В последней, шестой, главе первой части перечислены новые теоретические вопросы, поставленные последующей исторической практикой перед марксизмом. Во второй части мы попробуем посмотреть на эти, не во всём ещё ясные, вопросы более подробно.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
Первый пункт в перечне новых вопросов – "новые черты современного капитализма". Что это за новые черты по сравнению с тем капитализмом, который знал Маркс?
Ясно, что речь идёт не о сущностных чертах, а о тех, которые показывают нам проявление этих сущностных черт в конкретных исторических условиях. Если бы поменялись сущностные черты, нам следовало бы называть это уже не капитализмом, а как-то иначе. Более того, - поскольку выводы Маркса о будущем падении этого строя выводятся им именно из его сущностных черт, то если бы произошло изменение в сущностных чертах, пришлось бы пересмотреть и выводы о неизбежном будущем падении, - этот марксистский прогноз уже стал бы не бесспорным.
Но мы видим, что капитализм остался капитализмом, что сущность его (частная собственность на средства производства, нанимающая неимущих работников для труда в широком общественном масштабе) осталась такой же.
Значит, нам надо посмотреть на такие вопросы: что именно изменилось в формах осуществления этой сущности? почему произошли эти изменения и почему именно такие? как теперь будет внешне проявляться путь капитализма к своему падению (путь-то к падению останется, но, очевидно, изменение в формах проявления сущности изменит и формы этого пути, - так или не так?)
1.
Прежде всего ХХ век дал нам такое явление как госкапитализм. Мало того, он дал нам самые разные виды госкапитализма. Значит, во-первых, нам надо понять, что это такое – "госкапитализм", во-вторых, выделить отличия разных его видов и причины этих отличий, и в-третьих, порассуждать об исторической роли и исторической перспективе этих госкапитализмов.
Что такое "госкапитализм вообще", вроде бы понять не трудно. Госкапитализм – это такой капитализм, в котором государство берёт на себя и роль собственника капитала, то есть капиталиста.
Уже в "Капитале" Маркс употребляет интересное выражение – "комбинированный капиталист". Он пишет: "Власть в современном обществе перешла к капиталисту, причём безразлично, выступает ли он как отдельный капиталист или как капиталист комбинированный, как в акционерных обществах".
Итак, понятие "капиталист" может не обязательно относиться к отдельной персоне. Если собственность на капитал принадлежит какому-то объединению персон, то капиталистом является не каждая персона из этого объединения, а всё объединение как целое. Да, к классу буржуазии относится каждая входящая сюда персона, но понятие "капиталист" можно применять только к объединению. Именно оно, по Марксу, становится одним "комбинированным" капиталистом, хоть и состоящим из определённой совокупности буржуазных персон.
Но если так, то ясно, что такой "комбинированный" капиталист может быть разным, в зависимости от того, каково объединение. Если отдельные буржуазные персоны объединены в группу, капиталистом будет эта группа; если - в акционерное общество, капиталистом будет это акционерное общество; а если все они объединены в своё государство и именно таким способом осуществляют совместную собственность на капитал, то капиталистом будет государство. Буржуазии много (как и должно быть), но капиталист (в правильном значении этого слова) – один.
Многим известно, что позже, рассматривая этот случай, Энгельс употребил другое интересное выражение – "совокупный капиталист". Он пишет: "Но ни переход в руки акционерных обществ и трестов, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ и трестов это совершенно очевидно. А современное государство, опять-таки, является лишь организацией, которую создаёт себе буржуазное общество для охраны общих условий капиталистического способа производства. Современное государство есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмёт оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наёмными работниками, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а наоборот – доводятся до крайности, до наивысшей точки".
(Здесь я должен сделать одно замечание во избежание недоразумений и критики. Нет, я, конечно, понимаю, что выражение "государство является собственником капитала" не совсем верно. Такое выражение употреблено просто для удобства, для краткости, что ли. Мы конечно, все понимаем, что если уж быть скрупулёзно точным, то собственником капитала здесь является класс буржуазии, взятый во всей совокупности, осуществляющий эту собственность через посредство своего общего государства. Государство здесь играет роль лишь опосредствующего инструмента в их руках. Образно говоря, если я держу на поводке собаку и она рвётся, но поводок не пускает, то как сказать, кто её держит – поводок? или я? Правильно сказать, что держу я, но посредством поводка в своей руке. Точно так же и тут: капиталом владеет класс буржуазии, но посредством механизма своего государства.
В будущем, если буду употреблять выражение "государство – собственник капитала" или "государство – капиталист", вы имейте, пожалуйста, в виду, что под собственником подразумевается не некий абстрактный механизм, висящий как бы в пустоте [как ехидничают некоторые], а вполне конкретный буржуазный класс, лишь объединившийся в форме государственного объединения.)
А из этого общего рассуждения следуют и разные виды госкапитализма.
Одно дело – когда огосударствлена лишь некоторая часть капитала и государство участвует в общем капитализме как один из многих собственников, наряду с ними. Такой вид госкапитализма мы имеем в развитых империалистических странах.
Другое дело – когда буржуазное государство национализирует весь капитал. В этом случае оно становится одним капиталистическим собственником на всё хозяйство. Разумеется, пока это государство буржуазно, ни о какой социалистичности такой национализации не может быть и речи.
Третий случай – когда ведущая часть производительных сил национализируется революционно-демократической диктатурой антиимпериалистической буржуазии с целью преодолеть зависимость от империализма. Понятно, что хотя мы и имеем здесь по-прежнему капитализм, но этот госкапитализм отличается от госкапитализма, рассмотренного в первом примере, отличается по виду той буржуазии, которая владеет производительными силами, - буржуазии не империалистической, а антиимпериалистической.
Я понимаю, что этот вопрос требует более подробного рассмотрения. Возникают вопросы и о составе этой антиимпериалистической буржуазии, и о её политической линии, и о её отношениях к антиимпериалистическому же пролетариату, который (как пролетариат) идёт в своём политическом курсе дальше, чем буржуазный антиимпериализм. Взять, например, политику Ирана или Сирии. Взять, например, чавистское движение Венесуэлы. Всё не так просто, как некоторые думают.
Наконец, четвёртый случай – когда при социалистической революции пролетариат, владеющий государством и национализирующий хозяйство, тем не менее ещё не может хозяйствовать действительно по-социалистически, - не может в силу недостаточного опыта, недостаточной освоенности новых производственных отношений или недостаточного качества самого пролетариата.
