В своем Отечестве Пророков нет Глава 16

Анна Колбасова
               
Произведенные или еще готовившиеся реформы вызвали среди, высшей аристократии недовольство, обнаружившееся ею при всяком удобном случае, и среди этих воинов, которые руководили им в ней, указывали ему его место, Иван чувствовал себя не вполне  спокойно.
 
В декабре месяце Иван почувствовал  угрозу лишиться плодов своего завоевания.

 В Казани и ее окрестностях появились симптомы беспокойства.

 Казаки и стрельцы оккупационного отряда потеряли при одном столкновении с племенами горной стороны 1 000 человек.

 Эти, возмутившиеся, племена  основали даже новый город  на Меше в 70 верстах от Казани.

 В 1554 г. пришлось прибегнуть к настоящей правильной войне, против  непокорных.

 Прошло еще пять лет, прежде чем стало возможным более или менее обеспеченное владение краем.
               
Весной того же 1554 года 30 000 московского войска под начальством князя Юрия Ивановича Пронского отправились на судах вниз по Волге.

 29 августа, когда Иван праздновал в Коломне свой день рождения, гонец привез весть о взятии Астрахани.

 Но это еще не было окончательным завоеванием.

 Пронский ограничился тем, что возвел на престол по своему выбору Дербиш-Али, обязав его платить ежегодную дань и гарантировать русским свободное плавание по Волге от Казани до Астрахани.

Между новыми покровителями, местными татарами, оказывавшими свое влияние, крымским ханом и турками, готовыми вмешаться в распри положение Дербиш-Али было незавидным.

 Скоро он вошел в сношение с соседним племенем ногайских татар, в котором два брата, Измаил и Юсуф, враждовали из-за власти, и при поддержке одного из  соперников хотел добиться независимости.

 Возникла необходимость в новой военной экспедиции.

 Дербиш соединился с Юсуфом, а когда тот был убит своим братом, с его детьми, Москва заключила союз с Измаилом, расположив его в свою пользу скромными подарками.

 Он просил дать ему три охотничьих птицы-кречета, сокола и голубятника, а также большое количество свинца, шафрана, цветных материй и 500 000 гвоздей.

  Дербиш был изгнан.

 Его заместил Измаил, который, в свою очередь, должен был за непослушание уступить место своим племянникам.

 Москва еще долго ссорилась с этими непокорными вассалами.

 Но устья Волги все-таки ею были приобретены.

 В то же время соседние маленькие кавказские княжества, вмешивая ее в свои споры или ища у  нее поддержки, незаметно, почти против ее желания, увлекали ее все дальше и дальше на восток в новые предприятия, расширявшие границы ее гегемонии.
 
Колонизация следовала шаг за шагом за успехами этой политики, а иногда даже опережая ее.

 От берегов Дона и Терека где она уже стала на прочную почву, она распространялась до Крыма, до ворот Азова, постепенно расширяя владения так называемой  казатчины, образовавшейся из вечно подвижных слоев не устоявшегося еще населения.

 Казаки представляли неоценимую силу для осуществления правительственной программы, ставившей своей задачей расширение государственной территории.
 
Власть метрополии над этим непостоянным и буйным элементом долгое время была чисто номинальной.

 Только в 1570 году один из наместников Грозного Новосильцев сумел придать казакам на берегах Дона более определенную организацию.

 Однако в 1577 году Иван должен был отправить целую армию под начальством Мурашкина, чтобы прекратить разбои и насилия этих непокорных подданных.

 И тогда полагают, будущий завоеватель Сибири Ермак и его товарищи, спасаясь от заслуженного наказания, отправились искать убежища у Строгановых, колонизаторов другого типа.

 Их беспредельные владения простирались вплоть до Азии.

Так было подготовлено новое и еще более знаменитое завоевание.

 Представляя пока идти своим чередом жизни и самовольным предприятиям казаков, Москва должна была начать борьбу с последним остатком татарского величия.

 Не имея возможности подчинить своей власти тысячи вооруженных Ермаков, обитавших в области, сопредельной с Крымом, Иван должен был начать борьбу, которая закончилась только при Екатерине второй.
               
В 1555 г. было отправлено туда в поход 13 000 человек под начальством Шереметьева.

 Это была прелюдия экспедиций Голицына и Миниха.

 Как и всегда в подобных случаях,  более подвижной и отважный хан, он отступил перед силой царя, но все-таки нанес серьезный ущерб его полководцу.

 В следующем году отряд казаков под предводительством дьяка Ржевского произвел рекогносцировку до самого Очакова, вызвал большое возбуждение и подъем воинственного духа в приднепровской Малороссии.

 После этого один из подданных польского короля князь Дмитрий Вишневецкий занял и укрепил один из островов на Днепре-Хортицу и бросил вызов соседнему ханству, заключив союз с царем.

 В 1557 г. он был изгнан с Хортицы, но в следующем году отплатил за это под стенами Азова, когда начальник московского войска Даниил Адашев достиг устья Днепра, захватил два турецких корабля и, высадившись в Крыму, навел ужас на его обитателей.

Казалось,  наступил момент покончить  борьбу с Крымом, и окружающие Ивана склоняли его решиться на это.

