Вступление в прозе,
в коем изъясняется происхождение сразу двух стихотворных переложений одной сказочки,
доселе остававшихся неизвестными широкой публике, открытие коих принадлежит
Волчику Лютику
Историки утверждают, будто бы между господами Тредиаковским и Ломоносовым когда-то пробежала чёрная кошка. Так это или нет, судить не нам. Однако же, случайно переместившись во времени, Волчик Лютик оказался в задней комнате трактира, где оба господина мирно пили бутылочку кларета и угощались скромным ужином на две персоны из 12 блюд.
Явление серого во всех отношениях Волчика было немедля замечено, но воспринято миролюбиво, ибо на зелёного змия ваш покорный слуга и в обычной жизни мало походит.
А скажите-ка, любезный друг, Михайло Василич, - начал Тредиаковский, - ведомо ли вам, чей широчайший круг знаний никаких сомнений не вызывает, сочинение некоего Каролуса Перрота, писаное по-французски на мотивы народные, о похождениях одной юной селянки, именем Ле Шаперон Руж, сиречь Шапочка Красного колера?
Намедни, мучимый бессоницею, я осилил сей труд и счёл полезным для юношества переложить его на родной язык в виде поэмы, каковую желал бы прочесть прямо сейчас, когда нас посетил, кажется, один из её героев.
Извольте, друг мой, - кивнул Ломоносов, покосившись на жмущегося в уголке Волчика, - Рад буду услышать ваш гекзаметр, хотя и не разделяю сию любовь к античным образцам.
Тредиаковский откашлялся и продекламировал:
ШАПОЧКА АЛАЯ
изложено по мотивам французского оригинала
Коллежским секретарём Тредиаковским
Дщерь у честнЫя вдовы в стороне проживала французской,
Имя девИцы унёс Леты безвременный ток,
Вместо него же прозвание было ей Шапочки Алой,
Ибо несла на главе в колере оном убор.
Раз поднималась над миром с кудрями пурпурными Эос,
Ей троекратно привет кликом вознёс шантеклер,
Свежих набрав пирожков и горшочек топлёного масла,
Матушка с дочерью всё в добрый отправила путь.
То, - говорила, - гостинцы, что бабушке хворой во помощь,
Их поскорее неси, мне же пока недосуг,
Прямо к избушке ея отправляйся тропою чрез гору,
Лес обойдя стороной, слова не молви ни с кем.
Баяли люди, что в тёмной чащобе живут волколАки,
Обликом так не страшны, како же злобны внутри,
Путника речью прельстив, обратятся волками проворно
И растерзают, пожрав, тех, кто доверился им.
Юность, однако, беспечна, советам внимая нимало,
Зной допекает в лугах, мАнит прохладою лес, -
Алая Шапочка в кущи стопы направляет ретиво,
Сочные ягоды там жажду влекут утолить.
Чудище черно, озОрно, ощЕрно, раззЕвно и лАяй:
Ай же, поведай-ка мне, - камо ты грЯдеши, дщерь?
Веруя в божию силу, девИца реклА благонравно:
Отче, гостинцы несу бабушке милой моей!
Где же, меня повестИ, обитает благая старушка?
Ежели сбилась с пути, аз тя наставлю опять, -
Так, обольщая лукаво, седой волколак возглашает,
Девы наивной уста тайну раскрыли, увы.
Вызнав дорогу, пустился злодей напрямик до избушки,
Тропку в лесу указав Шапочке Алой длинней,
Он у дверИ за верёвочку дёрнул, как велено было,
Дверь распахнулась и зверь бабушку вмиг поглотил.
После на одре возлёг и решил дожидати девИцу,
Аще за бабушку та, примет его невзначай,
Только господь всеблагОй остерег неразумное чадо:
Шапочке Алой сам-треть два дровосека пришли.
Мерзкое чрево разрублено, бабушка вышла живая
И невредима при ней внучка беспечная тож, -
Дан нам урок в назидание, помнить который прилично:
Грешных господь уязвит, праведным милость воздав!
Изрядно написано, - хохотнул Ломоносов, нюхнув из золочёной табакерки и громко чихнув, -
Да токмо и аз, многогрешный, как изволите выражаться вы, милостивый государь, не лаптем щи хлебаю. Верите ли, давеча сподобил господь и меня на басню сию заморскую написать поэму, назидания ради отроков и отроковиц. Вот, извольте-ка выслушать оную.