В этом случае необходимая работа общей экономики обеспечивается использованием механизма управления и хозяйствования, который ещё не может быть назван подлинно социалистическим, так как основан на товарно-денежном хозрасчёте, на завышенном материальном стимулировании отдельных членов общества, на бюрократических методах управления (добросовестно-бюрократических, но всё же бюрократических) и тому подобное. Элементы уже социалистического управления и хозяйствования там, где это уже достигнуто, сочетаются в общей системе с элементами вот такого ещё недосоциалистического управления и хозяйствования там, где социалистичность ещё не достигнута. Имеет ли это место в виде присутствия рядом с госсектором сектора приватного (как при НЭПе) или же в виде некоторых недосоциалистических включений внутри всецело национализированной системы (как было в сталинском СССР после официальной отмены НЭПа), - это суть дела не меняет.
Такая своеобразная "очаговая" госкапиталистичность, остающаяся на этом этапе строительства нового строя, конечно же, отличается от всех случаев, названных ранее, и поэтому должна быть выделена в отдельный пункт. Это неизбежно при строительстве нового строя; главное – видеть это, понимать эту остаточность, шаг за шагом преодолевать её и не дать ей завоевать политическое главенство и из отдельной "очаговости" стать всеобщим явлением для всего хозяйства. Это одна из задач диктатуры пролетариата на этом этапе. В противном случае постепенное реставрационное наступление того, что описано во втором примере, будет неизбежным.
2.
Ясно, что говоря о современном капитализме, то есть о капитализме, по формам проявления отличающемся от того, что было во времена Маркса, мы должны отметить и его монополизацию. Именно монополизация, сконцентрировав огромные капитальные суммы и увеличив централизацию управления, позволила образоваться такому явлению как госкапитализм, о котором шла речь в предыдущем тексте.
Всем известно, что Ленин теоретически разобрал монополизацию капитализма, раскрыв и тему возникновения нового вида капитала – так называемого "финансового капитала" - (не путать с такими терминами как "денежный капитал" или "банковский капитал"; я такую путаницу у некоторых товарищей видел), и тему сращивания этого капитала с государством (так называемая "финансовая олигархия"), и тему вытекающего отсюда искажения и урезания классической буржуазной демократии. Всё так. Но монополистический капитализм в течение уже более века искал и отрабатывал на практике различные новые способы ведения хозяйства, наиболее подходящие для этих условий. Прогнозируется рынок, контролируются цены, концентрируется финансирование, формируются межнациональные монополии мирового масштаба, проводится интегрирование национальных экономик в общие региональные системы, непосредственно берётся на вооружение научно-технический ресурс, широко используется миграция рабочей силы.
Далее. На базе взаимодействия монополий с государством, на базе укрепления роли госкапиталистического фактора государство получает возможность мощно влиять на общий механизм капиталистического хозяйствования. Идеи экономиста Кейнса, - по крайней мере в общих чертах, - конечно, известны всем читателям.
О чём здесь должен подумать современный марксист?
Марксист должен поставить такие вопросы:
- Действительно ли меры государственного стимулирования и регулирования улучшают капиталистическую экономику?
- Имеются ли какие-то пределы такого влияния в виде каких-то возникающих отрицательных последствий?
Совершенно ясно, что если эти меры действительно улучшают капиталистическую экономику и не сопровождаются нарастающими отрицательными последствиями, то, следовательно, капитализм нашёл способ продлить своё существование до бесконечности. Если же мы с его "бессмертием" не согласны и хотим доказать обратное, нам нужно найти и показать ограниченность и порочность этих мер, их неспособность решить проблемы так, чтобы капитализм действительно был спасён.
Итак: или показать, что предотвратить этими мерами предсказанное падение капитализма невозможно – или же признать неправоту марксизма в самой его главной мысли. Других вариантов нет.
3.
Разбирая империалистическую стадию капитализма, Ленин разобрал и тему эксплуатации зависимых регионов, - с известными политическими последствиями этого в виде активизации антиимпериалистической борьбы в эксплуатируемых зонах и оппортунизацией рабочего движения в империалистических центрах.
Понятно, что находится немало "мудрецов", которые намеренно прикидываются дурачками и делают вид, что им незнакома идея о прямой связи между возможностью известной социальной политики в империалистических центрах и империалистической эксплуатацией другой части мира. Они любят говорить об этой социальной политике, обозначая её как новую черту современного капитализма, но подают это так, что будто бы эту возможность, этот ресурс страны развитого капитализма нашли только в своём национальном хозяйстве, за счёт исключительно своих, национальных, успехов в производительности труда.
Было бы правильно, вместо общих рассуждений об этой социальной политике, проследить все стоимостные движения в хозяйстве этих стран. Откуда государство берёт необходимые для этого средства? Из отчислений от прибыли. А откуда берётся прибыль? Тут надо посмотреть на затраты и на сбытовые цены. Уже здесь возникает некоторое недоумение, - если зарплаты велики, а сбытовые цены низки, то будет меньше прибыль и соответственно – меньше отчисления от неё. Значит, чтобы государство имело возможность для этой социальной политики, зарплаты должны быть пониже, а конечные цены повыше, - только тогда будет достаточная прибыль. Абсурд получается: для того, чтобы государство могло делать работникам хорошо, капиталисты им должны делать плохо.
Могут спросить: а разве при социалистической социальной политике не так? Нет, конечно, совершенно не так. При социализме нет частнособственнической купли-продажи. Система принципиально иная. При социализме существенно лишь одно: сколько продукции в натуральном выражении производится при тех же трудовых затратах. Вся произведенная продукция надлежащим образом распределяется. Если при тех же трудовых затратах продукции производится больше – следовательно, и жизнь людей становится лучше, и другого источника материального улучшения жизни при социализме нет.
Не могу не отвлечься и не вспомнить известную фразу Медведева: "Денег нет". Для капиталистической системы эта фраза вполне законна, в социалистической же системе она абсурдна. Природные ресурсы есть? Есть. Рабочая сила есть? Есть. Соединение их в труде происходит? Происходит. Продукт получается? Получается. Распределяй этот продукт между людьми в соответствии с трудовым вкладом каждого – и все дела. Выпуск же или сковывание массы денег производится банком в зависимости от количества продукта.
А зарплаты? А зарплата при социализме имеет вспомогательное, обслуживающее значение. Она ходит туда-сюда просто для обслуживания распределения. Из госбанка – на заводы, из заводской кассы – в карман работника, из кармана работника – в магазин, из магазина – опять в госбанк, и так далее и так далее, откуда выходит, туда и приходит.
Капиталист же должен купить рабочую силу, записав это себе в минус, купить сырьё и тому подобное, тоже записав это в минус, а потом частным образом продать товар, записав выручку в плюс, и лишь с арифметической разницы между этим плюсом и этим минусом он заплатит налоги буржуазному государству.
Прошу извинить, что рассказываю такую общеизвестную простоту, но как ещё растолковать упорным восхвалителям "достижений" современного капитализма, что при капитализме достаточная для существенной социальной политики величина государственного бюджета может быть достигнута только при нахождении не внутреннего, а внешнего источника дешёвой рабочей силы и дешёвого сырья и не внутреннего, а внешнего выгодного рынка сбыта.
