Я ел мамин борщ и краем глаза следил за ней. Мне показалось, что она чем-то обеспокоена. Она, против своего обыкновения, вращалась на кухне и использовала любой повод, чтобы оставаться со мной.
- Мам, что-то случилось? – спросил я, поев и вымыв посуду.
- Я хотела с тобой поговорить, - ответила она несколько смущённо, с нервной улыбкой.
Я поцеловал её в лоб.
- Мам, что такое?.. Идём!
Мы зашли в мою комнату и сели на диван. Я вопросительно улыбнулся. Мама сидела ссутулившись и сцепив руки в замок так, что побелели костяшки пальцев.
- Павлик, - произнесла она наконец, решившись – У тебя что-то с Женей?
- С какой Женей? – быстро отреагировал я, чувствуя, что у меня почва уходит из-под ног.
- С тётей Женей, - резко ответила мама.
На меня резко накатила тоска. Кто ей сказал? Ленка, наверняка. Отпираться не было смысла, а врать не было сил, да и это было бы свинством по отношению к маме.
- Что-то?.. Да. Можно сказать и так.
- Я так и думала, - протянула мама с болезненным вздохом – Боже мой!
- А кто тебе сказал? – рубанул я напрямик.
- Никто, - ответила мама печально – Я встретила Женьку и прочла всё в её глазах, после того, как она спросила про тебя. Что спросила? Неважно. Я сердцем всё поняла. Тебе нравятся взрослые женщины? А у меня-то всё девочки на уме, - горько произнесла она, напомнив мои слова.
Она опустила голову.
- И ты решила, что твой сын извращенец, - продолжил я – Ну, хорошо хоть не гомик.
Она резко повернулась ко мне, и я увидел на её красивом лице боль, жалость и любовь одновременно. Она протянула руку и неловко погладила меня по волосам.
- Нет. Я поняла другое. Здесь какая-то трагедия. Ты не можешь так просто никого обидеть, а Женя не такая, чтобы соблазнять пацана ради своего удовольствия.
Мама задумалась.
- Она похоже, хотела дать тебе то, что не могу дать я. Что это за боль у тебя внутри, сынок?
Я задумался. Вспомнился тот разговор с Женей. Я почувствовал, как мучительно заныло в душе.
- Меня обокрали, мама.
Её глаза округлились от удивления, она собралась что-то сказать, но я быстро продолжил:
- Знаешь, я помню время, когда я был у тебя в животе. Я висел в тёмно-вишнёвой пустоте, и это было то место, которое правильнее называть раем. Я помню чувство совершенного, космического чувства защищённости и единения со Вселенной, которой для меня была ты. Ты разговаривала со мной! И это тоже было счастьем. Проходили миллионы мгновений, а я всё пребывал в этом раю. Но однажды словно грозовые тучи нависли над моей головой. Я понимал, что наступает катастрофа, но ничего не мог поделать. Потом меня с силой сжало со всех сторон, и я потерял сознание. Очнулся я от арктического холода. Я висел в лучах ледяного света и ёжился. Внезапно меня ударили по попе так, что хрустнуло в основании черепа. Во мне всё кричало от несправедливости: почему меня бьют, если мне и так плохо? Следующий удар был ещё сильнее, от него у меня резко прострелило поясницу. Я понял, что навсегда попал в жестокий мир, где меня будут бить, пока я не умру. От осознания этого, от осознания того, что я был изгнан из рая, от осознания того, что мне не вернуться, я заплакал...
- Ты никогда не рассказывал об этом, - ошеломлённо пробормотала мама, глядя на меня широко открытыми глазами – Неужели ты действительно всё это помнишь?
- Да, помню. Не говорил потому, что думал, что и все так помнят. А потом не говорил, потому что всё равно никто не поверит.
Мама ошеломлённо молчала.
- Затем меня отняли от твоей груди, и это тоже было больно. Потом меня отдали в садик и отняли тебя. Этот жестокий мир отнял у меня самое главное, мама: отнял тебя. С тех пор я один, и по сути, у меня осталось только воспоминание о тебе.
Я не мог больше говорить и замолчал. Мама придвинулась ко мне и обняла меня, целуя в лоб и гладя по голове. Я поцеловал её тоже. Некоторое время мы сидели молча.
