Сегодня Гортензия Константиновна рассержена, она в ярости, ее смуглое лицо перекошено, выпуклые чувственные губы плотно сжаты. Она сурово кивает головой, давая знак, что репетиция закончена и проходит в свой кабинет, маленькую комнатку без окон, оклеенную афишами театра. На столе горит маленькая настольная лампа, накрыт чайный стол с хлебом, ветчиной, сыром и бисквитами. Сюда входит вслед за ней высокая полная женщина в длинном бесформенном балахоне цвета весенней травы и короткой стрижкой рыжих волос.
- Великолепно, Гортензия Константиновна, великолепно, то, что я увидела сегодня, это неизъяснимо впечатляет, - женщина хлопает в ладоши, пухлые пальцы у нее унизаны кольцами причудливых форм.
- Ерунда, - устало возражает Гортензия, - это позор, позор, мы опозоримся. Пейте чай, не стесняйтесь. – Она делает себе большой бутерброд с ветчиной и жадно откусывает..
В комнату входит еще одна женщина. Невысокая, костистая, темноволосая с вытянутым лицом и крупными зубами (про такие лица обычно говорят лошадиное). Женщина одета в свитер с блестками и черные брюки «стретч», обтягивающие ее широкие бедра. Она улыбается, сверкнув двумя золотыми коронками.
- Присаживайтесь, Тамара Кондратьевна, - приветливо говорит ей Гортензия. – Познакомьтесь, это Тамара Кондратьевна, наш бухгалтер, наш завхоз, менеджер, наше все, - рекомендует она вошедшую рыжеволосой восторженной даме с украшениями. – А это Алина, - Гортензия поворачивается к Тамаре Кондратьевне - наша гостья сегодня и может быть – я надеюсь - она выразительно взглядывает на Алину – в будущем сотрудник театра. Алина – экстрасенс, целительница, знаток эзотерических наук. Угощайтесь, мои дорогие. Скромно, конечно, но чем богаты тем и рады - Она принимается разливать чай.
Стучат. Входит еще одна женщина. Лет сорока пяти в смешной черной шляпке с вуалью, одетой слегка набекрень, в ажурных черных перчатках, в черном бархатном платье и с жеманными манерами. Судя по напряжению, мгновенно тенью падающем на лицо Гортензии, этот визит не был запланирован. Женщина говорит с южнорусским акцентом, быстро-быстро.
- Гортензия Константиновна, не знаю, прямо, что делать, Не знаю, что делать, не берут нигде. Вы знаете, я опытный распространитель, я умею с людьми разговаривать и убеждать их. У меня ж такой стаж, вы ж понимаете. И в цирке, и в мюзик-холле, где только не работала. Но ничего не могу поделать. Ребята, ну, актеры ваши, которых вы мне дали, дак те в переходе стояли весь день, фокусы показывали, говорят, устали, как собаки, и продали всего три билета. Это ж кризис. Необходим какой-то рекламный трюк, какая-то акция, что ли?
Она все тараторит и тараторит, и сыплет словами среди которых отчетливо выделяются кризис и акция.
- Надежда Ивановна, ну что же я могу поделать, я же режиссер, а не рекламное агентство, - устало прерывает ее Гортензия. – Я на вас рассчитывала, на ваше умение, ваш опыт, как вы говорите.
- Гортензия Константиновна, не надо только на меня теперь стрелки переводить. Мой опыт здесь совсем ни при чем. Что есть билеты, которые с рук
вырывают и втридорога за них суют,. А есть которые и в нагрузку не сбыть. Дак что не надо, пожалуйста. Я, конечно, еще постараюсь задействовать свои связи, у меня их хватает, вы ж понимаете, но и вы тоже что нибудь подумайте ж.
Надежда Ивановна удаляется, унося свое оскорбленное профессиональное достоинство.
Гортензия сидит, подперев голову руками, склонив лицо к поверхности стола. Все молчат.
-У меня разболелась голова, - говорит Гортензия, наконец, - невыносимо.
- Мне тоже нехорошо, - многозначительно отзывается Алина. – У этой женщины очень плохая аура. Она просто высосала из нас энергию. Она умеет это делать. Или делает это бессознательно. Но что-то такое есть. Надо остерегаться ее.
- Но она опытный распространитель билетов, - стонет Гортензия.
- Тогда заслонитесь от нее, поставьте защиту. Как только увидите, ставьте мысленно стену какую-нибудь, кирпичную, стеклянную, каменную, неважно, между ней и собой. Такой экран, понимаете? – она развела в воздухе ладонями, развернутыми во вне. Сверкнули многочисленные причудливых форм кольца из белого металла.
-Хорошо, что вы оказались здесь в этот момент, - с восторгом в голосе произносит Гортензия, глаза ее влажно блестят, она дотрагивается рукой до руки Алины. – Это ведь не случайно, правда? В этом есть какая-то тайна. Какое-то предопределение, помощь свыше. – Глаза Гортензии заволакивает туман, она кажется такой беспомощной.
