛИНА: И кем он мне будет?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Братом...

ГАЛИНА: Двоюродным?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Нет, почему же, родным, но токмо по отцу, то бишь по мене...

ГАЛИНА: Это сыночек той алкашки, из-за которой тебя сана лишили?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да...

ГАЛИНА: Так ты ж говорил, что она его убила?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Выходит что не совсем...

ГАЛИНА: А с чего ты взял, что сын акоголички стал миллионером?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Знаешь, дочка, сто «баксов» ни за что, ни про что мне еще никто не даровал... Поне, вот и он...

Появляется Анатолий, его лицо выражает недовольство. Увидев Отца Фотия и Галину, спешит к ним.

ГАЛИНА: Этот нищий студент дал тебе сотню «баксов»?..

ОТЕЦ ФОТИЙ: Оный самый...

ГАЛИНА: Или он какой-нибудь Корейко, или в темноте он дал тебе не ту бумажку... И он мой брат?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да...

АНАТОЛИЙ: (усаживаясь на скамейку между Отцом Фотием и Гали-ной) Какой-то День Больших Обломов...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Что случилось, мой сын? Али и...

АНАТОЛИЙ: Да, батюшка, и... как вы и подумали.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Познакомься, Анатолий, се Галина...

АНАТОЛИЙ: Да, мы уже знакомы...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Се Галина — твоя родная сестра.

АНАТОЛИЙ: Час от часу не легче... Теперь уже и сестра. Какого... тогда вы ее за меня сватали...

ОТЕЦ ФОТИЙ: Я же не ведал еще, что она твоя сестра...

АНАТОЛИЙ: А теперь ведаете... Может быть еще и вы — мой папанька?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Истину глаголишь, сын мой...

Пауза.
…
Я и есть твой батюшка, неужели Мария — мать твоя незабвенная, да будет ей земля пухом — не повествовала тебе, кто был твоим отцом?

АНАТОЛИЙ: (с иронией) Повествовала… Еще как повествовала. Говори-ла, что отец мой полярник, много лет дрейфовал на льдине, покамест его морж или белый медведь не пожрал... А тут оказывается, что он сам моржовый… Так что то, что отец мой был лицом духовным, она ни разу не заикалась… Да и вообще, она со мной почти не разговаривала. У нее куча ухажеров было, чего ей с глупым малолет-кой ясы точить…
Воспитывала меня бабушка, а та все отнекивалась, да говорила, Господь его зна-ет, кто был моим отцом… Вот и выходит, что она была близка к истине, ибо Господь то тут, ой, как причем…

Слышен шум подъезжающей машины. Скрип тормозов. На сцены выбегают пять-шесть оперативников в камуфляже и в масках. Они укладывают всех на землю и надевают наручники. Один из них снимает все на камеру.
Один оперативник, пока его коллега снимает девушку, сует Анатолию пакетик с наркотиком в карман, а за пояс отцу Фотию пистолет.
После этого один из них демонстративно, перед камерой вынимает пакет с порошком и пистолет из-за пояса. Стоящий с рацией докладывает начальству.

ОПЕРАТИВНИК: Товарищ полковник, на Рижском бульваре успешно захвачена группа наркодилеров, молодой человек, старик и девушка, похоже прости-тутка, которой они собирались сбыть героин. У старика обнаружен пистолет, прохо-дящий по заказному убийству…. Все записано на видео…
Что?! Не тех говорите! Как же… (вынимает бумажку) у меня все ходы записа-ны… (читает) «… в сквере на Рижской улице захватить двух молодых лиц…» 
Ну, все правильно… правда, один не совсем молодой и девушка случайно при-мазалась, а в остальном все, как предписано…
Что?! Рижская улица говорите, а мы на бульваре… Простите, ошибочка вы-шла… Согласен, идиот… Царицын и Шелин, конечно, так ведь это уважаемые лица… Понял… Так точно… Сейчас исправим…
А с этими что делать, может тоже арестуем, так сказать, для повышения раскры-ваемости… Не надо… О’кей…
(Приказывает) Снимите с них браслеты… Надо же в городе три Красногвардей-ских улицы, два Казанских переулка, Рижская улица и Рижский бульвар… Голову бы оторвать тому, кто так их именовал…
(Обращаясь к лежащим) Извините, граждане, ошибка следствия… Вы свобод-ны…