Таким образом, абсолютно всё, что касается изменений в социальной политике развитого капитализма, современные марксисты должны рассматривать и подавать в своей пропаганде через открытый показ фактической схемы, ведущей через весь процесс производства и сбыта – от его начальных этапов до самых последних, чтобы ясно было увидено, что откуда в стоимостном отношении берётся.
Хорошо в Швеции? Хорошо в Израиле? Хорошо в Германии? Давайте проследим всю цепочку создания продукта производства. И мы непременно увидим либо прямой империализм, либо вспомогательные служебные филиалы империализма.
На базе своих описываний этой "замечательной" черты современного капитализма упомянутые выше "мудрецы" переходят к не менее любимой ими теме – к теме об исчезновении пролетариата в нынешнем капитализме, в превращении, таким образом, капитализма уже в нечто иное.
Да, определённые изменения в социальном составе капиталистических обществ действительно имеют место, и, следовательно, ещё одна задача современных марксистов – правильно разобраться с этим. Но исчезновения пролетариата в системе хозяйствования, основанной на частной собственности на средства производства, конечно же, быть не может. Ещё до всякого марксистского разбирательства в классовом составе современного капитализма можно на основе общих соображений уверенно сказать, что дело здесь может заключаться лишь в определённой передвижке в мировом капитализме в целом, - в некоем (всё же не затрагивающем всех наёмных работников) засорении мелкобужуазностью полетарскости империалистических центров и в одновременной пролетаризации прежней мелкой буржуазии зависимой периферии. Вероятно, так.
Но здесь мы уже подходим к следующему пункту из перечня новых проблем, поставленных марксизму практикой, - к развитию мирового революционного процесса на империалистической стадии. Об этом речь пойдёт в следующей главе.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
1.
Говоря в первой части о вопросах, относящихся к развитию мирового революционного процесса на империалистической стадии, я постарался дать их основной перечень, и в первом же пункте был употреблено выражение "антиимпериалистическая революция". Не правда ли, какой-то новый термин?
Изучающие марксизм Маркса по старым, знакомым учебникам хорошо выучивают, что есть революции буржуазные (открывающие путь от феодализма к капитализму) и революции социалистические (открывающие путь от капитализма к коммунизму).
Те, кто добросовестно изучал и ленинизм, добавят к этому ещё и то, что при затягивании классической буржуазной революции и значительном накапливании капиталистического хозяйствования в рамках ещё сохраняющегося феодализма пришедшая всё же в конце концов буржуазная революция будет иметь иной вид, чем если бы она разразилась в самом начале формирования капиталистического хозяйствования. Ведущими социальными силами такой революции, в отличие от классической, будут главным образом низовые массы - при шаткой, а то и прямо реакционной позиции крупной буржуазии. Это так называемые буржуазно-демократические революции.
Главный разрушительный вектор таких революций направлен, так же как и у классической буржуазной революции, против сковывающих остатков феодализма. Но с вектором, так сказать, созидательным дело обстоит несколько иначе. В связи с тем, что ведущими социальными силами этих революций выступают широкие массы мелкой буржуазии, недовольные не только феодализмом, но и попранием их интересов крупной капиталистической буржуазией, и массы уже довольно-таки оформившегося пролетариата, в целях этой революции появляются сильные элементы антикапитализма: утопические у мелкой буржуазии и более сознательные - у пролетариата.
Вот почему ленинизм и выдвинул идею о возможности перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Ведь если активизировавшийся пролетариат не просто поучаствует в общей массе социальных сил этой революции, но и сумеет занять в этой массе руководящее положение, он сможет "прибрать к рукам" революционные чаяния мелкой буржуазии и постепенно, тактически грамотно повести её в направлении, нужном пролетариату.
Итак, тем, кто изучал классический марксизм-ленинизм, известны четыре возможных вида революций: классическая буржуазная; классическая социалистическая; буржуазно-демократическая, несмотря на утопические мечтания мелкой буржуазии оканчивающаяся всё же капитализмом, хотя и более демократическим поначалу; и наконец, буржуазно-демократическая революция, перерастающая в социалистическую.
Но на империалистической стадии капитализма, когда империалистические центры строят своё развитие и благополучие на эксплуатации зависимых регионов, не может не появиться ещё один вид революций – революций антиимпериалистических. Разрушительный вектор таких революций направлен против этой зависимости, против этой эксплуатации, а созидательный – направлен на построение собственного сильного, относительно самостоятельного хозяйства вне империалистической системы.
Нет, это не то, что принято обозначать термином "национально-освободительное движение". Термин "национально-освободительное движение" возник применительно к антиколониальной борьбе, к стремлению формирующихся национальных капитализмов занять политически суверенное место в общей мировой капиталистической системе. История показала, что даже при успехе такой борьбы эти общества, при всей официальной политической суверенности, оказываются в подчинённом положении в мировой империалистической системе и что, следовательно, речь уже должна идти не о выгодном месте в общей системе, а о таком, качественно ином, этапе борьбы, который выводил бы государство из этой системы.
Разумеется, путь социалистической революции, да ещё в блоке социалистических государств, решил бы эту проблему, но не все подобные общества уже имеют все необходимые условия для социалистической революции. Таким образом, то, что обозначается как "антиимпериалистическая революция", происходя в обществах, самых разных по условиям, может проявлять себя очень по-разному, и, следовательно, социальные силы этой революции, и руководящие классы, и ведущий политический авангард могут быть разными.
Могут ли современные марксисты встать в догматическую позу по отношению к этим процессам и сказать: "Мы знаем только классическую социалистическую революцию, - ну, в крайнем случае, буржуазно-демократическую, перерастающую в социалистическую. Вот и делайте такое. А то, что происходит у вас, всякие там джамахирии, исламские революции Ирана, чавесизмы и тому подобное, - это нам непонятно, об этом в наших книжках не написано."? Нет, марксисты не должны так говорить. Они должны изучать это новое явление, эти своеобразные революции империалистической стадии и тем самым продвигать марксистскую теорию вперёд.
Одна из важнейших задач современных марксистов – обобщение опыта таких антиимпериалистических революций – самых разных по направленности и руководящим силам, тщательное изучение закономерностей этих революций и последовательность их этапов, выяснение путей сложного, опосредованного перехода антиимпериалистических революций в революции социалистического типа. Этого пока нет в известной теории марксизма, но это должно быть туда внесено.
2.