- Я теперь понимаю, почему люди ничего не помнят об этом: так легче. Ты не знаешь, чего ты потерял. Ты не хочешь вернуться туда, где был твой рай. А тётя Женя, мама... Она помогла мне прикоснуться к этому. Она снова накормила меня своим молоком любви. Она позволила мне хотя бы на миг вернуться в ту обитель блаженства, из которой был изгнан...
Мама закрыла лицо руками и плакала. Я гладил её волосы и шептал: «Мама, прости!». Зря я ей всё рассказал, но как было иначе?..
***
Мы сидели на кухне у Женьки и пили чай. Просто, чтобы как-то загладить ощущение неловкости между нами. Мы обе были не в своей тарелке. Женя прятала свой виноватый взгляд и сидела зажато, прижав локти, словно ожидая удара. Я встала, подошла к ней сзади и погладила по голове и поцеловала в затылок.
- Жень, я тебя ни в чём не виню, правда!
Она порывисто встала, с облегчением и благодарностью глядя на меня, и мы обнялись.
- Если можно... Расскажешь мне про Павлика? – спросила я.
Мы сели на диван в комнате, полной самых разнообразных растений. Вьющихся и обычных, стоящих там и сям в горшочках. Они гасили яркий солнечный свет южной стороны, на которое выходило окно.
- Мы встретились здесь, не далеко, у школы. Он помог мне дотащить сумку. Я давно его не видела, он так вырос и возмужал...
Она осеклась и бросила на меня осторожный взгляд.
- Но в ту первую встречу он показался мне каким-то потерянным. Одиноким, что ли. Смотрел как бы внутрь себя. Печаль, отрешённость и какая-то растерянность во взгляде. А дальше...
Она замялась, подбирая слова.
- Он почувствовал, что я ощутила и поняла его состояние. Поняла не так, как это мог бы понять любой наблюдательный человек, а прочувствовала его одиночество, потянулась ему навстречу в сочувствии и любви.
Она опять съёжилась и бросила на меня взгляд искоса.
- Материнской любви. Я вела себя с ним, как с ребёнком, и он буквально растаял от моей ласки. Нет, понимаешь, это не было инфантильностью с его стороны. Он как будто возвращался в своё детство, купался в нём, а я помогала ему ощутить это. Для него это было как вспоминание прошедшего. Он нормальный молодой человек, и в следующую встречу он вёл себя со мной как мужчина. Опытный, нежный, бережный, который стремится подарить тебе радость физической любви.
Она остановилась, нервно потирая тыльные стороны ладоней и избегая смотреть на меня. Я почувствовала, как у меня начали пылать щёки.
- Ты упомянула про следующую встречу. Ты пригласила его к себе?
- Нет-нет! – быстро ответила она – Он сам позвонил и попросил разрешения прийти и извиниться...
Она осеклась.
- Извиниться? За что?
На этот раз густо покраснела она.
- Наташа, я не могу говорить об этом, это... Это слишком личное. Его чувство вины было надуманным, точнее, это чувство от его от чрезмерной заботы ко мне. Если ты так настаиваешь, то он извинялся за естественную реакцию мужского организма в прошлую встречу.
Мы обе сидели с сильно порозовевшими щеками и бросали друг на дружку быстрые взгляды.
- Жень, ты мастерица говорить обиняками. Это ведь мой сын. И «слишком личное» между ним и тобой меня сильно беспокоит.
- Наташа, я ведь вижу, что ты меня уже ревнуешь к нему. Если я расскажу тебе все подробности, это только усугубит ситуацию.
- Я ревную?! Ревную к тому, чем вы здесь занимались?
- А ты что, знаешь, чем мы занимались?
- Конечно, знаю. Вы занимались чтением Библии вслух, не иначе.
- Нет. Ты ревнуешь ко мне за то, что я первая проявила к Паше материнскую любовь, а не ты! – Выпалила она.
Я вскочила в гневе.
- «Материнскую любовь»?! Это что за материнская любовь, о которой тебе даже стыдно говорить?
Женя быстро поднялась на ноги и примирительно обняла меня.
- Наташа, не надо так. Мы переругаемся вдрызг, и от этого только всем будет хуже. Если хочешь, я расскажу тебе всё. Но ты подумай, как ты воспримешь все интимные подробности. Зачем тебе это?