Оперативники так же быстро исчезают, как и появились…

ОТЕЦ ФОТИЙ: (переведя дух и заглянув в авоську) Стервецы все бутылки расколотили…

ГАЛИНА: (поправляя прическу и отряхивая пыль с платья) Скажи спасибо, что голову не разбили…

АНАТОЛИЙ: (усаживаясь на скамейку и потирая руки после наручников) А ведь они запросто могли нас упечь в КПЗ, так сказать для повышения раскрываемо-сти, как лихо они подсунули наркотик в карман…

ОТЕЦ ФОТИЙ: (усаживаясь на скамейку и открывая единственно целую бутылку с пивом) ИВС, сейчас это называют – Изолятор временного содержания… Но от этого не легче… А сфабриковать обвинение для этих иродов, как два пальца об ас-фальт… Это они умеют… Я было-ть чуть киллером не стал, лучше ба они с таким рвением и нахрапом настоящих лихоимцев ловили… (пьет пиво и предлагает хлеб-нуть Анатолию, тот уже не отказывается) Нет на них аттестации… Но ничего на Божьем суде все им -  лиходеям, зачтется!

ГАЛИНА: (усаживаясь на скамейку) Веселенький складывается день, обхо-хочешься… Только меня повысить собрались, брательник сыскался, а тут… нате вам, чуть в тюрьму не загремела! Хорошая перспектива для красавицы, подающей надеж-ды…

ОТЕЦ ФОТИЙ: (усаживаясь на скамейку и открывая единственно целую бутылку с пивом) Да это они умеют… Я лет пять назад тоже чуть было-ть киллером не стал, подкинули мне также паленый пистолет. И бают: «Из него застрелен, депутат, а теперь на нем твои пальчики, тебе не отвертеться…»  Хорошо, что мой начальник, отец Дионисий смог уладить все, а так бы загремел на полный срок на Колыму, золото мыть… Пойду-ка я до ветру… в кустики…

ГАЛИНА: Только подальше отсюда, чтоб не воняло, в туалет надо хо-дить…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Во-первых, я - русский, и сам решаю, где туалет, во-вторых, в России каждый кустик туалет, в-третьих, содержание вредных веществ ве-чером в моей моче незначительное, так что вонять особо не будет…

ГАЛИНА: На Западе никто не додумается в центральном парке под кустики по нужде ходить…

ОТЕЦ ФОТИЙ: На Западе никто не додумается единственный в парке туалет под кафе приспособить…

Фотий уходит. Галина и Анатолий усаживаются на скамейку.

ГАЛИНА: (спохватившись) Слушай, а эти полицейские ментозавры говори-ли о Шелине и Царицыне…

АНАТОЛИЙ: Вроде бы…

ГАЛИНА: (набирая номер на мобильном телефоне) Хоть бы он его не от-ключил…

Галина слушает телефон.
…
Ну, возьми же…

Кто-то берет трубку.
…
(обрадовано) Саша?!. Не, Саша?!. А кто?! Капитан Финкельштейн… Из-вините, ошиблась номером… (разочаровано) Опоздала, их уже наверно арестовали… Все, нет больше не богача-любовника, ни работы…

АНАТОЛИЙ: Зато у тебя есть брат…

ГАЛИНА: И что? У тебя есть связи и положение, ты поможешь бедной де-вушке подняться?

АНАТОЛИЙ: Конечно… Что ты знаешь обо мне?

ГАЛИНА: Что ты, типа, студент… А, судя, по тому как ты одеваешься, что мало того, что у тебя нет вкуса и элементарной аккуратности, но еще ты беден, как по-следний БОМЖ в какой-нибудь захудалой провинции.