Нельзя не сказать и о том, что эти антиимпериалистические революции, имеют и другое проявление, - проявление, касающееся уже не периферии, а самих империалистических центров. Часто (опять-таки из-за привязанности к привычным книжкам) мы видим в империалистических центрах лишь, так сказать, повышенную "зажратость" и больше ничего. Рассуждаем о неизбежной утрате там социалистической революционности, не замечая тот процесс, который тоже неизбежен для империалистических центров, – процесс формирования антидемократического всевластия олигархического монополизма, попирающего интересы всех низов. Это порождает некую общедемократическую революционность, подобную в некотором роде той, которая имеет место в буржуазно-демократических революциях, возбуждает настроения сильной антиолигархичности.
Догматически можно было бы подумать, что поскольку в империалистическую эпоху развитый капитализм жирует на менее развитых регионах, то с революционностью дело будет плохо. И в самом деле, - если примитивно-книжно считать единственной подлинной революционностью только революционность социалистическую, то в империалистических центрах она действительно тормозится возрастанием мелкобуржуазной засорённости, а в эксплуатируемой периферии – пока ещё сковывается объективной незрелостью этих обществ для прямой социалистичности.
Но оказывается, что и в эпоху империализма есть революционность, которая имеет тенденцию усиливать своё проявление как в развёртывании антиимпериалистических революций на периферии, так и в активизации народно-демократической антиолигархичности в империалистических центрах. Да, здесь ещё нет революционности прямо социалистической, но не является ли это своеобразным подходным путём к социалистической революционности в перспективе? Путём, своеобразный вид которого исторически обусловлен реальной обстановкой империалистической стадии? Очень интересный вопрос, не так ли?
И если каким-то, слишком догматическим, марксистам не удаётся это увидеть самостоятельно, то почему они забыли, что их прямо-таки ткнул в это носом сам т. Сталин, заявив на ХIХ съезде следующее:
- "Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять.
Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять.
Так обстоит дело в настоящее время." -
Куда уж яснее. Но до сих пор многие догматики знают одно: "Есть капитализм – есть социализм, есть буржуазия – есть пролетариат. Всё. Больше мы ничего не знаем и не видим."
Вы не видите. А вот троянский "козлик" Навальный увидел, и изо всех сил пытался (ну, разумеется, со своими целями) оседлать народно-демократические, антиолигархические (да, во многом мелкобуржуазные, но всё же) настроения широких масс. Коммунистически же настроенная молодёжь в это время сидит вокруг т. Попова и прилежно штудирует "Науку логики" Гегеля. Не стыдно?
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
Далее в перечне идут вопросы, относящиеся к проблеме мелкобуржуазности.
На эти темы, видимо, нет необходимости что-то здесь подробно говорить. Эти вопросы достаточно развёрнуто ставились во многих других моих записях, и тот, кто их читал, думаю вполне понимает, о чём идёт речь.
Здесь нужно, пожалуй, только ещё раз сказать о том, что, к сожалению, среди людей, причисляющих себя к марксистам, находятся такие, которые считают эти вопросы достаточно полно решёнными предыдущей теорией и практикой. Им представляется, что остаётся только выучить и повторить эту прежнюю теорию и практику – и всё будет как надо.
Да, прошлая теория и практика содержит немало полезного, которое надо понять и научиться применять, но всё же нельзя сказать, что все эти вопросы достаточно полно решены. Эти вопросы до такой степени сложны и объёмны, что несмотря на действительно очень большие наработки близкого нам опыта Октябрьской революции и СССР непонятого и нерешённого осталось ещё очень много, - так много, что поневоле хочется привести банальное сравнение с подводной частью айсберга.
Взять проблему мелкобуржуазности. Мелкобуржуазность ведь не только в том, что вот конкретный субъект живёт за счёт труда в своей мастерской или в огороде ("самозанятые" - как нравится говорить некоторым). Не случайно ведь буржуазные писаки так любят рассуждать о глубинной эгоистической природе человека, которую, дескать, никакими социалистическими революциями не изменить.
То, что правильно будет назвать мелкобуржуазностью, действительно коренится в человеке гораздо глубже, чем думают поверхностные догматики, и выкорчёвывается не так легко и быстро, как им представляется.
Вот, кажется, убрали мелкие отдельные хозяйства, соединили всё в общей национализации, - формально мелкой буржуазии не стало. Можно ли сказать, что мелкобуржуазность преодолена? Не спешите. Посмотрите – мелкобуржуазность лезет опять из всех, так сказать, пор этого национализированного хозяйства: из попыток пользоваться выгодами своей должности, своего "местечка", из попыток тайно обойти нормы общественной собственности, из преувеличенного индивидуализма творческой интеллигенции (так сказать – частных собственников своего интеллекта), из отделённости личных "мирков" персонального домашнего хозяйства. Во всех этих случаях опять вылазит проклятое слово "моё", попирая великое социалистическое понятие "наше".
Мы, конечно, знаем, что ответить тем буржуазным писакам, которые ссылаются в своих аргументах на индивидуалистические, "конкурентные" проявления даже в мире животных. Марксистский ответ на это известен. В психологии любого живого существа есть основания для любых действий, и отыскать там можно всё. Но то, какими по виду будут действия в конечном счёте, определяется не только и не столько этими основаниями, сколько условиями и обстоятельствами среды.
Несколько упрощённо говоря, в человеке есть основания и для эгоизма и для альтруизма и для много чего ещё. А вот как эти основания будут проявлять себя в конечном поведении, это уже зависит от того, чему способствует среда, а чему нет. "Бытие определяет сознание", - всё-таки это очень правильная истина.
Нет ничего удивительного, что человек, вынужденный жить в среде реального капитализма (где успех зависит от частного умения успеть, обойти, выхватить, словчить, где главенствуют деньги, неважно, каким путём добытые, где личный интерес на первом месте) раскрывает в большей мере свои эгоистические основания, чем основания общественные. Тот факт, что кроме общебуржуазной среды при капитализме есть ещё среда трудовая, среда пролетарская, разумеется, тоже влияет на людей этой среды, влияет в положительном, с нашей точки зрения, смысле. Однако полностью избавиться от пагубного влияния общебуржуазной среды капиталистического общества, видимо, невозможно, и даже самому пролетариату уже в ходе своей революции придётся долго и трудно очищать себя.
Путь к изменению человека лежит через изменение среды. Коммунистическая революция в том и заключается, что шаг за шагом, этап за этапом создаёт среду, принципиально противоположную среде капиталистической, частнособственнической.
Как видим, вопросы, относящиеся к проблеме мелкобуржуазности, и вопросы, относящиеся к социалистической фазе нового строя, очень во многом тесно связаны между собой. Новая среда, о которой только что сказано, - это среда полноценного коммунистического общества, социалистическая же фаза таковой ещё не является. Известную двойственность социалистической среды, в силу её ещё не полной коммунистичности, видеть и понимать нужно.