Она настойчиво усадила меня на диван.
- Пожалуйста, не считай меня врагом, ни тебе, ни Паше. Просто представь себе, что я – это ты. Разве ты можешь причинить вред своему сыну? И как ты думаешь, просто тебе будет изложить всё даже самой себе? А ведь Павлик для меня – как сын.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
- Единственное отличие меня от тебя в том, что я могу позволить себе с Павликом то, что ты не можешь позволить себе. Ты же всё понимаешь. Разве я не права? И получается, что ты злишься на меня именно за это: я могу себе позволить, а ты – нет.
Она буквально раздавила меня своей логикой. Я откинулась на спинку дивана, чувствуя какую-то безнадёжную пустоту внутри.
- Тебя послушать, так я ущербная мать по сравнению с тобой. Этак любая баба может соблазнить моего сына и качать свои материнские права.
- Любая? – болезненно усмехнулась Женя – А многим бабам до сих пор удалось соблазнить твоего сына?
Она примирительно наклонилась ко мне.
- Наташа, я понимаю тебя лучше, чем кто-либо. Но и ты пойми своего сына. Он уже взрослый мальчик, и ему иногда нужна женщина. Павлику нужна умная, ласковая и опытная женщина. И он инстинктивно ищет такую. У него в душе травма, полученная в детсадике от одной испорченной девочки. Ты не знала об этом?
У меня всё сжалось внутри.
- Нет... Он никогда об этом не рассказывал. Я знаю только, что ходить в садик он не любил. Что там произошло?!
Женька с готовностью пересказала мне историю Павлика. Я выслушала её, уткнувшись лицом в ладони и кусая губы.
- Ему нужно было избавиться от застаревшего, засевшего глубоко в подсознание чувства стыда и вины. И я помогла ему в этом. Теперь хочешь узнать подробности того, как это у нас было, или представишь сама?
- Не надо! – вырвалось у меня – Ты права, Женя. Ты права... Прости.
Женя привлекла меня к себе и обнимала, гладя меня по голове, пока я не проревелась.
- Давай выпьем, подруга, - вздохнула она затем и придвинула столик с бутылкой молочного цвета ликёра и двумя рюмками.
***
Мы как-то незаметно основательно набрались. Ликёр был сладкий, приятный на вкус и как-то заглушал запах спиртного. Меня охватила приятная томная тяжесть и полное безразличие к происходящему. Может, просто давно не пробовала хмельного. Я полулежала, опираясь на подушку, а рядом развалилась Женька. В отличие от меня, на неё нашло красноречие. Она обнимала меня и говорила мечтательным голосом:
- Я вспомнила, как маленький Павлик сосал мою грудь. У меня было много молока, а он присасывался ко мне как вампирчик, довольно сопел и освобождал от тяжести в груди. Это было так приятно! Я ещё думала: вот, вырастет красавцем, все девки будут его. Я даже и помыслить не могла, что... Буду одной из этих девок! Наташ, ты слушаешь? Да... Когда Павлик пришёл ко мне, то нахлынули воспоминания тех дней, когда я была молодой. Мне знаешь, захотелось вернуть то, что было. Самое удивительное, и Павлику тоже. Я сидела здесь, вот на этом диване, держала на руках и кормила его грудью. Наташа, какое это бесподобное ощущение! Молока конечно, нет, напряжённые сосочки реагируют на каждое прикосновение. Я ощущаю его губы, язык, Паша швыркает в любопытном рту моим сосочком, не подозревая, какое я испытываю наслаждение, смешанное с мукой, ведь он взрослый, у него сильный рот и зубы, которыми он покусывает иногда. Я испытываю ни с чем несравнимое сексуальное наслаждение. Подожди-ка...
Она без церемоний сдирает с меня свитер, а я могу лишь вяло шевелить губами:
- Женька, ты что делаешь... Перестань...
Она довольно грубо раздевает меня до пояса. Не успеваю сообразить ничего, как она берёт мою грудь и начинает сосать.
- Женька!..
Не хватает сил оттолкнуть её голову от себя. Упираюсь её в плечи, но руки бессильно падают. Внезапно, возможно, это следствие опьянения, но я чувствую, как моё тело сверху донизу пронзает нерв сексуально окрашенного чувства. Её руки лапают и мнут мои обе груди.
