Глава 1
Каких только историй не случается в жизни. Каких только деревень и деревенек нет в нашей Кировской области. Не перестаю удивляться мудрости и емкости и точности в названии деревень, в прозвищах людей и животных. Народ просто так ничего не называет. Он все подмечает и одним или двумя емкими словечками даст прозвище человеку или животному, а то и целой деревне или населенному пункту с рекой или озером в придачу. Каких только народных названий не встречается у нас в Кировской области. Кировская область – это огромная территория, равная по размеру площади - территорий трех Франций, и не помню скольких Голландий, Бельгий, да это и не важно. А какие люди у нас живут замечательные. Евреи, очень умные и прагматичные люди говорят:
- Когда вятский еврей родился, истинный еврей плакал.
А еще в народе говорят – вятский хваткий, вспомните наш квас, вся Россия пьет, да нахваливает, и не только квас. Не имеет смысла писать обо всем, чем богат наш Вятский край. Главное богатство - это наши люди, и не просто люди, а люди, проживающие в отдаленных районах нашей большой области. Удивительно приветливые, добрые, гостеприимные, всегда рады любому человеку, зашедшему на огонек. Люди очень скромные, всю жизнь живущие в глубинке, не требующие ни большей пенсии, ни газа, ни чистой воды, только просьба одна, совсем маленькая, чтобы хотя бы два раза в течении недели, заезжала автолавка с хлебом и нехитрым товаром, который, так необходим в хозяйстве. Чтобы раз в неделю приходил почтальон, да иногда, фельдшер. Они очень любят гостей. И если такое случается, то в деревне праздник и общий сбор населения. Все бегом бегут, с настроением здороваются, при этом говоря:
- Здравствуй, вам! Как ноги, в порядке, далеко ли топали?
Я всегда отвечаю:
- Здравствуйте и вам, спасибо, с Божьей помощью, довезли или доехала. А как ваши поживают.
Что только не отвечают мне в ответ и всегда смущаются, потому, что хозяевам неудобно про себя жалиться.
В эту деревеньку меня привел неожиданный случай. Мы ездили в одну из казачьих станиц Афанасьева с концертом художественной самодеятельности. Тогда было принято обмениваться концертными бригадами, тем более с Афанасьевским, весьма отдаленный от райцентра районом, наше предприятие имело тесные связи, и мы всегда туда ездили на посевные и уборочные.Приглашали их к себе и ездили с концертными бригадами поздравлять их с праздниками.В этот раз мы поехали поздравить сельчан с праздником, Днем сельского хозяйства и окончания сельхоз работ. Стояло начало ноября. На Вятке это уже почти зима.Погода была замечательная.
Концерт, на праздник День сельского хозяйства, прошел замечательно. После выступления и дальней дороги, а это более двухсот километров, нас всех вкусно накорми и напоили, мы уже собирали свои костюмы и инструменты в автобус, как пришел взволнованный завклубом и сказал, что прибежал дед Макей, просит доктора, что деревне Мусино умирает старушка. Ситуация сложилась так, что доктор был, а транспорта нет, только наш автобус. Завклубом и руководитель совхоза просили подвести доктора и деда Макеея, тем более нам было по пути.
Наш водитель был молодой и неопытный. Он охотно согласился помочь и подвести доктора и деда до деревни. Мы и не предполагали, во что это нам обойдется.
Оказывается дед Макей всю жизнь бегал по лесу пешком, напрямки и не знал, как и где сворачивать с трассы. Доктор никогда не был в этой деревне, он недавно приехал в станицу по распределению Вятской Медакадемии, тогда Мединститута, работал в местной больничке, и не ездил по району, а в этот день он замещал Спиридоныча, местного фельдшера, который не мог пропустить праздник и не выпить горячительного. За глаза, за эту слабость, его называли – Спиртынычем. Так его величали еще за то, что делая уколы, он всегда перед тем, как протереть место укола, подносил ватку, смоченную спиртом к своему носу, томно вздыхал и произносил:
- Спитус – спиртынычь, что с ланыни обозначает, умри, но выпей, а вы его на всякие там глупости намазываете.А в нашем деле без него нельзя, да что я тут вам о вечном, а со своими мягкими местами сосредоточиться не даете.
Это повторялось каждый раз, когда Спиридоныч прибегал куда – ни будь в отдаленное село или деревеньку к больному. Выслушав его маленькую лекцию, его угощали хорошей качественной самогонкой и сытным обедом. В народе считалось, что если фельдшера уважить, то и больной быстро поправиться. Обычно староверы и жители глубинки обходились своими силами и вызывали его, когда надо засвидетельствовать рождение или смерть, но если появлялась необходимость за ним послать, то отправляли того, кто хорошо знал местные леса и повадки зверей, да с ружьишком и напрямки, так и прибежал в станицу дед Макей.
Дед Макей был тогда коренаст, широк в плечах, ноги колесом, как у казаков, долго служивших в сотне. Спина немного выгнута колесом, а здоровенные ручищи, красные от первого морозца, как игрушку вертели в руках берданку и посох. На голове, плотно надвинута на глаза, стеганная шапка - треух, со спущенными ушам, пышная кудрявая седая борода обрамляла все его лицо.
- Ой, жалко, очень жалко Марию, очень жалко. Ни чё не помогает. Резь такая, что кричить. Бъеться. Еще молодая совсем, только восьмой десяток пошел. Княжиха, это наша знахарка, говорит желчь, разлилась, операция надобна. Все горить в нутрях – рассказывал дед молодому доктору.