Просмотрите ещё раз подразделы (3) и (4) развёрнутого перечня пунктов в шестой главе первой части и вы легко увидите, что перечисленные вопросы одного и другого подразделов взаимно обусловливают друг друга, зависят друг от друга.
Может быть, кому-то из "марксистов" это покажется преувеличением, парадоксальным нарушением писаных канонов, но я бы сформулировал даже так: победа над крупным капиталом не является центральным содержанием коммунистической революции, она только даёт нам возможность приступить к главной задаче; главной же и самой трудной задачей революции является борьба по преодолению базы мелкобуржуазности, и успех всей революции зависит лишь от успеха в деле окончательного правильного изменения общественной среды, построения такого общества, в котором проявление или возрождение какой-либо буржуазности будет уже невозможным в принципе.
Да, повторяю, наша революция дала много полезнейших теоретических и практических наработок в этих вопросах, и знать эти наработки надо. Но надо помнить и то, что поражение нашей революции тоже связано с этими вопросами, - ведь именно в этом, именно где-то здесь и лежит причина её конечного неуспеха.
Значит, уж в чём-чём, а в этих проблемах теоретическому марксизму ещё очень есть, куда развиваться, ибо просто повторить ещё раз, буква в букву, опыт этой революции и этого строительства, не поняв, не вскрыв причину неудачи, означало бы всего лишь ещё раз, буква в букву, прийти к такому же финалу.
ЧЕТВЁРТАЯ ГЛАВА.
К теоретическим вопросам, вставшим перед марксистской наукой как следствие исторической практики СССР, можно отнести следующие:
1). Первым пунктом я бы назвал необходимость разработки конкретных форм партийного строительства и форм диктатуры пролетариата вообще.
Конечно, в предыдущей теории марксизма, а тем более – в ленинизме какие-то общие положения по этой теме формулировались. Но в том-то и дело, что положения эти были общие, не уточнённые живой практикой. Казалось бы, многое было уточнено в последующий период, - именно в период очень богатой и сложной практики. Но насколько правильны уточнения этого времени? Об этом идут споры. Вот почему здесь всё же требуется ещё дополнительное теоретическое осмысливание этого опыта.
К этому надо добавить и то, что форма и содержание революционной диктатуры всегда зависит от характера самой революции. А революция наша имела немалые особенности, и как следствие, та имевшаяся диктатура ещё не была буквально той диктатурой пролетариата, о которой идёт речь в предварительных положениях классического марксизма. Вопрос непростой и распадается на подвопросы: какой должна быть эта диктатура на начальных этапах революции в отсталой стране? какой она должна быть на более продвинутых этапах этой революции? какой она должна быть на этапе полноценного социализма, движущегося уже к высшей коммунистической фазе?
Кто может сказать, что такие теоретические разработки уже кем-то сделаны? Нет, этого нельзя сказать. Таких теоретических разработок нет.
2). Вторым пунктом, видимо, нужно поставить вопрос, который в прежнем марксизме не ставился и не мог тогда ставиться, так как практика ещё не ткнула в это теоретиков, - вопрос о госкапиталистической тенденции и о госбуржуазии.
Как представляется, революционная практика показала, что в антикапиталистической революции имеется не одна, а две тенденции: тенденция от всякого капитализма к коммунизму и тенденция от обычного капитализма – к капитализму государственному. Теория этого вопроса опять-таки не разработана, а тот факт, что в нашей революции в конце концов победила не первая, а вторая тенденция, делает задачу разработки этого вопроса очень важным.
3). Третий пункт, хоть и близко стоящий ко второму, но всё же являющийся теоретически самостоятельным, состоит в необходимости правильно понять причину конечной неудачи нашей революции. Что только ни говорят по этому вопросу самые разные "разъяснители" и "толкователи"! Вас устраивают их объяснения? Меня нет. Слишком уж все они поверхностны и плоски, слишком далеки от правильного марксистского метода.
4). Четвёртый пункт - вопрос, который тянет на целый философский трактат. Речь идёт о том, о чём как-то не принято было говорить у прежних революционеров. Не потому, что они были недостаточно умны, а мы, дескать, вот теперь выскочили большими умниками. Нет, дело просто в том, что, как выразился когда-то один вульгарный пошляк: "Невозможно определить, хороша женщина или нет, пока она не пройдёт и мы не посмотрим на неё сзади".
Согласен – очень пошлая мысль. Но в данном случае – очень подходящая. Мы не можем увидеть это свойство революций, пока они не продлятся настолько, чтобы мы могли взглянуть на них и сзади тоже. Это действительно так.
Речь идёт о том, что всё положительное имеет и свою отрицательную сторону. Это неизбежно, в этом – диалектика (как и всё отрицательное имеет сторону положительную). Это не надо понимать так, что положительное и отрицательное в явлении находятся в равном значении. Нет, в положительном явлении положительное находится в главном, сущностном значении, а отрицательное – во второстепенном, сопутствующем (и наоборот), но всё же то, что находится во второстепенном значении, совсем игнорировать нельзя.
В своё время эту тему пытался развивать в своих философских работах Мао Цзэ-дун. Одна из замечательных мыслей, которая у него прозвучала, состояла в том, что в положительном явлении сначала нужно, конечно, использовать его положительное, но и его отрицательное нужно не гасить, а выделить из него то положительное, какое есть всё же и в этом отрицательном, и опять использовать на свою пользу, - и так далее, и так далее, процесс членения идёт до бесконечности. Любопытно.
Но нас сейчас интересует не общефилософская сторона этой темы, а конкретный вопрос о сопутствующих отрицательностях в ходе революции. Мы привыкли красиво рассуждать о положительной стороне революции. Да, это в ней главное. Но недостаточная разработанность темы о неизбежной теневой стороне такого социального потрясения, которая, хотим мы или не хотим, всё же сопутствует положительному, сыграла свою роль в целом ряде политических упущений. Значит, мы должны теперь внимательно посмотреть в спину прошедшей революции и хорошо исследовать не только то, что у неё спереди, но и то, что у неё на теневой стороне.
5). Пятый пункт - вопрос о способах, о путях преодоления товарности при социализме.
Общая теория вопроса, казалось бы, известна. На докапиталистических стадиях товарность (хотя и не в капиталистической форме) есть и нарастает. На капиталистической стадии она достигает своего качественного максимума, делая товаром и рабочую силу (и таким образом создавая то, что и называется словом "капитал"). На стадии коммунизма никакой товарности нет, так как общество овладело всем своим производством как целым и движение продуктов происходит внутри одной общественной собственности (нечто подобное движению продуктов труда внутри одной семьи; коммунизм – как одна огромная семья).
