Мы выбрались в Новгородскую к Ба всей компанией - она давно звала. То ли местный воздух был целебен, то ли вода, то ли сад, в который Горин вдохнул жажду жить, но моя любимая Тонечка бабулечка-красотулечка порхала просто, практически перестав прихрамывать.
Девочки - Саша и Лариса, объявили, что хозяйство на них, на что Копейкин, фыркнув, сообщил, что обед предпочитает готовить сам, а они будут у него на подхвате. Я отвечал за дрова и воду, Кальфа чинил обвалившуюся намедни раму парника, Воробей усвистал на велосипеде в деревню за яйцами, медом и сливками, Ник, коему было поручено развлекать хозяйку, увел Ба к реке.
Копейкин готовил нечто сомнительное. Нет, начиналось-то все хорошо - куриный бульон и всё такое. Жарковато для супа, конечно, но в конце концов - почему бы и нет. А потом в дело пошел порей. Очень много порея. И не очень много лука репчатого. Лук с луком Димка тушил в масле, превращая в прозрачные сопли. Сашенька готовила чесночные гренки, а Жар-птица мыла овощи для салата.
Дальше - больше. К луку Копейкин положил нарезанный картофель, влил куриный бульон и закрыл кастрюлю крышкой. Нет, нажарить картошку с луком - одно, а варить суп, в котором лука больше чем картошки - сооовсем другое. Я пытался протестовать, но был изгнан. Однако это мне не помешало наблюдать дальнейшее безобразие сквозь открытое окно. И комментировать, естественно.
- И как это называется, позволь спросить?
- Вишисуаз это называется, закрой окно, мухи налетят.
- Да они от запаха лука все окочурились.
Мух, и правда, почему-то не было. Я считал, что они передохли от вибрации выдающегося Копейкинского баса километров на пять вокруг, но ему решил озвучить другую версию. Я вот ни разу не противник лука, как такового, но количество! Потом меня позвал Кальфа - помочь, потом приехал Санька с провиантом, потом вернулась ведомая Ником под руку задумчиво-счастливая Ба. Потом Лариса, Санька и Сашенька накрывали на стол под огромной яблоней, уставляли его снедью, звенели смешками и шутками. А потом из дома выплыл Копейкин, торжественно неся на вытянутых руках огромную эмалированную кастрюлю супа. Суп - тадам! - оказался холодным - самое оно для летнего дня, и божественно вкусным, а может я просто как следует проголодался.
Потом, уже ночью, когда все угомонились и улеглись, вдоволь нагулявшись и наслушавшись Горина, прихватившего с собой гитару, я сидел с Ба на веранде. Когда-то давно мы точно так же, не зажигая света, сидели на веранде съёмной дачи в Комарово. Эти немногословные посиделки с ней я любил больше игр с соседскими мальчишками, купаний в Маркизовой луже и чтения приключенческих книг.
- Я тебе завидую, Сережка, у меня никогда не было таких замечательных друзей. Целой компании друзей. Никогда. Это на самом деле - великое счастье.
- Да.
Я отозвался эхом, слушая ночные шорохи сада.
- Все такие разные и всем так хорошо вместе. Удивительно.
- Ничего удивительного, Тонечка.
- Я не люблю, когда ты меня так называешь, милый.
- А я не люблю милого.
Мы засмеялись одновременно. Это был такой позывной. Смешной, знакомый, предупреждающий - дальше - если только чувствуешь необходимость. Мы помолчали, но необходимость никуда не делась.
- Ничего удивительного. Он - центр, ось, клей, на котором всё держится. Если бы не он, мы бы и не встретились никогда. Как бы я пересёкся с Димкой? Ладно - пересёкся - подружился бы как? А с Володей? Он, как проволока, на которой держится скелет из школьного кабинета биологии. Убери из компании Горина - всё пойдёт прахом.
- Ты раздражён?
- Я просто констатирую факт.
- Тебе непросто. Я понимаю, что непросто.
- Ему тоже непросто. И ей. Но мы втянулись. Я говорю не о том, просто мне или нет, я говорю о том, что боюсь потерять его не только потому, что потеряю его, а я реально этого боюсь, до потери сознания боюсь. Я боюсь, что потеряв его, потеряю их всех. А главное - себя. Закачусь стеклянным шариком между половицами и никто меня не найдёт. Мне невыносимо думать и я не думаю об этом. Стараюсь не думать, но вот, знаешь, после самых счастливых, самых замечательных, вот таких, как сегодня дней, меня накрывает особенно сильно.
Ба поднялась со стула, подошла ко мне и прижала к себе мою голову, как делала это давно, в детстве. Она не утешала меня, не гладила по голове, не шептала, что всё будет хорошо. Она просто стояла рядом, прижимая к себе мою голову и ждала, когда начнёт сходить на нет мой острый приступ жалости к самому себе. И от её тепла холодная игла страха начала таять. Я успокоился. Что будет - будет. Надо просто наслаждаться каждым днём. Каждой мелочью каждого дня. Летом, солнцем, компанией, дружбой, музыкой, вишисуазом, наконец.