Алина с достоинством молчит, помешивая чай ложечкой. В свете настольной лампы с будуарно розовым абажуром посверкивают украшения на пальцах. Покоится на пышной груди среди цепочек кулон в виде черепа из белого камня или кости.
Тамара Кондратьевна, которая все это время молча переводила цепкий взгляд маленьких блестящих черных глазок с одной участницы мизансцены на другую, воспользовалась этой паузой, чтобы сказать
- Я была сегодня в банке, - голос у нее немного скрипучий, но и с нотками металла.
Гортензия моментально впивается в нее выжидающими глазами. Алина тоже мечет в ее сторону быстрый внимательный взгляд. Тамара Кондратьевна выжидает опять небольшую паузу.
- Они согласны, может быть, дать денег, - продолжает неторопливо Тамара Кондратьевна. – Может быть, - подчеркивает она, - но с одним условием.
Опять наступает пауза.
- Условие их такое, - опять наступает пауза и Гортензия уже ерзает на стуле и слегка подергивает лицом. – Нужно участие в каких нибудь благотворительных или образовательных программах
- О-о , - стонет опять Гортензия и хватается за голову.
- Подождите, подождите, - мягко прерывает ее стон Алина. – Я, кажется, могу кое-что предложить. У меня есть очень хорошая приятельница в роно. Собственно, она была пациенткой, потом стала приятельницей, ну, это неважно… - Алина принимается вполголоса излагать свой проект присутствующим так как если бы это была какая то тайна, потом завершает более громко
- Разумеется в школе не может открыто идти речь об эзотерике. Школа еще не просвещена и там разные люди работают, иногда очень агрессивные. Для школы это все
будет называться психологией, что в общем. не меняет сути дела. Психология нынче в моде и все пройдет на ура, - завершает свое объяснение Алина.
- Алина, вас просто послала ко мне судьба! Вы – дар судьбы! – восклицает через минуту Гортензия, воздевая руки. – Вы не против, если я закурю?
- Да нет же, я даже присоединюсь к вам, - говорит Алина.
- Угощайтесь, - проскрипывает Тамара Кондратьевна и достает из сумочки пачку «Пэл Мэл»
- Хорошие сигареты, дорогие, - уважительно говорит Алина, - можно одну?
Женщины закуривают, голубоватый дымок поднимается от освещенного пятна на столе к темному потолку.
- Посмотрите, какой у меня новый перстень, - Гортензия игриво протягивает к свету правую руку, на которой поверх широкого обручального кольца на безымянный палец нанизан крупный перстень с большим темным кровавым камнем.
- Рубин, - также игриво добавляет Гортензия.
- Гортензия Константиновна, - с протяжной укоризной произносит Алина, - И камень крупноват и работа грубая, - на что он вам?
- Дайте посмотреть, - Тамара Кондратьевна, привстав со своего места, приближает лицо к руке Гортензии.
- Хм, на что, - все также игриво продолжает режиссер, - знали бы вы, за сколько он мне достался.
- За сколько? – в один голос спрашивают Алина и Тамара.
Гортензия гордо называет неслыханно низкую цену, и две другие женщины восторженно вздыхают.
- Ловко, - говорит Алина, - это прибыль.
В молчании Гортензия опять ставит чайник, в молчании курит, в молчании опять разливает по чашкам новую порцию чая.
- Как себя чувствует ваш Саша? – спрашивает Тамара Кондратьевна, жуя с набитым ртом.
- Да как, - вздыхает досадливо режиссер, - выписывают его скоро, обнаружили язву желудка и чего только еще не обнаружили. Ужасно, что он не может теперь играть в спектакле и световые эффекты, вы же знаете, он за них тоже отвечает, все под угрозой.
- А как его жена, - не унимается Тамара Кондратьевна.
- Тамара Кондратьевна, его жена – я, - свирепо перебивает ее Гортензия.
- Ну да, я оговорилась, - невозмутимо жует Тамара Кондратьевна, - ну, она не требует у вас денег?
- Она? Денег? Да что она может требовать? Получает проценты от Сашиной зарплаты через бухгалтерию, половину. Все по закону, Тамара Кондратьевна. Каждый получает что ему положено. Кто сколько стоит, тот столько и получает.
Все молча пьют чай.
- Я, конечно, не против помогать детям, - внезапно возникает Гортензия немного, пожалуй, слишком громко, - но детям, а не этой, извините, моли безмозглой, у которой все мимо рук проскакивает, сколько ни дай. Вот мы встанем на ноги, дайте только время, встанем на ноги и заберем к себе детей. Ну, не старшую девчонку, конечно, та уже за мать горло перегрызет кому угодно, мы младших заберем. И моего сына от моих родителей заберем. И будем воспитывать. Да, мы их воспитаем, будьте спокойны.
Все молча пьют чай.
- До чего вкусная колбаса у вас, - говорит Алина, - просто тает во рту.