А на стадии социализма? Чтобы это понять, нужно социалистическую фазу коммунистического строя саму, в свою очередь, подразделить на два периода: на период первоначальный, прилегающий к предыдущему строю и период развитый, прилегающий к высшей коммунистической фазе. Политэкономическая суть социализма заключается в движении - в движении от первого периода (ещё сохраняющего товарность, но не капиталистическую), через второй период (с его бестоварностью, но не коммунистической, а ещё социалистической [смотри - Маркс: "Критика Готской программы"]) к бестоварности коммунистической. В том, чтобы найти пути такого перехода в бестоварность, в том, чтобы создать экономические и социальные условия для такого перехода, и состоит политэкономическая задача социалистической фазы.
Вот почему нелепы обвинения плоских писак как в адрес Энгельса - за, будто бы, слишком поспешную отмену товарности в новом строе, так и в адрес Сталина - за то, что он, якобы, проявил ревизионизм, допустив сохранение товарности при социализме. Конечно, это неправильно. Энгельс вёл речь о новом строе в полноте своих свойств. Сталин вёл речь о конкретном уровне развития советского социализма его времени, находящемся, естественно, на довольно низком этапе развития. Оба правы.
Когда вопрос о товарности и перспективах её преодоления встал перед нашей политэкономической наукой, Сталин попытался разобрать его в замечательной работе "Экономические проблемы социализма в СССР". Но необходимого практического материала ещё было недостаточно (очень краткий и неоднозначный посленэповский период 30-х, а затем война) и в этой работе вопрос не был разработан настолько, насколько нужно. Вот большая задача для марксистских теоретиков. Она ещё в очень значительной степени не решена.
6). Шестой пункт – опять-таки, хоть и близко стоящий к пятому, но всё же являющийся теоретически самостоятельным.
Не знаю, что там разработают теоретики по пятому пункту, но уже и нам, по-видимому, ясно, что вопрос преодоления товарности тесно связан с вопросом о развитии полноценного социалистического планирования.
Планирование – это не просто административное назначение цели, а потом выматывание кишок у исполнителей, чтобы они любой ценой это сделали. Тема планирования распадается на три серьёзных подраздела: информированность; чёткая организация производства; эффективный текущий контроль. Думаю, видно всем, что каждое из этих трёх звеньев не может существовать без двух других.
Есть в нашей среде люди, которые не понимают (или, может, просто забывают) роль политического фактора в этом вопросе. Они любят рассуждать о компьютеризации всего этого процесса, возлагая на неё всю политэкономическую надежду. Но компьютеризация общества, разрываемого частнособственническими интересами или разлагаемого бюрократическим враньём, не принесёт никакой социалистической плановости. Тот, кто врал в сводках по телефону, будет не менее успешно врать и по компьютеру.
Прежде чем решить техническую сторону этого вопроса, нужно успешно решить его политическую сторону. Без качественной диктатуры пролетариата, без качественной социалистической демократии, без сознательного массового актива социалистическое планирование невозможно.
Наша революция приобрела определённый опыт в организации социалистического планирования, но нельзя не видеть и много остававшихся недостатков, связанных и с недостаточностью опыта, и с отсталостью общества, и с остающимися ещё очагами вынужденной госкапиталистичности. Напомню хорошие слова Сталина: "Мы говорим о всемирно-историческом значении нашей победы. Однако это не значит, что победа одержана везде и во всём и уже разрешены все вопросы. Неразрешённых вопросов и прорех всякого рода остаётся у нас ещё немало. Впереди у нас ещё куча задач, требующих разрешения…".
Теоретическая разработка принципов полноценного планирования настолько важна, что должна стать (не побоюсь так выразиться) одним из теоретических подразделов марксизма, особой марксистской наукой об организации. (Многим читателям, конечно, известно, что когда-то на это замахивался интересный человек, А. Богданов, но допустил при этом столько идеалистических и меньшевистских ошибок, что был жёстко раскритикован Лениным.)
7). Седьмой пункт – организация классовой борьбы при социализме.
В нашей революции по ряду объективных и субъективных причин этот вопрос не получил должной теоретической разработки. Отсутствует такая разработка и в прежнем классическом марксизме, отсутствует по понятной причине – классики были не фантазёрами, а серьёзными учёными и не могли настолько конкретизировать вопросы далёкого будущего.
Наша революция приобрела очень неплохой опыт в классовой борьбе досоциалистической. Известный опыт классовой борьбы при сложном, опосредованном переходе от досоциалистичности к социалистичности тоже имелся (это именно та борьба, о которой и до сих пор со всех сторон воют и ноют всевозможные "осуждатели репрессий"), но надо честно сказать, что из-за ряда причин в ней были некоторые недостатки и пробелы и в ясную теорию она не сложилась. Опыта же классовой борьбы следующего рода – борьбы в самом социализме – не только не приобретено совсем, но и сам вопрос, как известно, не был поставлен должным образом. Может быть, не успели? Может быть…
На эту тему часто возражают: "О какой классовой борьбе при социализме вы говорите? Что за ересь! Борьба кого с кем?"
"Если есть социализм, - говорят эти критики, - то значит, нет частной собственности, нет, следовательно, буржуазии, нет, следовательно, пролетариата". Вдолбить этим людям правильное представление о социализме почему-то очень трудно.
Эти критики подходят к социализму не диалектически, а метафизически: есть общественная собственность – значит, нет антагонистических классов; всё – больше мы ничего не знаем и знать не хотим.
Так, кстати, говорили и некоторые теоретики сталинских времён, - и, как мы теперь видим, поплатились за это. "Сталин иногда понимал диалектику, а иногда не понимал", - говорил позже Мао Цзэ-дун.
Тем, кто очень любит товарища Сталина и кому обидны такие слова, в утешение можно сказать, что Сталин иногда "не понимал" диалектику лишь тех вопросов, которые были очень-очень новыми и ещё не развернулись как следует в практике. Если бы они развернулись в практике, он, по всей вероятности, сумел бы схватить их правильно. Справедливости ради скажем, что и сам Мао увидел это только после того, как раскрылся отрицательный результат послесталинского СССР, а не раньше.
Итак, социализм – это не метафизическое состояние, не установившийся самостоятельный строй. Социализм – это революционный переход от полномерной капиталистической формации к полномерной коммунистической формации, переход, имеющий в силу этого диалектическую двойственность.
При социализме частнособственничество устранено не фактически, как будет при полномерной коммунистической фазе, а лишь юридически. Она запрещается, она преследуется диктатурой пролетариата, но экономические корни её ещё не выкорчеваны достаточной экономической и социальной переделкой общества и вновь и вновь, то там, то тут, не явно, так скрыто порождают частнособственнические "ростки".
Да, социализм – это фаза коммунизма, это общественная собственность. Но социализм существует как фаза коммунизма, как общественная собственность лишь благодаря постоянной, принципиально поставленной "прополке". Социализм, говоря диалектически, каждый момент как бы вновь "проваливается" в капитализм и каждый момент вновь совершает микрореволюцию и опять возвращает себя в коммунистичность, - и так всё время, пока общество не достигнет устойчивой высшей коммунистической фазы.