 Но молодой государь изменил свои стремления.

Его предприимчивый дух переносился с Востока на Запад, куда его манили более соблазнительные перспективы.

 Его занимали дела Ливонии. Они долгие годы поглощали его деятельность.
 
Вести одновременно два предприятия было невозможно.

 Как бы ни была справедлива та критика, которой Грозный подвергался тогда и в последствие, он остановился на правильном решении. Идти на Крым было не то, что идти на Казань или Астрахань.

 С берегов Москвы до берегов Волги переправа войска и провианта совершалась по сети речных путей, пересекавших относительно заселенные места, где нельзя было не встретить пристанища, ни найти средств пропитания.

 Здесь до восемнадцатого столетия разбивались усилия лучших русских полководцев.

 Кроме того нужно было считаться еще и с тем, что из-за Крыма пришлось бы столкнуться с Турцией XYI в., а не с Турцией Солимана  Великого!
       
С другой стороны, выбор Ивана не был вполне свободным. С 1554 г. он вел войну со шведами из-за этой самой Ливонии.

 Из-за нее же шли постоянные войны с Польшей.

 Прерывались они только не прочными перемириями.

 Разрешение этих двух проблем подсказывалось необходимостью.

 Как ни был беспокоен Крым, но с  ним можно было еще повременить.

 В Ливонии, чтобы не дать Москве утвердиться на берегах Балтийского моря, старая колония тевтонских рыцарей приходила в то состояние, какое пережила  впоследствии Польша.

 Она возбуждала алчность соседей: дом горел, он должен был достаться тому, кто первый придет тушить его.

 Отказываться в этом от участия, Иван и не думал.

 Даже Казань была покорена им при содействии Запада, при помощи инженеров и мастеров, которые набирались в Германии, Венгрии и Италии.

 Но если Италия, а отчасти и Германия склонны были помочь, другие европейские государства и особенно ближайшие относились не доверчиво и враждебно:

 задерживали, препятствовали покупать более совершенных военных материалов и старались сохранить между собой и весьма предприимчивым соседом вековую стену  обособленности.

 Ливония была тем окном, которое впоследствии  прорубил сильными ударами своего топора Петр Великий. Случай представлялся сделать это теперь и без больших усилий. Отказываться было бы безумием.

Но разве Иван не мог воспользоваться для той же цели принадлежавшей уже ему частью Финского залива, от устья Сестры до впадения в него Наровы?

 Возражение это делалось, но оно не убедительно.

 Иван не имел намерения основывать Петербург.

 Даже если бы он обладал гением Петра Великого, он вероятно, не нашел бы возможность возложить на своих подданных гигантское и парадоксальное бремя подобного сооружения.

 Чтобы осуществить это дело спорной ценности, нужна была полутора вековая борьба, обеспечивавшая победу абсолютной власти и давшая Петру I  орудия, которыми не обладал Иван IV.

 Сам Петр не удовольствовался этим портом в болотистой, негостеприимной местности.

 Чтобы найти лучшее место, Ивану  для этого, нужно только протянуть руку.

И в самом деле, если его предприятие и не удалось, то только лишь потому, что он натолкнулся на непредвиденное препятствие.

 Это препятствие создала фантастическая карьера Батория, настоящего короля в государстве, где короли давно уже были только для смеха.

 Этот венгерский рыцарь укротил польского коня и стремительно  бросился на нем, чтобы преградить дорогу московскому всаднику.

 Скачка продолжалась десять лет, но этого достаточно было, чтобы изменить взаимное положение и шансы на успех, чтобы заменить Польшу Ягелонов, которую Москва знала, другой Польшей, силу которой она не  подозревала и не могла угадать.

 Триумф, который, казалось, покоритель Казани и Астрахани уже одерживает, обратился в его поражение.

 Он начинал это предприятие с блеском славы и популярности, которой превосходил его один только из его преемников.

 Победы и реформы Петра Великого, как менее, понятны, должны были получить и меньшую оценку.

 Победитель Ислама законодатель, усердно пекущийся об интересах низших слоев населения, грозный судья только для «великих», Иван вызывал удивление даже у иностранцев.

 Ивана боялись, и Ивана любили!
               
Говоря с похвалой о правосудии, совершаемым этим несравненным государем, при помощи простых и мудрых законов, о его приветливости, гуманности, разнообразии его познаний, о блеске двора, о могуществе армии, венецианский посол Фоскарини отводил одно из первых мест среди властителей того времени будущему противнику Батория.

 С чувством удовольствия перечисляет он его военных людей, обмундированных по- французски, пушкарей, обученных своему делу по - итальянски, пищальников и утверждает, что ни одно европейское государство не обладает такой страшной военной силой.

 Ослепленный призраком победы, он уже видит две армии в 100 000 каждая, готовых двинуться по знаку великого царя.

 Иван имел многочисленную армию, полную казну, преимущество сильно укрепленной власти и уверенность в себе, что обеспечивает успех.

 Но его могущество, слава, популярность, все это низвергнулось в бездну, опасность которой не предвидел и никто не мог измерить ее глубину.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