АНАТОЛИЙ: А ты даже  не можешь вообразить, что я какой-нибудь оли-гарх, что мое имя входит в сотню богатейших людей России…

Из кустов появляется отец Фотий.

ОТЕЦ ФОТИЙ: (застегивая ширинку) А, дочка, что я толковал, только зажиточный человек, может, не взирая, впихнуть 100-долларовую бумажку…

ГАЛИНА: А позвольте полюбопытствовать, молодой олигарх, в какой об-ласти экономики вы процветаете?

АНАТОЛИЙ: А я работаю в области нанотехнологий, у меня уже не-сколько патентов на изобретения… Спросишь, какие?! Это, естественно, государ-ственный секрет… большей частью они предназначены для оборонной промышленно-сти. Между прочим, я получаю за них солидные дивиденды. Кроме того, я заведую крупнейшей лабораторией, а также параллельно пишу докторскую…

ГАЛИНА: Да, а щеку тебе разодрал электрон, который так не вовремя вы-рвался за стационарную орбиту?  Недавно я читала «Forbes», и что-то не было там твоей фамилии, там больше всякие Абрамовичи, Фридманы, Вексельберги, Айсберги и Аксельбанты… Один Анатолий, да и тот банкир… А заведующих секретными лабо-раториями там нет и в помине…

АНАТОЛИЙ: Правильно, я ведь секретной лабораторией заведую… Мое имя обнародуют… посмертно…

ОТЕЦ ФОТИЙ: (усаживаясь) Ежели ты такой богАтый, что же ты, мил человек, ходишь яко последний голоштанник Перельман, али деньги для тебя не име-ют значение?..

ГАЛИНА: …как и девушки. Поди, ты из лаборатории не вылазишь, о про-стом, о плотском некогда подумать?

АНАТОЛИЙ: Да что вы на меня набросились?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да потому что брешешь ты, отрок недозрелый, как пес шелудивый… 

ГАЛИНА: А потом, может ты мне и не брат? (обращаясь к отцу) Как звали ту алкоголичку, с которой ты блудил?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну почему так грубо, не так уж много она хлобыстала, литра и того не осиливала, так что нельзя ее алкоголичкой называть, ибо в России и вящие питухи есмь. Окромя того,  хотя мы и предавались с ней плотским утехам, но все исключительно по любви и взаимному тяготению…

ГАЛИНА: Да мне на это плевать, по любви ты с ней жительствовал или по зову плоти трахался. Ответь на вопрос, как звали твою пассию?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Как Деву Богородицу, Марией кликали мою любезную…

ГАЛИНА: Так, а как звали твою мать?

АНАТОЛИЙ: Мария…

ГАЛИНА: Совпадение, а как твое фамилие?

АНАТОЛИЙ: Как у матери Усков, Анатолий Алексеевич?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Точно, а отчество почему у тебя такое?

АНАТОЛИЙ: Мама говорила, что отца звали Алексей?

ГАЛИНА: Все сходится… Одарил меня бог братцем.

К скамейке подходит представительный мужчина с охранником.

СИНЕЛЬНИКОВ: (обращаясь к Анатолию) Так это вы Анатолий?

АНАТОЛИЙ: Да, а что вам угодно?

СИНЕЛЬНИКОВ: Я следователь прокуратуры Синельников, Петр Гри-горьевич (показывает удостоверение). Разрешите присесть рядом с вами?

ГАЛИНА: (встает, уступая место) Спадитесь, место не куплено…  (соби-рается уходить) Пора мне и домой…

СИНЕЛЬНИКОВ: Во-первых, присаживайтесь, во-вторых, вы девушка не уходите далеко, у меня к вам тоже будет несколько вопросов. Так что  посидите пока со своим батюшкой на соседней скамейке, пока я  Анатолия допрошу…

ГАЛИНА: Ладно… (помогает отцу встать) Пойдемте, Алексей Георгие-вич, мы чужие на этом празднике жизни…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Какой же это праздник, измывательство какое-то и безза-коние?