- Представь, что это делает Паша! – пьяно говорит она, отрываясь на миг от меня, и продолжает вновь.
Я изнемогаю от действий своей старательной мучительницы. Какая-то часть моего сознания поражается тому, до чего могут дойти две пьяные женщины. Ну да, представляю, что чувствовала моя подруга, когда совращала моего Павлика. Это мой Павлик, змея, и я кормила его своей грудью! Она отрывается, и продолжает терзать мою грудь. Уткнувшись лбом мне в висок, говорит мне прямо в ухо:
- Павлик лежит у меня на руках, обнажённый, как младенец. У него мускулистая грудь и живот, который напрягается, когда я провожу по нему ладонью. Я двигаюсь ниже, там жёсткая щёточка волос, затем...
Она делает паузу, жарко дышит мне в щёку запахом ликёра и продолжает:
- Ленка в детстве была худенькая, ела мало, а Павлик это дело наоборот, любил. Я положу его на спинку, сама наклонюсь над его ножками, он безошибочно хватает почти полную грудь и сосёт, а я беру в рот его писюн. Ты пробовала так? Он сосёт меня, а я его. Это так необычно, так возбуждающе. Ты пробовала так?
- Если бы я только знала, что ты с ним творишь, извращенка!
- Ну, он же маленький, он ничего не запомнит. А мне приятно.
- «Не запомнит»?! – вырвалось у меня, и я тут же кусаю себя за губу. Женька ведь не знает, ЧТО он помнит...
У меня вырывается стон.
- Однажды он мне даже написял в рот! – довольно смеётся Женька – Его писюн напрягся и брызнул мне в рот горячую солёную струйку. У меня было ощущение, что мальчик в меня кончил.
- Мне страшно даже представить, что ты делала с ним в вашу последнюю встречу. Ты что, решила его совсем развратить? – вырвалось у меня.
- Да нет... Я, конечно, не удержалась от того, чтобы поласкать его, погладить, подержать в руке... Знаешь, у меня много лет не было ничего такого. Он был такой твёрдый, горячий, он буквально истекал любовным соком...
- Ради Бога, прекрати, пожалуйста!
- Мальчик был сильно возбуждён. Так приятно сознавать, что ты можешь так завести молодого человека! Тебе этого не понять.
- Я не желаю ничего больше слушать! – сказала я и попыталась подняться, но мне это не удалось.
Женька удержала меня.
- Ты же сама хотела знать подробности, вот и слушай.
Она выпрямилась, картинно подперла подбородок запястьем и со своей прической вкупе с жемчужным ожерельем, стала похожа на поэтессу эпохи декаданса. Закрыла глаза и, вздохнув, продолжала мечтательно:
- Павлик был так нежен со мной! Ты не представляешь. Видишь мою кровать? Мы стояли около неё обнажённые, напротив друг друга. Он привлёк меня к себе, но полностью соприкоснуться нашим телам мешал его... мешало его возбуждение. Его руки скользили по мне, и моё тело отзывалось вспышками удовольствия от этих ласк, и какой-то внутренней дрожью. И я словно закипала снизу от неспешного жара, который подступал и охватывал меня. У меня много лет не было мужчины, и вот меня держит в руках красивый юноша, стройный и мускулистый как Аполлон. Он целовал меня в шею, его поцелуи жалили меня как пчёлы. Затем его руки перестали двигаться по мне и легли на мои бёдра сбоку. Это был некий триггер, который завёл меня окончательно, я уже хотела его животным желанием мартовской кошки. Если бы мы продолжали так стоять, то я бы наверное, полезла на него как скалолазка. Словно почувствовав это, он поднял меня и осторожно положил на постель.
Женя потянулась к столику, достала длинную сигарету с мундштуком и закурила, медленно пуская дым, что сделало её ещё более похожей на эмансипированную поэтессу эпохи Блока. Она попыталась что-то сказать, делая жесты своей сигаретой, но кроме этих жестов ничего не последовало, словно она пыталась, но не могла выразить некую свою мысль в стихотворной форме.
- Не могу передать своё состояние. Я не была просто одинокой женщиной, которая дорвалась до секса. Ведь Павлик для меня не просто какой-то абстрактный мужчина, я воспринимаю его как сына. И осознание того, что происходит между нами, осознание недопустимого, запретного, придавало всему необычайный привкус. Павлик ведь тоже не просто юноша, пылающий вожделением. Он наслаждался близостью со мной, как с родным ему человеком...