Тредиаковский, ожидавший восторженных похвал, неопределённо хмыкнул, а Ломоносов, достав из камзола свиток, красивым басом стал читать нараспев:
КРАСНОШАПОЧКА
французский фольклор в переложении
химии адъюнкта Е.И.В. Санкт-Петербургской Академии наук
Михайлы Ломоносова
Читатель дорогой, коль много ты блажен,
Коль много предо мной ты счастьем озарен,
Препровождаешь час над стрОками моими,
Меж тем, как принужден я мучиться над ними,
Воззри же на рассказ, где счАстливый конец
Доказывает вновь, коль наш велик Творец!
***
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
В селенья галльского стенах
Жила девИца, и везде
Носила шапку, что красна,
Се Красношапочкой званА.
Лице свое являет день,
Пропала всуе мрачна ночь,
Сошла с горы густая тень, -
Мамаша шлёт в дорогу дочь,
Отдав ей пряников мешок,
Да масла постного горшок.
Уста премудрых нам гласят,
Коль важны родственникам старым
Визиты редкие внучат,
Тем паче, с принесенным даром
И Красношапка долгий путь
Желает срезать как-нибудь.
Но где ж натура твой закон?
Едва под сень вступает в лес,
Как волк, что хищником рождён,
Выходит ей наперерез,
Однако, нрав скрывая свой,
Даёт остаться ей живой.
О вы, которых быстрый зрак,
Пронзает книгу вечных прав,
Которым ведомо, что враг,
В избушке лапой дверь поправ,
Глотает бабушку и ждёт,
Что скоро внучка подойдёт.
Что зыблет ясный солнца луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Охотник, грозен и могуч,
Ружьём охальнику грозит,
За преступленья волка вмиг
Конец заслуженный постиг.
Под Красношапкин горький плач
О милой бабушки судьбе,
Над волком взнёс топор палач,
Рассек живот - и на тебе:
Старушка хворая цела,
ТотчАс же внучку обнялА.
Сомнений полон ваш ответ
О том, что против естества,
Покинув в пасти божий свет,
Явилась бабушка жива?
Несведом тварей нам конец,
Глядите ж, коль велик Творец! ***
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но сочинителю во всём читатель царь,
Ты ангел во плоти, иль лучше ты бесплотен,
Ты критики не чтешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твоё, когда в своём дому, -
Поверь же в этот раз ты слову моему!
Заключение в прозе,
о том, как поссорились Василь Михалыч с Михайло Василичем
Вот так, милостивый государь! - возгласил, закончив читать, Ломоносов, - Так и не иначе надо писать по-русски! Не терпит речь наша застывших догм античных авторов, их громоздких штилей, вроде вашего гекзаметра! Проще надо писать, пускай и языком учёной книжности, а не говором простонародным!
Нет уж, увольте! - поднялся со стула Тредиаковский, - На античности учились все великие поэты и негоже нам, россиянам, идти иным путём! Все известные метры идут от античных времён и всем языкам подходят. Нешто русский хуже?
Да не хуже язык наш, а лучше прочих! - гремел Ломоносов, - Вот и не надо сковывать его тем, что отжило и звучит лишь в поэзии древней. Простые метры прекрасно ложатся на русскую речь и довольно! А гекзаметр оставьте Гомеру, гендекасиллаб Фалеку. Они вот рифм не ведали, а мы ведаем.
Не ждал от вас, Михайло Василич, столь подлых мыслей, российскому дворянину не приличных! - сокрушённо покачал головой Тредиаковский.
А я и не дворянин вовсе, - вошёл в раж учёный, - Я из рыбарей поморских, мужик! И ты, Василь Михалыч, мужик малороссийский! Народ тебя вскормил, так ему и послужи своим гением.
В завершение этой правдивой истории, Волчик, немедля вернувшийся в своё время, категорически заявляет, что передал всё именно так, как слышал своими собственными серыми ушами, но всё же за достоверность, по серости своей натуры, никакой ответственности не несёт, предоставляя господам читателям судить о ней на свой цвет и вкус.