Отец Фотий и Галина пересаживаются на соседнюю скамейку.

СИНЕЛЬНИКОВ: Вам, наверно, Ира рассказывала, как ей плохо жилось дома, и что ее отец не уделял ей должного  внимания…

АНАТОЛИЙ: Да… А причем здесь Ира?

СИНЕЛЬНИКОВ: (Обращаясь к охраннику) Подожди на той скамейке, заодно проследи, чтобы та парочка часом ноги не сделала.

Охранник отходит.

…
Не буду скрывать, я — отец Иры, кроме того, я — человек занятой, но правда в том, что своим детям нужно уделять большее внимание…

АНАТОЛИЙ: Что вы хотите от меня?

СИНЕЛЬНИКОВ: Любви!

АНАТОЛИЙ: Во, еще один любитель худосочных задниц…

СИНЕЛЬНИКОВ: О чем вы?

АНАТОЛИЙ: Да, я о своем, о девичьем.

СИНЕЛЬНИКОВ: Вы, наверное, неправильно меня поняли.

АНАТОЛИЙ: Да, уж куда нам…

СИНЕЛЬНИКОВ: Я хочу, чтобы вы любили не меня, а мою дочь…

АНАТОЛИЙ: Да я ее люблю, (смотрит на часы) уже четыре часа и 18 минут, только полчаса назад, она выставила меня за порог.

СИНЕЛЬНИКОВ: И правильно сделала. Я бы еще и по морде дал…

АНАТОЛИЙ: (потирая щеку) Папина дочка…

СИНЕЛЬНИКОВ: Так вот что, Анатолий,  я навел справки… Не скажу, что бы вы мне симпатичны, и наследственность у вас не очень… (кивает на соседнюю скамейку) Но раз Ирина выбрала такого… я сделаю все возможное, чтобы она была счастлива.

АНАТОЛИЙ: А вы уверены, что Ирина захочет иметь со мной дело?

СИНЕЛЬНИКОВ: Если бы я не был уверен, я бы здесь не сидел. Я — че-ловек серьезный, и если я берусь за какое-нибудь дело только, когда уверен на все сто… или хотя бы на 99%, что смогу его раскрыть…

АНАТОЛИЙ: Но я не совершал никаких ни право- ни левонарушений…

СИНЕЛЬНИКОВ: Как говорил один мой коллега, был бы человек, а ста-тья найдется…

АНАТОЛИЙ: Так что бы вы хотели?

СИНЕЛЬНИКОВ: Я хотел бы, чтобы моя дочь жила ни в чем себе не от-казывая, я помогу вам с открытием собственного дела, дам первоначальный капитал, обеспечу содействие и защиту…

АНАТОЛИЙ: «Крышу»?

СИНЕЛЬНИКОВ: Не люблю я эти жаргонные словечки, вы же образо-ванный человек, без пяти минут кандидат философских наук…

АНАТОЛИЙ: А если я не соглашусь?

СИНЕЛЬНИКОВ: Вы сегодня уже видели, что ждет человека, который не захотел любить мою вторую дочь…

АНАТОЛИЙ: Не понял? Это вы про Сашк;?

СИНЕЛЬНИКОВ: Про него… Мало того, что он пытался надуть меня с бизнесом, он еще изменял моей дочери… Кстати, вы могли стать его приемником в этой фирме, а вашу сестру я бы мог устроить вашим замом, да и отцу какое-нибудь местечко нашлось…

Пауза.

…
Вижу вы в замешательстве, вот вам моя визитка, когда решите — звони-те…

Синельников встает и идет к соседней скамейке.

…
(обращаясь к отцу Фотию) Алексей Георгиевич, вы не против, если я украду у вас на вечер вашу дочь, не волнуйтесь с ней будет все хорошо… Если хотите, я вам в залог оставлю вот этого… (кивает на охранника) дуболома?