Буржуазности нет? Это формально её нет. Формальных классических фабрикантов и банкиров действительно нет. Да и как же они могут быть в том же прежнем виде при этой, новой, системе? А вы поищите эту буржуазность не в прежнем, а тоже в новом виде, в том виде, которым она хитромудренько приспосабливается к новой системе, - и найдёте. Найдёте, почистите, успокоитесь – а она опять тут как тут в своей красной, замаскированной под "социалистичность" внешности.
Эта перманентно (извиняюсь за гадкое слово) возникающая буржуазность, опять-таки через неразрывную диалектическую пару, перманентно же делает бесклассовых социалистических трудящихся вновь пролетариатом по отношению к себе. Вот почему просто сказать, что социалистические трудящиеся бесклассовы, и больше ни о чём не думать – это метафизический подход к процессу социализма. Правильная, диалектическая, формулировка такова: социалистические трудящиеся обеспечивают свою коммунистическую бесклассовость лишь через постоянную борьбу за неё. И кто же сможет сказать, что борьба между этими трудящимися и этим всё возрождающимся в новой форме частнособственничеством не является борьбой антагонистической, борьбой классовой?
Итак, вопрос о правильной организации этой классовой борьбы является ещё одной теоретической проблемой, поставленной перед марксистами исторической практикой, - проблемой, не разобранной в надлежащей мере, не решённой пока ни теоретически, ни практически.
8). Восьмой пункт. В теории марксизма не разработан ещё как следует вопрос об интеллигенции.
Да, у классиков можно найти немало важных и полезных мыслей по этой теме. Многие слышали и любят цитировать довольно едкое высказывание Ленина о старой интеллигенции. Но есть хорошее выражение и у Энгельса – "образованный мусор". Можно привести и более развёрнутую мысль из Энгельса: "Сильный наплыв в партию литераторов и студентов сопряжён со всяческим вредом, если только не держать этих господ в должных рамках… Самой большой помехой в будущей пролетарской революции будут мелкие крестьяне и те назойливые сверхумные образованные, которые тем больше делают вид, что всё знают, чем меньше они смыслят в данном деле… Образованные, вышедшие из дворянства и буржуазных кругов, даже не представляют, сколь многому они должны ещё учиться у рабочих…"
Но для полного разбора темы необходим практический опыт революции, - и особенно революции на более высоких, более продвинутых этапах. Наша революция таких высоких этапов не достигла, не успела достичь. Некоторые утверждают, что после появления термина "социалистическая интеллигенция" теоретическое внимание к этой теме явно снизилось. Нет, так нельзя утверждать. Возьмите хотя бы так называемые "ждановские" кампании как в 30х, так и в послевоенных 40-х. Но то, что последующее сущностное изменение политической линии полностью закрыло этот вопрос, это действительно так.
Можно ли вообще употреблять термин "социалистическая интеллигенция" или (как говорят чересчур радикальные умы) интеллигенция в принципе есть нечто буржуазное?
Термин "социалистическая интеллигенция" употреблять можно, и говорить, что интеллигенция буржуазна в принципе, неправильно.
Но говоря: "социалистическая интеллигенция", - мы не должны забывать того, что сказано о социализме в предыдущем пункте. Диалектическая двойственность социализма полностью отпечатывается в "социалистичности" интеллигенции.
Посмотрим на это более подробно.
Является ли интеллигенция отдельным классом? Интеллигенция, разумеется, классом не является, так как не имеет ни самостоятельного места в экономической системе общества, ни отдельного отличия в способе получения дохода. Это просто часть общества, выделяемая по характеру своего труда.
Но здесь обязательно надо указать на ту особенность труда и жизни интеллигенции, которая придаёт ей известное особое свойство. Из-за слабости коллективных форм её труда, из-за большого преобладания в её труде индивидуалистской составляющей интеллигенция имеет ту психологическую особенность, из-за которой ей гораздо легче перейти из нейтральности в буржуазное сознание, чем из нейтральности - в пролетарское сознание, а будучи в буржуазном сознании, ей трудней избавиться от него, тогда как будучи в пролетарском сознании, ей легче с него сойти.
Это свойство будет присуще интеллигенции всегда, пока она существует как особый слой. Такое обстоятельство требует от диктатуры пролетариата более пристального внимания к жизни, творчеству и к общему психологическому настрою интеллигентской среды.
Буржуазность не вытекает из природы интеллигенции. Из природы интеллигенции вытекает только её неустойчивость, и какую классовую сторону примет она, зависит от политики хозяина: либо в лице пролетарской диктатуры, которая целенаправленно развивает в интеллигенции её трудовую составляющую, либо в лице диктатуры буржуазии, которая, наоборот, намеренно развивает и раздувает в интеллигенции её индивидуалистическую составляющую.
Творческая, интеллектуальная функция интеллигенции жизненно важна для общества. Но именно потому, что роль интеллигенции настолько важна, каждый правящий класс применяет все усилия для воспитания интеллигенции в духе своей идеологии. Вот почему при устойчивом капитализме правилом является преобладание у интеллигенции буржуазного сознания, а при устойчивом правильном социализме - преобладание социалистического сознания.
Дело правильных отношений пролетариата с интеллигенцией – вопрос очень тонкий. Как уже сказано, творческая, интеллектуальная функция интеллигенции жизненно важна для общества. Возникновение у неё сильных психологических отрицательностей особенно нежелательно, так как, парализуя её свободное творчество, они губят эту полезную функцию. Тем более важна эта функция в деле построения правильной коммунистической культуры, коммунистического воспитания и образования. Серьёзные, глубокие теоретические исследования этой темы с марксистских позиций очень необходимы для формирования правильной практики в этой работе.
9). Девятый пункт – теоретическая разработка путей перехода от социалистической фазы к высшей коммунистической фазе.
Вот об этом вопросе мы здесь можем сказать очень мало. Из работ классиков мы можем извлечь лишь самые общие формулировки, - как уже говорилось, классики были не фантазёрами, а серьёзными учёными. Но ведь пока и мы находимся в таком же положении. Теоретическая, а тем более практическая конкретика этого перехода всё ещё в значительной степени покрыта туманом будущего.
Знатоки первоисточников могут указать, что в 1961 году на ХХII съезде КПСС была принята подробнейшим образом расписанная программа построения коммунизма. Но как известно, исторически она явилась лишь красивым "мыльным пузырём", не более, - пузырём, необходимым лишь как пропагандистский приём, как политический инструмент для закрепления новой власти. Опальный тогда Молотов назвал эту программу "фальшивой, антиленинской", а в Китае объявили её не "программой построения коммунизма", а "программой разрушения социализма".
