Бывший чапаевец, Сергей Хромой, был творческой личностью. На всю округу он славился умением отбивать косы, подшивать валенки особой дратвой и гнать прозрачную, как младенческая слеза, самогонку.
Косы, отбитые Сергеем, не тупились целую неделю, и ловко срезали под корень не только огрубевший конский щавель, но и гибкую ивовую поросль.
Кожаные задники и валяные подошвы не снашивались пару зим, надежно оберегая ноги от промерзания.
Самогонная продукция Хромого не имела привычного сивушного духа и мути. Крепкий хмельной напиток отличался благородным послевкусием и был надежной валютой во взаиморасчетах с селянами.
Расторопная жена Варвара принимала активное участие в расширении алкогольного ассортимента. Ей удавалось не только градуировать напитки по крепости, но и создавать веселую цветовую палитру.
В престольную Троицу изба Сергея украшалась пахучими ветками березы и венками из солнечных одуванчиков. Свежесть растительного убранства томно переплеталась с ароматом фирменного курника, румяного печева и начесноченного холодца.
Тарелки с яствами перемежались стеклянными графинами с хмельным разноцветьем.
Привычная медовуха удачно сочеталась с изумрудной настойкой на смородиновых почках.
Золотистый напиток, выдержанный на можжевеловой хвое, веселил глаз и высекал голодное нетерпение.
Коньячным духом удивляла самогонка, приправленная растворимым кофе и корицей. Эту невидаль привез из столицы старший зять. Правда, ядреная кофейная горечь не была понята деревенским винокуром, и заморская банка с драконом долго красовалась в буфете. Изобретательная Варвара нашла применение и этой диковине, удивив мужа и селян невиданным доселе эффектом.
Красная гамма алкоголя вносила оживление в общий цветовой настрой. Она была представлена калиновыми, брусничными и клюквенными полутонами. Нежность утренней зари заманчиво перекликалась с карминной яркостью и благородством породистого яхонта.
Мелкие графины гужевались отдельной стайкой на краю хлебосольного застолья. Это были дамские напитки, разбавленные березовым соком. Их пониженная крепость нежно румянила женские щеки, разжигая желание пуститься в пляс или запеть застольную.
Когда хмельной уровень графинов снижался до середины, наступал черед трехрядки. Хор голосов степенно следовал музыкальной канве гармониста. Певческие отголоски выплескивались в распахнутые окна, смешивались с уличными звуками и, насыщаясь духом молодой поросли, усиливали праздничное ликование.
Когда запели «Черного ворона», затуманились глаза Хромого. Ожила в памяти кровавая сеча, в которой вражеское лезвие полоснуло Сергея по ноге. От беспамятства спасал только страх, страх сгинуть от алчных падальщиков, круживших в небе. Зловещая стая вскоре опустилась на землю, окружив беспомощного бойца. Не удалось хищникам отведать солдатской плоти. Несколько часов отстаивал Сергей право на жизнь, отпугивая крылатых налетчиков отточенной шашкой и хриплым рыком. Через сутки санитары доставили Сергея в лазарет, но после лечения нога укоротилась, прилепив к крещеному имени прозвище Хромой.
Именно страх вывел Сергея в лидеры местных виноделов. В тот памятный вечер перед Рождеством, когда вторая фляга наполнилась самогоном по плечики, раздался дробный стук в дверь. Голос соседского мальчишки взбаламутил дом Хромого:
- Дед Сергей, милиция! -
Подобные облавы частенько устраивались властями перед праздниками, лишая селян самогонных аппаратов и жидкого продукта.
Дед скомандовал:
- Варька, тащи фляги во двор! –
Жилистая Варька в угаре схватила теплую флягу, вытащила ее на трескучий мороз, закопала в сугробе и ринулась за второй. Хорошо, что дом Хромого был на отшибе. Успели винокуры спрятать свой хмельной удой с аппаратом и проветрить дом морозным сквозняком.
Сергей откопал свое добро после Крещения. Удивился, отведав прозрачное зелье. Вся сивуха и муть примерзла к стенкам тары, очистив самодельный напиток и усилив его крепость.
Сергей Хромой очнулся от воспоминаний, когда старший зять, изрядно захмелевший, предложил тост за нового Менделеева и его верную помощницу.
Сергей молодцевато приосанился, лихо подкрутил усы и, красноречиво хмыкнув, приобнял напарницу Варьку. Та с непривычки зарделась и, поправив цветастую шаль, уважительно прильнула к плечу мужа.
Вряд ли знала малограмотная Варька, кто такой Менделеев. Но ей понравилась непривычная напевность чужой фамилии. Варька была безмерно рада, что ее труды не пропали даром и одобрены гостями.
Подливая коньячной настойки Гришке-трактористу, она подумала с ехидцей:
«Теперь ты, парень, кобениться не будешь, когда придет пора пахать клин под картошку. Да за такой-то менделеевский магарыч…»