Воспоминания

Татьяна Эхо
1
Часто прихожу в мастерскую к своему наставнику Владимиру Ильичу Фомину. Повсюду – его картины. И всегда хочется их разглядеть. В прошлый раз меня привлекли портреты, живые образы наших современников. Переданы, как у передвижников, глубоко. Я долго не могла отойти от портрета казака в лохматой папахе. И почему-то целую неделю вспоминала картину «Когда дети спят». Такой обычный сюжет, и будто бы где-то видела эту воспитательницу.
И вот снова в его мастерской. Владимир Ильич, невысокий курносый старичок с добрыми и несколько задумчивыми синими глазами, с белоснежной густой бородкой и такими же белыми волосами. Он встретил меня, как всегда приветливо. Огляделась: на этот раз здесь больше пейзажей. И вдруг отмечаю для себя одну особенность. Часто в его пейзажах встречается дом с голубыми ставнями, прочно сложенный, типично русский. По крышам похожих сибирских домиков прыгают мальчишки. Возможно, счастливые мгновения из детства художника остались запечатлёнными здесь навсегда.

2
Мои догадки подтвердились, и он поведал мне такую историю из своего детства: ему было всего три года, когда началась война. В родном Хабаровске было голодно и холодно. Дома почти не отапливались, стены в ванной комнате покрывались льдом. Постоянно ждали нападения со стороны Японии. Мать была нездорова, и все решили, что мальчику будет лучше в деревне у тёплой печки, где всегда есть кружка парного молока. Володю отправили к бабушке Матрёне Назаровне Долговой в село Семёновку Красноярского края. Военное детство не могло быть лёгким. Голодно было и в деревне, где большую часть продуктов сдавали для армии. Художник обратил моё внимание на натюрморт, посвящённый памяти военных лет: мерцающий фитилёк светильника, сделанного из гильзы, озаряет нехитрую композицию из глиняной макитры, буханки ржаного хлеба и военного плаката на стене.
– Подобные плакаты были тогда в каждом доме, – вспоминал художник, – а вкус хлеба этого запомнился мне на всю жизнь… Горький, с мякиной, он царапал горло, но всё же хлеб…
В углу мастерской стоял мольберт, на который была наброшена льняная ткань. Художник прикрывал картину, чтобы, взявшись за работу, вновь окинуть её свежим взглядом. Мне хотелось посмотреть, что же там скрыто…
– Покажу вам эту картину, – тихо произнёс художник, – на ней изображён мой дядя Долгов Иван Степанович.
Владимир Ильич осторожно снял полотно…Моё впечатление увиденного как будто перенесло меня в то далёкое время… В полумраке бревенчатой избы на фоне русской печки сидел солдат… Суровый, темноволосый мужчина с огрубевшими руками и обветренным лицом нежно прижимал к себе ребёнка. Мальчик доверчиво наклонил к широкой груди солдата свою русую головёнку, разглядывая и осторожно трогая пальчиками многочисленные ордена и медали.
– Помню его с детства. После госпиталя по окончании войны дядя возвращался домой к своей жене и детям в село Оглонги на реке Амгунь и заехал к матери. В наш дом пришёл праздник…Увидев его в первый раз на пороге в настоящей солдатской форме с орденами на груди, замер. Это же настоящий герой, о каких я знал только по рассказам. То недолгое время, проведённое у нас, дядя Ваня постоянно ласкал меня, носил на руках, вспоминая своих детей. Днём не слезал с колен моего дяди, любовался его орденами и медалями. Перед сном дядя Ваня гладил меня по головке и что-нибудь рассказывал. Обычно это были сказки…
Владимир Ильич замолчал, глядя на картину. Мне было понятно, почему маленький мальчик так потянулся к старшему другу. Дети чувствуют доброту, понимают ласку. А ведь, как хотелось походить на этого человека, настоящего героя-победителя. И Володя ходил по пятам дяди Вани, не спускал с него глаз, ловил каждое слово, пытаясь запомнить.
– Одна рука дяди забинтована, потому что он был ранен под Кёнигсбергом, – тихо продолжал художник, – осколок в госпитале не смогли вынуть, он вышел через несколько лет… Часто вспоминаю своего дядю Ваню … Он был светлой личностью: сильным, энергичным и большим оптимистом…
Мы долго молчали, глядя на полотно…
– Назвал свою картину «Когда мой дядя вернулся с войны, – продолжил свой рассказ Владимир Ильич, – у дяди Вани родственников не осталось… Картину хочу подарить музею. Чтобы помнили…