Доктор же сидел на первом сидении автобуса рядом с дедом и выглядел против него совсем мальчишкой. Худощавый, с длинной шеей, наполовину прикрытой городским шарфиком – кашне, из тонкого потрепанного кашемира, непонятного цвета. Куртка, городского типа, короткая с капюшоном, тоненькие брючки и городские ботинки. На коленях он бережно держал тревожный белый, с красным крестом, чемоданчик с инструментами и медикаментами. Казалось, что он настолько волновался и переживал, что не смог даже сообразить одеться правильно, что едет в глушь такую, где нет асфальта и дорог.
Дед быстро сообразил, что доктор неопытен и сказал:
- Да, ты не боись, паря, не боись. Мы отправили гонца за нашей повитухой. Правда она очень стара, ей, даже не знаю, который год идет, но девяносто кажись было уже, аль не было? Ну, где – то близко. Ты главное диагноз поставь и если чё надо скажи, все сделаем. Её наши бабы Лешачихой зовут, но она всех их мокрохвостых потчует. Все путем у нее рожают. В город не ездят, далеко. Дорога кругом, в обход Камы, почитай верст 60 будет, а напрямки – 25, и все лесом. Сейчас вот приедем к Каме, на лодке перейдем и там пешком рядом километра 3 – 4. Одежонка на тебе хлипкая. Сапог то не взял? А может, у кого есть? И морозит сегодня не шутейно. Река встала, но лед слаб, ломок, на лодке переправа будет, да там метров 5-6 всего, чтобы ног не замочить.
Доктор смотрел на деда круглыми, выпученными глазами. Он не соображал, куда и зачем переправляться надо, и как он пойдет эти пресловутые 3 -4км. Он, городской паренек, был похож на всклоченного воробышка, попавшего в передрягу и сидящего на ветке, которая вот вод обломится.
Дед же с интересом наблюдал за ним и нашим водителем:
- Ты, милок, не гони, поспешай медленно, наши дороги не любят спешки.
Молоденький водитель заметно нервничал. На улице стояло начало ноября. Земля еще только немного пристыла. В то время, а это были восьмидесятые годы, шипов еще не было. В ночь асфальт немного пристыл, и автобус скользил местами юзом. Все знают эти, наши замечательные труженики – автобусы, их называют в народе - пазики.
Все мы притихли, сказывалась усталость и желание скорее добраться до жилья. Нас тревожили эти разговоры деда с доктором. Мы не думали и даже не предполагали, что сия участь уготована и нам. А пока наш пазик пробирался по старому, в выбоинах и замерзающих лужах, асфальту невесть куда, туда где ожидала помощи тяжело больная женщина.
- Все, дорога хорошая кончилась, теперь верст десять проселком. Проселок ровный. Можно проехать, правда местами ручьи размыли, так там есть накат из бревен. Сворачивай – скомандовал дед Макей.
Наш водитель, остановил автобус и вышел в кромешную ночь.
Мы тоже потянулись на улицу. Кто зачем. Кто осмотреться, куда нас завезла судьба - злодейка, кто по своей надобности, кто покурить, размять ноги.
Мы горожане, и наша одежда не была рассчитана на переход по лесным чащам, тем более мы приехали на концерт и никак не думали, что будем гулять по лесным тропам в глухую ноябрьскую студёную ночь.
Когда я вышла из автобуса, то даже не смогла разглядеть дальше нескольких метров ничего. Тьма была кромешная, только небо распахнулось миллионами ярких звезд и звездочек. Афанасьево стоит на косогоре и звезды, кажется, висят, так низко, что их можно потрогать рукой. После теплого автобуса, мне показалось, что на улице очень холодно и мороз градусов 15. Меня стал бить легки озноб, и я представила, как дед Макей, переправившись на лодке через мелководную Каму, пойдут лесом еще 3 – 4 км. Здесь в Кировских лесах много ручьев и речушек, и в том числе здесь на границе Пермского края и Кировской области берут начало две большие реки Кама и Вятка. Здесь в Афанасьеве они сходятся, для того, чтобы разойтись окончательно и поспорить меж собой, которая станет больше и полноводнее.
Две маленьких речки и сотня ручьев, бездорожье и могучие девственные леса, горстка людей, выбравшая эти места, для того чтобы жить здесь и любить, и беречь эти края, и мы - восемь маленьких «человеков», не знающих жизни здесь, несовместимые понятия. Мне всегда кажется в таких случаях, что я просто мошка, по сравнению с ней, Ее Величеством Госпожой Природой. Что она захочет, то и будет, и ее гнев ни с чем неизмерим.
Концертная бригада составляла всего 7 человек и плюс один водитель. Из этого числа было три женщины. Мы вошли в автобус, сели и стали совещаться. Нам не хотелось сворачивать, пусть с плохенького, но асфальта, куда – то на проселок. Пришел водитель. Он прошелся по проселку немного и сказал, что проселок застыл и что можно проехать, но осторожно. Наши мужчины стали разубеждать его, но дед Макей, сумел, каким – то образом уговорить их, как мне кажется, не зря его послали за подмогой, знал дед хитрости какие – то, которых не знали мы.
Поговорив, немного, мы расселись равномерно по автобусу и поехали, а куда не знали и сами, только дед Макей, удовлетворенно крякнул а кулак, и притих.
Продолжение следует...