Она склонилась ко мне и буквально прокричала мне в лицо:
- Как с тобой! Ты понимаешь это?! КАК С ТОБОЙ!
- Это безумие, - только и смогла выдавить я – Ты сумасшедшая нимфоманка.
- Ты не права, - спокойно возразила Женя, затягиваясь – во-первых, я не нимфоманка...
Она потёрла лоб, собирая воедино разбежавшиеся мысли.
- Я даже не знаю, кому больше завидовать, себе или тебе, - произнесла она наконец.
- Да? А мне-то за что?
Женя погасила недокуренную сигарету.
- Подвинься-ка.
Она прикорнула рядом со мной.
- За то, что ты можешь испытать нечто подобное. Но гораздо более волнующее и изысканное. Подарить Паше себя.
- Ну, всё! Я пойду. Пусти.
Я сделала очередную попытку подняться с дивана, но Женя оказалась сильнее и в конце концов прижала меня к подушкам, навалившись на меня всем телом. Мы обе тяжело дышали, утомлённые борьбой и слабостью в теле от выпитого алкоголя.
- Ты дура, Наташка. Ммм, какая же ты дура!
В следующий момент её губы легли на мои, и я не могла поверить в то, что происходит. Её жадный рот вынудил меня отвечать на движения е губ и языка, в то время, как сознание отказывалось в это верить. Что она делает?! Что делаю я?! Ответа на это не было.
Её рука бесцеремонно пролезла ко мне между ног.
- Ты ведь не лесбиянка, Наташка. Отчего же ты так возбуждена, а? А я скажу тебе, почему. Потому что представить своего сына как источник физической любви – это источник изысканного возбуждения. А знаешь... Я ничего тебе не расскажу. Испытай всё сама.
***
Я проиграла. Я проиграла Женьке по всем пунктам. Но как же это получилось, что Павел доверил ей свою историю про «взрослую игру». Ей, а не мне! Это говорило лишь о том, что Женя ближе к моему сыну, чем я, его мать. А я недостаточно близка к нему. Но с другой стороны, рассказ о своём рождении он поведал только мне. Поведал в тот единственный момент, когда я решила поговорить с ним. Единственный раз, когда я удостоила его своим вниманием! Сознавать это было горько. Выходит, что до сих пор мы жили бок о бок словно чужие, не интересуясь друг другом. Нет, не так. Это я не проявляла к нему интереса, была холодна к нему и даже безучастна. Я могла вспомнить целый ряд робких попыток обратить на себя внимание с его стороны, на которые я никак не отреагировала. И вот теперь, когда у сына прорвались наружу его ранее скрытые чувства и проблемы, до меня, наконец, дошло, ЧТО он имел в виду, когда говорил, что его «обокрали».
Моя давняя подруга Женька с характерной для неё беспощадной ясностью высветила истинное положение вещей, с которыми я, тем не менее, не могла смириться. Смириться прежде всего с тем, что Женя объективно ближе к моему сыну, чем я. Самой страшное было в том, что я ревновала её к сыну, ревновала – страшно сказать – к тому, что у неё с Павликом были интимные отношения. С моим Павликом! С моим!!
Я не ревновала бы так своего сына к снохе, будь он женат. Но Женя, его молочная мать, моя ровесница! Я воспринимаю её как конкурентку, и выносить это есть сущее мучение. Мучение - осознавать себя какой-то суррогатной матерью. Это при том, что именно Женя была эрзац-матерью, а не я. Я – настоящая!