ОТЕЦ ФОТИЙ: На кой ляд он мне сдался, у меня и денег не хватит, что-бы прокормить этого быка. А вот насчет дщери, ваше право, я не смею воспрепят-ствовать работе правоохранительных органов, токмо не сделайте меня дедом, Гале еще рано заделываться родительницей?

СИНЕЛЬНИКОВ: Какие у вас извращенные представления о правоохра-нительных органах, мы призваны защищать…

ГАЛИНА: Нас или себя…

СИНЕЛЬНИКОВ: Нас, дорогая, Галина Алексеевна, исключительно нас… (предлагает ей руку) Если вы обопретесь на мою руку, я обещаю, что ваша жизни круто измениться…

ГАЛИНА: С удовольствием…

СИНЕЛЬНИКОВ: Кстати, об удовольствии, не хотели бы вы со мной от-ужинать… Я не знаю, куда вас водил этот пройдоха Шелин, но я вас поведу в самый шикарный ресторан. И если вы беспокоитесь о своей фигуры, могу предложить вам бокал самой отменного вина…

ГАЛИНА: Да я бы и перекусила что-нибудь…

СИНЕЛЬНИКОВ: Тогда идем…

Синельников и Галина уходят, охранник следует за ними. Отец Фотий пере-саживается на скамейку к Анатолию…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну что, сын мой, сегодняшний день как-то не задался? Сыскал сына, но утратил дщерь? Ты-то мя не кинешь, яко это вертихвостка…

АНАТОЛИЙ: Батюшка, что мне делать?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Спать… (обнимает его за плечи и начинает петь колы-бельную)

Абараю, баю, баю…
Живет мУжик на краю,
Он не беден, не бог-АТ!
Полна горниц реб-ЯТ!

Медленно меркнет свет.

…
Все по лавочкам сид-ЯТ,
Кашу манную ед-ЯТ…

Свет погас. Пауза.  Свет загорается вновь. Пустая сцена. Появляется отец Фотий с кошелкой, в которой позвякивают бутылки…

ОТЕЦ ФОТИЙ: (усаживаясь) Все «баксы» опять подонки перебили... Черт подери... прости господи, (креститься) сколько же этих бабулек развелось, на кажную бутылку по бабульке (заглядывает в авоську). Так... каких-то жалкие, немы-тые три бутылки — даже на пивко не хватит...

Появляется Анатолий, он одет в шикарный костюм с галстуком, в руке папка. Отец Фотий прячет авоську под скамейку, запихивая ее туда ногой.

…
Сын мой, как я рад тебя видеть? Уже почитай месяц минул, как мы не распро-стились, где ты пропадал?

АНАТОЛИЙ: (усаживаясь, нехотя) Долгий разговор…

ОТЕЦ ФОТИЙ: А я не поспешаю, опосля того, яко это Синельников Га-лу увез — все у меня наперекосяк пошло… Этот старпёр, знаменуют, даже обвенчался с Галой. И меня даже не пригласили, неча  со свинячим рылом да в калачный ряд со-ваться.
А мне-то что? Я не обижаюсь на нее, она же мне дочь, бог ей судья, токмо ране я ее кажный день зрел, а тепереча даже не ведаю, яко она там обретается, даже не зво-нит, доченька.
Ты ее часом где-нибудь не видывал?..

АНАТОЛИЙ: Нет, я на Синельникова не работаю.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Так откель у тя таковой шикарное обличье вырисова-лось?

АНАТОЛИЙ: Подфартило…

ОТЕЦ ФОТИЙ: А что я тебе толковал, я ж чудодей… почти, я ж ясно лицезрел, яко все у тебя будет недурственно… Нужно было сделать токмо первейший шаг… Впопад сказано, мне тоже в некоем роде счастие улыбнулось…  Мне тут намед-ни предложили служить в часовне при кладбище, почивших отпевать…

АНАТОЛИЙ: Я рад за тебя…

ОТЕЦ ФОТИЙ: А вот я не оченно… Лицезреть кажный божий день люд-ское горе и непоказную скорбь — испытание не для слабонервных.