Теоретическая разработка этой темы требует правильного решения чуть ли не всех перечисленных здесь пунктов: и о правильной организации диктатуры, и о путях перехода к бестоварности, и о совершенном планировании, и о классовой борьбе, и о правильном развитии культуры. Общий ответ на вопрос о перспективе коммунизма явится, можно сказать, итогом всех этих, более частных, вопросов. А разве другие, названные раньше, пункты не имеют отношения к вопросу о перспективе коммунизма, - такие как перспектива противостояния мирового империализма и антиимпериалистического движения, как экономическое искоренение базы возрождения мелкобуржуазности или как правильное решение национального вопроса?
Порой довольно забавно, но и грустно читать дискуссии о подробностях будущего коммунизма, о его возможности или невозможности, видя при этом, что дискутанты практически совершенно не знают правильных ответов на все эти перечисленные частные пункты и сводят, таким образом, дискуссию просто к сопоставлению разных, чисто умозрительных, предположительных версий. Какая-то польза, видимо, есть и от этого. Во всяком случае, мозги будут шевелиться, а не застаиваться в неподвижности. Но всё же нужно помнить, что коммунизм – это не "художественность", а вопрос науки и на пути к нему есть ещё очень много не решённых нами "уравнений".
ПЯТАЯ ГЛАВА.
Осталось растолковать последнее, что написано в приблизительном перечне новых проблем для добросовестных развивателей марксизма. Это касается вопросов философии.
Поскольку речь пойдёт о философии, тем более – о диалектике, некоторым читателям, может быть, будет непонятно. Вернее, не так, - не непонятно (понять можно всё, если есть желание), а неинтересно. Ну и пусть тогда это пропустят. Не настолько, видимо, это важно для них.
Начну чуть издалека. Зачем нужна философия? Дело в том, что я встречал немало людей, относящихся к ней очень косо – как к пустому, довольно мутному умничанью.
Философия, понятно, бывает разная. Пустого и мутного умничанья найти можно много. Но у нас речь идёт о марксистской философии. Тут с такими обвинениями спешить не надо.
Где-то я уже приводил сравнение с алгеброй. Алгебра через абстрактные буквенные обозначения, без всякой цифровой конкретики, без всяких конкретных штук, тонн, километров, устанавливает верные математические соотношения, правильные для всякой конкретики, если она туда будет подставлена. Алгебра формулирует общие математические закономерности для всех конкретных случаев. Нам не нужно разбираться в каждой конкретной задаче опять с азов, мы можем сразу приложить к ней общее правило, сформулированное алгеброй, и получить решение.
Не правда ли, те, кто знает прекрасное изречение Герцена, сразу его вспомнили? "Диалектика – это алгебра революции", - говорил он. Вот именно об этом и речь.
Диалектика – это наука об общих законах развития, а революция – это как раз резкий, бурный, решающий этап развития общества. Сколько запутанного, сложного, незнакомого встаёт на пути революционеров! Представьте, если бы они могли приложить к конкретике своей революции правильные общие формулы диалектики развития, диалектики борьбы и скачков из старого в новое. Как много это открыло бы им, как много прояснило бы, как много важных вопросов они бы увидели перед собой и как много получили бы подсказок для правильных ответов!
И в самом деле, - если бы, пользуясь общими категориями диалектики, мы умели вскрывать главное противоречие рассматриваемого нами процесса общественного развития и те противоположности, которые составляют это главное противоречие (то, что диалектика называет "сущностью"), если бы могли понять не только, в чём борьба этих противоположностей, но и в чём их диалектическое единство, если бы мы могли правильно следить за изменениями в этих противоположностях и, как следствие этого, - за изменением того способа, каким эти противоположности сцеплены в целое, если бы, наконец, мы поняли ту критическую меру (как для всего рассматриваемого процесса, так и для отдельных его этапов), при достижении которой только и может прежняя сущность начать переходить в новую сущность (то есть в какую-то принципиально новую пару противоположностей [и мы бы видели, в какую именно]), - если бы мы всё это знали в отношении своей революционной деятельности, эта деятельность совершалась бы нами со всем необходимым знанием дела.
Или взять вопрос диалектического "скачка". Любой учебник диалектики важно пишет, что изменение качества (то есть изменение сущности) происходит не эволюционно (эволюционно накапливаются лишь условия для этого), а в виде революционного скачка, и сказав это, учебник ставит точку. Но скачок не является мгновенным актом, он имеет протяжённость во времени и, следовательно, у него имеются свои черты, свойства, стадии, свои ВНУТРЕННИЕ закономерности.
Мы, учившие марксистскую философию, знаем категорию "скачок", но мы не знаем, что происходит ВНУТРИ скачка. А ведь социалистическая революция – это и есть диалектический скачок от формации с одной сущностью к формации с другой сущностью, - скачок, довольно длительный во времени. Эта революция, этот социальный диалектический скачок насыщен различными сложными событиями и переходами, и как было бы хорошо иметь возможность подойти к анализу этих событий с точки зрения общей теории протекания всякого диалектического скачка. Плюсы и минусы, достижения и ошибки высветились бы гораздо чётче и логичней.
Мы знаем, что наша революция совершалась в очень огромной степени методом проб и ошибок, методом "нащупывания" верных путей через практику. Могут сказать: ну а как же иначе? Пока новое дело не сделано (а тем более – такое большое), его теория не может быть полной и ясной во всех деталях; подробная теория процесса всегда появляется за практикой процесса, в результате процесса, а не без него, не до него.
Да, это так. Но правильное владение общими формулами "алгебры революции", умение придать этой общей философии прикладной, утилитарный, практический характер всё же дало бы этой практике и этой на ходу вырабатываемой теории более прямой, ясный и результативный вид. Нет ничего хуже, чем быть теоретическим метафизиком в самом что ни на есть диалектическом деле, - в революции; целый ряд грубых ошибок прямо-таки гарантирован.
Но марксистская диалектика не была к тому времени разработана достаточно широко, а тем более – в прикладном, утилитарном виде. Что ж, - не была, так не была.
Но прошёл век. Да ещё какой! Прошла такая великая революция, такая великая попытка создания социалистической цивилизации. Прошли и другие весьма значительные революционные события в мире. А марксистская диалектика всё ещё находится в том же самом состоянии. Стоит по-прежнему на полке книжечка, чуть покрытая пылью, и преподающие профессора так же нудно повторяют те же слова про "количество и качество", про "отрицание отрицания" и про то, как диалектически растёт зерно.
Долгие годы позднесоветского лживого, трусливого догматизма остановили эту науку и засушили её. Вот где непочатый край работы для сегодняшних марксистских теоретиков – оживить диалектику, довести её до возможности действительного употребления, сделать её из пыльной книжки практическим инструментом революционеров.