***
Со мной происходит странное, восприятие смещается так, что я порой не узнаю себя. Возникает сомнение, со мной ли это происходит? Моя любовь к сыну принимает неожиданную окраску и звучание. Иногда мне кажется, что я сливаюсь с ним, настолько я хорошо его понимаю, или по крайней мере, стремлюсь к этому. С Павликом тоже происходят изменения. Он стал значительно мягче и внимательнее ко мне, и вместе с тем, он словно бы стесняется меня. С одной стороны, мы стали внимательнее друг к другу, с другой – стали словно опасаться чего-то. Я долго размышляла над этим, и наконец, до меня дошло, что мы ведём себя как двое влюблённых, которые испытывают взаимное влечение, и в то же время не решаются раскрыть свои чувства другому. Из-за чего? Это недоверие? Нет, это страх. Страх переступить невидимый барьер, установленный стереотипами, нашим воспитанием, всем окружающим обществом. Как преодолеть этот барьер без риска скатиться в бездарную пошлость, в унижение, в сожаления и стыд? Есть только один способ для этого: переключение реальности. Я так это называю. Я внезапно поняла, что во мне борются две личности, которые совершенно по-разному воспринимают действительность. Они борются друг с другом и страдают от этого. А ведь просто не нужно этого, можно обойтись без войны.
Ночью рядом с мужем засыпает примерная во всех смыслах Наташа. Ночью просыпается смелая, дерзкая, презирающая преграды Кейт. Она осторожно встаёт, внимательно смотрит на спящего мужа Наташи, чувствуя приятный холодок в груди от мыслей и желаний, которым она даёт волю. Кейт сбрасывает длинную ночную рубашку и надевает узкую и короткую гладкую шёлковую комбинацию. Осторожно, на цыпочках, выскальзывает из комнаты и так же осторожно приоткрывает дверь в комнату сына Наташи. Так же тихо входит внутрь, закрывает дверь и, сложив руки за спиной, прислоняется к дверному косяку, глядя на Павла. А в это время, где-то в глубинах сознания, на всё это смотрит Наташа и содрогается от ужаса.
***
Павел, в отличие от мужа, спит очень чутко. Когда я вошла и в своём провокационном, полуобнажённом виде встала у двери, он проснулся и смотрел на меня, широко открыв глаза. Некоторое время мы смотрели друг на друга в молчании. Не знаю, о чём он думал, но он был явно ошарашен. Несколько придя в себя, он встал и медленно подошёл ко мне. Мы стояли в полушаге друг от друга. Между нами было несколько десятков сантиметров полумрака и тишины. И ещё невидимый барьер. Грань недозволенного. Нас связывали только глаза, в глазах напротив мы пытались прочесть то, что нас ждёт.
Я видела, как двинулся его кадык, и он почти судорожно сглотнул. Дёрнулись его губы, но он не издал ни звука. «Если тебе нужна женщина, Паша, то она пришла» - говорили мои глаза. Глаза Павла молчали, в них не было мыслей, потому что его мир остановился. Мы смотрели друг другу в глаза, и проходили миллионы лет. Потом я повернулась и тихо вышла из комнаты.
Кейт в спальне переоделась и заснула. Утром проснулась Наташа, которая вела себя с Павлом так, как будто ничего не произошло. Когда она увидела, как на неё смотрит Павел, пристально, удивлённо, не зная, как себя вести с ней, она подошла, внимательно заглядывая ему в лицо:
- Павлик, что случилось? Ты не заболел? – спросила она заботливо, пробуя его лоб.
- Ммм...
Он опустил свой ошарашенный взгляд.
- Мне кажется, что заболел. Я не знаю...
- Я тебе дам арбидольчику. И эхиноцеи заварю.
- Мам, нет... У меня нет температуры, это пройдёт, я думаю...
И снова его взгляд, растерянный, непонимающий, который он опустил, не выдержав пристального взгляда матери.
- Ну, смотри! А лучше бы ты выпил лекарство.
Наконец, через пару дней, он всё-таки не выдерживает, подходит ко мне и спрашивает напрямик:
- Мама. Ты приходила ко мне ночью. Зачем?
- Я приходила к тебе ночью? Ну, если приду ещё, то спроси зачем, - засмеялась она.
Надо было видеть его лицо.
***
В этот раз, когда я вошла ночью, он быстро поднялся с дивана и подошёл ко мне.
- Ты велела мне спросить, зачем ты пришла, - произнёс он, стоя напротив, напряжённо глядя на меня.
- Зачем пришла? Мне уйти?
- Нннет... Нет! Прости, я просто дурак, проговорил он торопливо – Я просто... Я просто не верю происходящему.
- Я люблю тебя, - произнесла я – Люблю больше, чем кто бы то ни был. Больше тёти Жени.
- Он закрыл глаза и издал мучительный стон.
- Боже, какой же я дурак!
- Ты говорил, у тебя отняли меня? Видишь, я вернулась к тебе.