- И потом, - продолжает Гортензия, вспомнить не могу без дрожи, как она мне все портила. Она была конечно очень добросовестным завлитом и концертмейстером, не спорю. Но иногда бесила невероятно. Помните, мы собирались этот спектакль делать о революции. Ну, для тех наших еще спонсоров из банка «Три –Б». Помните?
Тамара Кондратьевна кивает и еще отхлебывает чайку.
- Мистический такой аспект революции, знаете ли… - обращается Гортензия уже к Алине. – Для нашего театра здесь многое можно почерпнуть. Один Распутин чего стоит. Ведь мы тоже используем элементы хлыстовства на сцене и в ежедневной практике.
- Как интересно, - всплескивает руками Алина.
- Так вот, я нашла воспоминания одной фрейлины, не помню как ее звали, ну это не важно. Воспоминания, что у царицы был сон, перед тем, как приехать в Россию( она же из Англии или из Германии, кажется, сюда приехала). Так вот какой сон. Представляете, Россия вся в крови, царь - босой и в белой рубахе, скачет на тележке, запряженной игрушечными лошадками и погоняет их золотым кнутом. Представляете, какой выпуклый символ того, что происходило тогда? Игрушечные лошадки, босой, значит, власть уже ничтожна, он ее теряет. Погоняет золотым кнутом – значит, пытается власть сохранить деньгами и силой. Все понятно и ясно, так ведь?
- Да, очень ясно и вполне в согласии с эзотерикой сновидений, - кивает Алина.
- А теперь представьте как эффектно можно было бы это вставить в спектакль? Именно в нашем театре? Ведь это словно для нашего театра написано? Казалось бы, бери и вставляй в сценарий, если ты завлит. Так ведь?
- Да, да, - кивает Алина.
- Так вы знаете, что она сделала?
- ?
- Пошла в библиотеку, сидела там целый день, когда здесь было работы невпроворот. Ребята с ног сбились, распространяя билеты, я в мыле – аренду зала продлевали, Саша аппаратуру таскает с места на место. А она? Это, мол, литературная мистификация, такого сна на самом деле не было, его придумал уже после революции Алексей Толстой, когда создавались мифы, оправдывающие революцию, по заказу большевиков. Каково это вам?.. Тупая как пень. Ну, какая тебе – спрашивается- разница, было это или не было? Ведь Алексей Толстой уже придумал все, ведь он писатель и известный писатель. Алексей Толстой, а не какой-нибудь Мотя Задрипкин. Тебе самой такого в жизни не придумать. Так пиши себе композицию как тебе сказано, не рассуждай. Зла просто на нее не хватает. Что ж удивительного, что Саша от нее ушел и выбрал меня?
- Тише, тише, - говорит Алина мягко, - успокойтесь. Победитель должен быть снисходителен к побежденному.
- Посмотрите лучше, какой миленький крестик я недавно купила и какая цепочка необычная, - Тамара Кондратьевна достает из-под свитера золотой крестик, протягивая его вперед, насколько позволяет цепочка.
- Да, хорошенький, - говорит Гортензия равнодушно, все еще переживая свою душевную драму.
- А скажите, - обращается Тамара Кондратьевна к Алине. – Я его в церковь пошла освятить, и цепочку тоже. Я правильно сделала?
- Конечно, правильно, в церкви такая мощная энергетика, от слов молитв, от икон и вообще. Теперь ваш крестик будет вас защищать.
Тамара Кондратьевна удовлетворенно засовывает крестик обратно под свитер.
- Вообще сама фигура Креста уже защищает от зла, - Алина чертит в воздухе крест ладонью. – Во многих культурах, очень древних, задолго, между прочим, до христианства крест был символом плодородия. Знаете, горизонтальная линия – это земля, а вертикальная – силы, оплодотворяющие ее. Славянский коловорот и свастика из Индии – тоже по сути содержат крест.
- Свастика? Это фашистский знак, что ли? – недоверчиво косится Тамара Кондратьевна.
- Ну да, немцы позаимствовали его, что ж такого? – отвечает Алина. – Вообще же желательно, чтобы был просто крест, без всяких добавлений. А то знаете ли, фигура распятого человека – это какое-то поклонение страданию, поклонение орудию убийства. Это что-то нездоровое.
- Вы же сами говорили, в церкви – мощная энергетика, для здоровья хорошо…
- Ну да, конечно, я и сейчас так скажу, разве есть какие то противоречия?
- Что-то я запуталась, - вздыхает Тамара Кондратьевна.
- Тамарочка, милая, принимайте, не рассуждая, - смеется Гортензия, похлопывая Тамару по руке и обращается к Алине, - Тамарочка, человек практичный, ей так сразу все мистическое не освоить
Женщины пьют чай и беседуют до полуночи пока муж Тамары Кондратьевны, бизнесмен, не приезжает за ней и не развозит всех остальных по домам на своем «джипе».