АНАТОЛИЙ: А как же ты служил раньше, разве тебе не доводилось отпе-вать покойников.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Доводилось, но тогда я не токмо с усопшими якшался, я и крестил младенцев, и брачующихся венчал. Но более мне приходилось по душе ис-поведовать прихожан… В чем токмо оне не раскаивались … Один душегубец даже повинился мне в смертоубийстве…

АНАТОЛИЙ: А ты, ты заявил на него в органы?

ОТЕЦ ФОТИЙ: А тайна исповеди?

АНАТОЛИЙ: Но он же — убийца, и опасен для общества…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Я его убедил сдаться с повинной.

АНАТОЛИЙ: И…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Пустили в расход горемычного…

АНАТОЛИЙ: Так ведь мораторий…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Но это давно было, еще при Брежневе, тогда с таковыми убивцами  не особливо церемонились, к стенке и вся недолга… А опосля выяснилось, яко оговорил он себя, сына сваво выгораживая…

Пауза.

…
А больше народ все по мелочам Бога беспокоил. Две соседки по комму-налке каялись… Одна другой чай подсаливала, а инакая в отместку ей мочилась в борщ.
Мужики  больше каялись, что женам изменяют или спиртным балуются…
А одна прихожанка сетовала, яко муж ее редко любит, посему оная частенько либо рукоблудствует, либо к соседу на свиданку хаживает…
А одна приятная отроковица каялась, яко кота собственного ненавидит, и норо-вит пнуть его, внегда он мимо нее разгуливает…

АНАТОЛИЙ: Ну так что же, отказался ты служить во храме?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да, думаю пока, не по душе мне отходную петь, я яко эпикуреец люблю бытие, и ненавижу всяческую мертвечину…

АНАТОЛИЙ: Прямо как Маяковский: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»

ОТЕЦ ФОТИЙ: Наверное…

Пауза.

…
Что-то ты, сынок, как вводу опущенный, сидишь хмурее нощи? Жизнь начинает складываться, вон и шрам зажил, и хромаешь меньше, и приоделся, яко лон-донский франт….

АНАТОЛИЙ: Да ни это нужно мне, отец…

ОТЕЦ ФОТИЙ: А чего?

АНАТОЛИЙ: Ирина не хочет со мной даже говорить… Я ей и звонил, и приходил домой, она даже на порог меня не пускает.

ОТЕЦ ФОТИЙ: Пошто так?

АНАТОЛИЙ: А я знаю… Может быть она думает, что я на ее отца вкалы-ваю. А я сам, понимаешь, сам всего добился,  и всего за месяц…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Верую, сынок, верую.

АНАТОЛИЙ: Что мне делать, я ж ее люблю…

ОТЕЦ ФОТИЙ: А может…

АНАТОЛИЙ: Что может, плюнуть на нее, эт я могу, да и женщин преве-ликое множество вокруг меня околачивается. Только свистни, набегут, и все красотки, и все на все готовы, лишь бы моей гёрлфрэндой стать…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Гони их долой, сынок, они тебя не достойны… А на меня не серчай, я намеревался инакое тебе предложить... Может быть мне с Ириной перего-ворить, я ее тут изредка встречаю, мы даже с ней беседовали как-то…

АНАТОЛИЙ: (оживляется) А обо мне не спрашивала?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Да нет, хвалилась, что ее в институт взяли, дескать, место ослобонилось, ейную и приняли…
 
АНАТОЛИЙ: Я знаю… Это ее отец позаботился, а она наивно думает, что ее повезло…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Может, и тебе так же повезло….

АНАТОЛИЙ: Как это?

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну, может быть, ейный батюшка и тебе поблагоденство-вал.