Он протянул руку и завороженно смотрел, как она касается моего локона, скользит кончиками пальцев по щеке, шее, обнажённому плечу.
- Так не бывает, - произнёс он наконец.
- Я настоящая, - заверила я его шёпотом.
- Он смотрел на меня счастливыми глазами, сияющими даже в темноте.
- Мама... – произнёс он мечтательно – Ты ведь знаешь, я помню многое. Я помню, как твоё лицо склонялось надо мной, и я безошибочно ощущал твой запах, я помню наяву, так пахло твоё лицо, и волосы... Твои волосы пахли немного по-другому, и они щекотали мою кожу... Ты не представляешь, какое это было счастье!..
Его тело непроизвольно качнулось ко мне.
- Ляг в постель, - попросила я его негромко.
Я медленно приближаюсь к нему, лежащему на спине. У него прекрасное молодое тело, мускулистое и почти полностью обнажённое, так что я могу его рассмотреть, впервые позволяя себе это. Присаживаюсь на самый краешек постели и склоняюсь над его лицом так близко, что ощущаю его дыхание. Целую его лоб, глаза, нос...
- Вот так?
- Да! Как хорошо!.. Но я не знал тогда, что можно так...
Он осторожно удерживает меня за шею и, приподнимаясь, прижимается губами к моему веку, затем к другому. С закрытыми глазами, я подставляю лицо под его поцелуи. Подобные поцелуи были ранее немыслимы, но сейчас...
- Что может так выразить свою благодарность к тебе, источнику моей жизни! – прозвучало в тишине.
Дальнейшее было странной игрой, в которой мы, как бы играли, боролись за возможность поцеловать лицо другого. В итоге, подчиняясь силе его рук, я уступила ему это право. Пассивная роль ребёнка, которого целует любящая мама, его уже не устраивала. Он отодвинулся назад, приглашающе притянул меня к себе, и я легла рядом. В спальне рядом с мужем остывало место, где лежала Наташа, а здесь происходило немыслимое, в котором я лежу в постели с сыном. Если бы прямо сейчас сюда зашёл муж и увидел нас, я даже не представляю, какая бы это была катастрофа. От осознания этого у меня тревожно засосало под ложечкой, и хлынувший в кровь адреналин заставил меня сладостно содрогаться от ощущения непреходящей опасности.
Я ничего не делала, просто лежала и ждала, отдав инициативу в руки Паши. Павлик мягко обнял меня, придвинулся и принялся целовать моё лицо, затем шею под ухом, при этом навалившись на меня. Я слышала его учащающееся дыхание, и слышала собственное, такое же частое. Наша произошедшая близость, открывшая путь к этим нескромным поцелуям, сделала нас похожими на любовников, а не на маму с сыном. Проснувшаяся во мне Наташа с возмущением кричала, что мы не можем быть любовниками, это пошло и грязно. «Любовь не может быть пошлой и грязной!» - возразила Кейт и оголила плечо для нисходящей дорожки поцелуев. Да, мальчик обращался со мной, как с женщиной. Но ведь ему и нужна была женщина! И тут я поняла, что совершаю ошибку своим пассивным поведением. Он – мой ребёнок. И он получит от меня лишь то, что я ему дам, а не то, что он хочет. Воспитание в том и заключается.
Паша застыл, прижавшись губами к моему плечу около шеи. Я приподнялась и опрокинула его на спину, склонившись над ним. Ты – мой, ты принадлежишь мне, а не наоборот. Я вновь приблизила к нему лицо. Он глядел на меня не двигаясь. В следующее мгновение мои волосы щекотали его грудь, а мои губы захватили его отвердевший сосок. Затем другой. Он болезненно ахнул.
- Та девочка в садике делала так же? – спросила я, отпуская его.
- Мама, откуда ты...
- А что она ещё делала? – перебила его я – Скажи мне, - продолжала я, наклоняясь над его лицом.
- Мама! – воскликнул он тихим, но паническим голосом.
- Ну, скажи же, я должна знать, - сказала я иезуитским тоном, дыша ему в лицо.
За окном неожиданно погас фонарь, и мы медленно погрузились на самое дно обступившей нас тьмы.
Октябрь 2019.
Кейт Миранда.
mir-and-a@yandex.ru