АНАТОЛИЙ: Знаешь, все может быть, а я дурак думал, как здорово у ме-ня все складывается…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Ну, даже, если и он  помог, не отказываться же теперь…

АНАТОЛИЙ: Теперь-то да…

Появляется Ирина. Садится рядом с отцом Фотием.

ИРИНА: Добрый вечер…

ОТЕЦ ФОТИЙ: Засиделся я, а мне в магАзин надо, неравен час закро-ют… Забегай, как-нибудь, сынок, грех отца не навещать…

ИРИНА: Куда вы, батюшка?

Отец Фотий уходит. Устанавливается тишина. Первой начинает говорить Ирина.

…
Я виновата перед тобой… Я и не думала, что так быстро смогу полюбить кого-либо…

Анатолий пытается что-то сказать. Ирина ладошкой прикрывает ему рот.

…
Прости меня, что я вела себя так глупо, не хотела разговаривать с тобой, уходи-ла от встреч, я боялась…

АНАТОЛИЙ: Чего, глупенькая?

Пытаясь обнять девушку…

ИРИНА: Только без рук, и не глупенькая я, а недоверчивая, слишком часто я обжигалась в жизни, я по сути и не видела еще счастья-то, и ни с кем из парней я… даже не дружила… А тут вроде забрезжил луч надежды, а мне как-то боязно, а вдруг все напрасно, и нужна тебе не моя душа, а только тело…

Пауза.

…
Ну, скажи правду, ты напрашивался ко мне домой с явным намерением затащить меня в кровать?

АНАТОЛИЙ: Если честно, да… Понимаешь, если уж откровенность на откровенность, может быть это не современно, но я тоже еще ни с кем… Я даже не целовался ни разу… И вообще, мы с тобой какие-то несовременные, как будто сейчас не XXI век, а какой-нибудь восемнадцатый… А так романтично было, ахи, вздохи, стихи, серенады, а сейчас:  «Трах-тибидох» и разбежались… А целуются сейчас, как семечки раньше в деревне луцкали,  везде, куда не плюнь, целуются, и не стыда не со-вести… А может быть я тоже хочу целоваться…

ИРИНА: Так что же ты медлишь?

Ирина и Анатолий сближаются, и только начинают целоваться, как на сцену под руку выходят Синельников и Галина. Они проходят с одной стороны сцены на другую оживленно беседуя. 

ГАЛИНА: И все-таки ты не прав, Петя…  Шелин, конечно, еще тот прохо-димец, но и его любит твоя дочь. Если ты хочешь, чтобы твоя дочь была счастлива, верни Шелина назад и прости…

СИНЕЛЬНИКОВ: А что ты за Шелина заступаешься? Может это он тебя попросил замолвить за него словечко?

ГАЛИНА: Да что, ты, Петенька, неужели ты думаешь, что я такая дура, чтобы поменять какого-то полудурка Шелина на тебя?  И потом, Шелин в тюрьме.  Делать мне нечего, только по тюрьмам шляться, с зэками беседовать.

СИНЕЛЬНИКОВ: Но почему-то ты его хочешь вернуть? Если ты не хо-чешь иметь дело с этим полудурком, зачем тогда он нужен моей дочери?

ГАЛИНА: Да потому что она его любит, а любовь зла…

СИНЕЛЬНИКОВ: …полюбишь и козла… Шелина.

ГАЛИНА: Да Шелин - не такой уж и козел, если ему рога обломать, он еще поблеет. И потом они стоят друг друга. Ты меня извини, Петя, но твоя младшая дочь порядочная стерва. Привыкла на все готовенькое, ей такой мужик как Шелин и ну-жен…

СИНЕЛЬНИКОВ: Но он же ей изменял?

ГАЛИНА: Все мужики изменяют.

СИНЕЛЬНИКОВ: Но почему-то все?

ГАЛИНА: Да потому! Те мужики, что не изменяют – уже не мужики.

СИНЕЛЬНИКОВ: Может быть... Да я и сам подумывал о том, чтобы снять обвинения с Александра.

ГАЛИНА: Да и потом, кому понравится в тюрьме сидеть?

СИНЕЛЬНИКОВ: Не волнуйся, тюрьма для Шелина — мать родна, он вырос в тюрьме. Тюрьма – его дом, его университеты, можно сказать, что я отправил его на переподготовку. Все, милая моя, закончим этот разговор. Шелину там не пло-хо… (Задумывается) Другое дело, что плохо дочери, да и мне его явно не хватает… Он, хоть и плохой зять, но неплохой управленец, топ-менагер, тьфу, никак не привык-ну к этим новым словам.

Галина и Синельников видят целующихся Анатолия и Ирину.

ГАЛИНА: Смотри, Ирина с Толиком… Идем отсюда…

Галина и Синельников уходят.

АНАТОЛИЙ: (закончив целоваться) Какие мы с тобой дураки, чуть свое счастье не упустили…

ИРИНА: А пойдем ко мне?

АНАТОЛИЙ: Идем… А ты драться не будешь, как прошлый раз?

ИРИНА: Как прошлый раз не буду, буду сильнее и больнее…

ИРИНА: Ну, раз так, то идем, я уже себя немного мазохистом ощущаю…

Ирина и Анатолий смеются и уходят. Вскоре на сцену выходит старик Фо-тий, он усаживается на скамейку и принимается за чтение, попивая пивко. На ска-мейку напротив садятся две очень даже активные старушки.

ПЕТРОВНА: А твой Васёк – еще тот ходок был? Он к Машке с пятнадца-той квартиры частенько хаживал…

ПАЛНА: Да и тебя кума не забывал…
 
ПЕТРОВНА: Что было, то было. Мой-то Павел небось и тебя обхажи-вал…

ПАЛНА: Обхаживал, да я дура ему не далась…

ПЕТРОВНА: Жалеешь небось?

ПАЛНА: Да что сейчас-то жалеть, тем более в нашем возрасте уже не до любви… Пора думать о вечном…

ПЕТРОВНА: Не до любви, но врачи утверждают, что секс продлевает жизнь… Мож согрешим напоследок перед смертью-то, продлим, так сказать, удо-вольствие, чтоб не было мучительно больно, за честно прожитые в браке годы?

ПАЛНА: Это по-нашему, от души… Токмо кто на нас старух позариться… Старикам уже не до нас - у них это… самое… импотенция, а молодым такая экзотика не к чему…

ПЕТРОВНА: А вон сидит старичок, вроде ничего, жилистый…

ПАЛНА: Жилистый, да неизвестно, как он, в смысле, как мужчина…

ПЕТРОВНА: (вставая) А мы это посмотрим…

ПАЛНА: Ты чего кума, я ж пошутила?!

ПЕТРОВНА: А я не шуткую, если не хочешь в групповом сексе участво-вать, иди домой сериалы смотри, сериальная барышня…

ПАЛНА: (вставая) Да погоди ты, я, может, тоже хочу попробовать… (напевает) «А напоследок я… схожу…»

ПЕТРОВНА: Куда схожу? Замуж или по нужде…

ПАЛНА: А как получиться… Окружай его слева…

Старухи с обеих сторон подступают к отцу Фотию, глаза горят, слюнки те-кут, руки дрожат мелким паркисончиком… Отец Фотий видит такую дислокацию и начинает паниковать…

ФОТИЙ: Вы чего, бабульки? Белены объелись… (вскакивает на скамейку) Господь с вами, бабоньки, побойтесь греха… Бабки все решают только на выборах…

ПАЛНА: Да мы всю жизнь боялись, надоело…

ПЕТРОВНА: Раз в жизни можно и согрешить… Окружай его, Пална, не дай убегнуть… (напевает) «Это есть наш последний…

ПАЛНА: …и решительный бой!»

Фотий убегает в кусты, бабки бегут за ним.

ЗАНАВЕС.